Текст книги "Очерки русского благочестия. Строители духа на родине и чужбине"

Но я продолжу свой рассказ о дальнейших хлопотах почтенной старушки, предпринятых ради шлиссельбургских узников.

Если нельзя выпустить из тюрьмы сразу всех заключенных, то, может быть, возможно освободить их поодиночке. Первым на очереди считался Н. П. Стародворский. Помогла ли ему княжна, я не знаю; но только Н. П. Стародворского вскоре увезли из крепости в С. – Петербург. Вдруг, 12 августа, Мария Михайловна узнает, что Николая Петровича опять отправили в Шлиссельбург. Что такое? – Произошла какая-то ошибка, – объяснили ей.

Накануне манифеста 17 октября 1905 г. Мария Михайловна неожиданно вернулась из Шлиссельбурга, чтобы подать прошение Государю об освобождении политических заключенных. Дня через четыре, 21 октября, была объявлена амнистия, которая и коснулась, как я говорил выше, девяти шлиссельбургских старожилов.

Что же – кончилась хлопотливая деятельность Марии Михайловны относительно шлиссельбургских узников? Напротив! В эти дни освобождения ей пришлось поработать для них еще более. Она с непонятной энергией для ее лет принимает деятельное участие в розыске родственников их и одновременно ведет переговоры с высшею администрациею. По вечерам квартира ее родной сестры, у которой Мария Михайловна живет в настоящее время, представляла место свидания прибывших родственников освобождаемых… В это время застать дома одну Марию Михайловну очень трудно. Вот только что пришла и раздевается в передней почтенная старушка – мать одного из узников, в гостиной сидит брат другого, а в кабинете княжны – сестра М. Р. Попова. Так было почти каждый день, пока не разъехались все освобожденные к своим родным. Но могли ли они навсегда расстаться с княжной, после дружеского общения в стенах Шлиссельбургской крепости в продолжение целого года? Конечно, нет! Множество писем, полученных ею в последнее время, ярко свидетельствуют, как дорога им память о милой старушке, так скоро сделавшейся им родною.

«Я думаю, – пишет один из них 29 октября из Петропавловской крепости, – что вы, с обычной вашей деликатностью, предоставили первые дни (свиданий) моей матери, сестрам или брату, хотя и знаете, что занимаете в моем сердце место наравне с ними».

Вообще все письма, получаемые Марией Михайловною от разосланных в разные концы России ее друзей – шлиссельбуржцев, дышат неподдельною ласкою, искреннею любовью, глубоким уважением и вечною благодарностью к этой исключительной в наше время женщине.

8

Другой заключенный, Н. А. Морозов, в своей книге «Письма из Шлиссельбургской крепости» пишет следующее:

«…В конце прошлого лета совершилось одно событие, которое неожиданно нарушило однообразие моей жизни, а затем пронеслось или пронесется в будущем куда-нибудь мимо, оставив по себе лишь одно воспоминание. Какая-то волна поднялась за пределами моего кругозора и принесла к нам необычную посетительницу. В один июльский день вдруг отворяется моя дверь, и комендант спрашивает меня:

– Не желаете ли видеть княжну Дондукову-Корсакову?

– Очень рад, – отвечаю я, стараясь ничем не обнаружить своего смущения от такой неожиданности. Но, признаюсь, что я до того одичал, прожив в одиночестве более половины своей жизни, что сердце у меня так и застучало в груди. Я ожидал, что ко мне войдет какая-нибудь из тех дам-патронесс, о которых я читал где-то в романах, и начнет мне задавать различные официальные вопросы, в роде «всем ли довольны», «хорошо ли с вами обращаются» и тому подобные слова и фразы, на которые я не мог бы даже ответить ей искренно, так как наиболее жалким делом считаю жаловаться кому бы то ни было на свою участь. Но, можете же представить себе, как удесятерилось мое изумление, когда, вместо ожидаемой величавой фигуры, с целой свитой таких же величавых спутников, ко мне вошла одна, и без всякого страха, замечательно милая и ласковая старушка и, протягивая мне руку, произнесла с улыбкой:

– Здравствуйте, Николай Александрович. А я много слышала о вас от Ивана Павловича. Помните его.

От всего этого сразу повеяло на меня чем-то давно забытым. Всё мое смущение мгновенно прошло, и я почувствовал себя с ней почти так же, как если б кто-нибудь из вас, родных, неожиданно явился ко мне. Я усадил ее в кресло, сделанное для меня одним из товарищей, а сам поместился напротив, на табуретке…

Она сейчас же рассказала мне, что зовут ее Мария Михайловна, что ей семьдесят семь лет, и что с самого раннего детства завет Христа о «посещении больных, страждущих, плененных и заключенных в темницы» произвел на нее чрезвычайно сильное впечатление, так что она еще девочкой решила посвятить исполнению этой заповеди всю свою жизнь и с тех пор делает в этом отношении всё, что может. Затем, разговор перешел на мою личную, главным образом, внутренную жизнь и на семейные обстоятельства, причем мы рассуждали с ней обо всем, кроме политики, о которой ей, очевидно, было запрещено говорить с нами… В религиозном отношении она поразила меня своей терпимостью, и много раз говорила, что не считает себя вправе обращать в христианство иноверцев или неверующих, так как если они существуют, то, очевидно, настолько же нужны Богу, как и христиане.

Я почувствовал к ней за это время большую симпатию, которую, конечно, и заслуживает человек, пожертвовавший всю свою жизнь на служение ближнему или на осуществление какой-либо великой и бескорыстной идеи. В молодости своей она была знатна и богата, и вдобавок еще несомненно красавица, потому что и до сих пор у нее чудные большие глаза, которые в молодости, наверное, были ослепительны. Перед ней была блестящая будущность и личное счастье, к которому стоило только протянуть руку, но она всем пожертвовала для того, чтобы отдать свою жизнь на служение евангельской заповеди о любви к ближнему. И она с тех пор, действительно, исполняет эту свою миссию с необычайным самоотвержением. Подумать только, что на семьдесят седьмом году своей жизни она нарочно для нас жила здесь поблизости от нас целую осень, ходила к нам в дождь и непогоду, питаясь одним молоком и яйцами, так как никакой другой пищи ей не могли приготовить здесь в городе. А сколько труда и хлопот, вероятно, стоило ей разрешение посещать нас. Ничего этого она не рассказывала, да и о молоке и яйцах проговорилась лишь случайно, но, ведь, вы можете себе и сами всё это представить. По-видимому, она же уговорила и петербургского митрополита Антония выхлопотать себе разрешение посетить нас во время объезда им своей епархии. Как бы то ни было, в один прекрасный день, после первых же посещений Марии Михайловны, и он вдруг побывал у нас и, между прочим, «беседовал» и со мной с четверть часа (об условиях нашей жизни в заключении), так как спешил побывать у других. Конечно, за такой короткий промежуток времени трудно познакомиться, но на меня он произвел впечатление человека, по-видимому, с более широкими взглядами на сущность и значение религии, чем мне приходилось встречать ранее в духовной среде или составить себе понятие по проповедям, печатаемым в духовных журналах… Затем и тот, и другая исчезли с нашего горизонта, и наша жизнь потекла по-прежнему»…

«Княжна Мария Михайловна снова посетила меня несколько раз, – пишет Н. А. Морозов 6 августа 1906 года к своей матери, – и, добрая душа, уезжая прошлый раз, даже перекрестила меня несколько раз и прошептала надо мной при этом какую-то молитву, совершенно так же, как это делали вы в былые времена, отпуская меня на каникулы. Еще в прежний приезд она просила меня перевести для нее с английского небольшую статейку пастора Вильямса об Аароне (которую ей очень хотелось иметь по-русски), и я, конечно, охотно сделал это для нее. Но, как и следовало ожидать, по выражению дедушки Крылова: «Беда, коль пироги начнет печи сапожник, а сапоги тачать пирожник», сделал в этом переводе не одну ошибку, несмотря на то, что читаю по-английски почти как по-русски, и светские вещи, т. е. беллетристику, или статьи по знакомым мне физико-математическим наукам, перевожу обыкновенно безошибочно. Но дело в том, что для вполне хорошего перевода нужно знать не только язык, но и самый предмет, и соприкасающиеся с ним науки – иначе всегда легко дать промах, как это случилось и со мной в некоторых местах. Так слово priesthood, которое по-английски одновременно означает и священство, и духовенство, я перевел словом духовенство, а оказалось, что здесь именно нужно было сказать священство. Точно так же перемудрил при переводе слова gentiles, которое значит: язычники, а я, желая отличиться перед Марией Михайловной, перевел его словом эллины, как это сделано в русском переводе Библии… А оказалось, что тут совсем и не нужно было мудрить, а перевести это слово, как оно есть. Но Мария Михайловна всё же осталась очень довольна моим подарком, так как увидела в нем (как это и было на самом деле) доказательство моей готовности сделать для нее всякую услугу, не выходящую из пределов моих сил, или вообще того, что я имею право для нее сделать.

Я уже писал вам, дорогая, как высоко ставлю я ее по ее душевным качествам, и чем более ее узнаю, тем более утверждаюсь в своем прежнем, уже высказанном вам мнении, что в древние времена она была бы христианской мученицей и святой, а в более поздние, чем мы живем, она была бы тем же, чем и теперь, т. е. героиней самоотвержения и воплощением бескорыстной любви к ближнему[49]49
  Курсив наш. – Прим. автора.


[Закрыть], проявляется ли эта любовь под знаменем религии, или каким-либо другим, чисто гуманитарным знаменем. Ее религиозность (которая, замечу, не заключает в себе ничего узкого или ханжеского, а наоборот, отличается терпимостью) и известная доля экзальтации придают только особенную целость ее характеру, и я не могу не сознаться, что она мне очень нравится такой, как она есть. По-видимому, она и сама хорошо заметила это, и потому относится ко мне с большой нежностью, не требуя от меня религиозности, которой я ей не в силах дать».

Правда, приведенные отзывы принадлежат людям, не способным злоупотреблять трогательным доверием к ним Марии Михайловны, людям чутким, умевшим заглянуть в ее душу и увидать чистоту ее.

Но оставили такие отзывы о княжне Дондуковой не только эти люди…

Вот что пишет в своем очерке «Она не умерла» (памяти княжны М. М. Дондуковой-Корсаковой) Е. А. Воронова[50]50
  «Отдых Христианина», ноябрь 1911 г., стр. 720. – Прим. автора.


[Закрыть]:

«Я за последние три года была очень близка к почившей. Господь, так сказать, внес мою деятельность в ее деятельность – я была так счастлива, что помогала ей в ее служении узникам по мере моих сил и умения. Принимаясь за перо, я не имею намерения писать подробный некролог Марии Михайловны, ни описывать ее плодотворную деятельность, слишком жива моя скорбь об ее утрате, и не считаю себя в силах это исполнить. Найдутся другие, которые сплетут целые венки на ее свежую могилу, а я хочу возложить на нее только несколько цветков благодарной памяти и любви.

Посещать узников в местах их заключений за последние два года своей жизни Мария Михайловна была не в состоянии, но душой, мыслями она была постоянно с ними: такое горячее участие она принимала во всем, что их касалось. Лежа на постели, она составляла для них прошения, диктовала письма к различным влиятельным лицам, у которых ходатайствовала за узников, принимала родных заключенных в тюрьмах, утешала их, оказывала им материальную помощь; когда сама ничего не имела, тогда просила помочь им тех лиц, которые посещали ее. Но самая главная помощь, самое главное добро, какое Мария Михайловна оказывала всем труждающим, приходившим к ней, было то доброе воздействие на их души, которое являлось результатом ее советов, бесед и совместной молитвы с ними. Находились люди, которые осуждали иногда благостную старицу за то доверие, которое она постоянно оказывала всем приходящим к ней, говорили, что были люди, которые злоупотребляли ее добротой, даже обманывали ее. Да, действительно, были примеры, хотя и очень редкие, такого вымогательства у почившей княжны, но замечательно то, что даже и в таких случаях она умела заронить добрые семена в преступные души. Они приходили к старушке, просили помочь им, давали торжественное обещание исправиться, говорили о том, что греховная жизнь им опротивела. Мария Михайловна им верила, с любовью давала им свое материнское благословение, снабжала одеждой, выездным билетом и т. д. Как скорбела, как молилась потом старушка за этих людей, если узнавала, что они не сдержали своего слова, опять пошли по худому пути. – «Бедный мой Александр, – говорила она так про одного из таких юношей, – он опять не выдержал. Как мне его жаль, надо за него особенно горячо молиться». И вот это – то всепрощение, эта любовь и делали то, что и в сердцах тех людей, которые шли к ней с намерением ее обмануть, пробуждалась совесть. Наставления, укоры на них не подействовали бы, но перед доверием, которое оказывала им княжна, большинство из них не могли устоять, «от него у нас души тают», так выразился один из них. В Выборгской Одиночной тюрьме, в лазарете находится один вор-рецидивист, уже несколько раз побывавший в тюрьме за мелкие кражи и самовольные прибытия из высылки. В те промежутки, когда он бывал свободен, он каждый раз являлся к Марии Михайловне за материальной поддержкой, обещая исправиться, и она ему верила. Когда я увидела его в первый раз после ее кончины, то нашла его в очень угнетенном душевном состоянии. «Как меня мучит, – сказал он мне, – что я столько раз обманывал добрую старушку, она мне верила»… В том выражении, с каким бедняга произнес слово «верила», я почувствовала, что он потерял что-то дорогое, что он только теперь вполне оценил, и мне сделалось несказанно жаль его.

А другой болящий юноша, который никогда ее не обманывал, но сам не вполне доверял оказываемой ей к нему любви и бывал иногда с нею груб, после ее кончины писал мне: «Как меня мучит то, что я не могу попросить прощения у Марии Михайловны, но, если моя молитва угодна Господу, я буду молиться за нее, а добрая старушка, знаю, простит меня на том свете». Вот такие добрые чувства вызывает княжна в сердцах заключенных в тюрьмах и после своего отшествия из этого мира.

В той манере, с какой Мария Михайловна принимала всех приходящих к ней, была какая-то особая, ей одной присущая, теплота. Никто из них не тяготил ее, ко всем она относилась с одинаковой лаской и любовью. И это настроение у нее было совершенно естественно; ей не надо было принуждать себя, насиловать, она действительно радовалась, когда к ней приходили труждающиеся, обремененные и, в особенности, грешники. Их она особенно любила – не только не тяготилась ими, но, напротив, сокрушалась, если узнавала, что родные ее, оберегая ее здоровье, кого-нибудь не допускали до нее.

– Дорогая Мария Михайловна, зачем Вы так огорчаетесь, – скажешь ей иногда, – ведь, жалея вас, не допустили к Вам того или другого. Ваши силы нужны для них же.

– Знаю, милая, – отвечала старица, – знаю, что это делается из любви и заботы обо мне, но дело в том, что то огорчение, какое испытали эти люди, отходя от моих дверей, отозвалось в моем сердце, причинило ему боль…

Вообще всякий приходящий к ней радовал ее. За последние месяцы своей земной жизни старица принимала посетителей лежа, и мне не раз приходилось наблюдать то светлое выражение, какое принимало ее лицо, когда кто-нибудь из них показывался в дверях ее спальни.

«Дорогой мой» или «дорогая моя» – восклицала она и протягивала обе руки к вошедшему, как бы принимая этим движением его в свое сердце. И от этого возгласа, от этого объятия тепло и легко делалось на душе. Я знаю одного юношу, ему не раз в тяжелую минуту жизни приходилось бывать у покойной княжны и испытывать на себе ее благотворное влияние. «Как легко, как хорошо делается на душе после беседы с нею, – говорил он мне, – точно сердце у тебя возрождается, и вся тяжесть с него спадает».

Когда до него дошла весть о ее кончине, он склонился головой на стол, горько заплакал и воскликнул: «Она более не протянет мне своих рук. Не воскликнет: "Дорогой мой"».

Таковы были плоды деятельности княжны Дондуковой-Корсаковой. Они свидетельствуют о том, что истинная любовь всегда найдет отклик в сердце, как бы ожесточено и озлоблено оно ни было, и что ни одно движение или порыв, ни одна мысль, ни одно дело, как бы скромны они ни были, не исчезают в пространстве и времени, не пропадают даром. Пусть же такое убеждение, этою жизнью засвидетельствованное, поддержит бодрость духа у тех, кто унывает, кто нетерпелив, у кого недостаток духовной энергии, и пусть же люди черпают и эту бодрость, и эту энергию из того же источника, из какого их черпала Мария Михайловна, ожидая помощи не от внешности, а от своего великого сердца.

9

Если человек, не знающий или потерявший себя, ищет единения с другими людьми и ждет помощи от них, то, наоборот, человек, нашедший себя, – всё более и более уединяется, углубляется, затворяется… То, чего он искал от общения с людьми, он находит в общении с самим собою, с своею душою, в безмолвии и тишине говорящей с Богом, и это общение дает ему не только смысл, но и радость жизни. Келия, пещера, затвор служат часто ступенями духовной высоты, единственным путем которой является и навсегда останется путь к самоуглублению и созерцанию. Духовно сильные люди всегда одиноки, всегда отшельники, независимо от того, где они живут и что делают. Отсюда, однако, не следует, что такой путь, создавая внешние затворы, затворяет в то же время и сердца этих людей. Наоборот, мы никогда не бываем так близки к тем, кого любим, когда мы вдали от них, никогда горе другого не вызывает столько тревоги, когда оно далеко от нас… И это понятно, ибо по мере удаления от людей и личного самоочищения увеличивается любовь к ним, а с нею всё более и более опасение за их участь, опасение, какое растет по мере духовного роста человека, когда пред его духовными очами всё яснее и яснее обнаруживаются заблуждения и ошибки людей, все греховные наслоения их души. Неудивительно поэтому, что и Мария Михайловна всё ближе и ближе принимала к своему сердцу скорби и страдания людей и всё с большею силою рвалась им на помощь. Всякий несчастный человек был родным для нее, всякий грешник – дорогим. И чем грешнее – тем дороже. Незаметно быть может для себя, но заметно для других, Мария Михайловна расширяла всё больше границы своей деятельности, и в последние годы своей жизни ее заботы о людях, казалось, не знали никаких пределов. Несчастные всех сословий, положений и вероисповеданий, кто бы они ни были, чем бы ни занимались, находили приют в ее сердце, которое откликалось не только тогда, когда эти люди приходили к ней, но и само их разыскивало, первое шло к ним навстречу.

Не имея возможности непосредственно столкнуться с страданием и горем и оказать помощь, Мария Михайловна писала письма, взывала к помощи других; и как много драгоценных мыслей разбросано в этих письмах, как много того, что показалось бы для огромного большинства людей новым, необычным, а в действительности говорило лишь о самом нужном неотложном деле… Эти письма Марии Михайловны, если бы их можно было собрать в отдельный сборник, составили бы наверно материал огромной ценности и не только для ее характеристики.

К сожалению, мне не представилось возможным собрать все эти письма, но я не теряю надежды, что они в свое время сделаются достоянием общества. Литературная деятельность княжны, однако, не исчерпывалась «деловыми» письмами в собственном смысле. Не ограничиваясь письмами этого рода, княжна писала всякой страдающей душе, о страдании которой узнавала, стараясь влить угасшую надежду, поддержать веру, спасти от заблуждения. В этом отношении характерною является ее переписка с графом Л. Н. Толстым, об обращении которого княжна молилась даже накануне своей смерти… Оставила княжна после себя и иные литературные труды, из коих некоторые были напечатаны при ее жизни, а иные появляются здесь впервые… Эта литературная деятельность княжны Дондуковой имела свое глубокое психологическое основание, ибо отражала всё ту же торопливость «бежать на помощь», поддержать, спасти, какая является характерною чертою всякой живой души. При всем том, кто хотя один раз видел княжну Марию Михайловну в ее обычной обстановке, то принимающую бесчисленное количество посетителей, из коих каждый приходил, изнемогая под бременем своей тяжелой ноши – безысходной муки и страдания, то разбирающую непрерывно получаемую корреспонденцию, то занятую ответами на обращаемые к ней прошения, или, в свою очередь, пишущую письма разным лицам, взывая к их милосердию, тот не поверил бы, что у княжны находится еще время не только вести дневник или записывать в форме рассказов свои непосредственные воспоминания от общения с тюремными сидельцами, но и вообще заниматься литературными трудами, имеющими своею целью пробуждать дремлющую совесть читателя. Удивительное впечатление производили эти рассказы на читателей, вызывая часто слезы у тех, кто никогда не плакал.

Я отвожу сочинениям княжны Дондуковой несколько самостоятельных глав, включая туда всё, что мне удалось отыскать. Так как даты мне неизвестны, то сочинения княжны помещаются мною без соблюдения хронологического порядка.

I. Благодарная молитва, вызванная молитвой Господней[51]51
  Это поэтическое объяснение молитвы Господней так ярко отражает глубину мысли и красоту души княжны Дондуковой, свидетельствуя о том ее настроении, какое было у нее уже обычным. – Прим. автора.


[Закрыть]

Отче наш, иже еси на небесех!

Благодарим Тебя, Отец наш милосердый за родину нашу на небесах, куда ведет нас возлюбленный Сын Твой, Господь наш Иисус Христос, умерший и воскресший для нашего спасения.

Да святится имя Твое!

Имя Твое – Любовь, и мы просим Тебя Именем Христовым, Отец наш Небесный, пошли нам Духа Твоего Святого и Его благодатную силу, чтобы мы любили друг друга, как Христос возлюбил нас.

Да приидет Царствие Твое!

Милосердый Отец наш, Духом Твоим Святым дай нам возлюбить явление Сына Твоего (2 Тим. 4, 8) и всегда быть готовыми радостно встретить Его, когда Он с неба к нам придет, и чтобы в этой надежде увидеть Его мы очищали себя так, как чист Господь наш Иисус Христос, да исполнится Его благодатное слово: Царствие Божие внутри нас.

Да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли!

Благодарим Тебя, Отец наш милосердый, что в земной жизни Твоего возлюбленного Сына Ты открыл нам исполнение Воли Твоей на земле. О, дай нам в одном духе с Ним сознавать, что сам от себя человек ничего доброго творить не может. Дай нам учиться кротости и смирению Господа нашего Иисуса Христа, чтобы прислушиваться к голосу Духа Твоего Святого и, отказавшись от своей воли, исполнять Твою волю святую на земле (Иоан. 5, 30).

Хлеб наш насущный даждь нам днесь!

Даруй нам и всем нашим братьям и сестрам на земле хлеб насущный для духа, души и тела: голодных накорми, нагих одень, бесприютных приюти, детей воспитай, больных исцели, печальных утешь любовью к Твоему Божественному Слову. Вспомни, Господь милосердый, о всех бедных душах, близких к отчаянию в этот день и эту ночь: удержи их от греха, спаси их от погибели, приведи и всех нас к покаянию, дай нам отраду Святого Причастия Хлеба Жизни, ибо «ядущий хлеб сей жив будет во век» (Иоан. 6, 51). Умножь в нас веру.

И остави нам долги наши, яко же и мы оставляем должником нашим!

Ты знаешь, Господи, как нам трудно прощать оскорбляющих нас; но Ты можешь дать нам силу прощать, как мы от Тебя ожидаем прощения и забвения наших грехов. Дай нам любовь Спасителя нашего к Его распинателям, дай нам покаяние в тех явных и тайных грехах, за которые Он был распят на кресте, и сокруши нашу гордость и злобу памятью молитвы Иисуса Христа за всех нас, тяжко огорчающих Его нашими грехами.

И не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого!

Тебе известно, какие искушения ожидают нас в течение дня и ночи; внуши нам молитву перед каждым искушением и силою Победителя греха, Спасителя нашего, прославь Твое Имя спасением грешных душ от лукавого. Не нам, Господи, не нам, а имени Твоему дай славу.

Яко Твое есть царство, и сила, и слава Отца и Сына и Святого Духа. Аминь.

II. Выписка из дневника Марии Михайловны

Св. Матфея 5.

Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное.

Не указывает ли это Евангельское Блаженство на Благодатную силу молитвы в ее самом высоком значении, выраженное словами Спасителя «Царствие Божие внутрь вас есть», «Бог гордым противится, а смиренным дает Благодать» и, по мере сознания нашего, что в одном только Иисусе Христе Источник Мудрости и любви, мы будем просить, умолять Его прийти в бедные, немощные наши сердца и сотворить в нас Свою Обитель. Прошение молитвы Господней «Да приидет Царствие Твое» не исчерпывается пребыванием Духа Божьего в духе человека здесь на земле, но в этом прошении есть путь восхождения от земли на Небо до чудного дня второго Пришествия Господа во Славе. Дадим Ему простор в наших сердцах истинной нищетою духовной, и, отказавшись от искания самих себя, мы Его найдем, Его познаем для водворения Царствия Божья внутри нас.

Блаженны плачущие, ибо они утешатся.

Земная скорбь тогда бывает колыбелью духовной радости, когда мы в ней узнаем Господа, Действующего для очищения наших сердец. Для урожая земных хлебных семян необходимо приготовление почвы плугом и бороздою, и для Божественных семян в сердцах наших еще более необходимы скорби, сокрушающие все неисчислимые препятствия греховные, к возрастанию Божественных Семян. В Евангельских Блаженствах путеводною Звездою для понимания их глубокого значения не должна ли быть для нас Жизнь наша – Сам Господь Иисус Христос, и потому нельзя ограничить скорбь плачущих скорбью только о личных грехах, удаляющих нас от общения с Богом. Иисус Христос плакал об Иерусалиме, «не узнавшем, что служит к его миру» (Ев. Луки 19, 42), плакал у гроба Лазаря; и в Своих тяжких личных страданиях сказал женщинам, следовавшим за Ним на пути Голгофском: «Плачьте о себе и о детях ваших». Мы не в состоянии измерить или выразить человеческими словами глубину скорби Спасителя Нашего о погибающих людях, но любовь к Нему, отдавшему жизнь Свою для нашего спасения, дает нам как бы некоторое право принять участие в том крещении, которым Он крестился. Его слова Апостолам Иакову и Иоанну: «Крещением, которым Я крещусь, будете креститься» к нам могут примениться, но не иначе, как при условии нищеты духовной, которая самое служение людям принимает, как дар от Господа, не заслуживающий личной награды.

Апостол Павел пишет Галатам: «Дети мои, для которых я снова в муках рождения, доколе не изобразится в вас Христос», и в нем мы можем узнать настроение сердца Его Небесного Учителя и принять указание о силе молитвы тех плачущих, которые будут утешены.

Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю.

Это Блаженство связано с трогательным рассказом Евангельским о ревности не по разуму учеников Христовых, которые хотели низвести огонь с Неба, чтобы истребить жителей Самарянских, отказывающихся принять Божественного Их Учителя. «Но Он, обратившись к ним, запретил им и сказал: не знаете, какого вы духа; ибо Сын Человеческий пришел не убивать души человеческие, а спасать» (Ев. Луки 9, 55–56). Иисус Христос этими словами определил значение кротости в греховном мире насилия, где много труждающихся и обремененных нигде не могут найти покоя душам своим; они постоянно должны вспоминать, что этот покой возможен только при условии учиться кротости и смирению Сына Человеческого, не имеющего, где голову Свою преклонить. Но как же нам понять Его слова, что кроткие наследуют землю? Когда Царь Саул надел на псалмопевца Давида свое оружие для борьбы с Голиафом, Давид от него отказался, говоря, что он к этому не привык. Но вступив в борьбу во Имя Бога, Давид победил Голиафа. Всеоружие Божие дает победу, всеоружие, о котором мы читаем в послании к Ефесянам 6, 13–18; поэтому наследники той земли, на которой Правда обитает, проникнутые Духом Христовым, ничего не имеют, но всем обладают.

Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся.

В этом Евангельском Блаженстве нам открывается то настроение сердца, которое должно отличать детей Божьих от строгих исполнителей закона. В Ветхом Завете предписания закона должны были исполняться в любви к Богу и к ближним, но когда Единый Исполнитель закона Богочеловек соединился с немощными людьми, нарушающими закон, то невозможное для человеков сделалось возможным для членов Божественного Тела Господа Иисуса Христа. Он, воплощенная любовь, дал новую заповедь христианам любить друг друга, как Он их возлюбил, и, по выражению Апостола Павла, «любовь Христова объемлет нас рассуждающих так: если один умер за всех, то все умерли. А Христос за всех умер, чтобы живущие уже не для себя жили, но для умершего за них и воскресшего».

2 Коринф. 5, 14–15. Алчущие и жаждущие правды стремятся к соединению с Господом в Его мыслях, в Его чувствах, словах и делах как к пище для поддержания их духовной жизни, и в изнеможении от греховных проявлений на земле стремятся к источнику воды живой, к духу святому, утоляющему их жажду непрестанной молитвы. Истинно велико, драгоценно Блаженство алчущих и жаждущих правды, вкушающих в Святом Причастии хлеб жизни вечной.

Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут.

Милость торжествует над судом, говорит нам Господь в священном писании; и эта милость, оказанная ближним, должна обнять всего человека, его тело, его душу и дух. Она должна во всех своих проявлениях отражать милость, которую мы от Господа ожидаем для самих себя. Как в прошении молитвы Господней «хлеб наш насущный даждь нам днесь» мы просим Отца Небесного о всем, для нас необходимом в земных условиях нашей жизни, так и милостыня ближним нашим относится к их потребностям телесным. Но ум, сердце, все силы и способности душ человеческих тоже нуждаются в хлебе насущном, которого люди от нас ожидают в дружеских общественных сношениях с ними, и этими делами милосердия мы не имеем права пренебрегать. Для духовного милосердия мы сами по себе бессильны, и только в молитве, в постоянной горячей молитве о страждущих духовно Сила Божья открывается в немощи нашей. Мы, принявшие от Господа милость прощения наших грехов, радостно прощаем оскорбивших нас, и, принявши от Господа Его Слово для укрепления нашей немощи, передаем это слово изнемогающим. В сердце Иисуса Христа неисчерпаемый Источник духовных сокровищ, которыми обогащаются в молитве дети Отца Небесного.

Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят.

«Един Свят, Един Господь Иисус Христос во славу Бога Отца. Аминь», – воспевает Церковь, Невеста Агнца, и в сердцах членов этой Святой Церкви должен изобразиться Христос. Блаженные чистые сердцем, ибо они Бога узрят. Они Бога узрят во Христе, с Которым Бог призывает их соединиться избранным Божьим путем, в Таинствах Его Церкви. Свойства людей различны, и различны тоже их духовные стремления, и во всем христианском мире это различие проявляется в разногласиях детей Божьих в жизненном вопросе веры. Многие ревностные христиане дают слишком большое значение церковным обрядам и строго судят людей, пренебрегающих ими, но для всех любящих Господа необходимо ясно различать, что не обрядами, а Таинствами Церкви Иисус Христос проявляет Свою Жизнь Воскресения. В чудной, бесконечной, вечной жизни на Небе мы увидим Господа как Он есть, увидим Его лицом к лицу. А в этом смертном теле на земле по опыту Апостола Павла, взирая на славу Господню, мы преображаемся в тот же образ от славы в славу, как от Господня Духа.