Текст книги "Грех совести"

Предсказание

Часов до трех ночи коллектив дружно наливался спиртным и закусывал шашлыками. Может быть, оттого, что с утра у нее не было маковой росинки во рту, Алла, неожиданно сама для себя, на удивление быстро захмелела. Она включилась во всеобщее веселье на всю катушку, потому что сдерживающие факторы оставила на поваленном дереве, отполированном задами граждан до состояния отражения звезд, видных аж от телеги с горшками.

Она травила самые последние анекдоты, пародировала всех подряд, от артистов до президентов и прочих первых секретарей. Она опять кривлялась лицом, плохо контролируя ситуацию и оправдывая сама для себя все, что происходило на поляне «слиянием коллектива в экстазе» лично с ней. В конце концов, уже давно нужно было сливаться, а не шарахаться друг от друга, как черт от ладана, тем более, что проработала она в этом коллективе больше полугода. Слияние получалось не совсем такое, как она бы хотела. Для настоящего взаимопонимания нужен был длинный, ночной запой часов до шести или семи утра, когда за окнами уже светает, а простой люд идет плотными рядами прямо к станку, и без участия отвлекающего фактора в виде разномастного набора местных девиц. Девицы отвлекали ребят от душещипательной беседы и таскали по темным кустам с длительным отсутствием…

– Слушай! Алюнь! Пойдем, погуляем. Может, и правда, какого-нибудь запланетного гостя из кустов выудим? – предложил в какой-то момент Славка.

– А почему бы и нет! Пойдем. Тем более, что остров такой удивительный, на сентиментальные мысли тянет… – согласилась Алла, и они пошли вдоль берега, прямо по песчаной кромке воды, почти на границе воды и песка.

Ей нравилось идти босиком по этой тоненькой кромке, на самых гребешках блесток от огоньков на той стороне бухты, наступая кожицей пальчиков на песок и ожидая получить прямо в пальчики укольчики от соприкосновения с блестками. Но вместо этого вода нежно гладила ее кожу ласковым прикосновением. Ей было очень приятно, но она все ждала и ждала колючек. Может, ее организм требовал немножко жесткого и мужского обращения со своей персоной? Может, ей подспудно хотелось грубой и напористой ласки? Но Слава молча шел рядом по тому же песку и так же наступал на колючки блестящих ежиков с того берега. Вот так, молча, они шли минут десять.

«Пора бы уже и приставать! Где всеобщая любовь индивидов? – мелькнула в голове у Аллы смешная мысль. – Или он подумал, что мы и правда пошли гулять?».

– Ну и долго мы так будем ползти по песку? – как будто услыхав ее мысли, остановился Слава и вдруг взял ее за обе руки сразу, чуть выше локтя, резко развернул к себе лицом и резко поцеловал в губы.

– Ты что так вдруг? – Алла не ожидала такого натиска, отстранилась очень быстро, почти задохнувшись от поцелуя, и расхохоталась. – А я только что про это подумала.

– Про что ЭТО?

– Про то, что в этом месте меня пора бы поцеловать. Перешагнуть через себя и посмотреть на меня как на женщину, раздевающе и похотливо! А не вышагивать по песку, как аист в погоне за лягушками, глаза долу…

– Это я и почувствовал. – Слава опять притянул ее к себе, потому что так и не отпустил еще ее руки и так же резко, но уже длинным поцелуем впился в ее губы.

Алла высвободилась от его рук, не отрываясь от губ, и обняла за шею. Поцелуй получился длинным, но бестолковым, потому что не задел внутри ни одной струнки. Он был не чувственным и нежным, а жестким и холодным. Он был мужским, но не таким, о котором ей подумалось только что. Поцелуй должен был быть нежным, ну а любить ее тело можно было уже и пожестче. Она отодвинулась от Славки, а потом уже сама притянула его к себе и поцеловала именно так, как ей хотелось. Нежно и мягко, но в то же время напористо и страстно. Он тут же подхватил ее пример, и только тогда внутри что-то чуть отозвалось на эти попытки.

«Вот это уже лучше! – подумала Алла. – Зацепило. А то на сухую, какая любовь?».

Они, не сговариваясь, пошли от воды под куст ракиты, где было темно и мягко на сухом песке. Разговаривать не хотелось. Зачем разговаривать, когда ее руки были заняты процессом поиска пуговиц на его рубашке и молнии в брюках, а он так же старательно копошился на спине в поисках крючков на бюстгальтере…

Вначале все происходило молча. Алла сдерживала себя, чтобы не привлечь внимания музыкантов и девочек, которые, точно так же как и они, расползлись по ближайшим кустам и могли запросто оказаться соседями по ложу. Но уже через несколько минут не смогла больше сдерживаться и заохала, как только могла тихо. Славка был напористым именно на столько, на сколько ей и хотелось, по-мужски жестким и мощным… Она отдавалась ему с удовольствием…

Потом они лежали рядом на песке, раскинув руки и ноги, и смотрели на звезды, а звезды смотрели на них и смеялись. Наверное, им было смешно, им должно было быть смешно от быстроты произошедшего. Еще совсем недавно Алла терпеть не могла Славку и брезговала его прикосновений, а вот сейчас она лежала довольная состоявшейся близостью и получала отличную расслабуху от этого кайфа слияния и проникновения двух тел!

– Отличный ритуал слияния инь и янь придумал этот противный змей еще в Эдеме! – сказала Алла тихо и задумчиво. – Так греет душу!

– Только душу? А изнутри я тебя не согрел?

– И изнутри согрел, да еще как согрел! Кайф!

– Еще хочешь?

– Чуть позже. Сейчас меня тянет философствовать, глядя на эти звезды.

– И о чем?

– О вечном! О мужчинах, о женщинах…

– И что ты думаешь о мужчинах?

– Тебе не понравится.

– Почему это? Ты что, феминистка?

– Нет. Не феминистка. Я даже наполовину еврейка, хотя иногда в этом сомневаюсь.

– Это почему это?

– Да потому, что хоть и отлынивала от лопаты и станка всю свою сознательную жизнь, но умной по жизни так и не оказалась. А к мужикам я ващще отношусь своеобразно.

– Расскажи.

– А ты меня потом не поколотишь?

– Если только изнутри, как только что колотил.

– Сейчас ты меня не колотил, сейчас ты меня пахал под зябь, глубоко и долго!

– Понравилось?

– А то!

– Так может, ну их, мужиков, будем допахивать наше поле?

– Нет! Я сейчас выскажусь, а потом будем и пахать, и даже сеять. Только сразу вопрос, чтобы не висел в воздухе, потому что я терпеть не могу резинки. Надеюсь, что без них будет не опасно для моей жизни?

– Не волнуйся. Я тебя ничем не заражу. Что-то тебя развезло на сантименты? Давай, рассказывай свои умозаключения.

– Это меня звезды развезли на сопливые мысли и мечты о счастье. Люди вообще любят мечтать о каком-то эфемерном, придуманном счастье, которое гнездится где-то там, внутри души, а попроси рассказать своими словами, что это такое и получишь в ответ э-э-э-ки и ну-у-у-ки. А счастье хитрое. Оно себя подает маленькими дольками, чтобы мы его смогли прочувствовать. А нам-то хочется целым большим апельсином. Вызревшим и налитым! А может, это генная память помнит Золотой век человечества и где-то внутри держит эту память, как эталон. Это и есть та самая томно-ностальгическая память о счастье? Мысли о нашем прошлом, потому что о том, что мы все есть эксперимент пришельцев, это всем ясно и понятно уже давно. Дарвин пускай отдыхает. Его теория скучная, пресная и никому уже не нужная. Значительно интереснее найти в своем обличье гены залетевших из далеких галактик голубоглазых, атлетически сложенных блондинистых красавцев и обворожительных красавиц с идеальной фигурой девяносто-шестьдесят-девяносто. Нам даже рассказали и по ящику, и в газетах, что они залетели из созвездия Вега и создали на Земле настоящий рай. Золотой век человечества приходился от седьмого до девятого тысячелетие до нашей эры. Хорошо, наверное, тогда жилось.

– Да уж конечно получше. Ну и что дальше?

– Наслушаешься ты этого всего, и когда начинаешь рассматривать себя в зеркало, обрадовано видишь, что руки у тебя породистые, пальцы длинные, кисти аристократические. Что глаза зеленые, кожа белая. Что у мужчины, который тебе нравится, на спине нету непроходимой дубравы, пучки волос не торчат в разные стороны на плечах, как дубы на поляне, а спереди грудь не заросла волосами выше подбородка.

– У меня руки волосатые только до локтя и на спине чисто. А глаза, между прочим, голубые. Это у аборигенистых чернотух все тело в волосьях. У лиц южных национальностей.

– Поэтому ты тут же начинаешь понимать, что некоторые теплолюбивые аборигены, и сегодня возмущающие наше сознание своими звериными повадками и злобой, сползли с деревьев еще совсем недавно. Что они-то и есть смесь залетевших галактических пришельцев и местных обезьян. Что некоторые из них вообще не облагорожены забежавшими генами, а самые настоящие прямоходящие гомосапиенсы неандертальской породы, одна из ветвей человека древнего из первобытно общинного строя. Брата орангутанга. Именно ме-е-е-е-стного аборигена земли. И сразу все становится на свои места и ты успокаиваешься и внутренне, и внешне. Тебе понятны поступки первобытного человека, который может понимать только силу и принимает только кулак в глаз. Ну что с него возьмешь, с недоразвитого? С ним нужно только силовым путем договариваться. Именно мочить, и в основном в сортире, или, как сказал Жириновский: построить один большой забор, как китайскую стену, и загородить их первобытный мир в первозданном хаосе вместе с развалинами, от нас, таких умных и необыкновенных. Все равно они плохо понимают, что такое красоты цивилизации. А их еще пускают в приличное общество и о чем-то пытаются договориться.

На самом деле все нужно совсем с другой стороны рассматривать. Ты обратил внимание, что вся чернотуха живет ближе к экватору. На юге. А почему? Спроси у меня, ну спроси!

– Ну спрашиваю. Почему?

– Да потому, что Земля заселялась с Северного полюса. Раньше там был экватор и тепло. Поэтому голубоглазые пришельцы и жили на полюсе, под пальмами, в окружении мамонтов и прочих теплолюбивых тварей. А на окраинах ореола их проживания обитали местные аборигены и были резервации для выращивания прислуги. То есть отбирались наиболее подходящие экземпляры и осеменялись. Может быть, даже искусственно. Не думаю, чтобы красавец с голубыми глазами и белокурыми локонами смог взлезть на первобытную, вонючую и лохматую самку неандертальца.

– Это где это ты такую теорию откопала?

– На своем чердаке. На моем чердаке навалом всякого хлама. Там и от пришельцев что-то отпочковалось, и от древних предков. Поэтому-то и хочется спросить – а мы сами-то что из себя представляем? Тоже еще те… Что мужская особь, что женская. Давай рассмотрим. Прямо по формуле: самка есть носитель количества будущего поколения и борец за его качество, а самец есть носитель качества будущего поколения и борец за его количество. То есть, самец должен оплодотворить наибольшее количество самок, а самки должны качественно подготовить продолжателей рода к жизни. Вырастить новое поколение.

– Это точно про меня. Я на этом поприще сильно преуспел.

– Размножил свои гены? Может, и детей у тебя уже табун?

– Ну, не табун, но мно-о-го. – Славка мечтательно смотрел в небо. Алле показалось, что он пытается в памяти пересчитать всех своих прибледышей.

– А ты хоть знаешь, сколько?

Славка чуть помолчал и выдал:

– Приблизительно.

– Вот тут-то и зарыта вся канитель. Мужская особь создана только для того, чтобы передать свои гены следующему поколению, а мы с него чего-то хотим. Что можно от него хотеть, если в него этого не положили? В него заложили только передачу ген! Он гены свои передал? Передал. Что ты еще к нему пристаешь? Ты, самка, теперь давай воспитывай. Твоя очередь наступает. А самцу около тебя больше делать нечего, он дальше побежал, размахивая нижним хоботом, свое ведро спермы расходовать. А когда у ведра донышко на солнышке засветилось, вот тогда он и понимает, что больше не нужен на Матушке Земле. Он свое черное дело уже сделал.

– Ой! Не скажи! Меня другому учили. Меня мама учила, что мужчины совсем для другого созданы.

– И для чего же, хочется спросить?

– Если совсем по-научному, то парное – мужчина-женщина должны создать совместную энергетическую ячейку, в которой обеим особям очень комфортно и в которой работает схема встречных энергопотоков.

– Это как это?

– А так. Мы с тобой, мужчина и женщина, сидим как бы напротив друг друга и наши энергии открыты друг другу. А если у тебя где-то пробой, муж рукой закрывает пробоину, а если у мужа в боку пробоина, сидящая напротив твоя половинка закрывает твою пробоину своей рукой. И так их руки скрещиваются, переплетаются, помогая друг другу, и получается единый энергетический кокон, спаянный этими переплетениями в толстенную веревку до состояния неразрывания! Вот так, приблизительно…

– Это ты классно сказал! Мне нравится. Но только где тебе найти такого мужчину, который так классно уселся напротив и видит твои пробоины. А мне женщину? А?

– Ну-у-у-у, не знаю…

– Вот в том-то и дело, что и я не знаю, и ты не в курсе. Это уже от Бога! Божий подарок небес… А на самом деле мужчина, ну как самый настоящий неандерталец, способен, от силы, погладить меня по голове, прихрюкивая от собственного кайфа, оттого, что он вообще способен хоть на какие-то чувства, и тут же бежит трясти бицепсами-трицепсами перед другим самцом или стадо самцов перед стадом самцов. У вас, мужиков, это называется война. Мужские игры. Ох, и любят же самцы эти свои игры! Если бы мужиков на земле не было, я думаю, и войн бы не было. А ты говоришь про руки навстречу друг другу. Мужику некогда руки подставлять, у него они заняты мечом, или боксерской перчаткой, или просто сжаты в готовый кулак.

– А у женщин тоже бывает! Вот, например, амазонки? Еще какие кровожадные бабы были! – возмутился Слава.

– Не надо гря-а-зи! Не на-а-а-до! Не кивай на амазонок. Они были справедливые. Они же не прославились, как завоеватели? Нет! Они просто воевали с мужиками за чистоту женских рядов. Понятно? Они это давно поняли и не пускали мужиков на свою территорию. А ты говоришь – кровожадные?… А кто нужен дольше, тот и живет дольше. Сам посуди. Кто раньше умирает из двух особей? Раньше умирают мужчины, потому что нужны на земле только на период размножения. Размножился, гены передал и все. Можно уходить. Все равно от него толку уже никакого. Поэтому и мрут как мухи, те, что не убиты на войне. Вот и не остается на земле в стариковском виде мужиков. Покосило их малость жизнью.

– Да ладно! Мой дед умер в семьдесят три.

– А моя бабка в девяносто шесть!

– Ты хочешь сказать, что деды мрут веселей бабок?

– Еще как! Бабы климакс хорошо переживают, а мужики, если на войне их не прикончили, или, там, в драке, климакс не переживают. У меня подружка врач, она говорит, что если мужик пережил климакс, то живет потом до ста!

– А женщины?

– А ты по сторонам посмотри. Одни же бабушки кругом, потому что наши женщины все в воспитании подрастающего поколения погрязли с ушами. На них Бог возложил самую главную функцию – отстаивать права своего ребенка и дать ему достойное воспитание! И могут воспитывать своих детей и воспитывать, а потом детей своих детей, детей детей своих детей. Долгоиграющая функция, поэтому и живут долго. Не то, что мужики. Потому что его старательно уничтожали его же собратья с бицепсами. И в Первую мировую, и во Вторую, и в коллективизацию, и в чистку, и во вторую чистку. Откуда же ему быть? А оглянись в историю. Там сплошные войны, и даже наши режиссеры, если они мужчины, проповедуют только этот же культ. Культ войны и насилия. Из женщин только Жанна д’Арк и стояла впереди войска, но с какой же благородной целью! Не как завоеватель!

– А как же лесбиянки? Или проститутки? Какие из них воспитатели подрастающего поколения?

– Нет. Я согласна, что есть и прочие. Ваши возражения понятны. Я принимаю эти возражения про лесбиянок, проституток, а также голубых. Согласна, из них такие же воспитатели будущего поколения, как из меня Папа Римский. Но это уже генетический сбой. У тебя зависает компьютер?

– Периодически – да!

– Вот и в Божьей генной инженерии бывают сбои, тем более за такие миллиарды лет, когда из Космоса всякая дрянь сыплется периодически, еще и не такие сбои могли произойти. Это первый вариант, но есть и второй вариант. Называется он – стерилизация населения. Хреново человеческая ветвь живет в этом мире, пожалуйста тебе – тут же появляются наркоманы в молодом поколении и род вымирает на корню. Плохие из твоего рода получаются матери, и тут же твои дочери попадают на панель или ты рождаешь синенького мальчика, голубого, голубого, не бывает голубей. Род прекращается. Вот и все! Надо же вести контроль за рождаемостью народонаселения. Не все же через кровь и войны. Сейчас другое время. Сегодня именно так матушка Земля стерилизует кого не надо. Вот и получите! Контроль присутствует всегда. Чтобы мы окончательно не загадили всю Голубую Планету! А вообще мне думается, что много, много столетий и веков тому назад, когда на Земле был матриархат и был тот самый Золотой Век Человечества. Но потом между женщинами и мужчинами произошла крупнейшая разборка, в результате которой мужики взяли верх и тут же заставили баб задернуть рот шторкой, надеть паранджу, урезали в любых правах и поставили к плите навечно. Они прекрасно понимали, что мы и умнее, и прозорливее, и мудрее, и нужнее на этой земле… Поэтому нам надо с раннего детства задуривать голову нашей второсортностью, чтобы мы даже попыток к творчеству не предпринимали, а то как вырвемся из-под мужской «опеки», да как начнем умнеть прямо на глазах, так сразу и поймем, что мужики есть балласт на наших ногах. Лишние люди на земле…

– Что-то ты на мужиков сильно ополчилась. Это от одиночества?

– При чем тут одиночество. Просто и в Космосе и на Земле тоже начинается перестройка. Я где-то читала, что век Коли-Юга, эпоха мужской, разрушительной силы завершается. На смену ему придет век Сати-Юга, эпоха женской созидательной силы, которая преобразует весь Мир. И, что характерно, начнется она в России.

– Может быть, прямо с тебя?

– А может, и с меня…

– Ну у нас и настроеньице!!!

– Это от звезд и шампанского. Понесло во Вселенную. Посмотри, как красиво! С неба на нас смотрят мудрые звезды, умеющие так светло и прозрачно грустить, что заражают нас, во всяком случае, меня, томной своей грустью. Сколько же их на свете? Триллиарды, блин! Переливаются вовсю, в своей небесной дали, такие умные и недосягаемые, знающие все тайны Вселенной и нас в гробу видали! Может, это предки посылают с их светом большой привет нам, своим недоделанным потомкам? На уровне подсознания мы ловим их искрящиеся приветы, эту азбуку Морзе, и млеем от интуитивного счастья. Эх! Понять бы хотя бы нашей этой интуицией тайну их удивительной притягательности, может быть, тогда и разрешились бы сами собой все загадки мироздания. Во всяком случае, для меня. Вон они сейчас смотрят на нас, как выразительный намек на нашу бестолковость, нашу городскую и бытовую толчею. Чем больше мы суетимся в городе, где и звезд-то не видать, тем острее созревает внутри нас желание и потребность вырваться на природу, лечь навзничь под ночным небом, вглядеться зорким взглядом в эти безмолвные, темные зеркала, утыканные бриллиантами звезд! Вот мы лежим сейчас с тобой, как два идиота, как после жуткого похмелья чьих-то безумных пиров и не можем прийти в себя и от нашей бестолковости, и от их сумасшедшей красоты… Смотри, там и еще что-то переливается. Слушай, Слава. А что это на небе переливается еще?

– Да-а-а-а! Смотри! Действительно что-то переливается.

– Может, это настоящая тарелка на нас садится? – шепотом сказала Алла.

– Да нет. Это прямо, как какой-то экран у телевизора!

– Точно! Там что-то происходит! Видишь? Экран уплотняется!

– Как будто кино! Ты что-то видишь, или мне кажется, что на этом экране что-то происходит?

– Происходит! Я вижу мальчика маленького с большим букетом цветов. Как будто в школу идет. С мамой.

– А я вижу маленькую девочку, только что родившуюся!

– Да ты что? Мы с тобой разное видим?

– Получается, что так!

– Молчи! Вдруг оно испугается и пропадет!

– Ага. – Слава тоже перешел на шепот. – Давай посмотрим, а потом друг другу расскажем.

Алла лежала на песке, смотрела в черное и звездное небо, на фоне которого четко нарисовался прозрачный экран, через который звезды пробивались, как через туман. Она боялась дышать, до такой степени неожиданным и удивительным казался ей этот экран, нависавший прямо над ней на звездном небе. Она никогда не слышала, чтобы кто-то когда-то видел такое. Навязчивое ощущение, внутренняя интуиция, улавливающая пробивавшиеся ростки все того же дежавю внутри нее, ощущение, что так уже было когда-то и где-то, как горький запах загубленных надежд или взлет желаний, в какой-то ее или не ее жизни, или не жизни даже, застряло в груди, томно вздыхало там и заставляло смотреть на экран затаив дыхание. Это дежавю не хотело выползать из ее груди и толкалось там на ограниченном пространстве…

Алла боялась, что экран может растаять от малейшего колебания воздуха, исходившего от нее, любого вздоха, который она сдерживала внутри себя, что она может спугнуть тайну даже своей неутолимой жаждой зрения. Ей казалось, что это космическое величие, тонкое, как паутина и мощное, как сам Космос, истончится от ее восхищения тайной и она не увидит продолжения удивительного кино, которое показывало небо! На странном и удивительном экране она рассматривала удивительную жизнь мальчика, черты которого показались ей чуть заметно знакомыми. Она видела, как этот мальчик дрался у какого-то забора; как его выставляли на всеобщее обозрение на школьной линейке; как он вел молоденькую девушку в школьной форме с белым передником и букетом за руку на выпускном вечере. Потом появилась сцена и кучи зрителей, лезущих друг через друга за автографом; шумное застолье; машины, едущие вереницей с букетом цветов на передней машине; красивую девушку в подвенечном бледно-сиреневом платье. За этим весельем мелькнула чья-то кухня и утренний завтрак; потом трава, наезжающая прямо на лицо очень быстро, даже молниеносно. Затем выплыло чье-то тусклое лицо через пелену тумана в белой шапочке; лампы над лицом, сильно бьющие светом в глаза, как в операционной и черный, черный крутящийся тоннель, наезжающий с экрана прямо на нее…

Алла испугалась этого черного тоннеля и зажмурилась от нехорошего предчувствия. Когда она открыла глаза через минуту, на небе остались только звезды и больше ничего…

– Слава-а-а! – тихо позвала Алла шепотом. – Ты еще что-то види-и-и-ишь?

– Нет. Уже ничего.

– А что ты видел?

– А я видел чью-то жизнь, как бы со стороны. Жизнь какой-то женщины.

– А кто это был?

– Не знаю. Я лица не видел, но когда оно мелькало в зеркале, что-то знакомое.

– И у меня что-то знакомое. Только мужчина. Точнее артист, потому что и зрители мелькали тоже. Интересно, что это было? Я никогда такого не видела. – Алла села на песке и ошарашенно, молча задумалась.

– А я даже и не слышал, что такое возможно. Ты представляешь, мы с тобой видели только что что-то потустороннее, какую-то завораживающую магию тайны. Прав был Володя. На этом острове случается что-то удивительное и запредельное. Непонятное моим мозгам. Расскажи мне, что ты видела. – Слава тоже сел на песке и стал смотреть на Аллу вопросительно.

И вдруг Аллу прожгло изнутри! Она поняла, что это его неуловимые черты видела она только что на странном, небесном экране. Это его жизнь делала там удивительные повороты и заканчивалась так неожиданно, во цвете лет… Ей стало нехорошо от знания чужой тайны, но тут же закралась в голову удивительная догадка, что Слава точно так же мог видеть на экране ее жизнь. Он должен был видеть ее жизнь, если она видела его! Он должен был видеть именно ее жизнь!

– А что видел ты?

– Нет! Я первый спросил. Давай, рассказывай!

– А почему ты на меня наезжаешь? Ты знаешь, что я видела?

– Нет. Я не знаю, что ты видела, но я догадываюсь про кого, потому что только что понял, кого видел я!

– И кого?

– Тебя!

– Меня?

Алла ждала такого ответа, но оттого, что услыхала именно его, внутри все похолодело и растрепалось чувствами по всему этому внутреннему пространству, как волосы на голове в процессе начеса. Оттого, что с ними только что произошло, оттого, что она видела чужую жизнь наверняка тютелька в тютельку такой, какой она и была на самом деле, оттого, что сейчас могла наступить минута, когда она услышит свое будущее, внутри вдруг все подобралось, скрутилось, сжалось и приготовилось к чему-то страшному, как будто начесанные только что волосы скрутили в локоны. К своему непонятному будущему. Какое оно у нее? Такое же, как у Славки? А ведь ей придется рассказать ему о его будущем. Нет! Она не скажет ему ни про траву, ни про операцию, ни про тоннель в никуда… Она промолчит или обманет. Лучше обмануть. Так будет лучше. Обман во благо. А что расскажет ей Слава? Тоже обманет или скажет правду? – мысли бегали в голове быстрее тараканов.

– Ну что ты молчишь? Рассказывай с самого начала…

И Алла рассказала ему все что видела, а закончила выдуманной историей про двух внуков на скамейке в скверике, одинокой, долгой старостью с хорошей смертью на одном вздохе. Оказалось все, что касалось прошлого, совпало один в один. И забор с дракой, и школьная линейка, и первая свадьба в бледно-сиреневом платье с машинами и букетом, и поклонники, и даже кухня… Алла так поражалась совпадениям, что когда Слава стал рассказывать ей ее прошлое, уже не удивлялась до состояния ступора. Ее прошлое совпало точно так же. И поля, по которым носило их еще детство, и кусты за забором дома, и лесопилка, в которой прошло ее отрочество, и первый муж, и второй, который пропал в Америке… А дальше она слушала с замиранием и страхом…

– Слушай! Я видел такое! А-бал-деть! Ты что, в монашки пойдешь?

– Я? Какая из меня монашка? Тоже придумал!

– Но я же видел тебя в каком-то черном одеянии, как у монашки или у сектантки, только с большими разрезами по бокам.

– Да ты что?

– Вот тебе и что! А дальше вообще пипец! Какая-то перестрелка, а может, и не перестрелка, но много народу бегает туда-сюда с автоматами и пистолетами!

– Какие еще автоматы с пистолетами?

– А я почем знаю. Я не понял! С тобой рядом все время был какой-то молодой парень, вроде как ты за него замуж выйдешь. В розовом платье и с фатой! А потом какие-то монахи и монахини, или еще какая-то удивительная секта. Круги, звезды, свечи… Ничего не понятно… А что самое непонятное, так это голые люди и ты тоже голая и в крови!.. Ужас какой-то! А потом эта перестрелка, тебя голую на пол кладут и в черный шелковый плащ заворачивают… а потом очень много народу, какая-то разборка, типа суд.

– Какой еще суд?

– А я почем знаю? Я тебе пересказал только то, что видел.

– А потом что?

– А потом точно, какие-то монашки. Какие-то узкие комнаты, типа кельи. А еще потом ты уже седая старушка, много народу ходит молча в черных платьях, а ты жаришь что-то на сковородке, на какой-то общественной кухне… Удивительно!

– Ты хочешь сказать, что я выйду замуж, а потом доживу до глубокой старости в одиночестве? А может, в каком приюте? И ты видел моего будущего мужа?

– Ну да.

– И какой он?

– Молодой, красивый парень. Моложе тебя. Знаешь на кого похож? На того парня, который ремонтировал нам аппаратуру в Нижнем. Как его звали? Саша, кажется. Вот на него очень похож. Прямо настоящая копия! Может, это он? Ты с ним случаем не закрутила? Может, и правда, выйдешь замуж? Но он же тебя моложе и намного…

– А тебе какая разница? Или вы все, мужики, сильно ревнивые, если по отдельности, или глупые? Как сказала Фаина Георгиевна своим хриплым и прокуренным голосом: слепых мужчин совсем мало, а глупых пруд пруди! Поэтому я буду надеяться, что он глупый, и поэтому за всеобщими разговорами о Мире во всем Мире не увидит моих тщательно скрываемых достоинств… Но, давай уговор. Никому ничего этого не рассказывать, если только в общих словах…

– Точно. В общих. Я не смогу удержать внутри. Расскажу…