Текст книги "Плавание на «Веге»"

3. «Bona Confidentia», в 90 тонн, под командой Корнелия Дерфурта, с экипажем в 28 человек, считая трех купцов.

Одежда лопарей

Снаряжение кораблей обошлось в 6000 фунтов стерлингов, разделенных на акции по 25 фунтов каждая. Сэра Хьюга Виллоуби избрали начальником «за его представительную наружность и опыт в военном деле».[69]69
  Cum ob corporis formam (erat enim procerae staturae) tum ob singula rem in re bellica industriam. (Повествование С. Adams, Hakliyt, стр. 271.) (Прим. автора)


[Закрыть] За сведениями о востоке обратились к двум «татарам», королевским конюхам, но от них не могли получить никаких разъяснений. Корабли вышли из Радклифа 20 мая 1553 года.[70]70
  Десять дней раньше или позже имеют очень важное значение в отношении ледовых условий летом в морях Крайнего Севера. Поэтому, касаясь путешествий моих предшественников, я всегда обращал старый стиль в новый. (Прим. автора)


[Закрыть] Лодки пробуксировали их при попутном ветре мимо Гринвича, где находился королевский двор. Король не мог присутствовать по болезни, но королевский Совет, придворные и бесчисленная толпа народа приветствовали из окон, с крыш домов и с самого берега плывущие мимо корабли с моряками в новом синем праздничном обмундировании. Моряки отвечали на приветствия пушечными салютами. «Горы, долины и воды отвечали эхом, матросы кричали так громко, что было слышно до звезд».[71]71
  Vibrantur bombardarum fulmina, Tartariae volvuntur nubes, Martem sonant crepitacula, reboant summa montium juga, reboant valles, reboant undae, claraque Nautarum percellit sydera clamor. (Повествование Clemens Adams, Hakluyt, стр. 272.) (Прим. автора)


[Закрыть] Все было торжеством и радостью, будто люди предчувствовали, что в этот день родилась наиболее могущественная морская держава, какую знает мировая история.

Само плавание, однако, оказалось очень неудачным для Виллоуби и для большей части его спутников. Миновав восточные берега Англии и Шотландии, все три судна вместе направились к Норвегии, берега которой показались 24 июля под 66° сев. шир. Высадившись на берег, мореплаватели нашли там тридцать хижин, жители которых скрылись, вероятно, из страха перед чужеземцами. Страна, как потом узнали, называлась Гальгеланд и была как раз той частью Норвегии, из которой Отер начал свое морское путешествие по Белому морю. Отсюда поплыли дальше вдоль берегов. 6 августа бросили якорь в гавани Стэнфью (возможно, Стэнфиорд на западном берегу Лофутенов), где встретили многочисленное и дружелюбное население, но в этой части страны не было других товаров, кроме сушеной рыбы и ворвани. В середине августа «Edward Bonaventure» был во время бури разлучен с двумя другими судами около острова Сенье. Последние, пытаясь достичь Варде, лавировали, пока не пришли к окруженной льдами необитаемой земле, у берегов которой море было так мелко, что не могла пристать и лодка. Земля эта, по определению мореплавателей, была расположена на 480’ к OtN от Сенье, под 72° сев. шир.[72]72
  Во времена, когда начался китовый промысел у Шпицбергена, Томас Эдж, один из командиров судов Московской компании, пытался доказать, что Виллоуби во время своего странствования после разлуки с Чанслером открыл Шпицберген (Purchas, III, стр. 462). Утверждение это, вызванное желанием Англии монополизировать промысел у Шпицбергена, явно неправильно. Его давно уже считают ни на чем не основанным. Вместо этого позднейшие исследователи полагают, что местность, которую Виллоуби видел, была Гусиная Земля на Новой Земле. Я имею основание считать это предположение неверным по ряду соображений, которые здесь не привожу. Мне кажется весьма правдоподобным, что земля Виллоуби с ее песчаными мелями был остров Колгуев. В таком случае, конечно, широта показана на 2° севернее, но подобные ошибки в определениях места очень возможны у мореплавателей того времени. (Прим. автора)


[Закрыть] Отсюда пошли на парусах сначала на север, затем на юго-восток. Таким образом приблизились к русской Лапландии, где 28 сентября нашли хорошую гавань, и тут Виллоуби решил зазимовать. Расположена эта гавань была при впадении реки Арсина «близ Кегора». О дальнейшей судьбе сэра Хьюга Виллоуби и его 62 спутников неизвестно ничего, кроме того, что все они в течение зимы погибли, вероятно, от цинги. Дневник начальника экспедиции заканчивается сообщением, что тотчас же по прибытии было отправлено для исследования местности по три матроса в юго-западном, в западном и в юго-восточном направлениях, но что она оказалась необитаемой. Год спустя русские рыбаки нашли на месте зимовки корабль и трупы умерших людей вместе с дневником, а также засвидетельствованное самим Виллоуби завещание,[73]73
  Завещание составлено Габриэлем Виллоуби, находившимся на адмиральском корабле в качестве торгового агента. (Прим. автора)


[Закрыть] из которого видно, что в январе 1554 года и он сам, и часть экипажа были еще живы.[74]74
  Hakluyt, стр. 500; Purchas, III, 249 и примечания на стр. 463. (Прим. автора)


[Закрыть] Оба корабля вместе с телом Виллоуби были отправлены в Англию в 1555 году купцом Джорджем Коллингвортом.[75]75
  О нем говорится в письме, написанном из Москвы Генри Леном, что царь на пиру пригласил их к своему столу, чтобы каждому дать из своих рук кубок, и, взяв в свою руку доходившую до стола бороду мистера Джорджа Киллингворта, шутя передал ее митрополиту, который, делая вид, что благословляет ее, сказал по-русски, что это дар божий (Hakluyt, стр. 500). (Прим. автора)


[Закрыть]

Что касается расположения «Арсины», то из донесений о первом путешествии Антони Дженкинсона (Hakluyt, стр. 335) видно, что он употребил семь дней, чтобы пройти от Вардехуса до Святого Носа, и что он на шестой день миновал устье реки, где зимовал сэр Хьюг Виллоуби. На расстоянии 6/7 пути, между Вардехусом и Святым Носом, под 68° 20’ сев. шир. и 38° 30’ вост. долг. от Гринвича, в Ледовитый океан впадает река, которая на современных картах обозначена «Варзина». Нет сомнения, что два судна первой экспедиции на северо-восток перезимовали именно в устье этой реки с такими несчастными последствиями как для руководителей, так и для экипажа.

Плавание третьего судна, «Edward Bonaventure», под командой Чанслера было удачно и имело большое значение для мировой торговли. Как уже упоминалось, Чанслера в августе разлучила с его спутниками буря. Тогда он самостоятельно доплыл до Вардехуса. Прождав там семь дней сэра Хьюга Виллоуби, «он, несмотря на уговоры некоторых шотландцев вернуться назад, продолжил, с твердым решением достигнуть цели или умереть, свое путешествие в неведомую часть света, в такой далекий край, где солнце светит над необъятным морем день и ночь».[76]76
  Так как Двина находится южнее Вардехуса, то рассуждения эти должны относиться к более раннему периоду путешествия, чем тот, для которого они приводятся. (Прим. автора)


[Закрыть] Таким путем он наконец достиг в Белом море устья Двины, где на месте нынешнего Архангельска тогда стоял небольшой монастырь. Дружеским обхождением Чанслер быстро заслужил доверие местных жителей, которые отнеслись к нему очень гостеприимно. Они поспешили отправить гонца к Ивану Грозному, чтобы сообщить ему об этом замечательном событии. Следствием этого было, что Чанслер получил приглашение к московскому двору, где он и его спутники были приняты с большим почетом и провели часть зимы. Следующим летом он вернулся на своем корабле в Англию. Таким образом и завязались торговые сношения, быстро оказавшиеся весьма важными для обоих государств. Сношения эти уже в ближайшие годы послужили толчком для многих морских путешествий, о которых я не могу здесь говорить подробно, так как они не относятся к истории путешествий на северо-восток.[77]77
  Существует много описаний этих путешествий. Первое появилось в трудах общества Hakluyt (The principael Navigations, Voyages and Discoveries of the English nation etc., London, 1589); в это описание включены инструкция, грамота и т. д., стр. 259; копия дневника сэра Хьюга Виллоуби с переименованием всех участников, стр. 265; описание путешествия Чанслера Клементием Адамсом, стр. 270, и т. д. Позднее эти сочинения были напечатаны в Purchas, Pilgrimage, III, стр. 211. Желающим полнее познакомиться с относящейся сюда литературой я могу указать на Фр. фон-Аделунгa (Fr. v. Adelung, Kritisch-literärische Übersicht der Reisenden in Russland, St. Petersburg & Leipzig, 1846, стр. 200) и на И. Гамеля (J. Hamel, Tradescant der Aeltere 1618 in Russland, St. Petersburg & Leipzig, 1847). (Прим. автора)


[Закрыть] Сэр Хьюг Виллоуби, конечно, не был ни выдающимся географом, ни мореплавателем, но достойны уважения самопожертвование и мужество как его, так и его спутников. Огромно значение путешествий Виллоуби и Чанслера для развития торговли Англии, России и северной Норвегии. Небольшой монастырь в устье Двины превратился в цветущий торговый город,[78]78
  Город Архангельск был основан в 1584 году. (Прим. ред.)


[Закрыть] и многочисленное население появилось на пустынных до тех пор берегах Ледовитого океана. Телеграфное сообщение и регулярные пароходные рейсы с Россией теперь уже установились. Жители Варде могут в течение нескольких часов узнавать все, что делается в Париже или Лондоне, даже в Нью-Йорке, Индии, на мысе Доброй Надежды, в Австралии, Бразилии, тогда как столетие назад почта приходила сюда всего один раз в год. Рассказывают, что один комендант, большой любитель газет, принял требовавшее в те времена большого самообладания решение – не «проглатывать» сразу почту, но читать газету изо дня в день, спустя целый год после ее выхода. Теперь все это изменилось, и все же люди недовольны. Интересы торговли и рыболовства требуют железнодорожных сообщений с остальной Европой. Без сомнения, это может осуществиться в течение ближайших лет,[79]79
  Эти надежды Норденшельда оправдались не так скоро. Единственной железной дорогой, соединяющей Европу непосредственно с Ледовитым океаном, является в настоящее время Кировская дорога, построенная в 1916 году и доходящая до Мурманска. (Прим. ред.)


[Закрыть] и не много времени пройдет, пока телеграф соткет свою сеть и регулярные пароходные рейсы установятся вдоль берегов Ледовитого океана, далеко за тем морем, которое Чанслер открыл для мировой торговли.

Глава вторая

Отплытие из Мозе // Гусиная Земля // Состояние льдов // Суда экспедиции собираются в Хабарове // Русские и ненцы // Посещение Хабарова в 1875 г. // Покупка идолов // Одежда и жилища ненцев // Сравнение полярных народностей // Посещение на острове Вайгач мест жертвоприношений и могил // Древнейшие сведения о ненцах // Их место в этнографии

Вследствие упорного противного ветра, дождя, тумана и чрезвычайного волнения «Вега» задержалась в Мозе до вечера 25 июля. Хотя погода продолжала быть очень неблагоприятной, мы нетерпеливо стремились дальше, подняли якорь и через пролив Магере вышли на парах в море. Одновременно вышла и «Лена», получившая приказ по возможности следовать за «Вегой» и в случае, если разлука неминуема, держать курс на Хабарово в Югорском Шаре, назначенном мною сборным пунктом четырех судов экспедиции. Мы потеряли из виду «Лену» в первую же ночь во время сильного тумана и встретились снова только на сборном пункте.

«Вега» взяла курс на Южный Гусиный мыс.[80]80
  На западном берегу южного острова Новой Земли. (Прим. ред.)


[Закрыть] Хотя я еще в Тромзе решил пройти в Карское море через самый южный из ведущих туда проливов – Югорский Шар, курс был взят значительно более северный, так как опыт показал, что в начале лета в проливе между западным побережьем острова Вайгач и материком часто скапливается столько льда, что плавание в этих водах сильно затрудняется.

Этих трудностей можно избежать, если подойти к Новой Земле приблизительно у Гусиной Земли и далее следовать вдоль западного побережья этого острова и Вайгача до Югорского Шара. В данном случае предосторожность эта была излишней. Ледовая обстановка оказалась чрезвычайно благоприятной, и мы дошли до Югорского Шара, не увидав и следов льда.

Переходу от Норвегии до Гусиной Земли вначале благоприятствовал попутный ветер, но ближе к Новой Земле он стал слабеть. Несмотря на это, плавание с помощью пара шло хорошо и без иных приключений, кроме сильной качки, в результате которой покатились некоторые ящики с инструментами и книгами, но, к счастью, без значительных повреждений.

28 июля в 10 часов 30 минут пополудни показалась земля. Это был мыс, который выступает на юге Гусиной Земли под 70° 33’ сев. шир. и 51° 54’ вост. долг. от Гринвича. Гусиная Земля – низкая береговая полоса, покрытая травой и множеством маленьких озер, выступающая из главного массива Новой Земли между 72° 10’ и 72° 30’ сев. шир. Название происходит от огромных стад гусей и лебедей (Cygnus Bewickii Yarr.), гнездящихся в этих местах. Гуси обычно вьют свои небольшие гнезда на кочках у маленьких озер, которыми покрыта Гусиная Земля; сильные, но очень пугливые лебеди, напротив, устраивают гнезда на открытых равнинах. Лебединые гнезда так велики, что их видно уже издали. Строительным материалом для гнезд является мох. Лебеди вырывают его из почвы метрах в двух от гнезда, так что последнее окружается своего рода рвом и валом. Сами гнезда образуют усеченный конус в 0,6 метра в высоту и в 2,4 метра в нижнем сечении. В верхней части его находится отверстие в 0,2 метра глубины и в 0,6 метра ширины, в которое птица кладет свои четыре больших серо-белых яйца.

Яйца высиживают самки, но и самцы находятся поблизости от своих гнезд. Водится здесь также множество голенастых птиц, два вида Lestris, один вид совы и др. И на вершинах береговых скал Гусиной Земли встречаются различные виды чаек. Но птичий мир у самых берегов Гусиной Земли довольно беден. Здесь нет птичьих базаров с миллионами обитателей. Эти базары с их громким криком и битвами воздушных жильцов придают обычно своеобразный отпечаток берегам полярного севера. Базары чаек я видел на Новой Земле севернее, а именно на южном берегу Безымянной губы.[81]81
  Ср. «Redogörelse för en expedition till myninngen af Jenisej och Sibirien ar 1875», p. 17 (Bihang till K. Vet. Akad. Handl., Bd. 4, Nr. 1). (Прим. автора)


[Закрыть] Гусиная Земля издали представляется совершенно низменной и ровной, на самом же деле поверхность ее медленно и волнообразно поднимается от берега до зеленой равнины с мелководными озерами, возвышаясь наконец до 60 метров над уровнем моря. К морю равнина почти повсюду опускается крутыми уступами от 3 до 15 метров высоты, под которыми зимой образуются огромные очень поздно тающие снежные заносы. Настоящих ледников здесь нет, как и валунов, и ничто не указывает на иную обстановку в далеком прошлом. Не видно с моря и покрытых снегом горных вершин. В известное время года (в течение всего августа) можно плыть из Норвегии в Новую Землю, охотиться там и возвратиться, не увидев и следов льда или снега. Это касается, впрочем, только низменной части южного острова, но свидетельствует, во всяком случае, о том, как неправильны существующие представления о климатических условиях Новой Земли. Уже в конце июня или в начале июля большая часть Гусиной Земли почти совсем освобождается от снега и вскоре затем, в течение нескольких недель, мир арктической флоры расцветает во всей своей красоте. Сухие, благоприятно расположенные места покрываются тогда низким, но очень пышным цветущим ковром, не затененным ни высокой растительностью, ни кустарником сырых местах встречаются настоящие поляны, похожие, по крайней мере издали, на веселые зеленые луга.

Из-за потери времени, причиненной задержкой у норвежского берега и стоянкой в Мозе, мы на этот раз не могли высадиться на берег и продолжали наш путь к Югорскому Шару вдоль западных берегов Новой Земли при неизменно великолепной и тихой погоде. Море было совершенно свободно от льдов, и земля, кроме небольших оставшихся в долинах снежных полей, была обнажена. Кое-где под крутыми уступами берегов также видны были остатки зимних заносов, которые часто вследствие рефракции, вызванной сильным нагревом солнцем нижних слоев воздуха, блестели, оледенелые, и издали были похожи на большие круто обрывающиеся к морю ледники. Когда мы прошли дальше на юг, нам открылся благодаря ясной погоде отличный вид на остров Вайгач. При взгляде с моря западное побережье острова представляло собой гладкую зеленую равнину, но по мере приближения к Югорскому Шару на восточной стороне острова становились видны невысокие гряды холмов, вероятно, последние ответвления северных отрогов Урала, известных под названием Пай-хой.

У входа в Югорский Шар мы увидели пароход. После многих догадок мы узнали «Фразер». Я сначала очень обеспокоился и боялся, не случилось ли какое-нибудь несчастье, так как пароход взял курс, прямо противоположный условленному. Но вскоре капитан Нильсон прибыл на «Вегу» и сообщил, что вышел на поиски нас. «Экспресс» и «Фразер» с 20-го ждали нас в условленном пункте. Они вышли из Варде 13 июля и при переходе не встретили льдов, так же как и мы. «Вега» и «Фразер» пошли затем в Хабарово, где 30 июля вечером на 14-метровой глубине бросили якорь при глинистом грунте. «Лены» еще не было. Возникло опасение, что маленькому пароходу было не под силу справиться с волнением по ту сторону Нордкапа. Даже более крупная «Вега» брала воду, и волной, перекатившейся через борт, у нее разбило один из ящиков, принайтованных к палубе. Но опасения наши были неосновательны. «Лена» сделала честь своим строителям и заводу в Мотала и хорошо справилась с морским волнением. Причиной задержки была девиация компаса, вызванная малым горизонтальным напряжением магнетизма в этих северных широтах. Девиация оказалась больше, чем при выверке компаса в Гетеборге перед отъездом. 31-го «Лена» бросила якорь рядом с другими судами, и вся наша маленькая полярная эскадра собралась таким образом в условленном пункте.

Хабарово – маленькая деревушка, расположенная на материке на южном берегу Югорского Шара, к западу от устья небольшой, но временами очень богатой рыбой речки. Летом местечко населено ненцами,[82]82
  Вместо названия «ненцы» в оригинале Норденшельд всюду употребляет «самоеды». (Прим. ред.)


[Закрыть] пасущими свои оленьи стада на острове Вайгач и в окрестных тундрах, и несколькими русскими или обрусевшими финнами, которые приезжают сюда из Пустозерска для меновой торговли с ненцами или для совместной с ними охоты и рыбной ловли в море. Зимой ненцы гонят свои стада далее на юг, а купцы везут свои товары в Пустозерск, Мезень, Архангельск и другие места. Так, вероятно, продолжается уже сотни лет, но постоянные жилища были устроены здесь только в позднейшие времена. О них, например, в голландских путешествиях не упоминается.[83]83
  Норденшельд имеет в виду голландские экспедиции 1594–1596 годов. (Прим. ред.)


[Закрыть]

В настоящее время Хабарово состоит из двух частей: квартала знатных – из нескольких деревянных лачуг с плоскими торфяными крышами, и квартала бедных – из кучки грязных ненецких чумов. В том месте, где мы сошли на берег, стояло множество саней, нагруженных товарами, которые русские купцы здесь выменивают и осенью отправляют в Пустозерск. Товары состояли главным образом из ворвани и шкур песца, обыкновенной лисицы, белого медведя, волка, рыси, оленя и тюленя. У многих медвежьих шкур был очень густой белый зимний мех, но их портили тем, что отрезали головы и лапы. Некоторые из волчьих шкур, которые нам показывали, были также очень густы и красивы. Кроме того, купцы собрали значительный запас гусиных перьев, пуху и крыльев белой куропатки. Я так и не мог понять, для чего шел этот последний товар. Мне только сказали, что он будет отправлен морем в Архангельск. Быть может, он оттуда идет к нашим западноевропейским торговцам модным товаром и употребляется как украшение для шляп наших дам. Впрочем, крылья белых куропаток уже в 1611 году скупались в Пустозерске[84]84
  «Letter of Richard Finch to Sir Thomas Smith Governor; and to the rest of the Worshipful Companie of English Merchants, trading into Russia». Purchas, III, стр. 534.


[Закрыть] – англичанами. Кроме того, я видел среди всех этих товаров моржовые клыки и ремни из моржовой кожи. Замечательно, что эти же товары упоминаются еще в повествованиях Отера.

Ненцы

Недостаточно зная русский язык, я просил г. Серебреникова собрать сведения об условиях жизни и домашнем быте в этой местности. Он сообщил мне следующее:

«Деревня состоит из нескольких хижин и чумов. В хижинах живут девять русских хозяев со своими работниками-самоедами. Русские не берут сюда ни жен, ни детей. В чумах самоеды живут со своими семьями. Русские приезжают сюда из села Пустозерска около конца мая. Во время пребывания в Хабарове они занимаются оленеводством, китобойным[85]85
  Вероятно, Серебреников имел в виду не китобойный промысел, а промысел белухи. (Прим. ред.)


[Закрыть] промыслом и меновой торговлей с самоедами. Всю домашнюю утварь и все товары они везут с собой за 600–700 верст из дому на нартах, запряженных оленями. Часть оленей по прибытии в Хабарово гонят на лето по льду на Вайгач. В конце августа, когда наступают холода, оленей вплавь переправляют через Югорский Шар с Вайгача на материк. Около 1 октября старого стиля русские возвращаются со своими оленями в Пустозерск. Остров Вайгач считается у них особенно хорошим пастбищем для оленей; поэтому они оставляют часть оленей зимовать на острове под присмотром нескольких самоедских семей. Вайгач славится и тем, что там редко угоняют оленей, тогда как кражи животных самоедами на материке довольно часты. Лет тридцать уже, как сибирская язва стала тяжело поражать оленей. Один русский рассказывал, что у него теперь всего двести оленей, тогда как несколько лет назад у него была тысяча, и это подтверждали другие русские. Эта болезнь поражает даже людей. Так, за два или три дня до нашего приезда самоед с женой поели мяса больного оленя, в результате чего женщина умерла на следующий день, а мужчина лежал еще больной и, по мнению местных жителей, несомненно тоже должен был погибнуть. Среди самоедов есть богачи, например, «старший в племени» (старшина), владеющий тысячью оленей. Самоеды, так же как и русские, промышляют рыбу. Зимой часть их переходит в западную Сибирь за Урал, где „хлеба дешевые“, а часть уходит в Пустозерск.

Девять русских образуют компанию (артель) для китобойного промысла. Добыча компании обычно доходит в сезон до 24–32 тонн сала белухи, но в этом году промысла не было из-за несогласий между зверобоями. В русской артели существует правило: „равный труд, равные права“, а так как богатые никогда не хотят подчиняться первой части правила, то их заносчивость и жадность здесь, как и во всем мире, вызвали ссоры.

Как русские, так и самоеды не занимаются здесь хлебопашеством. Первые покупают муку в Ирбите. Цены на муку колеблются; в этом году пуд стоил в Пустозерске 1 руб. 10 коп. Соль доставляется теперь из Норвегии в Мезень, где стоит 50–60 коп. пуд. Самоеды почти все покупают у русских. Большой спрос существует на порох, свинец, дешевые ружья, ром, хлеб, сахар и посуду (чашки и др.). Самоедские женщины употребляют сукна различных цветов, в особенности красного. В обмен на такие товары можно получить рыбу, ворвань, оленьи шкуры, моржовые клыки и меха красной и бурой лисицы, песца, волка, белого медведя и рыси. Все самоеды окрещены в православную веру, но, несмотря на это, почитают и своих старых идолов. За тысячу верст ходят они к местам своих жертвоприношений. На Вайгаче имеется несколько мест, где находятся их идолы. Русские называют этих идолов „болванами“.[86]86
  Это название, обозначающее, собственно, грубое изображение, даже перешло в шведский язык: слово «bulvan» – одно из немногих слов, воспринятых нашим языком у русского. (Прим. автора)


[Закрыть]

У самоедов есть песни и сказки, в которых, между прочим, описываются и их паломничества.

У самоеда бывает одна или несколько жен, даже сестры могут быть женами одного и того же мужа. Свадьба совершается без всякой торжественности. Жены считаются равноправными с мужьями, которые так к женам и относятся. Это весьма редкое явление, так как русские, как и все другие христианские народы, смотрят на женщину как на подчиненную себе во многих отношениях».

Я посетил Хабарово впервые в начале августа 1875 г. Тогда справлялся русский праздник, и нам уже издали с моря было видно множество русских и ненцев, стоявших группами на берегу. Когда мы подошли ближе, оказалось, что они заняты различными играми, и хотя для них это несомненно был первый визит европейцев в их «городе», они заинтересовались не больше, чем если бы несколько незнакомых ненцев присоединились к их компании. Некоторые стояли в кругу и бросали по очереди небольшой кусок заостренного железа, причем искусство состояло в том, чтобы острый конец попал внутрь лежащего на земле кольца и воткнулся. Другие были заняты игрой, похожей на наши кегли, борьбой и т. д. Русские и ненцы играли друг с другом, не делая различия. Ненцы, низкорослые, невзрачные, с всклокоченными волосами, были в грязной меховой летней одежде; поверх иногда была надета яркая ситцевая рубашка. Русские (вероятно, отпрыски финского племени или потомки древних биармийцев), крупные, рослые, с длинными, лоснящимися от масла волосами, празднично причесанные с ремешком на лбу или в шапках на головах, были одеты в длинные стянутые в поясе ремнем пестрые кафтаны, так называемые «мекки». Несмотря на проявленное вначале искусственное равнодушие, считавшееся, по-видимому, хорошим тоном, нас приняли дружелюбно. Сначала нам предложили попытать счастья и показать ловкость в играх, причем к немалому удовольствию наших хозяев скоро оказалось, что мы в этой области не могли соперничать ни с русскими, ни с ненцами. После этого один из русских пригласил нас в свою избу, где угощал чаем, русскими пшеничными кренделями из пресного теста и водкой. Нам сделали маленькие подарки с деликатным намеком, чего хотели бы взамен. Насколько это было возможно, я с удовольствием пошел им навстречу. Вначале между нашими хозяевами, русскими и ненцами, царило полное согласие, но уже на следующий день произошел большой спор из-за того, что русские предложили одному из нас прокатиться на стоявших поблизости от русской избы нартах с оленьей упряжкой. Ненцы были очень обижены этим и объявили, насколько это можно было сделать знаками, что они сами с удовольствием возили бы нас, если бы мы пожелали, прерывали спор и тут же показывали свою ловкость, с изумительным искусством и быстротой проезжая между чумами.

Ненецкие нарты

Ненецкие нарты приспособлены как для зимней езды по снегу, так и для летней – по мшистым тундрам и топким торфяникам. Поэтому они устроены совершенно иначе, чем кережи лопарей.

Ненецкие нарты похожи на высокие сани с сиденьем в виде короткого и низкого ящика. По удобству, наружному виду и теплу их нельзя сравнить с лопарскими. Мы тут имеем два совершенно различных типа саней. Кережа лопарей, по-видимому, с давних пор свойственна скандинавскому северу:[87]87
  В Лапландии употребляются два вида кереж: для клади – ahkio и для людей – pulkka. Вторая отличается от первой лишь тем, что имеет сзади довольно высокую спинку. Езда по лесистой местности с глубоким, рыхлым снегом на лодкообразных кережах несомненно удобнее, чем на ненецких санях, приспособленных больше для тундры, где снег, уплотненный ветром, значительно крепче. (Прим. ред.)


[Закрыть] высокие же самоедские нарты, напротив, – северной России. Так, у Олая Магнуса (римское издание 1555 г., стр. 598) встречается изображение кереж такого же типа, как и современные; ненецкие же сани также встречаются в первых трудах об этих странах, (например, у Huyghen van Linschoten, Schip-vaert van by Noorden etc., Amsterdam, 1601). Они изображены на полях главной карты. Такими же высокими санями пользуются и на полуострове Канин, на Ямале и в западной Сибири. Сани же чукчей ниже и поэтому больше похожи на наши (шведские) санки или грузовые сани.

У чумов сновало множество небольших черных и белых длинношерстых собак с острыми мордами и ушами. Ими пользуются исключительно для того, чтобы оберегать на пастбищах оленьи стада, и они, по-видимому, той же породы, как и настоящие оленьи сторожевые собаки. В некоторых местах на побережье Белого моря пользуются собаками даже для упряжки, но по сведениям, полученным мною перед отъездом на Шпицберген в 1872 г., – тогда поднимался вопрос о применении собачьей упряжки в предполагаемом санном путешествии, – собаки эти другой, более сильной породы, чем лапландские и немецкие.

Когда «Вега» бросила якорь, я сошел на берег с намерением взять несколько высот солнца для определения хода хронометров. Дело в том, что во время путешествия 1875 г. мне представился случай определить положение этого места с точностью, с какой это можно было сделать при помощи обыкновенного отражательного круга и хронометра, причем мною были получены следующие результаты:

ЦЕРКОВЬ В ХАБАРОВЕ

широта 69° 38’ 50”

долгота 60° 19’ 49”

к вост. от Гринвича

Закончив наблюдения, я отправился возобновлять знакомство с моими старыми местными друзьями. Я попытался также приторговать у ненцев предметы их одежды и домашнего обихода, но так как у меня не было товаров для меновой торговли, а наличные деньги, по-видимому, у них не особенно ценятся, цены были очень высокие. Например, за красивую женскую малицу просили 20 руб., за шапку с медными подвесками – 10 руб., за пару оленьих сапог – 2 рубля, за медные украшения для шапок – по 2 рубля за штуку и т. д.

Зная, что ненцы при всех своих кочевках берут с собой идолов, я просил продать мне божков. Сначала отвечали уклончиво. Было ясно, что ненцам отчасти мешало пойти навстречу моему желанию суеверие, отчасти они стеснялись перед европейцами жалкого вида своих богов. Металлический блеск нескольких рублей, которые я наменял в Стокгольме, заставил наконец одну старушку откинуть всякие сомнения. Она пошла к нагруженным нартам, являвшимся, по-видимому, своего рода складом, и долго рылась, пока не нашла старый, негодный меховой сапог. Из него она вынула красивый меховой чулок, откуда, наконец, извлечены были на свет четыре идола. После бесконечных переговоров она продала мне идолов за довольно высокую цену. Идолы представляли собой просто миниатюрную малицу с поясом, меховую куклу в 13 сантиметров длиной с лицом из латуни, другую куклу с носом из согнутой латунной пластинки и завернутый в тряпки обвешенный медными бляхами камень, один бок которого образовал лицо той человеческой фигуры, на которую все это вместе взятое должно было походить.

Церковь в Хабарове

Когда торг богами был наконец закончен, хотя и не совсем к моему удовольствию, так как я считал, что приобрел слишком мало, нас, как и в 1875 г., один из русских пригласил к себе в избу пить чай. Изба эта состояла из сеней и одной комнаты, приблизительно в четыре метра в квадрате и всего в два с половиной метра в высоту. Один угол был занят большой печью; рядом с печью находилась очень низкая дверь, а напротив печи – маленькое окошечко; под ним стояло несколько сундуков, которые в случае нужды служили и чайным столом. Вдоль остальных двух стен находились прикрепленные к ним нары из досок, покрытые оленьими шкурами. Окошечко, по-видимому, было раньше закрыто стеклами, но большая часть из них была теперь разбита и заменена дощечками. Этому, конечно, не приходится удивляться, так как стекла являются здесь редким предметом роскоши.

Как только мы пришли в избу, начались приготовления к угощению чаем. Сахар, крендели, чайные чашки с блюдечками и бутылка водки были вынуты из обыкновенного русского сундука. Развели огонь, вскипятили воду и приготовили чай обычным способом, причем густой дым и черная копоть распространились в низкой комнате, которая тем временем набилась любопытными. Кроме этого маленького неудобства, пир прошел очень приятно в оживленной беседе, хотя хозяин и большинство гостей только с трудом могли понимать друг друга.

Отсюда мы отправились в ненецкие чумы, расположенные в стороне от русских изб. Здесь нас также приняли дружественно. Некоторые из обитателей чумов были теперь одеты более нарядно, а именно в одежду из оленьих шкур, схожую с лопарской. Праздничная одежда женщин особенно нарядна. Она состоит из довольно длинного платья из оленьего меха, такого тонкого, что от пояса оно спускается красивыми равномерными складками. На юбке две или три разноцветных «оборки» или бахромы из собачьей шкуры, между которыми нашиты полоски из сукна ярких цветов. Обувь состоит из высоких, красиво и со вкусом расшитых сапог из оленьего меха. Летом ходят с обнаженной головой. Черные косматые волосы женщин разделены тогда пробором на две косы, переплетенные ремешками, яркими лентами и бисером. Там, где волосы оканчиваются, косы искусственно удлинены ремешками, отягощенными бусами, пуговицами и всевозможными металлическими украшениями и почти достигают земли. Все это сделано так искусно, что вначале можно подумать, что у ненецких женщин волосы обладают необычайной способностью расти. Кроме того, множество других украшенных пуговками бисерных шнуров не без вкуса вплетены в волосы или прикреплены к проколотым ушам. Весь этот головной убор очень тяжел и в особенности отягощает голову зимой, когда ее защищают от холода плотной и очень теплой шапкой из оленьего меха, отороченной собачьим мехом, причем с задней части шапки свисают два ремня, унизанные тяжелыми латунными или медными бляхами.

Молодая женщина наряжается здесь, как и повсюду, насколько ей позволяют средства, но красивее в наших глазах она от этого не становится. По своей нечистоплотности она соперничает с мужчиной. Как и мужчина, она малоросла, у нее черные, жесткие, похожие на конские, волосы, желтый цвет лица, которое часто нельзя разглядеть из-за грязи, маленькие раскосые слезящиеся глаза с больными веками, плоский нос, широкие выдающиеся скулы, худощавые и маленькие руки и ноги.

Одежда мужчин, похожая на лопарскую, состоит из простой широкой и длинной малицы, стянутой поясом с медной оправой, богато разукрашенным пуговицами. К поясу подвешен нож. Сапоги из оленьего меха обычно шьются выше колен, а головной убор состоит из плотно надвинутой шапки, также из оленьего меха.

Жилище ненцев

Единственные виденные нами летние чумы – конической формы, с отверстием в вершине для выпуска дыма от очага, устроенного посреди пола. Места для спанья во многих чумах закрыты занавесками из яркого ситца. Такая ткань употребляется, если ее раздобыли, и как подкладка для одежды. Шкура сама по себе, вероятно, не представляет достаточно удобного для одежды материала, и одетый в мех дикарь выменивает себе у европейца после «огненной воды» и железных изделий прежде всего хлопчатобумажные ткани, холст и шерсть.

Из полярных народов, с которыми я познакомился, выше всех, без сомнения, стоят лопари; за ними идут эскимосы датской Гренландии. Оба эти народа грамотны, привыкли пользоваться продуктами земледелия, торговли и современной промышленности, как, например, бумажными и шерстяными тканями, инструментами из кованого или литого железа, огнестрельным оружием, кофе, сахаром, хлебом и т. д. Они до сих пор кочевники и охотники, но их уже нельзя назвать дикарями, и образованный европеец, проживший с ними некоторое время, проникается симпатией ко многим сторонам их образа жизни и к их душевным свойствам. Ниже по развитию стоят эскимосы северо-западной Америки, на первобытно грубую жизнь которых, по-видимому, имели очень благотворное влияние сношения с американскими китоловами;[88]88
  Несколько удивляет, что очень наблюдательный и объективный Норденшельд не заметил того, что сношения эскимосов с американскими китобоями, в основе которых лежала экономическая эксплуатация эскимосов, должны были принести этому полярному народу гораздо больше вреда, чем пользы. (Прим. ред.)


[Закрыть] я сужу по эскимосскому племени, обитающему вблизи порта Кларенс.[89]89
  В Аляске. (Прим. ред.)


[Закрыть] Они до сих пор язычники, но многие из них бывали в дальних путешествиях и вывезли с Сандвичевых островов не одни только кокосовые орехи и пальмовые циновки, но и некоторые навыки к домашнему порядку и даже изяществу, отличающие островитян южных морей. Далее идут чукчи, которые до сих пор еще мало соприкасались с европейцами; за последнее время они, по-видимому, лишились значительной части средств к существованию, в результате чего заметно сходит на нет сила и жизненность племени. Последними идут ненцы или, по крайней мере, те ненецкие племена, которые обитают в пограничных с кавказской расой областях. Очевидно, что влияние последней с ее порядками и организацией быта, с ее торговцами и прежде всего «огненной водой» было для туземцев гибельно.