Текст книги "Бесчеловечно. Психология охранников концентрационных лагерей"

«Мучители и/или убийцы».

Как уже указывалось выше, мы условно разделили известных нам охранников на две группы – мучителей и/или убийц и контрастную группу, куда попали остальные охранники. В отношении первой группы мы исходили из составленной следственными органами картотеки охранников, осужденных за жестокое обращение с заключенными или их убийство. Позднее выяснилось, что эта картотека неполная. Их общее количество по нашим подсчетам составляет 47 человек. 43 человека из них были осуждены за жестокое обращение с заключенными или их убийство. Четверо остальных осуждены не были, хотя их вина в совершении этих преступлений не подлежала сомнению. Виновные либо сбежали, либо оказались душевнобольными. Из осужденных 43 человек девять были отпущены до начала нашего исследования или до получения нами обзорной картины всего материала. Таким образом, из 47 охранников в данной группе 34 находились в тюрьме, а 13 (4+9) на свободе. Мы сделали попытку связаться с 40 охранниками из 47. Из 34 охранников, находящихся в тюрьме, 30 согласились сотрудничать с нами, а четверо отказались. В отношении 13 охранников, находящихся на свободе, было предпринято следующее. С душевнобольными пытался беседовать психолог, но безрезультатно. Социолог сделал попытку поговорить с умственно отсталым охранником, но также безрезультатно. Третий в этой группе был болен туберкулезом и лечился в Швеции, четвертый сбежал. С пятым было проведено интервью вне стен тюрьмы, однако с большими трудностями (при последующей обработке этот материал по принципиальным соображениям не вошел в исследование), а шесть человек наотрез отказались с нами разговаривать. Оставшиеся были признаны виновными в «нетяжких преступлениях». Исходя из нашего предыдущего опыта, мы решили не включать их в нашу работу. Мы могли бы конечно постараться взять интервью у некоторых из них. Однако для этого пришлось бы ехать в Тромсё (а это далеко от Осло), к тому же, мы не были уверены, что эти люди захотят с нами разговаривать.

Таким образом, что касается сведений, полученных из документов, то мы будем использовать группу из 47 для отчетов о характерных чертах экстремальной группы. В остальном мы будем использовать сведения, полученные от 30 охранников. Там, где необходимо приводить индивидуальные примеры, мы представляем охранников из данной группы, обозначая их буквой «А» с номером от 1 до 30, например А 27.

«Контрастная группа».

Отобрав охранников родом из определенных губерний и дополнив наши сведения фактами, полученными от других охранников, мы получили группу в 50 человек, удовлетворявших требованиям, предъявляемым к членам контрастной группы. Нам удалось узнать адреса 33 из них и взять интервью у 30. Трое отказались.

Что касается сведений, взятых из письменных источников, то при описании характерных черт членов контрастной группы мы будем использовать данные о 50 охранниках. В остальном мы будем использовать материал из 30 интервью. При представлении индивидуальных случаев, мы будем обозначать охранников из данной группы буквой «В» с последующим номером – от 1 до 30.

В Приложении III приводится более подробная оценка репрезентативности нашей выборки. Вывод гласит, что наша выборка, хотя и с большим трудом, но выдерживает критику. Мы полагаем, что на основе исследованного нами материала можем сделать некоторые выводы о группе охранников в целом. Мы уверены в том, что выборка «мучители и/или убийцы» во многих аспектах репрезентативна для тех, кто оказался виновным в жестоком обращении с пленными или их убийстве в сербских лагерях. Мы полагаем – но с несколько меньшей уверенностью – что выборка репрезентативна для тех, кто не оказался виновным в таком поведении в аналогичной крайней ситуации.

Резюме обсуждения выборки

Группа мучителей и убийц насчитывает в целом 47 человек, и 30 из них были проинтервьюированы. Контрастная группа насчитывает 50 человек, из которых также 30 были проинтервьюированы. При общей оценке материала мы обсуждали вероятность того, что те, кто не попал в исследование, были умнее, незаметнее и не так ярко себя проявили. Что же касается мучителей и/или убийц, то мы полагаем, что в эту группу попало большинство тех, кто этого заслуживал. Во всяком случае, нам удалось охватить самые тяжкие преступления. Тот факт, что из группы выпало 17 человек, которых нам не удалось проинтервьюировать, лишь способствует проявлению характерных черт данной группы. Мы не обнаружили связи между отказом сотрудничать с нами и тяжестью преступления. Что касается контрастной группы, то мы полагаем, что нам удалось охватить в нашем исследовании большую часть охранников родом из губерний Оппланд и Хедмарк; насчет охранников из Осло у нас нет такой уверенности. Мы не имеем никаких гипотез насчет того, что охранники, которые не были осуждены, соответствующим образом отличаются от тех, кто был осужден. То же самое можно сказать в отношении того факта, что мы смогли охватить лишь 30 человек из известных нам 50 имен. Наш отбор охранников только из определенных губерний стал, однако, причиной еще одного слабого места в исследовании. Это становится особенно ясно, когда мы смотрим на членство в норвежской нацистской партии «Национальное единение» по губерниям. Однако, мы полагаем, что этот фактор не имеет решающего значения.

Несмотря на отмеченные нами недостатки в отборе охранников для исследования, мы все же уверены в том, что этот отбор хотя и с трудом, но все-таки выдерживает критику. Мы полагаем, что можем на основе полученного нами материала сделать некоторые выводы относительно группы охранников в целом. Мы уверены в том, что члены группы мучителей и/или убийц репрезентативны в общем и целом для всех, кто оказался виновным в жестоком обращении и убийстве заключенных в сербских лагерях, а также полагаем – хотя с меньшей уверенностью, – что члены контрастной группы репрезентативны для тех, кто не оказался виновным в этом, попав в ту же крайнюю ситуацию.

Интервью

Мы убеждены в том, что главная трудность подобного исследования заключается в самом процессе проведения интервью, организации условий для него и установления необходимого контакта. Если при проведении криминологического исследования мы не можем решить проблемы, возникающие в этой связи, то нам не помогут последующие интересные гипотезы и правильные теории. Мы с самого начала отдавали себе отчет в этом и постарались приспособить наше руководство по проведению интервью к трудной ситуации. При наличии альтернативных интересных тем для интервью мы выбирали такие, которые, как мы полагали, создадут наименьшие трудности для установления контакта. Второй принцип при отборе вопросов состоял в том, чтобы вопросы были как можно менее «наводящими» и вызывали минимум ассоциаций. По этой причине пришлось сильно ограничить требование о точности – мы сочли целесообразным ослабить это требование в пользу вышеупомянутых пунктов. Руководство по проведению интервью приводится целиком в Приложении I. Оно состоит частично из вопросов так называемого «открытого» типа, когда ответы респондента на каждый вопрос записываются как можно более полно, будь-то одно слово или пространное объяснение. Другая часть интервью состоит из высказываний, по которым предлагается дать свое суждение в категоричной форме, как это принято в обычных анкетах. Интервью с мучителями и/или убийцами происходили в пяти различных тюрьмах и колониях Восточной Норвегии. Интервью с членами контрастной группы проходили дома или на работе или в конторе респондента или поблизости. В связи с тем, что мы придаем очень большое значение проведению интервью и использованной при этом методике, мы подробно изложим наш подход и наш опыт. Мы полагаем, что оценка проделанной нами работы во многом зависит от понимания ситуации интервью, трудностей, с которыми мы при этом столкнулись, и от того, как мы на них реагировали.

А. Предварительная работа.

Наша цель состояла в том, чтобы проинтервьюировать как можно больше людей, удовлетворявших нашим критериям. Тех, кто отбывал заключение, найти было просто. Тюремные власти сообщили нам, где они содержатся, а начальство тюрьмы или колонии предоставили помещение, в котором мы без помех могли побеседовать с ними. В отношении контрастной группы подготовительная работа оказалась сложнее. Фамилии и имена членов данной группы были направлены в коммунальные управления регистрации населения по месту рождения нужных нам людей, однако во многих случаях имели место переезды, и нам приходилось прилагать усилия, чтобы узнать, в какой коммуне они проживают. Многие успели к этому времени еще раз переехать и не оставили в регистрационной конторе свой новый адрес. Мы не сочли целесообразным использовать телефон или почту для проверки правильности адреса, указанного в управлении по регистрации. В Осло мы в порядке эксперимента направили письма пяти человекам с просьбой позвонить нам, объяснив цель нашего исследования, но нам никто не позвонил. Ситуация с проведением интервью была очень непростой, и мы не хотели усложнять ее, заранее предупреждая о своем визите. В результате нам пришлось в большинстве случаев приезжать по адресу и на месте узнавать, правильный ли он. Одного охранника из Лиллехаммера мы искали по трем различным адресам в долине Гюдбрансдален, пока не нашли по четвертому адресу в маленьком домике высоко в горах. К некоторым мы ездили по пять раз, пока не заставали дома. Таким трудности возникали в большинстве случаев и очень осложняли нашу работу.

Б. Как проходили интервью.

Каждый член первой группы – тех, кто находился в заключении и выразил желание с нами сотрудничать, – отвечал вначале на вопросы студента-социолога, а затем на вопросы психолога. Для контрастной группы оба эти интервью были несколько сокращены и объединены в одно. Большая часть интервью была проведена женщиной – социальным работником и мужчиной – студентом социологии.

Социологическое интервью с членами экстремальной группы занимало обычно от двух с половиной до трех с половиной часов. В среднем – три часа и девять минут. Интервью с членами контрастной группы вместе с психологической частью, занимавшей около 40–50 минут, продолжались от двух до трех часов. В среднем – два с половиной часа. Тот факт, что на социологические интервью с членами экстремальной группы уходило намного больше времени, объясняется только в незначительной степени тем, что в экстремальной группе было больше вопросов. Дело, скорее, было в том, что охранники, отбывавшие срок заключения в тюрьмах, по вполне понятным причинам располагали большим временем, а кроме того, испытывали потребность обсудить с незаинтересованными людьми целый ряд проблем, которые строго говоря, не имели отношения к нашим интервью. Однако мы им, разумеется, никогда не отказывали.

Большая часть интервью проводилась в виде связной беседы. С шестью членами экстремальной группы мы разговаривали по два или несколько раз. С двумя членами контрастной группы мы также разговаривали несколько раз.

Кроме обычных трудностей, которые нередко имеют место при проведении таких интервью, в обеих группах возникли особые трудности – как при начале интервью, так и при его завершении. У многих возникли опасения, что наше исследование на самом деле проводится полицией и что интервью представляет собой завуалированную и изощренную форму допроса. Чтобы отбросить подобные опасения, мы заверяли их в наших честных намерениях, а также проявляли интерес не только к поведению норвежцев, но и к сербам. Совершенно сознательно мы опустили целый ряд вопросов, которые могли бы представить для нас интерес – в основном, вопросов об отношениях между норвежцами, – потому что опасались, что они будут восприняты как вопросы, интересующие полицию. Мы заверяли их в том, что действуем в целях исследования, хотим понять их поведение, подчеркивали связь с методами Института Гэллапа и так далее. Членам контрастной группы мы также задали несколько вопросов личного характера от имени психолога, которые возможно поколебали их уверенность в том, что наша цель – почерпнуть информацию о положении в лагерях или о сербах. Ситуация напоминала скорее исследование каждого отдельного охранника. Что касается убийц и/или мучителей, то здесь подобная трудность не возникала, поскольку психолог опрашивал их после завершения нашей части интервью.

Еще одна трудность оказалась для нас неожиданной, хотя была весьма реальной для тех, кого мы опрашивали. У них возникли опасения насчет того, что наше исследование преследует политические цели. Они все время спрашивали, не скрывается ли за всем этим политика. Нам приходилось тратить много времени на заверения в том, что ничто из сказанного ими не дойдет до ушей «коммунистов». Подобные опасения испытывали члены обеих групп.

Интервью с членами контрастной группы не удавалось провести наедине с ними. Это происходило либо по причине их жилищных условий – отсутствие свободной комнаты, чтобы уединиться, – либо из-за членов семьи, настаивавших на своем присутствии. Мы каждый раз пытались провести интервью наедине с бывшим охранником, но уступали, если такая просьба вызывала возражения. Так, одно из интервью происходило в помещении, в котором большую часть времени находилось восемь человек, включая участников интервью. Во время другого интервью на колени к интервьюеру прыгнула кошка, и спокойствия ради ему пришлось ее там оставить. Одновременно он должен был развлекать разговорами мать бывшего охранника, которая все время пыталась заглянуть в его записи, а также играть с его умственно отсталой сестрой, чтобы та не мешала работать. Кроме того, в комнате находились невеста охранника и его брат со своей невестой. Все они проявляли интерес и комментировали происходящее. И, само собой разумеется, что в обоих описанных случаях в комнате было включено радио на полную мощность.

Мы составили следующую таблицу, чтобы продемонстрировать различные условия проведения интервью.

В этом отношении интервью с мучителями и/или убийцами проходили в лучших условиях. Что касается интервью с членами контрастной группы, то с двенадцатью из них мы вообще не были наедине, а с восемнадцатью были наедине большую часть времени или даже все время. Таким образом, даже для большинства членов контрастной группы интервью проходили в благоприятных условиях.

В общем и целом, у нас сложилось впечатление, что большинство бывших охранников из обеих групп положительно восприняли наши объяснения. В некоторых тюрьмах и лагерях у бывших охранников возникли сомнения относительно участия в наших интервью. Однако тот факт, что только четверо из 34 охранников, осужденных за жестокое обращение или убийство, отказались от интервью, свидетельствует о том, что нас не подозревали в скрытых намерениях.

Значение фактора нахождения в заключении или на свободе

Фактор нахождения бывшего охранника в заключении имеет значение по целому ряду соображений. Мы полагаем особо важным указать на то, что люди, находящиеся в заключении, контактируют друг с другом и оказывают друг на друга влияние, так что мы нередко получали похожие ответы. Однако не следует забывать следующие моменты:

1) интервью проводились в пяти различных тюрьмах и лагерях; 2) каждое интервью продолжалось несколько часов, и поэтому трудно было запомнить подробно его содержание и пересказать другим; 3) сама тема интервью не представляла интереса для остальных заключенных – кроме сербских охранников, – что не способствовало открытому ее обсуждению в бараке.

Фактор нахождения в заключении мог также вызвать ложные ответы у тех, кто собирался подавать ходатайство о помиловании и не поверил нам, что наше исследование является анонимным и никак не сможет повлиять на рассмотрение такого ходатайства.

Тем не менее, трудно понять, каким образом у охранников довольно быстро сформировалось представление о том, что можно считать «правильным» ответом – с точки зрения тюремного руководства. Может быть, социолог и психолог, проводящие интервью, способствовали появлению у них такого представления. А может быть, мы задавали им наводящие вопросы? Достаточно, однако, прочитать руководство по проведению интервью, чтобы понять, что это не так. Нам представляется, что большинство вопросов нельзя назвать наводящими, однако некоторые вопросы оказались неудачными. Например, такие, как «Думаете ли вы, что серб мог бы поступить так, как нам представляется недопустимым?» или «Как вы думаете, возникли бы у серба угрызения совести, если бы он поступил дурно и сознавал это? А швед или итальянец?» Возможно, само построение вопросов располагает к утвердительному ответу на них. В результате могла возникнуть тенденция к «ложным» ответам, отражающим более негативное представление о сербах.

С другой стороны, существует вероятность того, что у тех, кто почувствовал этот нюанс, легко могло бы возникнуть представление, приведшее к противоположному результату. Вот возможный ход их рассуждений: «Исследователи явно придерживаются идеологии, направленной против расовых и групповых предрассудков. Об этом свидетельствует один только факт, что им разрешили проводить такое исследование». «Правильным» ответом с их точки зрения было бы поэтому дать более позитивную характеристику сербам. Лично мы считаем, что возможность такой погрешности более вероятна, чем предыдущего «ложного» ответа, однако ей не следует придавать большого значения. У нас установился такой хороший контакт во время интервью с охранниками в заключении, что мы полагаем, что такое представление могло возникнуть лишь у двух-трех опрашиваемых.

Фактор нахождения на свободе связан в основном с тем, что мы не могли в течение всего интервью остаться наедине с респондентом. В 12 случаях мы вообще не были наедине с ним во время интервью, и лишь в 11 случаях нам удалось провести интервью наедине с респондентом.

Здесь не следует забывать о том, что присутствие членов семьи, возможно, побуждало респондента высказываться не так, как он сделал бы без них, поскольку он старался придерживаться тех разъяснений, которые уже ранее давал своим близким, или не хотел признаваться в чем-то в их присутствии. Мы не уверены в этом до конца, но полагаем, что это имело место в отдельных случаях. Наиболее вероятный результат – более негативное описание сербов и упор на опасность, которую они представляли.

В целом следует отметить, что фактор нахождения в заключении или на свободе не имеет решающего значения в том смысле, что мог бы объяснить возможные различия в результатах исследования. Даже если не делать предположения о том, что наводящие вопросы могли бы одинаково сильно повлиять на обе группы, мы полагаем, что держим под контролем все упомянутые возможности ошибок в отношении мнений и позиций. Мы полагаем также, что эти погрешности скорее могли бы способствовать большей схожести в ответах и результатах опроса членов обеих групп. Объяснение различий следует искать в другом месте.

Значение фактора времени

Фактор времени означает, что интервьюирование проходило соответственно осенью 1949 г. и весной 1951 г., тогда как события, лежащие в основе нашего исследования, имели место в 1942–1943 гг.

Здесь необходимо учитывать исключительное давление в направлении избирательности воспоминаний – так, некоторые вещи сознательно или несознательно подавляются в нашей памяти, а другие изменяются так, чтобы удовлетворить нашим потребностям.

В особенности это относится к мучителям и/или убийцам, находившимся в заключении, поскольку сама их ситуация может считаться крайне тревожной и напряженной. Сербы были одной из причин этой фрустрации – в первую очередь потому, что они были объектами действий респондентов, а также потому, что они после окончания войны во многих случаях давали против них показания на громких процессах. Эти показания имели решающее значение для получения ими длительных сроков лишения свободы. По этой причине вполне понятно, почему члены экстремальной группы высказались в отношении сербов в 1949 г. еще более негативно, чем в 1943 г. Это негативное представление основано как на сдвигах в памяти, так и на потребности дать выход агрессии – или даже жажде мести, – а также на осознанном желании смягчить суждение о себе – как свое собственное, так и других людей – с помощью уменьшения ценности объекта, по отношению к которому они вели себя так недостойно. С другой стороны, нет оснований полагать, что такая реакция принципиально отличается от той, что имела место в сербских лагерях, когда надо было защитить себя от отрицательной оценки тех, кто не одобрял подобное поведение, или облегчить путь к поведению, которое поощрялось другими группами. Мы еще вернемся к этому вопросу в разделе «Отношение к сербам».

Что касается членов контрастной группы, то они, сидя в тюрьме, также пережили фрустрацию, хотя к моменту интервью воспоминания об этом были уже не такими свежими. Следует также учитывать тот факт, что у членов этой группы само начало интервью вызывало еще большую фрустрацию, которая могла быть в одинаковой степени направлена как против сербов, так и против лиц, проводивших интервью. В этом отношении мы на зыбкой почве. С другой стороны, члены этой группы пережили менее драматичный судебный процесс и не столкнулись с неблагоприятными свидетельскими показаниями сербов, кроме общих письменных свидетельств о плохом обращении норвежцев с заключенными. Нередко сербы характеризовали отдельных охранников как «хороших и добрых». В целом есть основания предположить, что контрастная группа имела меньшую мотивацию, нежели экстремальная, чтобы через несколько лет после войны исказить представления о сербах в негативную сторону.

Оценка исследования в целом зависит от оценки вышеизложенных пунктов. Вот наши общие выводы:

1) Согласно самой осторожной оценке, результаты исследования отражают представления о сербах у двух групп охранников в 1949–1951 гг., находившихся соответственно в заключении и на свободе.

2) В то же время мы полагаем, что результаты ясно иллюстрируют отдельные мнения и представления, существовавшие у охранников как до, так и после их работы в лагерях. Эти точки зрения и позиции защищали их от неодобрительного отношения со стороны других и стимулировали поведение, одобряемое другими охранниками. Очень маловероятно, чтобы бывшие охранники выразили в интервью совершенно иные точки зрения и позиции, нежели те, которые они имели, работая в лагерях⁸².

3) Мы полагаем также, что результаты нашего исследования не говорят о том, что между членами группы мучителей и/или убийц и членами контрастной группы имелись четкие и ясные различия в представлениях о сербах в 1942–1943 гг. до того, как они проявили различное поведение. Мы считаем вероятным существование подобных различий в представлениях охранников до того, как они повели себя как мучители и/или убийцы и до того, как такое поведение было осуждено, но не имеем достаточно информации, чтобы быть уверенными в этом⁸³. Наше мнение в этом пункте в большей степени основано на догадках, чем это имеет место в пунктах 1-м и 2-м.