Текст книги "Теория везения"

Нина Цюрупа
Теория везения

Ноябрьское утро навевало уныние, как песни старухи Пугачевой. Черти бы взяли этого американского мецената, думал Никита Викторович Победилов, шаркая слякотными улицами. Черти бы его побрали со всеми этими грантами, поисками молодых дарований и благотворительностью. Таланты? В нашем-то городке?

Лучше бы асфальт положил. И фонари бы не помешали.

Переулок изгибался гиперболой, тьма стояла жидкая, разбавленная светом из окон хрущевок. Смердело, хлюпало, взрыкивали автомобили, из размокшего бурьяна вторили им собаки. Никита Викторович с опаской покосился в ту сторону – вдруг укусят. Были случаи, говорят, что и насмерть загрызали. Озверели совсем, что люди, что псы. А кто бы не озверел от нашей жизни?

Таланты…

Кожаный портфель дружески похлопывал по бедру. Старый, мама подарила, когда Никита Викторович выиграл городской тур математической олимпиады. Надо было ехать в Москву, в МГУ, прямая дорога к поступлению. Мама вручила портфель, пахнущий остро и празднично, и заплакала: как же ты без меня-то в большом городе? Как же я тут одна. Кому-то везет, хватает удачи покорить столицу, но от Победилова фортуна отвернулась через год после рождения, когда отец скончался. Математический факультет местного пединститута ничем не хуже. Уважаемая профессия – учитель. И к маме поближе. Где родился – там и пригодился.

Он задумался и свернул не туда – к школе. А надо было налево, к трамвайным путям, на остановку, благотворитель американский проводил олимпиаду в городском клубе. И Никиту Викторовича обязали присутствовать, судить. Вы же – заслуженный учитель, кандидат наук, высшая категория… Ну да, ну да.

Медленно серело. Начался дождь, Никита Викторович пристроил на колене портфель, вынул зонт – мама проследила, чтобы не забыл. Холодной водяной пылью, как смертным потом, заморосило лицо. Ежась и вздрагивая, Победилов семенил к остановке. Там горели фонари, сулили тепло и безопасность – врали.

Но шаг сам собой ускорился, зря, конечно – тут же одышка, тахикардия. Физкультурник как-то заметил: следить надо за здоровьем, одно тело дается на жизнь, давай, Никита Викторович, я тебе упражнения покажу. И начал скакать… Мол, хочешь так же? Да и хотел бы – не смог бы, генетика, отец до сорока не дожил, сердце слабое, нельзя мне. Кому-то везет с телосложением, кому-то – не очень. Физкультурник хмыкнул: да мне в шестнадцать врачи запретили спортом заниматься, а я не послушался. Вот, мы же с тобой, Победилов, ровесники, за пятьдесят, а я бегаю каждое утро.

Трамвай, дребезжа и тренькая, подкатил к остановке, в него тут же набились, а Победилов не успел, и двери не придержали, не подождали.

Он остался один. В одной руке – зонт, непослушный, будто в пубертате, в другой – портфель с бумагами и очками, с завернутыми в салфетку и пакет бутербродами: вареная колбаса, соленый огурчик. И термос с чаем, сладким, уютным. Налетел ветер, методистом вцепился, под пальто залез, до глубины души пробрал.

И выскочил из предрассветного глянцевого мрака автомобиль. Белый «мерс» прокатил мимо, колесами – в лужу, грязь – на ботинки Победилова. Он крутанулся, едва не упустив зонт, выгнувшийся параболой, чертыхнулся. Это же Зайцева машина, однокашника. К родителям ездил, теперь вот домой, в Москву, спешит. Повезло Зайцеву, чудесным образом повезло. Он в институте еще компьютерами увлекся, программированием. Давай, говорит, Победилов, и ты: направление перспективное, скоро только на ЭВМ все держаться и будет, брось ты свою педагогику к такой-то бабушке, посмотри на себя, ну какой из тебя Корчак? Будет не будет держаться, а учителя всегда нужны и всегда при деле, маме опора нужна, самому – стабильность. И кто мог сказать со стопроцентной вероятностью, что Зайцеву повезет? Теперь у него своя фирма. Про Никиту Викторовича и не вспоминает, везунчик.

Чудо же? Чудо. Хоть бы одно, хоть бы маленькое, чудо Победилову.

Следующий трамвай был уже заполнен, Никита Викторович с трудом втиснулся на заднюю площадку, его зажало местной фауной – вонючей и тусклой. Глаза – пустые, как суждения институтки, слюнявые рты, рты, вымазанные кровавой помадой, локти и сумки. Все нормальные люди давно уехали из города, их место заняли селяне, восемь классов образования, ПТУ, зарплату нельзя давать по понедельникам – никто не выйдет во вторник, запьют.

Кира уехала. Тогда был не то чтобы бум, мода – уезжать. Кто в Германию по программе, кто – в Израиль, кто – в Америку. Давай уедем, шептала Кира, распишемся и уедем, еврейская жена – не роскошь, а средство передвижения, ты же талант, умница, будешь заниматься наукой, а я рожу тебе детей. У нас будет много сыновей. Никиту передергивало – он уже проходил в школе практику, и о крикливых, тупых, хитрых чадушках имел самое нелестное мнение. Давай уедем, сейчас всех выпускают, в Иерусалим, представляешь, живая история, тепло круглый год, и мерзости этой нет, мы же – молодые, все впереди. А как же мама? Устроимся – вывезем маму, мне нужна будет ее помощь, нянчить внуков. Мы купим дом, свой дом, настоящий. У тебя будет кабинет… Ты с ума сошел, ска

...

конец ознакомительного фрагмента