Текст книги "Космические хроники, или Почему инопланетяне до сих пор нас не нашли"

Глава десятая
Следующие пятьдесят лет в космосе[33]33
  По материалам заключительного доклада, прочитанного 21 марта 2007 года в штаб-квартире ЮНЕСКО в Париже на конференции «50 лет космической эры», организованной Международной федерацией астронавтики.


[Закрыть]

Было бы сложно обсуждать следующие пятьдесят лет в космосе, не поразмышляв о предыдущих пятидесяти годах. Так вышло, что я родился на той же неделе, когда было основано НАСА, в начале октября 1958 года. Получилось, что мои ранние воспоминания относятся к началу 1960-х годов, то есть к эпохе «Аполлонов». На мировой арене это было бурное десятилетие, и Америка не оказалась в стороне. Мы участвовали в войне в Юго-Восточной Азии, разворачивалось движение за гражданские права, гремели политические убийства, а НАСА готовилось к отправке экспедиций на Луну.

В то время казалось, что какие бы критерии ни использовались для набора астронавтов, мне точно не попасть в отряд. Все астронавты, кроме двоих, набирались из числа военных. Одним из исключений был Нил Армстронг, гражданский летчик-испытатель и авиа– инженер, который стал командиром экспедиции «Аполлон-11» и первым человеком, ступившим на Луну. Другим был геолог Харрисон Шмитт, единственный ученый среди тех, кто отправлялся к Луне. Шмитт был пилотом лунного модуля «Аполлона-17» – последней американской лунной миссии.

Пожалуй, самым бурным годом в этом бурном десятилетии был 1968-й, однако же именно в этом году «Аполлон-8» стал первым в истории кораблем, который вышел за пределы низкой околоземной орбиты и отправился к Луне. Его путешествие состоялось в декабре, в конце этого богатого событиями и кровавого года. Во время полета «Аполлона-8» его команда сделала самый знаменитый снимок всех времен. Когда корабль облетел Луну сзади и астронавты снова увидели Землю, они вытащили камеру, взглянули сквозь иллюминатор командного модуля и засняли, как Земля восходит над лунным пейзажем. На этом снимке, широко известном под названием «Восход Земли», наша планета выглядит как космический объект, поднимающийся высоко в небе над другим космическим объектом. Эта фотография красивая и немного страшная, она одновременно вызывает восторг и смирение.

Кстати, название «Восход Земли» немного некорректное. Луна находится у Земли в приливном захвате, и это значит, что Луна всегда обращена к нам только одной стороной. Возникает искушение предположить, что для наблюдателя на Луне Земля восходит и заходит так же, как Луна восходит и заходит для наблюдателя на Земле. Но на самом деле на обращенной к нам стороне Луны Земля никогда не заходит. Она всегда видна, всегда плывет по небу.

Все помнят шестидесятые годы как эпоху достижений в пилотируемой космонавтике, хотя важные результаты были достигнуты и с автоматическими миссиями. Первые луноходы «Луна-9» и «Луна-13» были сделаны в СССР; «Рейнджер-7» стал первым американским спутником, сфотографировавшим поверхность Луны с близкого расстояния. Несмотря на то что эти миссии были на передовой линии нашего продвижения в космос, публика их не помнит, потому что за ними последовали гораздо более впечатляющие сюжеты: только когда исследования стали проводить посланцы в человеческом обличье, люди ощутили сопричастность событиям, происходившим на этом переднем крае.

Поскольку я вырос в Америке, для меня было само собой разумеющимся, что в общем и целом, все думают о завтрашнем дне, о следующем годе, о следующих пяти годах, о следующем десятилетии, и такие размышления считаются нормальным времяпрепровождением. Если спросить кого-нибудь: «Чем ты планируешь заняться?» – тебе не скажут, чем будут заниматься сегодня. Нет, скажут: «Я откладываю деньги на путешествие по Карибским островам» или «Мы собираемся купить дом побольше» или «Мы собираемся завести еще двоих детей». Люди грезят о будущем.

Конечно, американцы такие не одни. Но в некоторых странах, где я побывал, я встречал много людей, не думавших о будущем. И ни у одной из таких стран нет собственной космической программы. Я понял, что космос – это перспектива, которая заставляет людей мечтать о том, что может открыться завтра, и это – фундаментальное свойство человеческой личности.

По всему миру и во все времена, в каждом народе и в каждой культуре, даже бесписьменной, существовали сюжеты, мифологические или другого рода, которые связывали существование людей с их местом во вселенной и взаимоотношениями с ней. Так что это очень древние вопросы и древние загадки.

Люди – одни из немногих животных, которые прекрасно спят на спине. Кроме того, мы спим именно по ночам. И что же происходит, когда мы просыпаемся ночью, лежа на спине? Мы видим звезды. Возможно, из всех живых существ, когда-либо населявших Землю, мы единственные, кому любопытно происходящее на небе, и раз так, неудивительно, что нас волнует, какое место мы занимаем в космосе.

Космический твит № 9

Ночь – наш день. Выходите за астронома, и ночью всегда будете знать, где он.

14 июля 2010 года 06:08

В наши дни, когда мы размышляем о далеких космических объектах, мы можем строить планы полетов к ним. Мы были на Луне. Мы говорим о возможном полете к Марсу. Конечно, только в ХХ веке научные методы и инструменты, в частности методы и инструменты космических исследований, позволили нам без использования мифологии отвечать на давно мучавшие нас вопросы: откуда мы взялись? куда движемся? каково наше место во вселенной? Многие из ответов на такие вопросы появились не просто потому, что мы полетели на Луну или на какое-то другое небесное тело, а потому, что изучать космос удобно из космоса.

Большая часть сигналов, посылаемых в нашу сторону из космических глубин, не достигает поверхности Земли. Если бы не орбитальные телескопы, мы бы не смогли ничего узнать о черных дырах. Мы бы также ничего не узнали о разнообразных космических взрывах, информацию о которых доносит нам ультрафиолетовое, рентгеновское и гамма-излучение. Мы были практически слепы, пока не отправили на орбиту многочисленные инструменты – телескопы, спутники, зонды, – позволившие проводить астрофизические исследования вне земной атмосферы, которую мы привыкли считать прозрачной.

Когда я размышляю о будущих исследованиях космоса, я не думаю о низкой околоземной орбите, о высотах менее двухсот километров. В 1960-е это был передний край. А теперь это обыденность. Работа там все еще может быть опасной, но это уже не передний край. Отправьте меня в какое-нибудь новое место. Давайте решимся на нечто большее, чем прогулки вокруг квартала.

Да, Луна – это пункт назначения. Марс – это пункт назначения. Но есть и другие, например точки Лагранжа. В них силы притяжения и центробежные силы в системе Земля – Луна или Земля – Солнце оказываются уравновешены. В таких точках можно строить космические станции. И у нас уже есть некоторый опыт, полученный при строительстве МКС, которая превосходит размером значительную часть объектов, когда либо построенных на Земле[34]34
  Размер МКС составляет около 110 × 75 метров. – Прим. научн. ред.


[Закрыть].

Cпросите меня: «Что такое культура?» – и я скажу, что это все, что мы делаем как нация или национальная группа или как жители некоторого города или области, не обращая на это особого внимания. Это то, что мы считаем само собой разумеющимся. Например, я из Нью-Йорка, поэтому прохожу мимо семидесятиэтажного здания, не обращая внимания на его высоту. При том что каждый турист, приезжающий в Нью-Йорк, только и делает, что смотрит вверх. И мне любопытно, что считают само собой разумеющимся люди других культур.

Иногда это нечто очень простое. В последний раз когда я был в Италии, я пошел в супермаркет и увидел, что целый ряд занят только макаронами. Я никогда не видел такого. Там были макароны таких форм, какие никогда не делают в Соединенных Штатах. Поэтому я спросил итальянских друзей: «Вам это бросается в глаза?» И они ответили: «Нет, это просто ряд с макаронами». В магазинах на Дальнем Востоке есть целые ряды с рисом, где возможности выбора превосходят все, что можно представить себе в Америке. Я спросил приятельницу, родившуюся не в Америке: «Что, по-твоему, я не замечаю в американских супермаркетах?» И она ответила: «У вас целые ряды готовых хлопьев к завтраку». Конечно же, для меня это просто ряд с хлопьями. У нас целые ряды безалкогольных напитков: кока-колы, пепси-колы и подобных им. И для меня это всего лишь ряд с газировкой.

К чему я привел эти примеры? К тому, что в Америке символы ее космической программы – такая же обыденность. Продаются магниты на холодильник в форме космического телескопа имени Хаббла. Можно купить лейкопластыри не только с Человеком-Пауком, Суперменом и Барби, но также с мерцающими в космической тьме звездами, планетами и их спутниками. Можно купить ананасы, нарезанные в форме разнообразных космических объектов. И люди уже не обращают особого внимания на этот космический компонент нашей культуры.

Несколько лет назад я работал в комиссии, целью которой было проанализировать сценарии развития американской аэрокосмической промышленности, переживавшей не лучшие времена, отчасти из-за успехов европейского «Эйрбаса» (Airbus)и бразильского «Эмбраэра» (Embrair). Мы ездили по миру, чтобы понять, в каком экономическом климате приходится работать американской промышленности, и посоветовать Конгрессу и аэрокосмической отрасли, как восстановить лидерство или хотя бы конкурентоспособность, которую они (и все мы) когда-то считали само собой разумеющейся.

Космический твит № 10

Вкусный космос: батончики «Марс», «Милки Вэй». «Мунпай», жвачки «Эклипс» и «Орбит», «Санкист», «Небесные вкусы». Съедобного «Урана» не бывает[35]35
  «Мунпай» (букв. «лунный пирожок») в России известен как «Чокопай», «Санкист» (букв. «солнечный прилавок») – вид лимонада, «Небесные вкусы» – набор пакетированного чая с пряностями. – Прим. пер.


[Закрыть].

10 июля 2010 года 11:28

Итак, мы посетили разные страны в Западной Европе и двинулись дальше на восток. Наша последняя остановка была в Москве. Мы посетили Звездный городок – центр подготовки космонавтов, где установлен потрясающий памятник Юрию Гагарину. После обычных вступительных банальностей и утренней стопки водки директор Звездного городка откинулся на спинку стула, ослабил галстук и со страстью заговорил о космосе. Его глаза сияли, как и мои, и я ощущал связь, которую не чувствовал в Англии, Франции, Бельгии, Италии или Испании.

Конечно, эта связь между двумя странами существует из-за того, что в какой-то короткий по историческим меркам период времени они обе бросили все силы на то, чтобы вывести человека в космос. Этот порыв нашел свое отражение и в русской, и в американской культуре, так что мы не представляем себе жизни без космоса. Дух товарищества, витавший между мной и директором Звездного городка, заставил меня задуматься о том, каким был бы мир, если бы в этой деятельности участвовали все страны. Я представил себе, как все мы могли бы быть связаны на каком-то высшем уровне, над экономическими и военными конфликтами. И мне было удивительно, как две страны, так похоже мечтавшие о человеческом присутствии в космосе, могли на протяжении многих лет противостоять друг другу в эпоху после Второй мировой войны.

Есть еще один пример того, как космос становится частью культуры. Три года назад НАСА объявило, что будущая ремонтная экспедиция к космическому телескопу имени Хаббла может быть отменена, и эта новость вызвала в Америке большой резонанс. Знаете, кто сыграл главную роль в изменении этого решения? Не астрофизики, а широкая общественность. Почему? Потому что изображения, полученные «Хабблом», повсеместно красовались на стенах, на экранах компьютеров, на обложках компакт-дисков, на гитарах и даже на модных платьях, и таким образом люди ощущали личную сопричастность космическим открытиям. Публика сочла «Хаббл» своим, и после серии газетных передовиц, писем в редакцию, ток-шоу и дебатов в Конгрессе финансирование было восстановлено. Я не знаю другого примера в истории науки, когда бы общественность сочла научный инструмент своим. Но это и вправду произошло на наших глазах, потому что «Хаббл» стал частью американской массовой культуры.

Я нескоро забуду то глубокое чувство общности, которое я испытал в Звездном городке, непринужденно разговаривая с российскими исследователями космоса. Если бы такие чувства можно было распространить на весь мир, у нас были бы общие мечты и каждый смог бы думать о будущем. А если все станут думать о будущем, однажды мы все вместе сможем отправиться в космос.

Космический твит № 11

Было бы НАСАвское реалити-шоу «Лунный берег» популярнее «Берега Джерси»?[36]36
  Популярное шоу, шедшее на американском телеканале MTV в 2009–2012 годах. – Прим. пер.


[Закрыть] От ответа на этот вопрос зависит будущее нашей цивилизации!

16 мая 2011 года 08:18

Глава одиннадцатая
Космические возможности (интервью Джулии Галеф и Массимо Пильюччи из подкастаRationally Speaking[37]37
  По материалам интервью, данного 28 марта 2010 года Джулии Галеф и Массимо Пильюччи из «Общества нью-йоркских скептиков» (New York City Skeptics), авторам дискуссионного подкаста «Рассуждая логически: на грани между смыслом и бессмыслицей».


[Закрыть])

Джулия Галеф: Сегодня гость в нашей студии – Нил Деграсс Тайсон, астрофизик и директор планетария имени Хайдена. Нил пришел к нам поговорить о нынешней ситуации с космической программой, о ее целях и о том, какую практическую пользу она приносит обществу. А если не приносит, зачем тратить на нее или на другую науку, не имеющую прикладного значения, деньги налогоплательщиков?

Нил Деграсс Тайсон: Позвольте мне напомнить слушателям, о чем идет речь. При планировании нового долгосрочного бюджета НАСА администрация Обамы существенно изменила стратегические планы нашего космического агентства. Некоторые из этих изменений – к лучшему, некоторые воспринимаются нейтрально, а некоторые – подвергаются суровой критике. Одно из них, которое почти не критикуется, а, напротив, всячески приветствуется – это стремление вывести НАСА за пределы низкой околоземной орбиты и передать эту деятельность в частные руки.

Когда наше правительство хочет создать новую отрасль промышленности, оно сперва вкладывает в нее какие-то средства, чтобы сделать ее привлекательной на финансовом рынке. Вначале эта деятельность несет в себе большие риски. Потом новые идеи превращаются в изобретения. Изобретения превращаются в патенты. Патенты начинают приносить прибыль. И только тогда, когда риски становится возможно оценить, финансовые рынки начинают обращать внимание на новые сферы для инвестиций. Уже сейчас бизнес активно использует низкую околоземную орбиту, предоставляя потребителям услуги, основанные на GPS, спутниковое телевидение и другие системы спутниковой связи. Все это уже коммерциализировано. Так что теперь идея в том, чтобы снова вывести НАСА на передний край исследований, где оно и должно находиться.

Массимо Пильюччи: Раз уж вы заговорили о низкой околоземной орбите – для чего конкретно там находится МКС?

НДТ: В еще большей степени, чем исследования в Антарктике, МКС – прекрасный пример международного сотрудничества, это самый большой проект такого рода в истории человечества, если не считать взаимодействия союзников во время войны.

Многие страны проводят совместные исследования в Антарктике. И никто не захватывает там территории, может быть, потому, что никто не хочет жить там. И это помогает сотрудничеству: никому не нужно быть «царем пустоземелья». Антарктика – не просто красивое место, но еще и уникальная площадка для многих научных исследований, отчасти из-за холода и сухости воздуха. А к тому же Южный полюс находится на большой высоте над уровнем моря, выше многих слоев атмосферы, мешающих наблюдениям ночного неба, так что астрофизика там процветает.

Так вот, как и Антарктика, МКС – это зона серьезного международного сотрудничества. Кроме того, этот проект показывает, что мы можем строить в космосе большие сооружения. Когда мы строим телескоп или какую-то другую установку, для нее нужна площадка, а значит, нужны силовые элементы, чтобы поддерживать всю эту тяжесть. Но на орбите все невесомо, и можно строить гигантские конструкции, которые на поверхности Земли не выдержали бы собственного веса.

МП: Следует ли из этого, что при передаче объектов на околоземной орбите из государственных рук в частные для МКС стоит сделать исключение?

НДТ: Не обязательно прямо сейчас приватизировать саму МКС, но стоит передать в частные руки доступ к ее ресурсам. Можно продавать путешествия на нее. Почему бы и нет? В соответствии с новым планом, это одно из первых направлений приватизации. И с этим никто не спорит. Вот на чем Обама немного обжегся, так это на отмене НАСАвского плана возвращения на Луну.

Луна – это привлекательная цель. Во-первых, она близко. И то, что мы уже побывали там, означает, что мы в большей степени уверены в успехе, чем в случае полета на Марс, где нас могут подстерегать как известные, так и неизвестные опасности. Отправляя астронавтов далеко за пределы земной магнитосферы, мы подставляем их под ионизирующее излучение от солнечных вспышек, создающих высокоэнергичные заряженные частицы, которые могут проникать в тело человека и ионизировать атомы в нем.

МП: Полагаете ли вы, что станция на Луне могла бы стать подспорьем на пути к Марсу?

НДТ: Нет. Обычно считается, что если вы отправляетесь к Марсу, по пути не нужно нигде останавливаться, потому что слишком много энергии уйдет на торможение, приземление и еще один старт. Если бы на Луне была атмосфера, можно было использовать ее для торможения, как это делает шаттл в атмосфере Земли. Вот зачем шаттл покрыт своей знаменитой плиткой – она рассеивает тепло при посадке. Если бы у нас не было такой возможности, чтобы погасить энергию его движения, шаттлу было бы не остановиться.

Космический твит № 12

На заметку: если паяльной лампой докрасна раскалить плитку обшивки шаттла, она остынет до комнатной температуры за то время, пока вы выключаете лампу.

9 марта 2011 года 11:34

А кроме того, разве мы берем с собой все необходимые ресурсы? Разве мы привязываем к машине супертанкер, когда отправляемся в автопробег до Калифорнии? Разве мы берем с собой ферму? Нет, мы рассчитываем на Квик Март[38]38
  Сеть бензозаправок-магазинов Квик Март (Quik Mart) была основана в 1945 году и принадлежит нефтяной компании Edwards Oil. – Прим. пер.


[Закрыть], где можно и залить бензина, и купить еды.

Стратегическая задача, которую нужно решить для жизни и работы в космосе, – научиться использовать ресурсы, уже находящиеся там. Обамовская национальная программа космических исследований подразумевает, что мы будем разрабатывать новые ракеты-носители и технологии, которые однажды приведут нас на Марс, но в ней не сказано, когда именно это произойдет. И это беспокоит энтузиастов космических исследований.

Если бы мы выбирали, куда отправиться, на Луну или на Марс, бо́льшая часть ученых (за некоторыми заметными исключениями, но я говорю именно о большинстве ученых, включающем и меня самого) выбрала бы Марс. Есть очень много указаний на то, что по его поверхности когда-то текла жидкая вода и даже не очень четкие свидетельства того, что жидкая вода и сейчас оставляет следы на почве. Там также есть метан, выходящий из трещин в скалах. Но ученых влечет на Марс не только увлекательная геология (наверное, стоит называть ее марсологией, ведь «гео» означает «Земля»). За нашими исследованиями поверхности планет стоят непрекращающиеся поиски жизни, потому что на Земле жизнь есть везде, где есть жидкая вода.

ДжГ: Что вы можете сказать о преимуществах пилотируемой экспедиции к Марсу по сравнению с беспилотными исследованиями?

НДТ: Короткий ответ – преимуществ нет. Но позвольте обратить внимание на некоторые детали. Отправка человека в некоторую точку в космосе в двадцать – пятьдесят раз дороже, чем отправка робота. Допустим, вы геолог, и я говорю вам: «Я могу отправить вас на Марс вместе с вашим геологическим молотком и, возможно, несколькими приборами, которые позволят выполнить некоторые измерения. Могу один раз отправить вас, а могу за те же деньги отправить тридцать разных марсоходов в любые точки марсианской поверхности по вашему выбору, и на них будут стоять те же приборы, которые я мог бы отправить с вами». Что вы выберете?

МП: Кажется, ответ очевиден.

НДТ: С чисто научной точки зрения ответ очевиден. В этом и дело. Из-за такой разницы в стоимости любой ученый в ясном уме, заинтересованный в первую очередь в научных результатах, ни за что не отправил бы туда человека. Но тут есть два пути. Надо либо существенно снизить стоимость отправки людей на Марс, чтобы она была конкурентоспособна по сравнению с отправкой роботов, либо отправить человека, несмотря на высокую стоимость, потому что человек способен за несколько минут сделать то, на что у марсохода уйдет целый день. Ведь мозг человека может быстрее разобраться в том, что он видит, чем запрограммированный робот. Программа реализует только небольшую часть наших возможностей, ей до нас далеко. Если вы программист, можете ли вы сделать компьютер более догадливым, чем вы сами? Оставлю этот вопрос философам.

МП: Перед эфиром мы говорили на близкую к этому вопросу тему: как в исторической перспективе финансировались особенно крупные и дорогостоящие проекты.

НДТ: На самом деле есть всего три основания для расходования значительных частей национального благосостояния, три побудительных мотива. Один из них – прославление величества или божества: действия, предпринимаемые частично из-за глубокого уважения, а частично – из глубокого страха перед силой, для которой мы строим монумент.

МП: Можно было бы попросить Папу Римского профинансировать экспедицию на Марс.

НДТ: В принципе, да. Однако мы живем в эпоху, когда национальные государства редко бывают движимы этим мотивом. Остаются два других: ожидание экономического эффекта и, конечно, война. Я называю их мотив «не хочу умирать» и мотив «не хочу умереть нищим».

Все мы помним, как президент Кеннеди сказал: «Я уверен, что эта страна должна взять на себя обязательство до конца нынешнего десятилетия высадить человека на Луну и вернуть его на Землю». Это были мощные слова; они пробудили национальные амбиции. Но эта речь прозвучала на совместном заседании обеих палат Конгресса 25 мая 1961 года, всего через несколько недель после того, как Советский Союз успешно запустил на орбиту Юрия Гагарина – первого человека, побывавшего в космосе. Речь Кеннеди была реакцией на отсутствие у Соединенных Штатов «пассажирских» ракет, достаточно безопасных для отправки человека в космос. Отправляя на орбиту спутник, можно использовать более дешевые материалы и конструкции, чем для отправки человека.

Несколькими абзацами выше в той же речи Кеннеди сказал: «Поскольку мы собираемся выиграть разворачивающуюся сейчас во всем мире битву между свободой и тиранией, волнующие события в космосе, произошедшие несколько недель назад, должны были ясно показать нам, как уже показал запуск „Спутника“ в 1957 году, что это смелое предприятие оказывает повсеместное влияние на людей, которые пытаются выбрать, каким путем им двигаться». Это был боевой клич в борьбе против коммунизма.

МП: Это было политическое заявление.

НДТ: Конечно. Он мог бы сказать: «Давайте отправимся на Луну – это прекрасная площадка для исследований!» Но этого было бы недостаточно, чтобы Конгресс выписал чек (бывают моменты, когда кто-то должен выписать чек).

ДжГ: Верно. Тогда катализатором был Советский Союз, а сейчас катализатор – Китай. Китайская космическая программа идет вперед, так? И в ближайшие десять или пятнадцать лет Китай сможет конкурировать с нами за место главной сверхдержавы в мире. Так что это, в принципе, может снова разжечь интерес к финансированию космических исследований.

НДТ: «Момент „Спутника“»[39]39
  Эта идиома означает момент, когда люди внезапно осознают, что перед ними возникла серьезная угроза, вызов, в ответ на который они вынуждены резко поменять планы, чтобы наверстать упущенное и догнать конкурентов. – Прим. пер.


[Закрыть].

ДжГ: Хорошее название. Однако исследования, финансирование которых может быть связано с таким событием, с научной точки зрения могут оказаться не самыми актуальными.

НДТ: Сама по себе наука никогда не была способна стать причиной для дорогих проектов. Ниже определенного уровня, зависящего от благосостояния конкретной страны, деньги на науку можно тратить без трудных дебатов. Например, стоимость космического телескопа имени Хаббла за все время его работы составила около 10–12 миллиардов долларов, меньше миллиарда в год. Такая сумма находится ниже критического уровня для научного или иного проекта, не основанного на экономической целесообразности или военных соображениях. Но если поднять стоимость выше 20–30 миллиардов, имея при этом в виду не почти готовую систему вооружения, не новые нефтяные скважины и не возможность лицезреть Бога, то, скорее всего, средства не будут выделены. Именно это случилось со сверхпроводящим суперколлайдером. Америка собиралась построить самый мощный в мире ускоритель; он был задуман в конце 1970-х, и финансирование началось в середине 1980-х. И вот наступает 1989 год, и что происходит? Разражается мир.

ДжГ: Как некстати!

МП: Терпеть не могу такое!

НДТ: Когда вы воюете, деньги текут рекой. В 1945 году физики со своим Манхэттенским проектом фактически выиграли войну на Тихоокеанском театре военных действий. Задолго до того, как была сделана бомба, и потом, на протяжении всей холодной войны, Америка планомерно и полномасштабно финансировала исследования в области физики частиц. А потом в 1989 году рухнула Берлинская стена, и в течение четырех лет весь бюджет сверхпроводящего суперколлайдера был обнулен.

И что происходит? Европа говорит: «Мы поднимем упавшее знамя». Они начинают строить Большой адронный коллайдер в ЦЕРНе (европейском центре ядерных исследований), и теперь мы стоим на берегу, смотрим и кричим: «А можно мы присоединимся к вам? Может, мы чем-нибудь поможем?»

МП: Я вспомнил интересный обмен репликами с тех слушаний, о которых вы говорите. Один сенатор, который подсчитывал все возрастающую стоимость суперколлайдера, сказал Стивену Вайнбергу, физику, который выступал в Конгрессе в качестве эксперта: «К сожалению, проблема в том, что мне трудно объяснить эти расходы своим избирателям, потому что, кроме всего прочего, никто не питается кварками». И тогда Вайнберг, в своей обычной манере, сделал вид, что производит какие-то расчеты на листке бумаги, и сказал, как мне помнится, нечто вроде: «На самом деле, сенатор, я сейчас прикинул, что сегодня на завтрак вы съели миллиард миллиардов миллиардов кварков». Но в итоге крупные проекты по фундаментальным исследованиям финансируются, только если они опираются на ту большую триаду, которую вы упомянули.

НДТ: Приходится либо опираться на один из ее компонентов, либо проходить под порогом финансирования, за которым начинаются разбирательства.

МП: Может возникнуть резонный вопрос: «А разве так не должно быть?» В некотором смысле тот сенатор правильно спросил: «Как я объясню это своим избирателям?»

НДТ: Я готов утверждать, что, даже если бы Вайнберг сказал: «Косвенными результатами этого проекта будут гигантские технологические скачки», проект бы все равно отменили. Ему надо было бы сказать: «В конечном итоге у вас будет оружие, которое защитит нашу страну». Есть еще один знаменитый ответ, не помню, кто кому это сказал, но он бы тут сработал. Сенатор спрашивает ученого: «Что в этом проекте может послужить для обороны Америки?» – вот так прямо спрашивает, в военном смысле – и ученый отвечает: «Сенатор, я не знаю, что в этом проекте может послужить для обороны Америки – разве что он сделает Америку достойной того, чтобы ее оборонять».

МП: Это замечательный аргумент, но он, как вы знаете, не работает.

НДТ: Да, это хороший заголовок, но он не позволяет получить финансирование. Если только не считать, что наше население и наша культура принципиально отличаются от тех, что существовали в течение последних пяти тысяч лет, исходя из истории самых крупных профинансированных проектов, я бы сказал, что раз мы хотим отправиться на Марс, нужно найти для этого либо экономическую, либо военную причину. Как-то раз я пошутил на эту тему и сказал: «Давайте организуем утечку информации о том, что Китай хочет построить на Марсе военную базу. И тогда мы будем на Марсе уже через двенадцать месяцев».

ДжГ: Как вы думаете, какой вывод можно сделать из того факта, что множество научных открытий, в конечном счете оказавшихся очень полезными с практической точки зрения, были сделаны случайно во время поисковых исследований или во время исследований в совершенно несвязанных областях знания – вывод, что исследователям везет? Можно ли подать это как цель космических исследований?

НДТ: Отличный вопрос! Но нет, это не работает. Потому что промежуток времени между случайным научным открытием на границе познанного и полностью разработанным с инженерной и дизайнерской точки зрения продуктом, выведенным на рынок, обычно длиннее, чем электоральный цикл тех, кто распределяет финансирование. Невозможно заставить политиков пойти на такие инвестиции, потому что необходимость этого невозможно прямо связать с нуждами их избирателей. Так что я думаю, что мы вряд ли когда-нибудь отправимся на Марс, если для этого не найдется экономических или военных причин.

Кстати, я знаю, как обосновать расходы на уровне 100 миллиардов долларов. Но на мою подачу ушло бы больше времени, чем на так называемый «подъемный диалог» с конгрессменом, когда у вас есть всего тридцать секунд на объяснения, и только один шанс – вперед! Мне, наверное, понадобились бы три минуты.

ДжГ: Вы могли бы притормозить этот подъемник.

МП: Или, если бы вы хотели донести свое мнение до широкой публики, а не до конгрессмена, вы могли бы сказать: «Вот хорошая причина, почему нужно финансировать космические исследования или фундаментальные астрофизические исследования. Дело не в моем любопытстве и не в желании получать зарплату за работу, которая мне нравится».

НДТ: Вообще-то, мы финансируем фундаментальные астрофизические исследования. Но ведь наш разговор не о них, а программе пилотируемых космических полетов. Это она требует больших затрат. Это она требует бюджетных вложений на уровне, значительно превышающем порог, за которым начинаются тяжелые обсуждения, и у вас не остается другого выбора, кроме апелляции к этим величайшим в истории культуры мотивам. Фундаментальные исследования развиваются. У нас есть космический телескоп имени Хаббла, через несколько лет мы планируем запустить к Марсу очередную исследовательскую лабораторию; прямо сейчас на орбите Сатурна работает аппарат «Кассини», который наблюдает эту планету, ее спутники и системы колец. Еще один аппарат движется к Плутону. Мы создаем телескопы, способные регистрировать излучение в ранее недоступных частях электромагнитного спектра. Мы делаем науку. Мне бы хотелось, чтобы этих исследований было больше, но, так или иначе, они есть.

МП: Но это не относится к Большому адронному коллайдеру, который делают европейцы.

ДжГ: Есть еще одна возможная причина для путешествий в космосе, о которой мы еще не поговорили. Вы упоминали идею о том, что если мы станем нацией космических путешественников, Луна и Марс, возможно, понадобятся нам как перевалочные пункты, своего рода заправки «Квик Март». Как вы думаете, можно ли в качестве причины инвестиций в космос указать на то, что в какой-то момент Земля станет непригодной для жизни?

НДТ: Многие считают, что это серьезная причина. Среди них такие люди, как Стивен Хокинг и принстонский астрофизик Джон Ричард Готт. Однако, если бы мы научились создавать земные условия на Марсе и перемещать туда миллиарды людей, конечно, мы бы уже умели приводить в порядок реки, океаны и атмосферу Земли, а также отражать астероиды. Так что я не думаю, что для сохранения нашей цивилизации обязательно переселяться на другие планеты.