Текст книги "Париж – всегда хорошая идея"

7

«Всегда хорошая идея», – говорила его мама о поездке в Париж. Причем независимо от того, счастлив ты или несчастен, влюблен или нет. Если ты несчастен и не влюблен, то лучше поездки в Париж все равно ничего не придумаешь!

Эти слова невольно вспомнились Роберту Шерману, когда он со вздохом принялся оттирать скомканной газетой ботинок, которым только что вляпался в собачью кучку.

Остановился он на улице дю-Драгон в нескольких шагах от лавочки, торгующей открытками, мысленно ругая себя последними словами за приступ сентиментального настроения, из-за которого очутился в Париже.

Номер с окнами во двор оказался сплошным разочарованием. Когда он, движимый неудержимым любопытством, распахнул створки окна своего крошечного, как ящик, номера на пятом этаже в надежде увидеть хотя бы краешек очаровательного внутреннего дворика, где среди роз и статуй заманчиво белело несколько чугунных столиков и стульев с гнутыми ножками, его взгляд наткнулся на каменную стену, – чтобы увидеть обещанную прелесть, нужно было, рискуя жизнью, высунуться по пояс за подоконник.

Войдя в кабинку крошечного лифта, он медленно поехал вниз, чтобы пожаловаться на неудобство, и всю дорогу лифт устрашающе скрипел. Юное создание с темными волосами за стойкой регистрации с удивлением посмотрело на него, когда он, отдав ключ, потребовал себе другой номер.

– Мсье, я не понимаю – этот номер выходит окном во двор! – очень любезно сказала девушка.

– Может быть, и так, но мне его не видно, – не слишком любезно ответил Роберт.

Девушка сначала полистала толстый журнал, вероятно, чтобы дать ему время успокоиться.

– Je suis desolée[15]15
  К моему глубочайшему сожалению (фр.).


[Закрыть], – произнесла она затем с сожалением, – у нас все номера заняты.

После короткой безрезультатной дискуссии Роберт с досадой взял свой чемодан, оставленный возле стойки в ожидании, что кто-то отнесет его к нему в номер (чего не случилось). Он нетерпеливо нажал на кнопку, но крохотный лифт, по-видимому, окончательно вышел из строя, и брюнетка, дежурившая за стойкой, с сочувствием пожимая плечами, повесила на дверце табличку c надписью «Hors service» – «Не работает».

Пришлось Роберту тащить чемодан на пятый этаж по узенькой лестнице, как оказалось, мало приспособленной для переноски более или менее крупногабаритного багажа. Затем, уныло посидев некоторое время на кровати со старомодным покрывалом и наглядевшись на каменную стену за окном, он надумал принять ванну.

Ванная – беломраморная мечта, обрамленная голубым кафелем, – судя по размерам, предназначалась для карликов. Поджав коленки, Роберт кое-как уместился в ней; сидя под душем, он усомнился, так ли уж хороша была его идея поехать в Париж.

Вероятно, в его воображении возникли чересчур романтические представления, и ностальгические воспоминания о прошлой поездке окружили их золотым сиянием.

Он – человек, приехавший в чужой город, американец в Париже, но пока что все складывалось не так чудесно и весело, как в фильмах с Джином Келли или Одри Хепбёрн, которые так любила его мама.

Когда он отправился в ознакомительную прогулку по Сен-Жермену, дождь уже прекратился. Недовольный официант в кафе по соседству с гостиницей сначала упорно не замечал его присутствия, потом все-таки подал кофе и багет с ветчиной. Роберт с тоской вспоминал приветливость, с которой тебя встречают в нью-йоркских кафе. Ему не хватало такого привычного «Hi, how are you today?»[16]16
  Привет, как дела? (англ.)


[Закрыть] или «I like your sweater, looks really great!»[17]17
  Какой красивый свитер, вам очень идет! (англ.)


[Закрыть].

Потом, когда он шел по улице Бонапарта, на него наехал и чуть не сбил с ног велосипедист и даже не извинился. Затем на бульваре Сен-Жермен он купил газету, а вскоре на улице дю-Драгон рядом с магазинчиком открыток вляпался в собачью кучку. Похоже, сегодня не приходится ожидать ничего хорошего.

Но вот тут-то Роберт Шерман как раз и ошибся. Всего несколько шагов отделяло его от самого замечательного приключения, уготованного для него жизнью. А поскольку главные приключения – это всегда приключения сердца, то можно сказать, что американский профессор литературы остановился в нескольких шагах от любви.

Но разумеется, Роберт Шерман этого не знал, когда его взгляд задержался на красивой витрине писчебумажного магазинчика.

И тут он от неожиданности застыл на месте.

8

Вот уже две недели Розали чувствовала себя на седьмом небе.

Когда она утром, мурлыча себе под нос какую-то мелодию, расставляла на стойке новые открытки, то невольно поглядывала на замечательный плакат, который висел на стене за кассой.

На плакате был изображен большой синий тигр – иллюстрация на титуле вышедшей две недели назад книги «Синий тигр». А внизу на плакате были помещены два портрета и под ними два имени: Макс Марше и Розали Лоран.

Она с гордостью улыбнулась, вспоминая публичное чтение, которое три дня назад состоялось в «Луне-Луне». В маленькой лавочке собралось столько народу, что яблоку негде упасть, когда Макс Марше представлял свою новую книжку.

А так как сам писатель не любил выступать, Розали же, напротив, очень любила читать вслух, он с удовольствием предоставил ей возможность выполнять за себя эту обязанность, а после чтения раздавал автографы и отвечал на вопросы.

Все были в восторге. Даже ее матушка с довольным выражением на лице присутствовала при чтении и по окончании подошла к дочери и со счастливым вздохом заключила ее в объятия.

– Я так горжусь тобой, дитя мое! – сказала она. – Жаль, твой отец не дожил до этого дня.

Устроить публичное чтение в лавке придумал весельчак-издатель. Монсиньяк решил, что будет неплохой идеей провести после блестящей презентации в издательстве и нескольких выездных мероприятий в крупнейших книжных магазинах нечто похожее и там, где были созданы иллюстрации.

В своей остроумной вступительной речи он, разумеется, не преминул упомянуть, что не кто иной, как он сам, Жан-Поль Монсиньяк, благодаря своему безошибочному чутью на талантливых людей («Хороший издатель с одного взгляда распознает настоящий талант!») свел друг с другом этих двух симпатичных нелюдимых чудаков (именно так он сказал, и Розали с Максом при этих словах удивленно переглянулись, а затем расплылись в понимающей улыбке).

У директора издательства «Опаль-Жёнесс» были все основания радоваться. С тех пор как в августе состоялся приуроченный к семидесятилетию Макса Марше выход этой книжки с яркими иллюстрациями, было распродано сорок тысяч экземпляров. Оказалось, что глубоко ошибались те, кто считал, будто бы читатели давно забыли добровольного отшельника Марше. Осыпанная похвалами рецензентов, восторженно принятая маленькими и большими читателями, его новая книжка даже попала в список произведений, выдвинутых на премию детской и юношеской литературы.

– Ну, mon vieil ami[18]18
  Мой старый друг (фр.).


[Закрыть], – похлопал старинного соратника по плечу сияющий от удовольствия Монсиньяк, – вот это поздравление так поздравление! Что скажешь! Некоторых людей надо силком толкать навстречу удаче! – сказал он и громко захохотал.

Старый друг сделал вид, что не расслышал намека, и только улыбнулся, зато Розали так и сияла от радости, с трудом веря своему счастью. После выхода этой книги другие издательства тоже обратили внимание на молодую художницу, и ей уже поступило предложение на набор из десяти открыток с различными мотивами. Прибавилось также заказов на индивидуальные поздравительные открытки. Многие люди стали приходить в лавочку Розали, потому что прочитали о ней в газетах. Если так пойдет и дальше, то можно больше не волноваться о том, где взять денег на арендную плату, мысленно радовалась Розали. Скорее уж придется беспокоиться о другом – как ей управиться, когда у нее столько работы.

– Тебе надо бы подумать о том, чтобы нанять в лавку помощницу, которая подменяла бы тебя за прилавком, – сказал ей на днях Рене, глядя, как она который уже вечер подряд допоздна сидит за рисунками. – А то ты работаешь уже сутки напролет. Между тем всем известно, что самый полезный сон – это сон до полуночи.

После этого он с озабоченным и укоризненным выражением лица прочел ей очередную лекцию о человеческом организме, объясняя, что полезно, а что вредно.

Бедный, славный Рене! В последние недели и месяцы она не больно-то много уделяла ему внимание, тратя весь пыл на работу над иллюстрациями к «Тигру». Представленные ею наброски и пробные рисунки, к счастью, все, кроме одного, были одобрены как издателем, так и автором. Она три раза съездила в Ле-Везине к Максу Марше, чтобы обсудить с ним предложенные картинки. И она искренне полюбила старика, который при первой встрече показался ей таким угрюмым и неприветливым. Она ценила его прямоту и чувство юмора, хотя их мнения относительно того, какие сценки нужно включить в иллюстрации, не всегда совпадали. Под конец разговора они перешли на просторную террасу с видом на заросли голубых гортензий и там, под сенью широкого белого зонта, угощались великолепной сharlotte aux framboises[19]19
  Малиновая шарлотка (фр.).


[Закрыть], приготовленной его экономкой мадам Бонье. Незаметно для себя они начали рассказывать друг другу о вещах, уже не имевших отношения к его сказке и к иллюстрациям. Оба, как влюбленные, без устали вспоминали в разговоре обстоятельства своей первой встречи, и Розали под конец призналась Максу, что сначала приняла ввалившегося к ней в лавку в выходной день неприветливого покупателя за заблудившегося сумасшедшего старика, который несет какую-то околесицу.

Макс признался ей, что поначалу был не в восторге от предложения, чтобы его книжку иллюстрировала «дилетантка», а на улицу дю-Драгон явился только для того, чтобы потом с чистой совестью сказать, что, на его взгляд, рисунки девушки, торгующей открытками, просто ужасные.

Оба очень смеялись, а Розали поведала Максу, что синий цвет был ее любимым и что у нее, по словам ее матери, насчет синего цвета всегда был пунктик, а затем, глядя Максу прямо в глаза, спросила:

– А вы верите в случайности, мсье Макс?

(Несмотря на то что они подружились, они по-прежнему оставались на «вы».)

Макс Марше, посмеиваясь, поудобнее откинулся на спинку плетеного кресла и поймал вилкой ягодку малины.

– Случайностей не бывает, – сказал он и, подмигнув, добавил: – Это не мои слова. – Он положил ягоду в рот и проглотил. – Это сказал человек позначительнее, чем я. Во всяком случае, мне впервые в жизни довелось своротить стойку с открытками, для того чтобы познакомиться с хорошенькой женщиной.

– Мсье Макс! – смеясь, воскликнула Розали. – Вы, кажется, со мной флиртуете?

– Возможно, – ответил он. – Но боюсь, что я с этим чересчур запоздал. Такая трагедия! – Покачав головой, он громко вздохнул: – К тому же у вас ведь, кажется, уже есть друг. Этот… как его… Рене Жубер. Что ж! Неплохой малый…

Ей не понравилось выражение лица, с каким он это сказал.

– Неплохой, но?… – спросила она.

– Ну что тут скажешь, Розали: славный парень, но не подходит для вас.

– Откуда у вас такая уверенность?

– Жизненный опыт? – бросил он вопросительно и засмеялся. – Но может быть, во мне просто говорит ревность. Я старый и больной человек, мадемуазель Розали. От этого я иногда становлюсь ворчуном. Но я не был таким от рождения, знаете ли. Будь я помоложе, я бы все сделал для того, чтобы отбить у этого Рене его хорошенькую подружку. И готов спорить на бутылку «Боллинже», что мне бы это удалось.

– Как жаль, что вы не можете проиграть это пари, – дерзко ответила Розали. – С удовольствием выпила бы «Боллинже»!

– Это благородное вино, мадемуазель Розали. Его просто так не пьют. Говорят, что кто не пробовал этого шампанского, тот прожил жизнь напрасно.

– Вы подогреваете мое любопытство.

– Ну, может быть, когда-нибудь и представится повод, – ответил ей Марше.

И вот, несколько недель спустя, в разгар августовской жары, когда Розали и думать забыла про тот разговор насчет «Боллинже», ей вдруг с утра позвонил Макс Марше и спросил, не найдется ли у нее времени сегодня вечером, повод есть.

– Какой повод? – спросила она в недоумении.

– Для «Боллинже», – коротко ответил он. – Есть что обмыть.

– Но ведь ваш день рождения еще впереди, – удивилась Розали, на всякий случай бросив взгляд на календарь. День рождения Макса приходился на последний день августа, и до него оставалось еще две недели.

– Да ну его – день рождения! – буркнул он ворчливым тоном, к которому Розали уже привыкла. – Эта ерунда для детей. Так как же? Найдется у вас время?

– Но тогда что же…

– Пусть это для вас просто будет сюрпризом, – сказал он тоном, не терпящим возражений. – И оденьтесь понаряднее, мы идем в шикарный ресторан. Я заеду за вами на такси.

Он пригласил ее в «Жюль Верн». Это же надо такое – не куда-нибудь, а в «Жюль Верн»! Розали была настолько поражена, что не смогла отреагировать так, как это того заслуживало.

– Надеюсь, вам это не покажется безнадежно старомодным, – извиняющимся тоном сказал ей Макс, когда она под руку с ним, в платье цвета сливы, вошла в ресторан. – Я же не знаю, что сейчас модно в Париже.

– Старомодно? Да вы с ума сошли! Я же всю жизнь мечтала побывать тут наверху!

С сияющими глазами Розали подошла к заранее заказанному, накрытому белой скатертью столику возле окна и посмотрела на открывающийся сверху вид на Париж.

За спиной у нее послышалось тихое позвякивание, и официант в белом смокинге поднес к столику серебряное ведерко, в котором, окруженная кусочками колотого льда, покоилась темно-зеленая бутылка «Боллинже» с золотой этикеткой. Официант умелой рукой стал ее открывать, и пробка, издав легкий хлопок, выскочила из горлышка. Они сели, официант налил им шампанское в хрустальные бокалы, и тогда Макс достал из кармана что-то в бумажном пакетике, подозрительно похожее на книгу.

Он положил пакетик на стол, и Розали почувствовала, как у нее взволнованно забилось сердце.

– Не может быть! – воскликнула она. – Неужели это уже… уже…

Макс кивнул:

– Книжка, – сказал он. – Я еще вчера получил сигнальный экземпляр, Розали, и подумал, что вот он – повод распить с вами согласно вашему желанию бутылку «Боллинже». Извините, что я сначала темнил, но я счел правильным отметить такое событие вдвоем с вами.

Они подняли бокалы и чокнулись. Звон бокалов на секунду перекрыл гомон голосов из-за соседних столиков. Макс Марше посмотрел на нее с улыбкой:

– За «Синего тигра»! И за то, что он послужил причиной замечательного знакомства с вами!

Затем Розали бережно развернула книгу, погладила рукой гладкий переплет, на котором красовался улыбающийся кошачьей улыбкой синий тигр с серебряными полосами, и стала переворачивать страницу за страницей. «Получилось замечательно красиво», – подумала Розали. Ее первая книжка! Вот она какая, оказывается, на ощупь! Розали готова была запеть от радости.

– Вы довольны?

– Еще как! – радостно откликнулась она.

Она пролистала книжку обратно, от конца к началу.

– Мне хочется, чтобы вы мне что-нибудь в ней написали, – сказала она и только тут увидела в книге надпись: «Посвящается Р.».

– Ой, надо же! – воскликнула она, покраснев от неожиданности. – Вы необыкновенно добры! Спасибо! Просто не знаю, что и сказать…

– Просто не говорите ничего.

Розали действительно так обрадовалась оказанному ей знаку внимания, что не заметила, как мсье Марше при этих словах улыбнулся странной улыбкой.

Они еще долго пробыли в ресторане, наслаждаясь изысканными блюдами, а когда бутылка шампанского была допита, она, к собственному удивлению, вдруг сказала:

– Знаете, я ведь каждый год прихожу сюда в свой день рождения.

У Макса удивленно приподнялись брови:

– Да что вы? Сюда? В «Жюль Верн»?

– Не сюда, конечно, а на Эйфелеву башню. Я только недавно зареклась было это делать, а тут вдруг – хлоп! – появились вы! – Розали негромко засмеялась, голова у нее кружилась от хмеля, она смахнула свесившиеся на глаза волосы и, понизив голос, сказала: – Макс, я хочу открыть вам один секрет, только обещайте, что никому не расскажете. И пожалуйста, не смейтесь надо мной, если вам это покажется ужасным ребячеством!

– Буду молчать как могила, – сказал он. – И я никогда над вами не смеюсь, только улыбаюсь вам. Вы же знаете, что я пишу детские книги.

И так случилось, что Макс Марше, создатель синего облачного тигра, летающего по ночному небу и верящего в магию сокровенных желаний, сделался первым человеком, с которым Розали поделилась секретом Эйфелевой башни. А вместе с ним, разумеется, и теми тайными желаниями, которые она пускала лететь с Эйфелевой башни, три из которых нежданно-негаданно вдруг исполнились за последние три месяца. Ее открыли в качестве иллюстратора. Впервые в жизни ее мама высказала ей свое одобрение. И ее пригласили в «Жюль Верн», хотя сделал это и не мужчина ее мечты.

– Вот так-то! – весело заключила она. – Надеюсь, что вы не поймете меня неправильно, дорогой Макс. Вообще-то, я должна была бы оказаться здесь со своим другом, но и так тоже очень здорово.

– Думаю, я приму это как комплимент, – сказал, посмеиваясь, Макс.

А потом, когда они прощались на авеню Гюстава Эйфеля, он сказал:

– Итак, если я правильно понял, то не хватает только домика на берегу моря и человека, который любил бы поэзию и подарил вам нелепый замочек для решетки на мосту. Правильно? – Тут он ей подмигнул. – Боюсь, с таким заказом будет посложнее. Но не теряйте надежду!

Взглянув на витрину, на которой было выложено несколько экземпляров «Синего тигра», Розали невольно улыбнулась, вспоминая вечер с Максом, после которого прошло уже три с лишним недели. Такого замочка она, наверное, не получит никогда в жизни, но это не имело значения. Сегодня, кажется, был один из тех дней, когда все на свете шло как надо.

На улице она увидела человека, который, чертыхаясь, оттирал газетой ботинок. В настоящий момент он, видимо, смотрит на мир очень критически. Он был высокого роста, со светло-каштановыми волосами, одет в темно-голубой пуловер и бежевую замшевую куртку и, как видно, прогуливался никуда не спеша. Поравнявшись с ее лавкой, он мельком взглянул на витрину, остановился и, вернувшись назад, постоял немного перед ней, напряженно вглядываясь в выставленные вещи.

У него были голубые глаза необычайно красивого оттенка, такой сияющей лазурной голубизны Розали ни у кого еще никогда в жизни не встречала, и она разглядывала его так же зачарованно, как он – разложенные в витрине книжки.

«Недурен», – мелькнуло у нее в голове, и она поймала себя на очень приятной позитивной вибрации, за которой последовала очень приятная мысль.

Человек у витрины нахмурился, и на лбу у него появилась глубокая вертикальная складка. Он смотрел на витрину с недовольным, почти возмущенным выражением, и Розали мысленно задала себе вопрос, не лежит ли там что-нибудь неуместное для писчебумажной лавки, например паук-птицеед или дохлая мышь.

Тут Уильям Моррис громко всхрапнул, и Розали посмотрела в сторону собачьей корзинки, где спал ее песик.

Когда она снова подняла глаза, красивого прохожего уже не было перед витриной. Улица за окном была пуста, и Розали почувствовала легкое разочарование, совершенно в данном случае неуместное.

Скажи ей сейчас кто-нибудь, что через какие-то пятнадцать минут она вступит с этим симпатичным на первый взгляд мужчиной в яростную перебранку, она бы не поверила.

9

Серебряный колокольчик над дверью «Луны-Луны» исправно прослужил много лет. Была ли то случайность, что он упал в тот самый момент, когда вошел незнакомец с лазурно-голубыми глазами, на которого Розали только что глядела через витринное стекло?

Дверь резко открылась, маленький колокольчик громко звякнул и полетел на пол, попутно угодив по затылку незнакомцу, который испуганно пригнулся и, инстинктивно подняв руки, попытался уклониться. При этом он наступил ногой на корзинку возле двери. Уильям Моррис взвыл от ужаса, незнакомец вскрикнул, пошатнулся и прямехонько налетел на стойку с открытками.

Розали растерянно смотрела, как стойка зашаталась, и испытывала отчетливое ощущение дежавю, но на этот раз она оказалась расторопнее. В два шага она подскочила к стойке и удержала ее, а мужчина, взмахнув руками, сохранил равновесие и не упал.

– С вами все в порядке? – обратилась к нему Розали.

– For heaven’s sake![20]20
  Ради всего святого! (англ.)


[Закрыть] Что это было? – воскликнул мужчина, потирая затылок.

У него был заметный американский акцент, на лице появилось укоризненное выражение.

– На меня кто-то напал!

Розали прикусила губу, чтобы не рассмеяться. Вид у него и впрямь был очень смешной после пережитого нападения каких-то потусторонних сил. Она кашлянула и приняла достойный вид:

– Это был дверной колокольчик, мсье. Я очень сожалею, но он, кажется, упал.

Наклонившись, она быстро подобрала закатившийся под стол увесистый колокольчик:

– Видите? Вот она – пуля киллера. Порвалась веревочка.

– А-а! – произнес он.

Ее насмешливый тон явно не ускользнул от его внимания.

– И что в этом смешного?

– О, ничего, – сказала она. – Извините, пожалуйста! Надеюсь, вы не пострадали.

– Все в порядке. – Он выпрямился в полный рост и кинул на нее подозрительный взгляд. – А откуда шел этот инфернальный вой?

– Это мой песик, – сказала она, чувствуя, как на нее вот-вот опять нападет смех. Она отвернулась и показала рукой на корзинку Уильяма Морриса. Песик лежал в ней, словно спящая красавица. – Вообще-то он очень смирный. Вы его напугали.

– Ну знаете ли! Это уж скорее он меня напугал, – возразил американец, но, по крайней мере, снизошел до того, чтобы слегка улыбнуться, прежде чем снова насупился. – Разве это вообще дозволено, держать в магазине собаку? По-моему, это опасно.

Розали с утра решила, что сегодня выдался исключительно хороший день и она чувствует себя особенно красивой. На ней было любимое платье с рисунком мильфлёр, все в меленьких голубеньких цветочках, с круглым вырезом и маленькими, обтянутыми тканью пуговками. На ногах у нее были небесно-голубые балетки, а в качестве единственного украшения она надела бирюзовые сережки, которые весело покачивались туда-сюда при каждом движении. Она никому не позволит портить себе настроение, тем более какому-то туристу с кинофобией. Она встала перед посетителем в замшевой куртке, заложив руки за спину, и одарила его любезнейшей улыбкой, наслаждаться которой следовало с осторожностью. Сверкнув глазами, она спросила:

– Ведь вы, мсье, кажется, нездешний?

– Да, я из Нью-Йорка, – ответил он.

– А-а-а! – протянула она, изогнув брови. – Так вы американец! В Париже, знаете ли, мсье, держать в лавке собаку – это совершенно нормально. C’est tout à fait normal[21]21
  Это вполне нормально (фр.).


[Закрыть]. Мы смотрим на это свободнее. Если подумать, то я, пожалуй, не могу вспомнить ни одной лавки, где не лежала бы в корзиночке собака, – соврала Розали.

– Да что вы? Действительно? – сказал приезжий из Нью-Йорка. – Тогда понятно, отчего у вас улицы в таком скверном состоянии. Надеюсь, это не ваша миленькая собачка положила ту миленькую кучку, в которую я угодил у ваших дверей.

Розали взглянула на его коричневые замшевые ботинки, и ей вдруг померещился запах собачьего дерьма.

– Действительно, оно до сих пор пованивает, – сказала она, улыбаясь еще шире. – Но могу вас заверить, что моя собака к этому не имеет никакого отношения. Она уже давно справила свои делишки в парке.

– Вы меня успокоили! Тогда уж я сегодня откажусь от прогулки в парке.

– Как вам угодно. Хотя у нас говорят, что наступить в собачью кучку – это к счастью.

– Кому надо столько счастья! – возразил он, насмешливо кривя рот. – Anyway…[22]22
  Между прочим (англ.).


[Закрыть]

Тут он огляделся вокруг, точно ища что-то глазами, и Розали решила переменить тему:

– Чем могу быть вам полезна, мсье?

– У вас там, в витрине, лежала одна книга, – сказал он, механически взяв с прилавка и как бы взвешивая на руке одно из пресс-папье. – «Синий тигр». Я бы хотел на нее посмотреть.

– С удовольствием, мсье, – нежно пропела Розали, отошла к кассовому столику и взяла из стопки один экземпляр. – Вот, прошу вас!

Передав ему книгу, она приглашающим жестом показала на единственное кресло в уголке за кассовым столом:

– Присядьте, если угодно.

Он взял книжку, сел в кресло и скрестил ноги. Розали заметила, как его взгляд на секунду задержался на плакате над кассой.

Он перевел взгляд на Розали, удивленно приподняв брови:

– Так это ваша книга?

Она с гордостью кивнула:

– Можно сказать и так. Я работала над ней вместе с Максом Марше. Он очень известный во Франции детский писатель, а я иллюстратор. – Тут она вспомнила, что надо бы представиться. – Розали Лоран, – сказала она.

Он коротко кивнул в ее сторону и счел, по-видимому, необходимым назвать и свое имя.

– Роберт Шерман, – бросил он коротко и открыл книжку.

– Тут в лавке у нас третьего дня было публичное чтение. А вы знаете Макса Марше? – поинтересовалась Розали.

Американец отрицательно мотнул головой и углубился в чтение.

Небрежно прислонившись к столику, Розали стала незаметно за ним наблюдать. Роберт Шерман с каким-то растерянным и в то же время напряженным выражением провел рукой по голове, взъерошив каштановые волосы. У него были красивые, изящные руки с длинными, сильными пальцами. Она видела, как блестят его глаза, а взгляд летает по страницам, заметила вертикальную морщину между бровей, прямой, несколько крупноватый нос, сосредоточенную складку рта и ямочку на подбородке. То, как он читал и как переворачивал страницы, подсказало ей, что он, должно быть, часто имеет дело с книгами. Может быть, работает в университете. Или в каком-нибудь издательстве, неожиданно подумалось ей. Может быть, он издатель, как этот Монсиньяк, и подыскивает хорошую детскую книжку? Подумав немного, она отбросила эту мысль. Вряд ли. Скорее всего, он просто американский турист, решивший съездить во время отпуска в Париж, а теперь подыскивает какой-нибудь подарок для своего ребенка.

– Вам нужен подарок для ребенка? – невольно вырвалось у нее, и она тут же поспешно добавила: – Эта книжка прекрасно подходит для детей от пяти лет. К тому же из нее можно кое-что узнать о Париже, – она старалась поставить себя на место туриста, – про Эйфелеву башню, Булонский лес…

– Нет-нет. У меня нет детей, – раздраженно прервал ее речь американец. Он снова замотал головой, и она увидела, как его лицо все больше мрачнеет.

Может быть, ему не понравилась книга? Но тогда почему он листает ее так, как будто не может от нее оторваться? Странно. Чутье подсказывало ей, что тут что-то не так. Этот мсье Шерман из Нью-Йорка, похоже, человек со странностями, подумала она, но тут снова отворилась дверь и зашла новая покупательница. Это была мадам де Ружмон, пожилая дама из Седьмого округа, крашеная платиновая блондинка с тщательно уложенными локонами, никогда не выходившая из дома без перчаток. Если бы Грейс Келли не погибла так рано, она тоже, наверное, выглядела бы в старости как мадам де Ружмон. Почтенная дама почти каждую неделю наведывалась на улицу дю-Драгон и всегда что-нибудь покупала в «Луне-Луне». Розали приветливо с ней поздоровалась.

– А ваш колокольчик что-то перестал работать, – сказала мадам де Ружмон и посмотрела наверх, где болтался оборванный конец бечевки.

– Да, – подтвердила Розали, бросив смущенный взгляд на сидевшего в углу посетителя. – Сегодня утром колокольчик окончательно испустил дух и отправился, так сказать, в свободный полет. – (Человек в кресле никак не отозвался на эти слова.) – Чем могу быть вам полезна, мадам де Ружмон?

Посетительница улыбнулась и, расправив обтянутые ажурными кожаными перчатками пальцы, сказала:

– Ах, моя дорогая, я хочу сначала посмотреть, что тут есть. Мне нужен подарок для одной приятельницы и парочка карточных колод. У вас столько красивых вещей, что глаза разбегаются.

Подойдя к столу с писчебумажными товарами, открытками и аксессуарами, она с любопытством посматривала на мужчину в замшевой куртке, который так сосредоточенно продолжал читать «Синего тигра», что не обратил на ее приход никакого внимания.

– Публичное чтение, которое происходило тут в среду, было совершенно прелестным, – громко сказала она. – Чудесная книжка! Какая-то даже… магическая, не правда ли? Я сразу подарила такую книжку моей маленькой племяннице. Она у нас такая же фантазерка, как Элоиза из вашей истории.

Мадам де Ружмон направилась к стойке с открытками и рассеянно стала вынимать их одну за другой, а Розали, устроившись за кассой, выжидательно смотрела оттуда на второго посетителя, который все еще продолжал читать. Внезапно он громко захлопнул книжку и резко вскочил с кресла.

– Ну как? Вам понравилась эта история? – спросила Розали.

Почему-то ей очень хотелось, чтобы молчаливому американцу понравилась сказка, а главное – ее картинки.

Роберт Шерман обернулся к ней, и Розали даже испугалась – с такой еле сдерживаемой злостью он сверкнул на нее глазами.

– Как сказать, мадемуазель… Лоран, – медленно проговорил он. – Сказка мне очень понравилась, даже чрезвычайно понравилась. Потому что я, видите ли, люблю эту сказку про синего тигра. Для меня эта сказка – по причинам, в которые я сейчас не намерен вдаваться подробно, – имеет совершенно особенное значение. Но беда в том, что мне она уже знакома.

– То есть как… как это следует понимать? – спросила Розали, совершенно не догадываясь, что он этим хочет сказать.

– Именно так, как я сейчас сказал. Мне уже много лет знакома эта сказка. С пятилетнего возраста, если быть точным. Это, если хотите знать, моя сказка. – Тут он так хлопнул книжку на столик, что Розали за кассой даже подпрыгнула. – И я спрашиваю себя: какая же это нужна наглость, чтобы слово в слово переписать сказку и затем выдать ее за свою!

– Но, мсье Шерман! Этого просто не может быть! Что вы такое говорите! – растерянно возразила Розали. – Эту историю написал Макс Марше, и книжка только что вышла. Так что такого просто не может быть, чтобы вы ее уже знали. Я уверена, что вы что-то путаете.

– Это я путаю? – возмущенно повторил он за ней, бледнея от ярости. – Нечего тут выкручиваться! Знаете, как это называется? Это кража интеллектуального имущества, мадемуазель Лоран!

Розали слезла с вертящегося стула и встала, опираясь обеими руками на кассовый столик.

– Attends![23]23
  Довольно! (фр.)


[Закрыть] Остановитесь, пока не поздно, мсье! Что это вообще значит – вы влетели сюда и заявляете, что Макс Марше – вор! Да кто вы такой? Неужели вы будете утверждать, что один из известнейших детских писателей Франции нуждается в том, чтобы воровать чьи-то идеи? Да зачем ему это нужно?

– Ну, примеров можно найти сколько угодно, не в первый раз такое случается! Может быть, у этого мсье кончились идеи!

Розали почувствовала, как к щекам прилила кровь. Она не допустит, чтобы этот нахальный американец поносил уважаемого писателя!

– Довольно, мсье Шерман! Остановитесь! Я знакома с Максом Марше лично и могу заверить вас, что он абсолютно честный и порядочный человек. Ваше обвинение взято с потолка.