Текст книги "Круги ада"

Круг пятый

Семейная жизнь её была очень неожиданной и страшной. Правда, начиналась она очень красиво. Первые месяцы они валялись в кровати, вылезая только для того, чтобы поесть. Готовить ни она, ни Лёня не умели и жили на шампанском, государственных пельменях, бутербродах и шоколаде, украшенных охапками цветов по всем углам, жаркими ночами и поцелуями по утрам. Дедушка их не беспокоил и не разыскивал, как будто они его больше не интересовали. Эта красивая жизнь тянулась ровно столько, сколько сбережений у Насти на неё хватило. Всё что она накопила за время богатой и сытой жизни, получая у дедушки за французские шалости, они как-то очень быстро проели и пропили. Уже к началу первой же в их жизни зимы оказалось, что деньги закончились и надо их каким-то образом зарабатывать.

Лёня стал искать работу. Работу он искал не очень долго и уже к Новому году работал в личных водителях у толстомордого чиновника. Не успели они дожить до первой получки, как чиновник без всякого объяснения уволил Лёню буквально за один день. На следующую работу он устраивался уже два месяца и опять проработал только месяц. Анастасия злилась на него за плохую исполнительность, уговаривала и заставляла быть услужливым и покладистым. Но ничего не помогало. С отсутствием работы и денег у них наступила очень голодная жизнь, украшенная упрёками и руганью. Лёня стал пропадать днями из дома, мотивирую свои отсутствия поисками работы, приходил опять и опять без копейки денег, но почти регулярно под градусом, а Настя от безысходности почти не убирала в доме и днями валялась на кровати обиженная жизнью.

Однажды он пришёл очень сильно пьяный и особенно злой. Он принёс бутылку водки, которую они выпили вдвоём, после чего первый раз в их маленькой жизни они разругались вдребезги, и Лёня очень сильно избил Настю. Зацепкой оказалась грязь, в которой они жили. Сначала он бил её кулаком, потом бросил на пол и стал пинать ногами в ботинках и кричать:

– Ты, ленивая сучка! Ты ничего не умеешь, только ноги растопыревать! Ты даже убирать и готовить не умеешь! Ты хотя бы сральник почистила! В доме вонь, войти нельзя! Я мучаюсь, пытаясь найти работу, а ты только в кровати валяешься! Довалялась! Поздравляю! Всё кончено! Ты испортила, таки, мою молодую жизнь! Если бы ты не подсунула под меня своё красивое и похотливое тело, я бы нашёл нормальную бабу и зажил бы с ней нормальной человеческой жизнью! А теперь ты всё испоганила окончательно, потому что Морис поставил на мне «табу» и меня никуда на работу больше не возьмут. Никогда! Такая у него месть за всю эту катавасию…

Настя жалась в угол, сидела на полу и тряслась от страха всем телом. Её никогда ещё не били так жестоко и унизительно. Она плохо понимала, при чём тут дедушка, но ей было очень больно и обидно. Она действительно интуитивно чувствовала, что во всём виновата одна.

Потом сцены ужаса стали повторяться почти регулярно, с завидным постоянством она слушала про себя все обвинения, какие только могли появиться в Лёниной голове. Она бы с удовольствием ушла, куда глаза глядят, но у неё за душой не было ни копейки денег, а к дедушке возвращаться она боялась. Так медленно, но верно стала надвигаться весна. Весной произошло очень выдающееся событие. Их старый дом, почти в центре Москвы, на Колхозной площади, решили сломать. Им давали отдельную однокомнатную квартиру. Квартиру им давали за городом, в новостроящемся городке Одинцово. Почему Лёня согласился на такую квартиру, она не знала, да у неё никто и не спрашивал, потому что эту комнату он получал самостоятельно, ещё до её появления в его жизни. Правда, теперь получали жильё они уже на троих, потому что ещё после их официальной свадьбы Лёня прописал её, а потом и ребёнка в свою комнату, как жену и дочь.

После переезда всё покатилось кубарем. В старой квартире были соседи, Лёня старался сдерживаться и громко не кричать, теперь же наступил полный рай для него. Он распоясался окончательно. Он бил её каждый вечер, часто головой об пол или стену, потом страшно и противно насиловал так, как считал нужным, таская за волосы по полу и приговаривая при этом:

– Ну, чтооооо, сучка! Нравится? Как я тебя удовлетворяю? Так? А? Так? Таких сучек, как ты, надо драть только вот так грязно и много. – приговаривал, а сам бил и по лицу, и по голове, и по всему телу кулаками и очень больно.

Под утро она часто теряла сознание и всегда плакала, а он опять и опять приставал всё с тем же дурацким вопросом:

– Ну, что? А сегодня я тебя удовлетворил или нет? Твоё голодное тело не сможет даже рота солдат удовлетворить! Блядища!

От того периода у неё сохранился нервный тик на лице, который проявлялся только тогда, когда она начинала нервничать. Тогда она начинала заикаться и чуть дёргала всем лицом. Уже позже это стало перетекать в приступ. Приступ проходил очень бурно, она теряла сознание и билась головой об пол с пеной у рта. Приступы свои она помнила плохо и знала только по рассказам, но последствий боялась всегда. Последствиями были трёхдневные страшные, до рвоты, головные боли.

Однажды в самом конце весны он привёл в дом двоих мужиков с закуской и водкой. Они выпили очень много и Настю напоили тоже. Напоили очень сильно, до состояния головокружения. Тогда она первый раз в жизни была такая пьяная. Такая пьяная, что плохо понимала, что происходило вокруг. А всё что происходило вокруг и происходило с ней, было похоже на кошмарный сон. Они занимались сексом все вместе, вчетвером, или втроём, или все по очереди, почти трое суток. Они раздели её донага, хвалили её молодое и ядрёное тело, заставляли одевать прозрачное дедушкино бельё, часть которого Настя прихватила с собой, показывать стриптиз, цапали за грудь и ноги, гладили по заднице, периодически мазали её тело мёдом во всех местах, все трое облизывали, дико хохоча, в то время, как один из них был в ней, а Лёня опять приговаривал:

– Наконец-то тебя мужик до сыта удовлетворит, если не я сам, то уж втроём-то мы удовлетворим! Постараемся! Да? Мужики? Удолбаем тёлку?

– Конечно, удолбаем! Постараемся! Хоть все сразу, а хоть и по очереди! – пьяно ржали в ответ мужики прямо ей в лицо, противно разевая рты, и похотливо высовывая языки.

Сказать, что ей было противно, она не могла. Ей даже понравилось демонстрировать своё тело, слушать комплементы, позволять сразу трём мужчинам трогать её интимные уголки и доставлять плотское удовольствие, во всяком случае, её тело было действительно удовлетворено, но ей было очень обидно за Лёню, к которому привыкла и относилась хорошо, почти как к настоящему мужу. Она не ожидала тогда от него такого предательства. Но внутри её самой особенного дискомфорта не было, хотя трое мужчин сразу были у неё тогда впервые. Может быть, это было от того, что с самых своих двенадцати лет она знала, что такое мужчины и относилась к сексу, как к еде или к туалету. Она думала, что это и должно быть, потому что её телу было очень приятно и не противно. К концу третьего дня ей даже понравилось, и она сама стала принимать деятельное участие в общей свалке вокруг своего тела, разбудив фантазию и стараясь подзадорить их всех…, но мужчины должны были уже уходить.

Их имён она, конечно же, не помнила, но ту самую первую сумму, которую они заработали через её тело, она запомнила навсегда. По тем временам это было много. Это была зарплата человека за целый месяц работы. Ей заплатили двести рублей.

С этого момента Лёня перестал искать работу и бить её. Он опять стал любить её тело, нежно гладить перед сном, и приговаривать по утрам:

– Рабочий инструмент трогать руками нельзя, а тем более ногами, его можно трогать только членом.

Они опять стали жить сытно и в достатке. В холодильнике всегда было полно еды и питья. Тогда же в её жизни появились первые пробы курения наркотиков. Лёня стал приносить домой травку и вечерами они «забиваликосячка».

Он днями занимался поисками клиентов, приводил почти ежедневно одного, двух, или трёх мужчин. Они замелькали перед её глазами длинной бесконечной вереницей почти на три года.

Это случилось уже тогда, когда ей исполнилось восемнадцать лет и надвигалось девятнадцатилетие. Однажды Лёня пропал. Его не было дома почти пять дней, а потом приходила милиция, и её возили на опознание трупа. Лёню нашли на пустыре с пробитой головой и даже без документов. Она хоронила его без единой слезинки. Просто совершила процесс захоронения и всё. Никто не пришёл на панихиду, кроме голодных соседских старушек, которые всегда знают, где кого хоронят. Родителей на похоронах не было. Настя не знала где искать его родителей и есть ли они вообще? Она не знала, потому что никогда ничего о них не слышала, а друзьями он так и не обзавёлся за свою короткую жизнь.

Так она осталась одна.

Жить за городом было очень неудобно. Она занялась обменом на большую площадь с доплатой. На обмен ушёл почти год. Он съел все сбережения от её постоянной, ежедневной, грязной работы. Всё что осталось после похорон. Переехала она на проспект Мира в небольшую двухкомнатную отдельную квартиру и опять занялась привычным для себя делом, предварительно объехав все известные ей злачные места в поисках своего места среди таких же, как она, желающих продать своё тело. За эти последующие годы она насмотрелась всякого. Даже что такое «субботник» было ей очень хорошо знакомо. Правда, после пары приступов в гостях у бандитов, они старались её на субботники не брать, боялись связываться с «дефективной». В этом ей хотя бы частично везло, в отличие от остальных «товарок».

Чуть позже, уже в двадцать один год, жизнь свела её с одной из таких же жриц любви, как и она сама. Звали её Тамара. Она была чем-то похожа на Настю, такая же миниатюрная и чёрненькая, только её пышные волосы, ярко и броско разбросанные по плечам, завивались сами в густые локоны. Они как-то быстро сдружились и стали вместе заниматься древнейшей своей профессией, подстраховывая друг друга от плохих клиентов, способных на любые действия с бессловесными, ничем не защищёнными женщинами, самого низшего социального слоя, которыми они и являлись на самом деле.

Тамара была из древнего грузинского рода, многие десятилетия занимающегося колдовством, заговорами, приговорами и ещё всякой потусторонней ерундой, с точки зрения Насти. Но Тамара стала учить её некоторым древним заговорам и присухам на мужчин и Настя вдруг поняла, что эта схема тоже работает и достаточно действенно. Тогда она и увлеклась потусторонней мистикой и стала добывать литературу для дальнейшего изучения и использования, потому что пару древних заговоров показали ей страшную возможность древней мудрости.

Был у неё один почти постоянный клиент, который особенно часто старался получить за деньги именно её, как бы она не отнекивалась, и не пряталась. Он привозил её к себе в квартиру и издевался всю ночь жутко и неприятно, как-то по-кладбищенски. Обращался с ней, как с покойником. Он надевал на неё чёрный монашеский балахон с разрезами до талии снизу по всем четырём сторонам. Впереди балахон украшал глубокий вырез под грудь, так, чтобы вся грудь была у него на виду, выступая из черноты материала белыми холмами. Он напивался водки и накуривался травки, заставляя и Настю покурить с собой для «кайфа», после чего гонял её плёткой, легонько хлестая по мелькающим из чёрного плаща местам, по всей квартире, заваливая прямо на пол там, где настигал. Позы его устраивали только самые экзотические. Именно для этих поз он и придумал такое одеяние, удобное во всех его фантазиях. Под конец он загонял её в настоящий гроб, который стоял в одной из комнат на подставке из трёх табуретов. Там он заставлял её отдаваться, стараясь кусать и в грудь, и в шею, изображая из себя вампира. При этом он надевал на свои зубы протез с двумя выступающими резцами и иногда кусался очень ощутимо, оставляя на шее и груди красочные синяки. Продолжалось это почти полгода. Он очень хорошо платил, и Настя терпела. Но, в конце концов, Насте надоела эта кровавая история. Как-то она пожаловалась об этом Тамаре.

Тамара устроила для неё ночной, показательный, чёрный ритуал с волосами клиента и бабушкиными заговорами. После той ночи, пробравшей даже Настю до самых косточек своей жутью, она не видела больше своего истязателя. Уже значительно позже она узнала, что буквально на следующий день после их ночных заклинаний клиента сбила насмерть машина. От этой новости у неё самой волосы на голове от страха зашевелились, она поверила в необыкновенные возможности заговоров и уже всерьёз увлеклась древней магией. Настя приобрела массу литературы, училась заговорам у Тамары, и даже окончила курсы магии, у известного экстрасенса Раисы Рык. В конце концов, и она стала применять заговоры в жизнь. Особенно хорошо получались у неё заговоры в состоянии транса после косячка. Вот тогда она сама стала верить в свою необычайность и способность защиты своего несчастного женского естества.

Дальнейшие годы состояли из бесконечных мужских лиц, стоящих длинной чередой к её сладкому и такому вечно голодному телу, много выпитого спиртного и выкуренных косяков, к которым она потихоньку пристрастилась окончательно, никому об этом не распространяясь. Она поняла, что должна официально работать хоть бы на какой-нибудь работе. Настя стала работать в удобной, для своей основной и любимой профессии, сфере обслуживания. Начинала она в захудалой гостинице «Турист» на ВДНХ обыкновенной уборщицей, но постепенно передвигалась ближе к центру и поднималась в должности, пока не «доросла» до дежурной.

У неё оказался врождённый вкус к вещам, поэтому она стала одеваться модно и стильно, стараясь покупать вещи дорогие, но качественные. Работе помогало и то, что в своё время в интернате её учили языкам. Ей было проще общаться с иностранцами на том, бытовом уровне, которым она хоть и плохо, но владела. Постепенно её словесный запас пополнялся от постоянного общения. Её очень удивила эта способность к языкам, молниеносность запоминания слов, которых раньше за собой не замечала. Теперь, ей было очень жаль, что в интернате не смогли заставить и развить, оказавшуюся тоже врождённой, жажду знаний, потому что она пристрастилась и к книгам. Она понимала, что современная девушка должна быть всесторонне образованной. Да и дедушка что-то заложил, как в манере поведения в обычной жизни, так и утончённость, и вкус в сексе.

Так постепенно стал складываться свой стиль и свое отношение к собственному телу, как орудию добывания денежных средств. Она завела себе постоянного гинеколога и стала ходить по модным салонам. Она следила за своими манерами, своим здоровьем, за кожей своего лица, за правильным макияжем и добротной обувью.

Три года тому назад её разыскала мать. Оказалось, что дедушка умер, оставив Юле всё своё состояние. Теперь нужно было забирать и Юлю, и всё из квартиры, освобождать государственное жильё. Вещей в квартире было много, но мать тут же положила на всё свой глаз, распределяя вещи, что на продажу, а что себе. Настя поняла, что в планы матери она никак не входила. Мать как будто бы забыла о её существовании. Она бы и не вспомнила о Насте, если бы не ребёнок, на самом деле никому не нужный, но общий. Делёж имущества был безобразным. Мать ругалась с ней из-за каждой вещи, включая всякую мелочь. В конце концов, ей досталось совсем мало, кое-что из мебели, совершенно не нужные матери книги, которые она отдала с удовольствием, немного денег и драгоценностей, её собственные носильные вещи, которые дед старательно сберёг и два портрета. Очень пожилой матроны, и её любимого мужчины с кружевным женским воротником. За этот портрет она торговалась с матерью почти два месяца! Результатом торга оказалась её полная свобода и дочь, переселившаяся к Клавдии Пантелеевне. На полученные от дедушки, и от продажи мебели и картин деньги, мать купила себе двухкомнатную кооперативную квартиру в городе Королёве, в большом новом доме. В Москве с квартирами тогда были большие проблемы. А Настя получила хорошую библиотеку и своего старого друга, к которому когда-то бегала босиком в коридор поплакаться на свои детские, взрослые обиды. Вот кому она была безумно рада. Долго носила портрет по квартире, пока не нашла места, откуда он был виден с любой точки окружающего пространства. Теперь они жила в квартире вдвоём. Она и её любимый принц из детских мечтаний.

Вот так и получилось, что к своим двадцати четырём годам на свет белый была произведена путём долгих мытарств и унижений, опытная, красивая, холёная женщина с собственным самомнением, звериным темпераментом и железной хваткой одинокой волчицы в поисках своего куска счастья, своего логова для красивой, обязательно холёной, богатой и удобной жизни. И ещё она помнила, что у матери на этом свете есть её дочь Юля, почти девяти лет от роду, которую, в конце концов, она должна будет забрать, как только её личное логово будет окончательно готово.

В это слово – логово, она вкладывала очень широкий смысл. В нём она непременно рисовала себе принца, похожего на портрет на её стене, который будет её дочери прекрасным отцом…

Сергей

Она прошла по проходу между столиками и уселась на своё постоянное место недалеко от эстрады, на которой гордо восседали «лабухи», музыканты в количестве пяти человек. Она их знала очень хорошо, потому что уже давно в этом ресторане все перемешались телами, и официанты, и музыканты, и кухня, и они в том числе. Каждый из них был ей очень хорошо знаком каждым кусочком своего тела. Она помахала им приветственно рукой.

За столиком сидело трое «девушек». Тамара и ещё две постоянно «работающие» в «Пекине», Ира и Лариса. Последнее время они почти всё время оказывались за одним столом с ней и Тамарой, но самой Насте они не очень нравились, хотя были красивыми и холёными «тёлками» с длинными ногами и кукольными личиками. На их фоне Настя и Тамара были миниатюрными малышками и поэтому шли вторым номером, когда Иру и Ларису уже уводили. Но устраивать разборки с «мамочкой» она не хотела, потому что это были её протеже, и терпеливо переносила двух красивых, но глупеньких, с её точки зрения, дурочек рядом со своей персоной. Она кивнула им головой и обратилась к Тамаре:

– Привет. Ты здесь уже давно?

– Да нет. Где-то минут двадцать. Я уже всё заказала нам на стол.

– Как сегодня клиентура?

– Да пока ничего путного не видать. Только наши козлы. Фирмачей двое, но они со своими самоварами.

– А ты хорошо проверила? Может это переводчицы?

– Может и, правда, переводчицы. Ты сама посмотри попозже, они сидят вон за той колонной. – Тамара указала на третью колонну по проходу.

Из их дуэта золотой глаз профессионалки был у Насти, потому что опыта было больше, да и умом Бог не обидел. Тамару на панель «выбросило» только два года тому назад, когда нормальная семейная жизнь дала трещину, «подогретую» Перестройкой ещё в Тбилиси. Пришлось перебираться в Москву. Средств к существованию не оказалось никаких ни в то время, ни в перспективе. Они познакомились буквально сразу же, как только Тамара оказалась в кругу «жриц любви» и сразу же нашли общий язык. Тамара была хотя и не очень далёкой, но похожей на Настю каким-то своим, внутренним восприятием жизни, мнением и жизнестойкостью. Они были как душевные близнецы, внутренне поделённые однояйцевые личности, похожие не столько внешне, сколько внутренне. Даже темперамент у Тамары был такой же жгучий и необузданный, темперамент «голодного зверя».

Наконец-то у Насти появился человек, с которым она могла обсуждать свои внутренние ощущения, и оказалось, что эти ощущения целиком совпадают с Тамариными. Её тело было такое же ненасытное к мужским ласкам, поэтому и «вынесло на панель» в «свободную любовь» без особенных моралей со стороны собственной совести.

Эти душевные беседы, которые они вели в основном по утрам, тогда, когда Тамара ночевала у Насти после совместных «походов», окончательно успокоили её.

– Наверное, моя мать права. – решила Настя. – мужчина нужен в жизни только для обеспечения женщин средствами к существованию. Он обязан за всё платить, а совесть это вещь для свалки и в жизни, особенно моей, малопригодна.

Раньше у неё никогда не было подруг из обычного человеческого общества, живущего своими семейными законами, да ещё и замужних по настоящему, поэтому задушевные откровения Тамары открывали ей глаза на весь бытовой мир обыкновенных взаимоотношений. Действительно, получалось, что замужние женщины при ближайшем рассмотрении могли быть такими же жадными на ласки, как и она, если бы их не «заедал» быт и испокон веку сложившееся мнение о греховности сексуальных отношениях внутри семьи. Наверняка в каждой спальне по ночам происходило то же самое, что и у них, «на панели», только темперамент и оплата разная. Они получали одноразовое вознаграждение, а замужние женщины были на постоянной оплате. Постоянное всегда надоедает, как стенка в совдеповской гостиной, которая стояла не только незыблемой основой материального положения семьи, но и воздвигалась как «Большая Китайская стена» между супругами. Именно от обыденности, именно от неё, этой стенки, и бежали женатые мужчины за «развратом», пытаясь скрасить скуку семейной жизни «сладеньким» и запретным. Эта мысль укрепляла её в размышлениях о нужности её профессии. Она поняла, те женщины, замужние дамы, которые всегда прикрывались порядочностью и лживыми добродетелями на самом деле такие же, как и они, девушки «лёгкого поведения». Им мешало стать раскрепощёнными извечное «а что скажут люди»? Именно поэтому они отодвигали от себя соблазн познания «запретного плода» и принятие телесных удовольствий, как должное. А может быть, всё дело было в том, что их некому было раскрепостить в пастели? Разбудить? Они принимали материальную оплату на «постоянной основе», не отдавая весь жар желания своего тела собственному мужу. Не отдавали, потому что не разбужены. Или из-за собственной недалёкости, стесняясь плотского порыва своего Я? Может быть, именно поэтому они старались не показывать своим мужьям родившегося желания, если таковое и появлялась в их пуританских головках, прячась за семейную перегородку обязательных отношений, но… НО часто, спекулируя сексом в своей семейной жизни, как это делала она с дедушкой в своей ранней молодости. Так что главным в семейной жизни оказывалась опять же «оплата сексуальных услуг»!

Эти обрывочные мысли мелькали в её голове, а вечер шёл своей привычной чередой. Они сидели за столом, ели салаты, пили из водочной бутылки газированную воду, настоящее шампанское, изображали порядочных девушек, скромно сидящих в ресторане, а сами стреляли глазами по соседним столикам в поисках спроса, выставив себя на полное обозрение, опять же в поисках предложений. И предложения посыпались. Ларису и Иру увели танцевать и не привели больше за их столик, можно было и им начинать рабочий вечер. Настя решила проверить вначале фирмачей за колонной и отправилась туда. Заодно она решила пройтись по залу, себя показать и по сторонам посмотреть, определив количество «коллег по работе», девушек за столами. Не могло быть такого, чтобы в той, соседней половине ресторана не было её товарок. В субботний вечер все столы в ресторане всегда были заняты, а сегодня угадывался полный аншлаг даже её, плохим зрением.

Она два раза прошла вдоль столиков, томно и медленно поводя плечами и бёдрами, старательно рассматривая прищуренными, близорукими глазами, сидящий за столами контингент. Товарок видно не было, но из-за одного из столиков поднялся молодой человек и тут же заинтересованно направился в её сторону. Он был высокий, симпатичный, такой же, как и она черноволосый, черноглазый и, как ей показалось с первого взгляда, не совсем русский. Что-то в его взгляде было ей очень знакомым, может быть даже родным, близким, но что именно она поняла не сразу. С первого взгляда глаза были самыми обыкновенными. Глаза как глаза, хотя и очень привлекательные. Но что-то в его глазах очень сильно возбудило её интуитивное любопытство. Из-за близорукости она не могла рассмотреть его лучше, поэтому прищурилась. А молодой человек шёл ей навстречу.

Может он идёт ко мне? – подумала Настя и тут же остановила себя. – Нет. Он ведь может идти и по своим делам?

Она опустила голову и пошла дальше. Когда прямо перед ней остановились чьи-то ботинки, и прозвучал вопрос, Настя даже вздрогнула:

– Девушка, вы не меня случайно ищите, ааа? – весело, и как-то, очень радостно, сказал молодой мужчина, кому принадлежали ботинки, остановившиеся прямо перед ней. Это был именно он, тот, на ком задержался её взгляд.

Она тоже медленно остановилась напротив и так же медленно подняла на него свои тоже красивые, чёрные глаза, всё ещё щурясь близоруко, чтобы лучше рассмотреть. Она делала так всегда. Вначале она стеснялась рассматривать мужчин так откровенно, как сейчас рассматривала его, но Тамара сказала ей, что со стороны это не смотрится как откровенное разглядывание и действует на мужчин очень возбуждающе. Ещё она знала, что при знакомстве всегда нужно держать паузу, и это действует ещё более возбуждающе. Поэтому она задрожала ресницами на его откровенный взгляд и затянула паузу, давая ему возможность рассмотреть себя получше. Паузу она держала ровно столько, сколько и положено, пару минут, после чего зарделась лицом и, опустив ресницы, тихо сказала:

– Ну почему вы решили, что я должна искать непременно вас? Я ищу подругу, но её что-то не видно. Она пригласила меня на день рождения.

– Ой! А у нас тоже день рождения! Может быть, вы присядете за наш столик? Неудобно очень красивой молодой женщине ходить по залу просто так. Вы присядете к нам, а когда ваша подруга появится, вы к ней пересядете. Правильно? – опять как-то радостно и торжественно сказал парень.

Она сразу же определила, что его откровенное предложение продиктовано наивностью и даже немного удивилась. В современной действительности трудно было найти наив не знакомый с ресторанными нравами. Парень был явно не из ресторанного мира и, судя по всему, ничего не понимал в девушках свободных взглядов. Это ей показалось до любопытного забавным. Она подумала, – если «фирмачи» действительно заняты, она, пожалуй, согласится на предложение этого парня. Может быть, он из новых богатеев. Сейчас разобрать было очень сложно, уж больно много их появилось в ресторанных стенах в последнее время.

– Может быть, я и соглашусь на ваше предложение, но вначале я должна обойти весь зал. Если моей подруги ещё нет, я подойду к вам. Вы согласны?

– Мы согласны! – радостно улыбаясь, выпалил он, и тут же как-то элегантно подхватил её под локоть и предложил. – А можно я буду Ваши «сопровождающие лица»? Свита.

Они мило продефилировали мимо «фирмачей». Она увидела – они действительно пришли со своими девушками из того, другого мира, в который она так стремилась. Это были цивильные, холёные красавицы из-под папиного крылышка, она определяла их сразу же. В министерствах было очень много чиновников имеющих дочерей, а Перестройка родила столько же «новых русских» с набитыми кошельками и такими же дочурками, которых нужно было «пристраивать» замуж. Последнее время в ресторане стали всё чаще появляться вот такие папины дурочки и, как правило, или с «фирмачами», или с очень ухоженными русскими мужиками, «укомплектованными» деньгами под завязку. Делать рядом с ними сегодня было нечего, и она опять остановилась посреди зала и опять подняла на своего сопровождающего трепещущие ресницы:

– Пока, я её, что-то не вижу. Может быть, действительно, нам пойти за ваш столик?

– Конечно! Пойдёмте.

Он увлёк её прямо к столику, чуть согнувшись в талии в её сторону, не выпуская руку, которой она держала его под локоть, а даже как бы задерживал её, положив сверху свою и нежно поглаживая, как это делал когда-то дедушка Морис. Насте это очень понравилось и сразу же родило глубоко внутри её Я тёплое ответное чувство комфорта и защищённости.

– Меня зовут Сергей. – сказал он ей очень мягко и ласково почти на ухо. – А вас?

– А меня Анастасия, можно просто Настя. – скромно ответила она, ещё раз затрепетав ресницами и стараясь подхватить его нежную интонацию.

– Какое красивое имя! Царское! Оно мне всегда нравилось. У меня ни одной знакомой Анастасии ещё не было! – сказал он, теперь уже улыбке передав теплоту своего голоса, отчего глаза его заблестели, а улыбка получилась очень красивой и нежной.

За столом, за который они уселись, оказалось человек двенадцать. В основном это были солидные мужчины и две полные дамы, похожие на обыкновенных жён. Сергей усадил Настю на стул и взялся на ушко знакомить со всеми. Её близорукость не позволила ей в тот первый момент, когда он остановил её в проходе между столиками, определить состав сидящих за столом мужчин, но сейчас она находилась в их кругу и рассмотрела всех вполне откровенно и понятно для себя. Компания представляла из себя очень интересное зрелище. Это был набор случайных, никак не подходящих друг другу людей.

Две степенные дамы и двое парней, включая Сергея, были похожи на вполне нормальных людей, а все остальные были явно «голубые». Она всегда старалась держаться от них подальше, не вступая в дружеские отношения. Эти были не ресторанные «голубые», которых она знала наизусть, эти были из «новых русских» или чиновников, имеющих жён, детей, и тщательно скрывающих от окружающих свои интимные страсти. Они позволяли себе развлекаться только на стороне и по собственной прихоти. Поэтому, неизвестно почему оказавшиеся между ними две дамы, смотрелись здесь совершенно неуместно. Было непонятно, как и зачем они попали за стол? Но если бы это и были жёны, то это было бы даже дико и пошло. Значит, это были коллеги по работе, которые, может быть, и догадывались о тайных страстях мужчин, но не обсуждали это вслух, тем более в кругу именно этих мужчин. Такие женщины или просто всегда молчат, или делают вид, что ничего не замечают.

Опять двойная мораль нашего загнивающего общества. – подумала Настя. – когда все всё видят, но делают вид, что на свете ничего такого нет и быть не может, прикрывая своим молчанием самый обыкновенный разврат тел и душ. – А нас наверняка презирают и ненавидят…

Странно, что именно сейчас она оказалась за столом, целиком расцветшим голубым цветом разврата, цветом «конкурирующей» ей части общества, хотя и мужского.

Она не понимала «голубых». Она считала, что Бог не создавал на свете белом таких неполноценных мужчин или женщин. Он создавал конкретно Еву-женщину и Адама-мужчину. Ни гермафродитов, ни лесбиянок, ни педерастов он не создавал. Наверное, это был сбой в генной структуре Божьего деторождения. Брак. Она не любила их ещё и потому, что они были постоянной конкурирующей командой в «уличном бизнесе», где она продавала своё тело, так же как и они. Хотя, на любой вкус – любые предложения…