Текст книги "Пластуны. Золото плавней"

В окне одной из саклей появилась голова черкеса. Осип Карабут прицелился, уложив рушницу на подсошку, и плавно нажал курок. Пуля вошла черкесу аккурат между глаз, чуть пониже края папахи. Вскинув руки, тело его тяжелым мешком гэпнуло на землю.

Глава 10
Мальчишка

Казаки постепенно овладевали ситуацией. Оба противника были достойны друг друга и не уступали в желании победить в этой схватке. Но, отдавая должное храбрости черкесов, умению так же хорошо, как и казаки, владеть огнестрельным и холодным оружием, тактическая часть боя у них хромала. Все, на что хватало организаторских способностей горцев, – это напасть внезапно на станицу или хутор, ограбить и скрыться у себя в горах. Что касаемо оборонительного боя при нападении противника, то вся тактика сводилась к одному: если горцы были заранее осведомлены о нападении, то они быстро покидают свои жилища, укрывают свои семьи, стада в труднодоступных местах и всегда предпочитают отступить, чем вступать в бой.

Совсем иная картина, когда противник незаметно подходит к черкесскому аулу и внезапно атакует его, отрезая все пути к отступлению. Тогда черкесы, забаррикадировавшись в своих саклях и дворах, упорно оборонялись. Бой в этом случае принимал яростный характер, так как горцы, даже несмотря на отсутствие какого-либо совместного тактического плана ведения боя, сражались не на жизнь, а на смерть, и в итоге почти все жители аула погибали.

Судя по тому, как вели себя черкесы, и зная наперед нехитрые маневры абреков, Билый понимал, что большая часть стариков, женщин и детей все же покинули аул и укрылись в ближайшем лесу – успели просочиться сквозь пальцы – джигиты сумели отвлечь внимание казаков, навязав жесткий бой. Обманный ход мог смутить новичков, тут же истина напрашивалась сама собой и могла означать только одно: черкесы не станут рисковать и биться до последнего. Они станут держать оборону так долго, пока последний старик, женщина или ребенок не покинут аула. Затем абреки просто-напросто подожгут свои жилища, чтобы не оставлять ничего казакам. По обыкновению, женщины собирали незначительные семейные пожитки и укладывали их на арбу. Сажали туда же стариков, а дети, как правило, гнали стада овец и крупного рогатого скота. Для их сопровождения выделялись несколько воинов, остальные же оставались оборонять аул, пока их семьи не окажутся в безопасном месте. Все это пронеслось секундой в голове, и Билый явно представил финал боя, благо он вырисовывался с каждой минутой все лучше и лучше.

Казаки хоть и имели небольшое численное преимущество, но постепенно брали вверх и овладевали также преимуществом территориальным. Черкесы осознавали это и могли и в любой момент отступить, запутав следы в своих потайных ходах. Ищи их потом свищи – все горные тропы не перекроешь. Пришлось на ходу перестраиваться.

Микола немедля приказал казакам разделиться на три отряда и начать штурм дворов и саклей, где засели черкесы, перейдя всем подразделениям в атаку. Крики оборонявшихся стали яростней и отчаянней, так горцы отреагировали на начало общего штурма аула, понимая безвыходность ситуации.

Троих казаков-стрелков, умевших стрелять без промаха, он послал в подкрепление Осипу Карабуту и Степану Деркачу – усиливая огневую точку. Прицельная стрельба станишников сразу стала приносить результат, заставляя прятаться, пули выбивали самых отчаянных и дерзких.

Казаки, засев в укрытии под навесом, вели счет убитым ими черкесам, контролируя любое движение. Только что удалось заглушить перебежку между постройками из мазанки – в результате на тропе уткнулся в пыль долговязый горец, и вот в окне сакли вновь показалась очередная цель. Черный абрек мрачной тенью показался на короткий миг в узком проеме, нашел себе жертву и прицелился, но выстрелить не успел, Степан опередил, коротко выдохнул, спуская курок. Раздался сухой треск. Сизый дымок еще не рассеялся, а тело черкеса развернуло, откинуло, и оно безвольно повисло в проеме окна, по побитой пулями стене потекла тонкой струйкой темная кровь. Черная папаха слетела вниз, обнажив гладко выбритую смуглую голову горца. Деркач усмехнулся и снова припал к прицелу, выискивая новую цель.

Осип Момуль оставался на вышке. У него было выгодное положение. Учитывая некоторую удаленность от черкесских жилищ, вышка была практически недосягаема для выстрелов. Наоборот, Момуль, находясь на высоте, мог отлично видеть всю картину боя и прицельно стрелять, не боясь быть убитым, по крайней мере, из старинных ружей. Видел он, как станичники уверенно атаковали с разных сторон, не жалея противника и себя. Ненависть к черкесам была у казаков заложена на генетическом уровне. Черная злоба порождала короткие свирепые схватки. Утренний воздух густел от крови, дурманили и тревожили голову пороховые газы. Кругом стоял гул от голосов. Такие же самые ответные чувства испытывали и горцы по отношению к казакам. Ярость натолкнулась на свирепость, и обе стороны дрались безжалостно. Месть за убитых станичников, парубков и угнанных лошадей была безудержной. Преимущество было на стороне казаков, используя ловкий маневр ведения боя, подавляя штурмовым напором и прицельным огнем, казаки, в сравнении с черкесами, потеряли на данный момент лишь несколько станичников тяжело раненными, которых сразу вынесли за ворота, снаружи укрепления из плетня. Там же находились и легко раненные, присматривающие за товарищами, изредка постреливая. Троих успели оттащить под смотровую вышку. Момуль видел сквозь плетеные ветки товарищей, всех успели перебинтовать – чистые тряпицы алели кровью – и оказать необходимую помощь. Теперь защита станичников первостепенна и лежит на нем. За братов жизни не жалко – никто и на метр не приблизится.

Командиром одного из штурмовых отрядов стал Иван Мишник, Билый быстро выделил из десятка самого опытного и авторитетного казака. Станичники короткой волной накатили на аул. В одном из дворов горцы высыпали навстречу нападавшим, и сразу завязалась беспощадная рукопашная, зазвенела сталь.

– Аллаху акбар! – то и дело стало раздаваться со всех сторон, но в дикой браваде отчетливо слышалось отчаяние не сдающихся абреков.

– Аллаху акбар! – застонали вокруг горцы, прощаясь друг с другом и прямиком отправляясь к своему богу.

Потому что если в стрельбе или в конской сшибке черкесы не уступали казакам в мастерстве, то в рукопашном бою пластунам равных не было. И только черная и жгучая ненависть могла толкнуть жителей аула на такое безрассудство. Схватка продолжалась недолго. Звон стали то затихал окончательно, сходя на нет, то снова возрождался. С дикими криками падали порубленные черкесы на землю, заливая кровью землю предков. Никто не просил пощады, выбирая только смерть.

Умело работая шашкой, Иван Мищник дрался с рослым горцем. Заросший по глаза иссиня-черной бородой черкес, дико вращая глазами и брызгая слюной, уверенно атаковал, уповая на свое превосходство в росте и силе. Ему казалось, что сейчас он раскроит казака надвое, так страшны и часты были его сокрушительные удары. Но сила не всегда побеждает. Особенно когда наталкивается на мастерство, умение и закалку. Ловко уходя от рубящих ударов, Иван в ответном броске наносил режущие раны своему противнику, изматывая его. Очередной выпад черкеса должен был поразить цель. На гордом лице горца заблуждала улыбка, так он поверил в свою победу. Удар предназначался в голову Ивана. Но казак не стал дожидаться и не застыл истуканом, в свою очередь резко ушел вправо, разворачивая корпус к противнику. Черкес по инерции завалился вперед, Мищник не раздумывая сделал шаг влево, оказавшись напротив головы черкеса – взмах рукой, шашка со свистом разрубила воздух и опустилась на темную от загара шею горца. Раздался характерный треск разрубаемых позвонков, и в следующий момент голова черкеса с выпученными потухшими глазами глухо стукнула о землю. Тело распласталось рядом. Кровь пульсирующей струей вытекала на пыльную землю.

«Хай те грэць!» – ругнулся Иван и повел за собой отряд казаков дальше. Они продвигались все ближе к сакле, где засели черкесы. Через дыры, проделанные в стенах хижины, те вели огонь из ружей. Позиция у черкесов была выгодная, единственный недостаток – то, что стрелять можно было лишь прямо, так как дыры в стенах по своему размеру могли вместить лишь дуло ружья и ограничивали его поворот в стороны. Видя, что казакам эти выстрелы не приносят урона, черкесы выскочили из своих укрытий и, обнажив клинки, в бешеном порыве бросились на нападавших. Сеча завязалась по всему аулу. Казаки, не зная пощады, рубили черкесов отчаянно, и те умирали храбро, с именем Аллаха на губах.

Солнечный восход озарил своим светом место битвы. Повсюду лежали тела убитых и раненых. Исход был предрешен. Бой затихал. Яростные крики погибающих черкесов заглушали стоны раненых. Последние горцы, защитники аула, чтобы не попасть в плен к казакам, добивали сами себя кинжалами. Кровь смешивалась с землей, превращая ее в кровавую грязь. Да и сам солнечный диск был окрашен в темно-розовый цвет, напоминающий кровь.

Месть свершилась.

Многие сердца в эти мгновения застучали ровнее. Казаки переглядывались друг с другом, перебрасываясь редкими словами, понимая и принимая окончание боя.

Дорогую цену заплатили черкесы за свое вероломство. Почти все черкесы, оборонявшие аул, были уничтожены.

Билый, вытирая шашку от крови, осмотрелся. Запал боя еще не прошел, и кровь в жилах еще бурлила, но звериный инстинкт, побуждающий разить свою жертву без пощады, постепенно стихал, уступая место здравому рассудку.

– Осип, Иван, – обратился сотник к Момулю и Мищнику – казак уже спустился с вышки, и теперь други стояли чуть поодаль, что-то говоря друг другу. Мишник скупо улыбался и вытирал со щеки кровь потемневшей тряпицей.

– Слухаем, господин сотник! – ответил за обоих Момуль. Его прицельная стрельба с вышки вывела из строя не одного черкеса. К тому же, когда спускался с вышки, порадовал себя, срубив двоих горцев, напавших на него. Может, этим и делился с другом. Билый кивнул:

– Братцы, где-то здесь еще наша станишница – Марфа. Нужно жилища проверить, – распорядился сотник. – Уверен, что спрятали ее. Возьмите еще казаков и пошукайте по саклям. И чтоб без потерь у меня и прочей неожиданности!

– Есть!

– Будьте покойны, господин сотник, найдем казачку нашу! – ответил Мищник. Казаки заспешили, на ходу обрастая помощниками.

– Добре, – сказал Микола, усмехясь в усы. – Василь, – обратился Билый к приказному Рудю. Тот ни на шаг не отходил в бою от своего командира, как тот и велел, выполняя наказ. Но сотник спокойных мест не искал: на свой счет Василь записал трех срубленных варнаков. Теперь стоит лыбится. Доволен остался, что Билый к нему с доверием отнесся. Рад победам и сам не ранен.

– Василь, – повторил Микола, – пробегись, узнай, сколько у нас раненых и есть ли убитые. В горячке боя не все понял я.

– Есть, господин сотник. – Приказной козырнул. Билый покачал головой, провожая взглядом и эту быстро удалявшуюся фигуру. Беспокойно было сотнику. Аул сражался слишком отчаянно.

И как в воду глядел.

Не обошлись казаки без потерь. Уж больно серьезный противник был. Сеча не на жизнь, но на смерть.

– Двадцать шесть раненых и семеро богу душу отдали, – докладывал через полчаса помрачневший приказной.

– Кто, узнал? – спросил Билый, тяжело вздыхая, трогая пальцами серебрянные насечки на поясе, скрывая волнение.

– Кучмий, Сторчак, Гура, Назарэнко, Рунец, Халоша та Лях, – тяжело вздохнув, ответил Василь, тупя глаза.

– Добрые казаки были, – сказал Микола. – Господи, прими их души.

Сотник и рядом стоявшие казаки, сняв папахи и склонив головы, осенили себя двуперстным знамением.

Тем временем Осип Момуль с Иваном Мищником и еще пятью станичниками осматривали сакли и дворы. По дороге им попалась арба, груженная небогатым скарбом. Видимо, второпях забыли о ней. Лошадь, впряженная в арбу, почуяв незнакомцев, шарахнулась было в сторону, стукнулась об оглоблю. Недовольно фыркнув, заржала, перебирая передними ногами.

Из подвала соседней хижины послышались сдавленные крики. Как будто кто-то пытался кричать с зажатым ртом. Казаки не мешкая направились во двор, откуда были слышны звуки. Двор и сама сакля были пусты. В самом жилище царил хаос. Вся утварь была перевернута. На полу лежали осколки посуды – разбитых глиняных горшков и расписных таких же кувшинов. Мишник носком сапога поддел витую ручку, заботливо украшенную синими и красными веревочками. Видно, что хозяева собирались в страшной спешке.

– Есть кто живой? – крикнул Осип, медленно вытаскивая кинжал. – Эй, – шепотом добавил он, потому что дыхание перехватило.

Сдавленный крик вновь донесся откуда-то снизу. Казаки переглянулись и стали спускаться по лестнице вниз. Дерево перекладин протяжно скрипело, принимая на себя вес, но выдержало станишников, а тревоги и так хватало, и лишней в сердце не стало.

Стон сменился более отчетливым всхлипываниями и сбитым дыханием.

– Отзовись! – вновь крикнул Осип, пытаясь сориентироваться в полумраке. Из-за дверей, ведущих в подвал, раздался тот же всхлип, что слышали казаки минуту назад. Казаки переглянулись. Каждый прочитал в глазах другого полную готовность. Иван Мищник с силой толкнул дверь ногой, та слетела с петель. Темнота подвала обволокла души и обдала холодом. Стон повторился. Иван головой махнул Осипу, и оба скрылись в полумраке комнатки. Через минуту оба появились вновь.

Иван держал на руках Марфу, изможденную, в рваном платье, с кляпом во рту. Осип своими крепкими, как лещотки, руками держал пытающегося вырваться чумазого черкесского мальчишку, на вид лет десяти-двенадцати.

– Не дергайся, змееныш, – проворчал казак, встряхивая находку, как куклу. На секунду паренек успокоился.

Марфа жмурилась от света, трогая лицо дрожащими пальцами, они прикасались к кляпу, но сил вытащить его у девушки не было.

– Сможешь идти? – спросил ее Иван. Девушка в ответ утвердительно махнула головой. Мишник опустил Марфу на ноги и помог освободиться от кляпа.

– Риднэньки вы мои! Драголюбчики! – только и смогла выкрикнуть Марфа и зашлась беззвучным рыданием.

– Тише, Марфута, все кончилось.

Придерживая ее под руки, Иван в сопровождении казаков вывел Марфу во двор, а там и на майдан, где стоял Билый со станичниками. Осип тащил на руках пытающегося всеми силами вырваться черкесенка. Скорее похожего на бесенка: с ошалелыми глазами, острыми зубами и злобным ворчанием. Паренек извивался, как угорь, но из рук Момуля не так просто было вырваться. Бить мальчугана не стал, боясь после горячки боя зашибить ненароком.

Сотник, увидев Ивана, ведущего казачку, поправил папаху и направился навстречу к ним. Смутные чувства овладели им. Нравилась ему красавица Марфа. Но никак он не решался сказать ей об этом. А сейчас какая-то необъяснимая сила тянула его к своей станичнице. Он шел, казалось, навстречу своей судьбе. И Марфа, насколько хватало ей сил, улыбалась идущему ей навстречу Миколе Билому.

Осип на мгновение засмотрелся на командира, удивленно хлопая ресницами – не ожидал от сотника подобной мягкости. Этого хватило, чтобы черкесский мальчишка, как дикий волчонок, выкрутился и с силой впился зубами в правую кисть Осипа. Момуль вскрикнул:

– Бисово отродье! Хай тэбэ грэць!

Парнишка высвободился из крепких рук казака. Время остановилось. Заметив лежавшее на земле ружье возле убитого черкеса, он в один миг поднял его и, наводя на Марфу, нажал на курок. Грянул выстрел. Осип бросился к стрелявшему, свалил его одним ударом, выбивая ружье из рук.

Билый был уже рядом с Марфой, когда увидел ружье в руках черкесского мальчишки. Реакция сработала мгновенно. Схватив Марфу за руки, он развернул ее, подставляя под выстрел себя.

В следующий момент острая, жгучая боль вошла в грудь, туманя реальность. Билый качнулся, начал заваливаться на бок и, прежде чем потерять сознание, успел крикнуть:

– Не убивать черкесенка!

Глава 11
Мортира

Проводив скрипящую большими деревянными колесами арбу с телами убитых станичников и раненым Гамаюном, младший урядник Димитрий Рева, оглядев всех, подозвал к себе Степана Рябокобылу, Сидора Бондаренко и двух молодых казаков Ивана Пяту и Сашко Журбу. Зная суровую натуру Димитрия, казаки мешкать не стали, резво подошли и стали кругом. Журба отогнал сонного овода с лица, сбив жужащую тварюгу в заросли зеленой крапивы и лопухов. Гордость распирала Сашко – его выделили, как и Пяту, это уже о многом говорило.

Рева жестко посмотрел на лица молодых парубков и, тяжело вздохнув, принялся говорить:

– Хлопцы, – начал Димитрий. – Слухайте, шо кажу. У Гамаюна в крепостице мортирка була. Старая, еще дедовская. Но пуляет як нова. Черкесам она как зайцу пятая нога. Если цела осталась, нам пригодится. У мэне в натруске пороха немного есть, на заряд хватит. Камней мелких соберем, пыж из тряпья сделаем. Впятером осилим мортирку вниз спустить. Ну як?

Казаки отмерли, отпуская напряжение. Старослужащие закивали, соглашаясь.

– Доброе дило, – поддержал Рябокобыла, привычно поглаживая рукоятку шашки, потемневшую от времени и отпалированную пальцами от долгого применения. – Если черкес сунется, хвоста ему як тому чорту подпалим.

– Ой, гарно! – поддержал и Бонадаренко.

– А кубыть нэ сдюжэ мортирка? Вдруг рванет! То будэ горэ, – неловко встрял в разговор станичников молодой Сашко Журба и покрылся красными пятнами, смущаясь от волнения, как девка на выданье.

– Нэ лякайся, – слегка толкнув его в плечо, сказал Сидор. И добавил шутя: – Хиба цэ горэ?! Ото горэ, як хер ширинку порэ.

Казаки дружно зкэпкувалы. Младший урядник привычно расправил жесткие усы, не выдержал.

– Оттож, – засмеялся Димитрий. – Було дило! Все, станишные, пишлы. Время – золото.

Приглядывать за молодыми казаками, чтобы те по горячности да по незнанию чего не натворили, Рева оставил двух братьев Раков, Гната и Григория. Приказав быть начеку и при необходимости дать немедля знак, Димитрий с Рябокобылой, Бондаренко, Пятой и Журбой быстрым шагом стали подниматься к крепостице. Солнце уже цеплялось лучами за острые пики горных вершин, разбавляя предутреннюю серость золотистой краской.

«Эх! Гарно-то как! – сказал про себя Сашко Журба и добавил с ноткой грусти: – Пры сонэчку тэпло, пры матэри добро».

Природа пробуждалась, радуясь новому дню. У нее, в отличие от людей, были совершенно иные заботы.

Пятерка казаков уверенно подымалась в гору, прочесывая самый неудобный подход к казачьему укреплению. Горные сосны, за выступающие из земли корни которых было удобно хвататься, как корабельные мачты, устремлялись ввысь, как будто старались обогнать друг друга в росте. Под воздействием холодных ветров их верхушки приобрели формы флага. Между ними то тут, то там встречались сине-фиолетовые мелкие ягоды терна и желтовато-оранжевые плоды мушмулы. Татарник, цепляясь за полы черкесок, оставлял на них свои колючие фиолетовые головки. Седой шалфей и душистый тимьян наполняли воздух пьянящей смесью своих ароматов.

«Эх, повэзло, як Сирку на пэрэлази, – подумал младший урядник Рева. – Пахнэ смалэным вовком. Спаси боже».

Поднимались легко. Молодые Пята и Журба не отставали от своих более опытных станичников, всматриваясь в кусты.

Вот и крепостица. Сейчас мертвая, разбитая, с одного из кровавых мест с карканьем сорвались черные вороны.

Еще недавно здесь была слышна человеческая речь. Небольшая крепостица жила своей повседневной жизнью. Казаки-станичники несли нелегкую службу, охраняя земли свои от посягательств басурман. «На тэ казак и народывся, шоб Богу и царю сгодывся. Наша доля – Божья воля!» – любил повторять Гамаюн. Рева вспомнил улыбающееся лицо подхурунжего и сцепил зубы, играя желваками.

Крепостица была трехсторонняя. Основанием уходящая в сторону невысокого склона. Стены этой крепостицы были сделаны из двух рядов плетня, между которыми была засыпана земля. Плакированный землей вал, а туры – плетенные из хвороста корзины с той же землей. Все это обмазано глиной. От ружейного огня такие стены надежно защищали, артиллерии у горцев не было. Крепостица могла выдержать недолгий бой с полусотней атакующих. Этого времени было бы достаточно, чтобы послать гонца со сполохом. Но на этот раз черкесов было около сотни, напали внезапно, и сил для обороны было явно недостаточно. Геройски полегли станичники. До последнего держали оборону. Честь им и слава во веки вечные.

Рева с казаками еще раз прошли по территории крепостицы. Мортирка лежала недалеко от разбитых ворот. Сашко поднял обломок доски, избитый пулями, посмотрел на свет скозь пулевые отверстия, смутился, видя, как на него смотрят опытные казаки, и осторожно, словно драгоценность, положил доску обратно на сбитую землю. Сидор Бондаренко осмотрел мортирку. Подмигнув правым глазом, разглаживая густые, цвета половы усы, сказал кратко:

– Цела!

Рева не удивился, кивая в ответ.

– Красивая. – Сашко, присев, гладил щербатое отверстие дула, не скрывая своего юношеского восторга. Глаза его светились радостью.

– Ты еще поцелуй ее, – не удержался Сидор, хмыкая по-отцовски в усы.

– Женись! – подсказал Пята.

– Ну, если жизнь свою свяжет с пушкарским делом, то, может, и женится, – хмыкнул Сидор и уже серьезно добавил: – Знать бы, сколько она женихов сменила.

Улыбки сошли с лиц молодых казаков.

Это была полупудовая мортира, именуемая казаками «чан» за ее внешние признаки. С калибром сто пятьдесят мм и дальностью стрельбы до девятисот пятидесяти метров. Масса ее составляла около девяноста килограмм. Поэтому пятеро крепких казаков могли унести ее без особых проблем.

Рева дал задание молодым казакам Журбе и Пяте сделать из веток горной сосны транспортировочные слеги, и хлопцы охотно взялись за работу, и через полчаса мортира была готова к спуску.

Укрепив слеги, казаки взялись за их концы и на счет «три» приподняли мортиру. Сашко хекнул, приседая под грузом, поспешно посмотрел на товарищей.

– Тю. Як пушинка! – бодрым голосом произнес Рябокобыла, невинно подмигивая, видя чужие эмоции. – Сробим враз. Ну-ка, хлопцы, гайда весело!

– А то! – отозвался Журба, скаля молодые крепкие зубы.

– Пушинка, – растроился Пята, добавляя сквозь зубы: – Не надорвались бы, спускаясь.

– Не о том думать надо! – Сидор покачал головой. – А как донести аккуратно!

– Не сумневайся, Сидор! – тотчас откликнулся Сашко. – Я и один ее снесу! Как к груди прижму, так и не выроню.

– Не геройствуем, хлопцы! – Сидор кивнул. – По-малому двигаемся.

Рева кивнул, махнул, указывая направление. Двинулись, максимально осторожно начиная спуск, ноги заскользили по мелким камушками и сухим комьям земли.

Рябокобыла и Бондаренко шли первыми, задавая темп, за ними, держа вторую слегу, шли Пята с Журбой. Сам Димитрий шел впереди, выбирая более пологие места для спуска. С двумя небольшими передышками казаки справились с задачей. Не дали завалиться орудию. Мортира была бережно спущена вниз и сейчас благодарно поблескивала боком, пока казаки отдыхали, переводя дыхание. Сашко утерся папахой, вытирая испарину со лба – натерпелся страху, боясь подвести товарищей, и теперь радовался как мальчишка. Хотя все только начиналось.

До места, где Димитрий вместе с казаками должен был устроить засаду, оставалось около километра. Чтобы облегчить себе задачу, мортиру было решено перевезти на двух конях, укрепив ее вместе со слегами на седлах. Проверенные животины, те, что под собой всегда. Используя мотки проверенной веревки, Рябокобыла и Бондаренко крепко привязали драгоценную поклажу к седлам своих коней. Довольные результатом проделанной работы, они подмигнули друг другу, лихо цокая языком на черкесский лад. Хотелось балагурить, и не смущал оставшийся километр пути – подразумевалось, что им придется идти пешком, ведя своих коней под узцы. «Хиба це горэ?!» – хотел было повторить поговорку Сидор Бондаренко, но слова застряли комом – издалека до слуха казаков донеслись четкие звуки ружейных выстрелов.

– Харэ зубы гарыть! – прикрикнул младший урядник на Сидора. И, указывая рукой в сторону, откуда доносились выстрелы, добавил: – Стало быть, почалось. Микола Билый со станишниками аул атаковали, судя по всему. Ну шо ж, гуртом и батька лэгшэ быть.

Рева дал команду построиться походным строем, и отряд двинулся к месту, где всем предстояло залечь секретом и дожидаться развязки боя.

Димитрий понимал, что, прежде чем атаковать, станичные освободят украденных коней, чтобы во время боя ни одна животина не пострадала. В станицу ведет только эта дорога, по которой он идет сейчас со своим отрядом. Значит, кони, легко находящие дорогу домой, пройдут именно здесь. Хорошо знал младший урядник и тактику черкесов при обороне селения. Большая часть черкесов оставалась в ауле и яростно отражала атаку. Другая часть уводила женщин, стариков и детей в безопасное место. Но, укрыв свои семьи в таком подготовленном заранее схроне, эта часть горцев не станет возвращаться в аул, а помчится на поиски сбежавших коней, за своей потерянной добычей.

И конечно же, выйдет на него, Реву, и его казаков.

Времени на все про все оставалось не так много. Нужно было закрепиться в ущелье, чтобы встретить черкесов врасплох.

Младший урядник Димитрий Рева среди станичников слыл довольно опытным казаком, к тому же он неплохо разбирался в тактике ведения боя в горах. Выставить секреты или устроить залоги, так завсегда ко мнению Ревы прислушиваются. Чутье у него природное было на всякого рода вентири да секреты. И вроде все верно рассчитают казаки, где лучше пост выставить, так чтобы его не видно было, а самим казакам, в секрете том сидящим, все как на ладони. Но Рева посмотрит своим пластунским взглядом с одной стороны, с другой, на земле распластается, на дерево влезет. И непременно найдет, что место выбрано не совсем то. А вот с тех куширей аккурат надежнее будет.

И выходило всегда правильно.

Добрый казак Димитрий Рева – потомок Ревы Васыля, запорожского казака, переселенного после упразднения Сечи в Черноморские курени на Кубань. Вийско Запорижсько на тот момент имело и гребную флотилию, и пешие полки, и конные, и артиллерию, и свой архив, и даже администрацию. Сразу всех переселить не представлялось возможности. Поэтому было принято решение переводить казаков на Кубань несколькими партиями.

Основной отряд, состоявший из более чем двух тысяч человек, возглавил кошевой атаман Захарий Чепега. Под его началом в этом походе были три конных и два пеших пятисотенных полка, обозы семейного казачества и войскового имущества. Весь этот караван отправился на Кубань второго сентября тысяча семьсот девяносто второго года. Шел с этим караваном и предок Димитрия Ревы, Васыл Рева. Покидали казаки не по своей воле родные места, чтобы основать новые поселения на далекой, но ставшей впоследствии ридной Кубани.

Именно кошевой атаман выбрал место Главного Ореховатого кордона у урочища Карасунский кут.

По примеру запорожского коша здесь была построена крепость и по сечевому уставу – курени для холостого товарищества. В центре крепости позже они построили Свято-Троицкую походную церковь.

С того времени казачье войско несло постоянную сторожевую службу и охраняло границу страны. И славный род Ревы служил верой и правдой Богу, Кубани и вильному козацтву, покрывая себя славой в боях за землю родную, за нэньку.

Был Димитрий Рева, под стать предкам своим, воином и казаком добрым. Вел он сейчас своих станичников на дело правое, дело святое – спины товарищам своим прикрывать, и если нужно, то и живота своего не пощадить за други своя.

Острый глаз казака выискивал в ущелье место, наилучшим образом для секрета подходящее. Такое, чтобы при необходимости можно было накрыть врага залпами из рушниц и в то же время урона для себя не иметь.

Впереди, метрах в двадцати, показались несколько валунов. Здесь ущелье сужалось, оставляя проход между скалой и рекой. Проход был нешироким, но достаточным, чтобы через него одновременно прошли с десяток всадников.

Опыт младшего урядника, выработанный годами службы, подсказывал ему, что лучшего места для засады не найти. Здесь можно было незаметно залечь за валунами и вести довольно прицельный огонь по противнику. К тому же склон горы, спускавшийся по левую сторону в ущелье, был не таким крутым, и если расположить на нем нескольких казаков, то разить черкесов сверху будет еще сподручнее. Мысли бывалого вояки в одно мгновение создали план действий.

Рева еще раз окинул взглядом место дислокации. Сама природа, казалось, помогала казакам, устроив этот проход.

Отобрав несколько молодых казаков, Димитрий отправил их на уступ скалы, откуда было удобно вести огонь по ущелью. К тому же черкесы с их ружьями вряд ли смогли бы нанести вред казакам, стреляя снизу вверх. Остальных казаков Димитрий распределил за валунами таким образом, чтобы при стрельбе не вышло перекрестного огня. К мортире же он приставил опытного казака Сидора Бондаренко и в помощь ему смышленного парубка Сашко Журбу. Говорили станишники кратко, и вопросы задавались по существу. «Самое ладное обучение. Пусть опыта набирается, пушкарскому делу учится. Глаз у него верный. Дело пойдет», – думал Димитрий.

Он отдал свою натруску Сидору. Тот ссыпал порох в мортиру, вместо шрапнели Сидор с Сашко зарядили в мортиру мелкие камни-гладыши и заместо пыжа затолкали кусок тряпицы. Распрямились, улыбаясь одновременно. Готово все, значит.

– На один выстрел хватит. Но глядите, чтобы максимально точно! – сказал Рева. – Справитесь?

– Не сумневайся, Димитрий! – ответил Сидор. – С нами Бог!

– Бог поможет, – Журба серьезно кивнул, понимая важность момента. Может, и станет добрым канониром? Как судьба сложится? Может, именно этот бой покажет – наставит казака на путь истинный.

Димитрий обошел устроенный им секрет, подбодрил словом станичников и, перекрестив лоб, сам залег за невысоким валуном. Отсюда дорога, ведущая через ущелье, просматривалась как на ладони. Он обернулся назад, пристально глядя на места, где залегли казаки. Все устроено как нельзя лучше. Даже если бы знал противник о том, что его ждет засада на пути, не смог бы сразу разглядеть затаившихся за валунами казаков.

– Пары из рота нэ пускать![79]79
  Пары из рота нэ пускать – молчать, не разговаривать.


[Закрыть] – распорядился негромко Рева.

Со стороны аула отчетливо доносились выстрелы и даже приглушенные из-за расстояния крики раненых. Димитрий вслушивался в эхо боя, идущего в ауле. «Там Билый. Там станичники черкеса рубят, а мне выпало здесь в засаде с молодежью сидеть. Эх, була сыла, як маты на руках носыла», – с досадой подумал Рева.

В следующий момент до него донесся отчетливый стук множества копыт лошадей. Как будто кто-то гнал табун в их сторону. Рева поднял руку вверх: