Текст книги "Ветер вернётся"

Нина Дашевская
Ветер вернётся

© Дашевская Н., 2024

© Леонова А., обложка, 2024

© Издание на русском языке. ООО «Издательский дом «Самокат», 2024

Заброшенный аэродром

– Ты куда?

– Я к дверям, тут сеть совсем не ловит.

– Костя, тебе, кроме твоего телефона, вообще ничего не интересно?!

…Это было ужасно обидно. Потому что он ни в чём не виноват! Он только хотел посмотреть погоду на картах – когда кончится этот дождь. И ещё – что такое люнет. Потому что, когда объясняет экскурсовод, не очень понятно, Косте самому надо найти и глазами посмотреть. А тут такие стены толстенные – конечно, не ловит ничего.

Нет сети ни у двери, ни у окна. Но Костя не вернулся к родителям – пошёл за другой стол. Потому что он не виноват!

Он им ответил:

– Я вообще-то не хотел ни на какую экскурсию!

Это тоже было нечестно. Он, конечно, не очень хотел – но и не был особо против. Ладно, съездим, посмотрим. И всё равно его бы не оставили одного в номере. И ещё никто не виноват, что в автобусе так укачало не только его, но и маму.

И поэтому они ходили с зелёными лицами и ничего не соображали, никакая экскурсия была не нужна. И папа чувствовал себя виноватым, что у него-то всё в порядке! А потом был паром, и вот это могло бы быть очень интересно. Но эта жара ужасная, и запах какой-то дряни – бензина, или, скорее, солярки, или на чём там вообще ходит этот водный транспорт, такой прекрасный на фотках и такой вонючий на самом деле. Кружилась голова, и Костя еле пережил этот паром и на папино бодрое «Море! Костя, смотри!» – мог только вяло кивать.

И потом эта духота наконец разрядилась – пришли тяжёлые тучи. А потом засверкало, грянуло! И – полило. Ура! Гроза накрыла весь городок с головой, их экскурсионная группа еле успела добежать до кафе. И стало легче. Сразу – легче! Да ещё кафе оказалось не просто кафе, а старое крепостное укрепление, люнет. Кирпичная кладка, в маленьких нишах стоят свечи, воск стекает на пол сосульками, камин с настоящим огнём. Прямо старинный замок!

И ещё там собирали музей, хранились всякие вещи. Костя ещё такого не видел: «Здесь будет музей» – то есть пока ещё его нет, и нет ни билетов, ни тишины, ни пыли. Прямо на столах кафе – какие-то черепа, на стене в раме – старая шпага. В шкафу – маленькие стеклянные бутылочки, и ещё круглые очки. Костя опустил глаза и на полу, прямо рядом с их столиком, увидел контрабасовую голову. Откуда она здесь? Как странно!

Косте всё это понравилось, правда понравилось! И какао было вкусное. Волосы лезли в чашку, и Костя завязал их в хвостик на макушке, чтобы не мешали. И сразу стало не так жарко. И всё стало хорошо, то есть только-только начинало становиться лучше. И уже даже было интересно!

…И тут папа сказал «тебе только телефон и нужен».

Нет, ну что это?.. Это неправда.

Не возвращаться же теперь к ним.

Группа растеклась по всему кафе, все места были заняты. Перед поездкой мама говорила – «познакомишься с кем-нибудь», но тут все были взрослые. За ребёнка могла сойти только девушка года на три старше Кости. У неё левая половина головы выбрита, а на правой малиновые волосы и длинная чёлка. И ещё в ухе металлический череп. Конечно, именно Костика ей и не хватало для общения.

Короче, Костя отошёл от родителей, но ни к кому не прибился. Как одинокая лодка, слонялся по кафе-музею и рассматривал старые фотографии. Море, корабли, крепость. Военные. Групповой портрет… ещё… Чужие люди, но всё равно интересно. Как они тут жили? И что с ними стало? На этих фотографиях они ещё не знают, что впереди война. И позади тоже война… Как вот они жили – как на острове, между войнами?

И вдруг на фотографии Костя увидел себя. То есть фотографировали девочку в светлом платье и в шляпе, она стояла на берегу моря и смотрела прямо на зрителя. Но за её спиной в кадр попали и другие люди. И вот совсем близко шёл мальчик – обычный такой светловолосый парень лет двенадцати, он обернулся и тоже посмотрел прямо в камеру. Его лицо было размыто, но Костя вдруг почувствовал – это я. Очень странное ощущение.

Должны же быть какие-то данные, откуда эти снимки, что тут за люди… хотя вряд ли, скорее всего – просто нашли фотографии без подписи… никто никогда не узнает.

Что стало с этим мальчиком?

Костя хотел спросить у девушки за стойкой кафе, известно ли что-то… но вдруг обнаружил, что люнет опустел.

Вся группа куда-то исчезла!

Дождь кончился, и они пошли дальше, а его что – забыли?! И родители ушли вот так просто! Ну как!

Он побежал бы догонять, но куда идти?

– Скажите, а куда пошла группа?

Девушка посмотрела на него:

– Тут всего два варианта – или форт, или аэродром. В любом случае – паром в четыре, следующий в шесть. Там точно найдётесь, отсюда другого пути нет.

Так, сейчас половина третьего. Значит, тут у них полтора часа.

Кажется, про аэродром говорили… или нет? Чего же Костя и правда совсем ничего не слушал!

Позвонить? Так сети же нет!

Он выбежал на дорогу. Никого не видно… как они его оставили, ну как такое возможно!

Он побежал вперёд, но почему-то снова оказался у парома.

– Скажите, тут группа не проходила?

– Москвичи? Да, на аэродром пошли, – кивнул ему мужик в старом кителе.

Как он догадался, что Костя москвич? Неужели какой-то акцент? А может, из-за причёски? Он потрогал свой хохолок – наверное, местные так не ходят. А у них в классе это самая крутая тема.

Ладно, надо догонять своих. Дорога одна, не потеряешься.

Странно – какой аэродром вообще? Откуда тут…

Сначала вдоль улицы стояли небольшие дома, вид у них был не очень… а потом и вовсе пошли кучи битого кирпича, стёкла, строительный мусор. Я правильно иду? Свалка какая-то. Какой тут может быть аэродром?

Костя уже догадывался, что его занесло куда-то не туда, но шёл вперёд просто из упрямства. Оставили его! Сами виноваты!!

Огромное колесо лежит у дороги. Это самолётное? От шасси? Вдруг да! И дорога ведёт вперёд, а там – башня. Простая, квадратная. А за ней – пустое пространство: наверное, там море.

Конечно! Это и есть аэродром!

Костя побежал вперёд.

И точно. За башней из пёстрого кирпича – огромные бетонные фермы, перекрытия. Разрушенные ступени, дыры в стенах, в потолке… Как будто это место бомбили. А может, правда? Аэродром разрушен – кажется, об этом говорили…

Дальше за этими разрушенными ангарами – небольшая площадка, и сразу – море. Как странно… аэродром у моря.

И звуки… с крыши капало после дождя, где-то наверху подвывал ветер. И один звук как метроном, чёткий, звонкий. Будто часы идут, отмеряют время. Что это?

Костя сделал несколько фотографий на телефон. Бетон, зарастающий шиповником. Сквозь дыры в потолке – небо. Граффити, странные рисунки, концептуальные надписи.

Всё же как называется это место, что за аэродром? Достал телефон, полез в карты… экран тут же мигнул и погас.

А-а-а, надо же было хотя бы попытаться родителям позвонить!

С другой стороны… а они ему почему не звонили? Не было ни одного пропущенного!

Ну и ладно, и ладно. Надо хотя бы посмотреть, не зря же он здесь.

Костя ступил внутрь, пошёл на звук метронома. Что-то капает, но почему так громко и равномерно?

Шаги гулко отдавались под сводами.

– Эй! – крикнул он тихонько. Но его голос полетел неожиданно далеко, и стало страшно – не разбудит ли он тут кого?

Костя шёл, стараясь обходить лужи, натёкшие с дырявого потолка… а, вот в чём дело.

Сверху капли воды попадали точно в жестяную банку, а потом этот звук отражался сводами и гремел, как через динамик. И даже когда Костя видел источник звука – всё равно было жутковато и не верилось, что это простая жестянка.

Лестница без перил… подняться? Может, сверху увидит своих?

Хотя Костя уже прекрасно понимал, что никакой группы здесь нет. Здесь, кажется, вообще никого нет. И не было.

– Эй! – услышал он. И вздрогнул… как будто его же голос долетел издалека. Сколько времени прошло? Может ли звук болтаться под сводами полчаса?!

До верха он не дошёл, стало страшно. Спустился и вышел наружу, на бетонные плиты. Несколько десятков шагов – и он у моря.

Вот удивительно. Какие бы жуткие строения ни стояли на берегу – море всегда море. Тихое, тут залив. А на бетонном берегу сушатся рыбацкие сети. То есть, наверное, это не просто берег, а как раз лётное поле, расчерчено – сюда приземлялись самолёты. А это что ещё за буквы?..

Подошёл ближе. Да, краской нарисована сетка, похоже на огромную игру «Скрэбл». По ней раскиданы большие фанерные карточки-буквы.

Костя подошёл ближе и прочитал:

«Послезавтра».

Что послезавтра?.. Кто сложил из букв это слово, что это за послание, кому?

Отдельно лежали две фанерки вниз лицом. Он зачем-то перевернул их и вздрогнул: К. и Н.

Константин Найдёнов.

Он ещё раз взглянул на башню и только сейчас заметил – наверху был большой циферблат, но стрелок и цифр не было, только пустые щели.

Времени нет.

Костя отвернулся и сел на фанеру, на свою букву К. А что, если… если он провалился в другое время?.. Вот и родители дозвониться не могут. Что это ещё за «послезавтра»? Он в будущем? Сейчас вернётся, а там… Никаких домов, никакого парома… никого нет.

Пошёл опять к берегу, к зарослям облепихи. Вот неожиданно – облепиха у моря. Костя сорвал горсть, запихнул в рот – ещё не созрела, но ничего, ничего… кисло…

Он сидел у моря, давился облепихой и смотрел на большую рыбацкую лодку. У лодки не было дна, из неё росли стройные стебли иван-чая.

Потрогал рукой воду. Так хотелось в этой поездке найти в море настоящий янтарь, но не удалось. Костя перебрал камешки – совсем простые, но один всё-таки сунул в карман. На память. Если он отсюда выберется… Стоп, какое ещё «если»?!

– Смотри, как красиво!

Обернулся и выдохнул – парень и девушка с велосипедами, совершенно нормальные. Девушка тут же распустила волосы и начала позировать на фоне разрушенного аэродрома. Парень щёлкал её на телефон.

Костя сглотнул. Потом подошёл к ним и спросил:

– Вы не подскажете… время?

Голос звучал странно. Как-то совсем обыкновенно. Как будто всё вокруг только притворяется обычным и немного переигрывает.

– А? Время. Да, сейчас… семнадцать сорок.

Семнадцать сорок. А из кафе он вышел в полтретьего… это что же, три часа прошло? Не может быть!

Паром в четыре он пропустил, следующий в шесть… Паром! Надо бежать!

Не могли же они уехать в четыре, оставить его… ужас, как это могло пройти три с лишним часа?!

А если он сейчас опоздает?

Ну нет… не оставят же его здесь!

Костя мчался, уже не стараясь огибать лужи, – ноги давно промокли. И оказалось – совсем близко, вот уже и вереница машин на погрузку. Остановился, пошёл шагом, стараясь отдышаться. Одно непонятно – если тут идти всего минут пятнадцать, то где он болтался всё это время? На аэродроме он был полчаса максимум… Ну час. Сейчас должно быть четыре, а не шесть! Куда делось время?

Может, сейчас уже и день другой? Послезавтра…

А, вон и малиновая голова той девушки из группы и… Мама!! Папа!!!

Всё в порядке. Тот же день, только пара часов куда-то делась. Подумаешь. Что он сейчас им скажет? Но почему они его так бросили?!

…Удивительно, но они не сказали ничего. Совсем ничего. Прошли рядом с ним на паром, показали билеты – и всё.

Костя стоял на корме и смотрел, как отдаляется берег. Фермы аэродрома… ничего таинственного – просто разрушающийся бетон.

И тут он заметил на берегу мальчика. Этот мальчик был в такой же зелёной куртке, как Костя… и даже хохолок на макушке такой же.

Мальчик поднял руку и помахал вслед парому. Костя несмело поднял руку и ответил ему.

* * *

Почему-то они с родителями совсем не разговаривали об этом дне. Как будто его не было. Костя уже приготовил было защиту – да вы сами меня бросили! Я пошёл вас искать, телефон сел… Но никто и не думал его ругать за отсутствие. Потом стало странно: что же они, совсем за него не волновались?

И только в Москве, когда разбирали фотографии на папином ноутбуке, Костя всё же спросил об этом.

– Подожди, Костя. Какой аэродром… Когда это ты туда ходил? Ты же всё время с нами был!

– Как это с вами?! – опешил Костя. – Вы… вы со мной говорили? – Ну как такое может быть, а? Раздвоился он, что ли?

– Нет, вы с Олесей разговаривали всё время, и мы с папой подумали – отлично, что ты нашёл себе компанию, вы так хорошо общаетесь…

– С какой ещё Олесей?!

Кто бы мог подумать, что у девушки с малиновой чёлкой и черепом в ухе такое нежное имя.

Папа листал фотографии. Живописные руины форта, море, птица… Длинный пирс, и вот правда – Олеся, а рядом с ней стоит… Костик. Зелёная куртка, хохолок на макушке… Смотрит в сторону, но всё равно видно – это он. Как это?!

Костя достал свой телефон, но фотографии аэродрома не сохранились. Никаких доказательств… кроме того, что он видел это место, может описать его в подробностях! Хотя… хотя эти подробности можно и в интернете посмотреть.

Может быть, он просто заснул и ему всё приснилось? А про аэродром насмотрелся в интернете…

Да нет. Ерунда это всё – они были вместе в кафе, потом он разглядывал на стенах старые фотографии. А потом все исчезли, и он пошёл их догонять… где он тогда заснул? И почему совсем не помнит, как ходил с родителями, разговаривал с Олесей?

Как будто реальность раздвоилась. И папе с мамой досталась удобная её версия – мальчик с ними, всё в порядке. А Костик в это время… Ой.

А эта реальность потом воссоединилась сама с собой? Как река, которую остров делит на два рукава, а потом она течёт себе дальше целая.

Или нет? Или тот, другой, отслоившийся Костик так и остался там навсегда?..

…Есть нормальное, логическое объяснение – там живёт мальчик, похожий на Костю. И он пристроился к группе именно на выходе из кафе. Может, они знакомы с Олесей. Или познакомились прямо там.

Но родители! Они за три часа не увидели, что это другой мальчик?!

Правда, он действительно очень похож, куртка из того же магазина, и хвостик этот на макушке…

Да, значит, тот мальчик потом махал Олесе, а не Косте.

Надо бы найти её и спросить. Но как? Кроме имени, мама о ней ничего не знает.

– Костик, вытащи всё из карманов, я стирку ставлю!

Костя сунул руку и достал из джинсов фантик, ржавую гайку, билет на паром и камень.

Стоп. Он хорошо помнит, что положил тогда в карман обычный камень, коричневый.

А этот какой-то удивительно лёгкий и…

Костя повертел его в руке, поднял повыше, посмотрел на солнце.

Просвечивает.

Да, всё можно объяснить логически. Придумать разгадку и мальчику-двойнику, и вылетевшим из жизни двум часам времени – задумался, бывает.

Но кто и когда положил в его карман этот корявый тёмно-матовый кусочек янтаря?..

Молчание

Гермомешок был странной формы; и Архип подумал – неужели гитара? Всё-таки да, всё-таки взяли! Хотя Ульяна говорила – берите, если она вам совсем больше не нужна. Промокнет, испортится… А если лодка перевернётся? Не перевернётся, ответил Терехов. Но гитара у него была хорошая, и он вроде бы решил не брать, пожалел инструмент.

А тут, когда стали грузиться в байдарки, Архип увидел – точно, гитара!

Обрадовался. Хотя, если честно, Архипу казалось, что вся эта романтика – петь песни у костра – осталась в прошлом, в юности его дедушки, когда лохматые очкарики-программисты пели там «Лыжи у печки стоят» и всё такое. Сейчас у людей в ушах совсем другая музыка, а Архип вообще предпочитает слушать подкасты. И петь он не умеет; но всё равно гитара – хорошо (интересно почему?).

Сам не мог понять: потом, когда уже вышли на воду, он всё оглядывался – как там она, надёжно ли привязали…

Гитара, как выяснилось, конечно, не тереховская, а какого-то незнакомого мужика. В походе слились две группы: свои – из класса – и незнакомая взрослая компания. Своих было нечётное число, и непарным оказался как раз Архип – его посадили в лодку с чужим Сергеем, бородатым немногословным мужиком лет сорока. Познакомились, Сергей забавно поднял бровь на «Архипа», пришлось пожать плечами – ну да, такие люди родители, ничего не поделаешь. Хотя сейчас своё имя ему уже начинало нравиться, Архип – это он, один такой на всю школу, а может, и на весь город.

Сергей двигался лениво, не спеша – однако их лодка довольно бодро вырвалась вперёд, пока, например, Терехова с Эриком носило то вправо, то влево.

Правда, когда Сергей бросил грести, Архип понял, что его собственные усилия почти ничего не стоят: они практически стояли на месте. «Не тяни на себя весло, а толкай», – лаконично объяснил Сергей. Архип попробовал – стало лучше. И очень хотелось испытать свои силы – парни вон справляются сами, хоть и приходится их ждать, а он тут, значит, за широкой спиной… То есть не за спиной, а впереди, конечно, – Сергей, как капитан, сидел сзади, управлял лодкой. Ладно… может, потом ещё поменяемся с другими, посмотрим.

В первый же вечер у костра Архип всё ждал: а гитара? И сам себе удивлялся – зачем, зачем тебе? Играть не умеешь, не поёшь, из музыкалки сбежал через месяц. Чего вдруг?

Наконец дождался: принесли, расчехлили, запели… ужас.

Реально вот эти «Лыжи у печки стоят», Архип не поверил своим ушам. При этом – ни слуха, ни голоса у хозяина гитары не было. Зато пел «с душой». Сергей подпевал, и другие вот эти взрослые мужики, и даже кто-то из наших – кажется, Тимур. И даже девочки. Ну нет.

Архип отошёл к реке, смотреть закат, но пение долетало и туда. Вернулся, налил непонятного чаю из котла (с комарами, с каким-то мусором – хорошо, темно и не видно, чего там они пьют).

Добавил сгущёнки – стало вкусно. Дома не понимал сгущёнку, а тут оценил. Тема! Придаёт смысл кипятку с непонятной заваркой. Ещё бы Терехов забрал гитару у этих странных взрослых людей, показал, как он здорово умеет, – и было бы вообще отлично. Но Терехов сидел рядом, методично макал хлеб в консервную банку из-под тушёнки (Архип бы никогда не смог такое есть) и за чавканьем деликатно скрывал свои музыкальные способности.

Почему, почему Архип сам не научился играть? Кажется, это совсем просто: ставишь пальцы вот так и так, перебираешь струны. Гитара отзывается, звук летит над рекой – и то, что внутри, вырывается наконец наружу.

В палатке долго не мог устроиться, попался какой-то бугор под боком. И Терехов, как выяснилось, ужасно пинается. Что за человек – не может спать спокойно!

Архип лежал без сна и думал: завтра попрошу, чтобы показали аккорды. Потому что – я смогу! Вот точно… не хуже смогу, чем этот сегодня… Как его звали – Фёдор? Наберусь наглости и попрошу гитару.

Может, прямо утром?

* * *

Но утром было некогда: каша, кофе со сгущёнкой – и сразу собирать вещи, палатку, грузить в лодку, прыгать в неё и грести, грести… и – пороги. Настоящие пороги, наконец-то! Подходишь к нему, сначала ждёшь, держишь дистанцию с предыдущей лодкой… и – пошёл! Пошёл, и отступить нельзя – только подруливать, чтобы не на камень, и – несёт, камень справа! – пролетели, дальше, дальше, и – ух! Прямо в водяной вал, окатывает с головой – брызги летят в нос, в рот, в глаза, – проморгался, отфыркался и греби! Не тормози, левой давай, левой! Ещё!

Уф, проскочили! Проскочили… всё. Спокойная вода, гладкая, как зеркало. Ура.

Прошли.

– Первый твой порог? – спросил Сергей.

– Ага.

– Поздравляю. – И Архип спиной понял, что Сергей улыбается.

В общем, это были первые слова, сказанные Сергеем не по делу, просто так. И Архип сразу почувствовал к нему симпатию – всё же повезло ему, нормальный мужик, и прошли они всё как надо, порядок; и другие проходят – вот лодка Фёдора (та, с гитарой); вот проскочили Эрик с Тереховым, и девочки, и…

– Ки-иль!

Как киль… кто? Уже?!

Архипу казалось, что на самом деле никто не перевернётся, – они же прошли так легко, и другие смогут… однако вот – лодка вверх дном, рядом в воде две каски… Тимыч! И тут же Фёдор берёт его на буксир; рядом другие подхватывают перевёрнутую лодку, тащат её к берегу – туда же выгребает вторая потерпевшая, Ульяна. Ничего, не страшно, как оказалось, – просто искупались. Сергей тоже решительно подгрёб к берегу – помогать; теперь нужно вылить воду из лодки, загрузиться и ехать дальше. Ничего, ничего; вымокли – высохнут! Тимур с Ульяной смеются – нормально всё. Но стало немного не по себе – то есть риск перевернуться не гипотетический, это бывает на самом деле?

И потом – этот гитарист Фёдор. Оказалось, у человека может совсем не быть ни слуха, ни голоса. Но есть моменты, когда это абсолютно не важно, – он же первый пошёл помогать, пока все остальные соображали и крутились на месте…

– В такой ситуации главное – весло держи, – объяснил Сергей, – весло терять нельзя.

Да, понятно. Архип чуть поёжился – то есть Сергей допускает, что даже с его опытом они тоже могут перевернуться?..

– Вода непредсказуема, – коротко бросил Сергей.

Ну да.

* * *

Зато вечером наконец случилось то, чего Архип ждал всё это время. И, как ни странно, это был не Терехов – а маленький головастый Эрик; никто раньше и не знал, что он умеет на гитаре.

Старшие со своей компанией увлеклись разговорами, и Эрик тихо спросил – а гитару можно?

И он ещё только стал её настраивать – безо всякого тюнера, сам, – а уже было понятно: играет.

Не поёт. Именно играет – удивительную испанскую музыку; а потом ещё старинное, и ещё что-то современное, необычное… Архип слушал, слушал и плыл – за каждым отзвуком; никогда такого не было. Это даже не то что красиво – это за пределами таких понятий, как красота, это как воздух… дышишь и не думаешь – какой красивый воздух.

Эрик пришёл в их класс в середине года, о нём никто ничего толком не знал – сам смешной, большая голова на хрупком теле – и непропорционально большие кисти рук. Теперь понятно зачем. Только играй ещё, играй…

– Эй, мне оставьте! – прервался вдруг Эрик, увидев, что Терехов заливает в свой огромный рот остатки сгущёнки.

Ну вот… всё и закончилось.

Всё, да не всё – гитару взял Терехов, запел – и тут, конечно, всем стало ясно, кто тут король. Терехов пел и старые песни – Цоя, Гребенщикова, – и ещё на английском, и почему-то на шведском… но мужики попросили опять Цоя, стали подпевать – тоже знают; вот, есть всё-таки что-то общее с ними. Хвалили Терехова, уступили ему лучшее место у костра.

А Архип…

Архип не мог понять, почему он не может запеть. Голос вроде бы есть, слух тоже… даже слова знает. Почему? Будто кто держит за горло деревянными пальцами… внутри голос рвётся, мечется – но выхода для него нет, перекрыто. Что это, почему?!

– А ты чего не поёшь? – спросила Ульяна.

– Да я не знаю… просто не пою, голоса нет.

Хорошо, темно – и не видно, что лицо покрывается дурацкими пятнами – от смущения Архип всегда становится похож на карпа кои.

* * *

«Хочу как Эрик», – думал Архип, опуская вёсла в воду. Левым, правым, ритм… Да, вот такой ритм в этой музыке, которая звучит у него внутри, но не имеет выхода, – как будто Архипу надо жить среди людей, чьего языка он не знает. И не сказать, не выразить… Молчание.

Архип охрип. Дурацкая шутка, преследующая с детского сада.

– Право, право! – прикрикнул Сергей сзади; точно, увлёкся. Надо внимательней – и Архип стал напряжённо смотреть прямо по курсу, чтобы вовремя заметить камень или топляк – затонувшее бревно.

Музыка внутри, музыка… нужен какой-то выход, обязательно какой-то выход… иначе разорвёт.

– Федь, сколько до порога? – крикнул Сергей в сторону соседней лодки.

– Четыреста метров, – отозвался Фёдор, обладатель не только гитары, но и навигатора. Всего четыреста! Да его уже слышно!

Слышно; а за поворотом уже и видно – вот он! Вроде бы не такой страшный, как первый, и сейчас Архип уже знает, что будет.

Он чувствовал снова – радостное волнение, сейчас, сейчас! И вот – они заходят в порог, вода кипит, левой…

– Камень справа! – крикнул он, но поздно… поздно.

За секунду до столкновения Архип заметил камень-обливняк под самой поверхностью воды, крикнул, когда сделать уже было ничего нельзя, – Сергей в последний момент попытался отвернуть, но – да, это правда со мной происходит, на самом деле? Нет! Нееет… да!!

Лодка заваливалась на борт, вода напирала, и Архип изо всех сил пытался толкнуться веслом, наклонить корпус в другую сторону, но уже было ясно, что не поможет, – они переворачивались.

И тут всё стало удивительно медленно. Под водой оказалось интересно; совсем не холодно и не страшно. Чего делать? А! Конечно, надо отстегнуться – Архип дёрнул петлю байдарочной юбки, которая держала его в лодке. Что ещё? А, весло же!

Где оно?

Архип вынырнул, выплюнул воду – увидел голову Сергея в синей каске, рядом с перевёрнутой лодкой; держится с той стороны, я с этой. Вот и весло, успел схватить… что делать?

Теперь уже ничего; перевёрнутую лодку несло по течению, Архип с Сергеем висели на ней, и их тащило через порог. Можно было даже поговорить – но не о чем, тут всё ясно: мы в пороге, нас тащит; береги ноги! Архип вспомнил – на инструктаже учили ноги выставлять вперёд, и его тогда ещё особенно насмешило это «вперёд ногами», но сейчас стало ясно зачем – чтобы не поломало о камни, нужно держаться как можно ближе к самой поверхности воды.

…Мог ли он сделать что-то, чтобы этого не случилось? Пока непонятно. Несёт к берегу! К берегу, сейчас…

– Не, – коротко сказал Сергей, будто отвечая ему, – и точно, струя вроде бы уже прибила их к самому краю, но в последний момент опять швырнула в поток.

Какой длинный порог… а это что, моя кружка плавает… точно, Архип успел поймать её, сунул внутрь лодки… удивительно – тебя тащит, но время есть – и забрать кружку, и осмотреться. Ты ничего не можешь сделать, только висеть на этой лодке, беречь ноги и ждать, пока всё это закончится.

* * *

…Потом было всё просто: помогли, вытащили на берег, вылили воду из лодки, дали хлебнуть из термоса (Архип даже не успел понять, что там было, – главное, согрелся). И опять – вперёд, гребём, всё в порядке. Не так-то и страшно. Вот, боялся – а оказалось, перевёрнутая лодка прекрасно держится на воде, и потом не так сложно её вернуть в нормальное положение и продолжить путь.

Архип методично работал вёслами и думал: такая широкая вода, такие тихие берега, такое огромное небо. И никак не подумаешь, что совсем рядом бушует порог.

И что всё это есть одновременно – и тихая гладь воды, и та бурлящая пена, сквозь которую их несло вместе с лодкой.

* * *

А вечером Архипу всё же удалось взять в руки гитару. Эрик показал аккорды – не три, а четыре. Называл их не как Терехов – «А эм», а научно: тоника, шестая, субдоминанта, доминанта.

– Это знаменитый ход, ещё со времён Баха, – объяснил Эрик, – и сейчас половина всей попсы на нём строится…

Архип запомнил быстро; пальцы не очень гнулись, но в целом – ничего сложного. Правда, ему казалось, что это будет какое-то счастье… звук! Наконец-то свой звук!

Но это было не то, как будто… как будто ты хотел тонкое перо, а тебе выдали дешёвые фломастеры.

Эрик уже потянулся забрать гитару, показать что-то ещё, но тут Архип ошибся и взял какой-то странный аккорд. Или… или это не ошибка, а наоборот?

– Красиво, – оживился Эрик, – даже не пойму, что это; а помедленнее повтори ещё раз? Кажется, какой-то бемоль…

Гитару вскоре пришлось вернуть хозяину; Архип же отошёл к реке. В ушах звучал этот неправильный аккорд – его, его собственный. Кажется, от этого можно было бы пойти дальше; и музыка в голове крутилась на месте, повторялась снова и снова – как застрявшая строчка в стихотворении.

Нет голоса, чтобы петь; нет умения, чтобы сыграть. Но музыка – есть, бьётся внутри, как мотылёк, не может найти выход.

* * *

Вечером после ужина лежал в палатке, не хотел к костру, ставил пальцы левой на запястье правой руки, пытался запомнить «свой» аккорд. Потом всё же выполз – потащило к людям. И Терехов опять начал играть что-то хорошее, и хотелось ему подпеть, быть не снаружи, а внутри музыки – чтобы язык, нёбо, губы, зубы работали как надо; и чтобы звук шёл из живота через горло, а потом через все эти препятствия-пороги вырывался наружу чистым голосом.

Почему всегда так? Нужно сказать – и молчишь. Что это за дурацкое горло, которое не выпускает из себя звуки, музыку, слова?.. Кажется – одно небольшое усилие, и ты сможешь говорить, и звук польётся – легко, свободно… но пока нет, пока преодолеть сопротивление невозможно.

И ты мычишь про себя, мычишь, гудишь, держишь в себе этот клубок из звуков, слов, переплетённых так крепко, что никак не вытащить…

* * *

…Рвануло на следующий день, когда не ждали. Архип все дни до этого боялся, думал – ну как, вот мы все такие разные, будут вечерние разговоры – неужели не зайдёт речь? И начнётся, и понятно же – мы с этими взрослыми мужиками абсолютно разные люди, из разных миров. По шуткам, по мелким оговоркам, по случайному слову уже было ясно: чужие, чужие совсем. И переругаемся, и как потом нам с ними проходить дальше весь маршрут?

Но всё было благополучно: вокруг такая тишина, и вода, и лес, и эти вечные камни. И кажется, что всё осталось в шумном городе, а тут, без интернета, без телефонов, телеграм-каналов – просто быт: греби, ставь палатку, разводи костёр, готовь ужин. Такая понятная жизнь, наполненная красотой, водой, воздухом.

Был самый спокойный день из всех, шли с опережением графика, причалили к небольшому острову на обед. Привязали лодки, особо не разгружались – только миски-ложки достать; Архип вызвался чистить картошку. Сначала хотел бросать кожуру прямо в реку; потом пожалел – вода такая чистая! Лучше в отдельную миску, а потом в костёр. А когда он с этими мисками поднялся от реки – там уже вспыхнуло, и красный Сергей орал на Терехова:

– Да что ты вообще можешь в этом понимать!

И вдруг так отчётливо стало понятно, что они – чужие и между теми – компанией взрослых мужиков – и ними, ещё только школьниками, не может быть ничего общего; а ведь Архипу ещё грести и грести вместе с этим Сергеем…

Архип бросил миски на застеленный плёнкой стол, схватил Терехова за плечо:

– Костя, пойдём скорее – дело есть.

Терехов кивнул Эрику – и они втроём пошли к берегу, дальше, дальше.

– Чего за дело? – хмуро спросил его Терехов, когда отсветы от костра скрылись за кустами.

– Да просто, – пожал плечами Архип, – не хватало ещё этих разговоров. Тебе хорошо, ты с Эриком – а мне с ним потом ещё в одной лодке…

– Вот ты всё время так, – сказал Терехов, – молчишь. А с ними надо говорить, понимаешь? Иначе – как они поймут?

– Да ничего они не поймут! – сорвался вдруг Архип. – У них уже картина мира сложилась в голове, там ничего не изменишь. Забетонировано!

– Костя даже ничего такого и не сказал, – вставил Эрик, – а этот сорвался. Понятно – им сложно менять свои представления, мыслить логически. Но архаика всегда уступает место модерну, время силы уходит…

Удивительно, что Эрик умеет находить слова, структурирует, что-то объясняет, – а Архип умеет только махать руками и краснеть.