Текст книги "Золотое озеро детства. Рассказы для детей и взрослых"

Новый дом

Первое время мы никак не могли привыкнуть к тому, что отца с нами больше нет. Казалось, откроется дверь, и папа зайдёт в дом, наклонив голову в дверном проёме. Он ушёл от нас, но присутствие его оставалось. Об этом говорило всё: описанные матрасы, ночные кошмары и боязнь темноты.

– Она там сидит! – залезая к нам с мамой в постель, тихо шептал Олег.

– Кто она? – сонным голосом спрашивала мама.

– Она! Чёрная женщина. Сидит и смотрит на меня. Вот так, – и показывал, пристально всматриваясь сквозь ночную тьму в мамины глаза, наклонив над ней голову.

– Нина, подвинься, Олег с нами ляжет, – говорила мама, пододвигая меня к себе.

Становилось тесно, тепло и совсем уже не страшно.

Утром Олег показывал на стул, на спинке которого лежала куча сухих простыней, снятых с бельевой верёвки.

– Вот здесь она сидела и смотрела на меня! Я её точно видел.

– Олег, это тень, это просто очертания стула с бельём, вот и всё! Нет у нас никакой чужой женщины, только мы втроём, понимаешь?

Я сплю. Очень хочу писать. Тихо поднимаюсь, переползаю через маму осторожно, чтобы её не разбудить. Иду на кухню, сажусь на тёплый горшок… и писаю… Хорошо! Но мокро…

Резко просыпаюсь тогда, когда подо мной растекается огромная тёплая лужа. Я снова описалась. Переползаю через сонную маму, беру толстое махровое полотенце, расстилаю его поверх простыни, и снова сладко засыпаю. Утром высушим…

Мама нас с братом не ругала за мокрые матрасы, она понимала, что в семь и двенадцать лет мы это делаем не просто так, и что пройдёт время, всё обязательно наладиться, нужно только подождать… И сушить матрас. Он после просушки походил на ту географическую карту с жёлтыми очертаниями, которую когда-то папа разложил на столе и на которой показал то прекрасное место на земле, где мы остались одни…

Наступила алтайская весна, самая настоящая, с ручьями и капанием сосулек с крыш, ярким тёплым солнцем и громким пением птиц! На улице запахло свежеспиленной древесиной, это соседям привезли целую машину берёзовых стволов. Они лежали в ряд, стройные и красивые, а вокруг, около распиленных чурок, кучки мягких жёлтых опилок. Я подходила к опилкам и вдыхала этот аромат весенней берёзовой свежести. Мы встречали новую весну семьдесят восьмого года!

Хорошей новостью стало то, что нам наконец-то дали новый дом! Новым, конечно, его сложно было назвать, но он был гораздо больше, с просторной верандой, кухней и комнатой. Это был четырёхквартирный барак у самого леса, таких бараков на Школьной улице было несколько; они выстроились в ряд по двум сторонам от дороги. Запах сырости стоял и в этом доме. Однажды, когда мама мыла полы, прямо с потолка ей на спину свалился огромный кусок штукатурки. Она громко вскрикнула и, держа в руках половую тряпку, упала на мокрые доски.

– Олежка! Залезь на чердак! – заплаканным голосом сказала она. – Там с крыши капает, хоть тазик подставь, это же невозможно, если так весь потолок обвалится!

Оказывается, крыша протекала сразу в нескольких местах. Повсюду брат расставил тазы и вёдра, и мы выливали их после каждого дождя.

На кухню специально для Олега мама купила большую металлическую кровать с панцирной сеткой и блестящими спинками, она стояла напротив печи новенькая, с только что купленным ватным матрасом. Олег был счастлив! Он лежал на кровати, положив одну ногу на другую, скрестив руки как король, и сиял от радости!

– Нинка, на мою кровать не смей залезать, поняла? – предупредил хозяин, и с гордостью добавил:

– Всю стенку оклею открытками. Повешу полки и буду коллекционировать сувениры.

Действительно, не прошло и месяца, как на стене появилась огромная деревянная полка, на которой Олег выставлял всё, что находил, покупал или привозил со школьных экскурсий. Основу коллекции представляли поделки местного леспромхоза: резные рыбки, пиалы, деревянные ложки с медведями, разнообразные бочонки для мёда. В восьмидесятом году, в год московской олимпиады, на стене появились разные медведи с олимпийским поясом и пятью кольцами. Я рассматривала коллекцию брата с большим удовольствием, каждый раз находя всё новые сувениры.

– Нинка, руками не брать! – говорил Олег. – Уронишь и разобьёшь, кто потом клеить будет?

Я кивала головой, но когда брата не было дома, все поделки крутила в руках, нюхала каждую вещицу. Они пахли лаком и древесиной, это был непередаваемый аромат! Ещё водила домой целые делегации подружек посмотреть на выставку поделок брата.

– Вот, девчонки, смотрите, это Олег коллекционирует. Только чур руками не трогать! Что если уроните и разобьёте, кто клеить потом будет?

На стене появилось множество ярких открыток с любимыми артистами. Они смотрели на нас со стены улыбчивым или грустным взглядом, и всякий раз, всматриваясь подолгу в каждого артиста, я всё больше восхищалась ими.

Наталья Андрейченко, молодая, с гладко зачёсанными волосами, собранными в хвост, Олег Янковский с внимательным лукавым взглядом, Александр Абдулов, Игорь Костолевский, Владимир Высоцкий – они были такими близкими!

– Олег, как здорово ты придумал, что расклеил открытки на стене! – радовалась я. – Не надо их доставать, обратно складывать, можно просто смотреть, сколько хочешь!

Ещё через некоторое время на стене появилась очень необычная и загадочная картина – портрет незнакомки. Это была молодая девушка, проезжающая в открытой карете. Одета в чёрные одежды и чёрную шляпку с перьями. Красивая, царственная и далёкая, она смотрела на меня таинственным грустным взглядом всегда, в каком углу кухни я бы не находилась, и это меня очень волновало.

– Олег, она всегда смотрит на меня!

– Конечно! Она следит за тобой пока меня нет, а потом мне рассказывает, что ты опять натворила! – смеялся брат.

Но мне было не до смеха. Убирать картину он не собирался, и единственным выходом было не смотреть на неё самой.

– Олег, я попросила соседа, местного плотника, он починит ножки на нашей кровати, сказала мама. – Правда, родные ножки уже не прикрутить на место. Он из досок смастерит большие подставки, и кровать снова будет, как прежде.

– Да я и сам смогу! – возразил Олег. – Зачем соседей просить? Мне уже скоро двенадцать лет, мама!

Мама с улыбкой вздыхала. Да, дети росли, Олег сам колол тяжёлым топором поленья на мелкие части, мы вместе носили их и складывали аккуратно в поленницу – дров нужно много заготовить!

– Дети, – как-то вечером сказала мама, – мне предложили работу на турбазе на летний сезон в киоск Союзпечати, не могу я больше кочегаром работать. Что скажете?

– Конечно, мам, иди. Я, может, тоже где-нибудь подработку найду, – соглашался брат. – На турбазе интересно, людей много приезжает, только как добираться будешь?

– Не знаю ещё, – задумалась мама.

Теплоходы

Так мама летом стала работать на турбазе «Золотое Озеро», и началась очень интересная жизнь!

Каждое утро, наспех надев платье и повязав на голову платок, она быстро выбегала из дома к причалу, где специально ждал рабочих на берегу маленький пузатый бот – лодка на моторном двигателе с брезентовой крышей. Он наполнялся людьми, те рассаживались на лавки по обеим сторонам. Бот с шумом заводился и важно шёл по озеру от посёлка к турбазе, слегка покачиваясь на прозрачной озёрной глади.

Утром Олег проснулся, потягиваясь в постели, и сказал:

– Сегодня к мамке пойдём, я недавно с интересным москвичом познакомился, Вовой Сорокиным, хочу встретиться с ним. Мало ли, может быть, потом в Москву уеду, когда вырасту…

Повод бежать на турбазу «Золотое Озеро» и «Медвежонок» всегда был: во-первых, там работала наша мама, и я всегда могла отдохнуть у неё в тесном киоске, сидя в уголке и рассматривая открытки, газеты и журналы «Огонёк», «Смена», «Пионерская правда», «Комсомольская правда», «Советский экран». Во-вторых, рядом жила моя новая подружка Светка Смирнова, красивая худенькая девчонка с русыми короткими волосами и озорной улыбкой, она всегда с нетерпением ждала меня. Её семья жила в красивом добротном доме с мансардой, на которой мы играли в куклы: одевали их, укладывали в постельки, накрывая стёгаными одеялами. В доме Светы царила абсолютно другая, счастливая семейная атмосфера: мама, тётя Люда, готовила на летней кухне обед, а потом громко звала нас за стол. Моя любимая жареная картошка с поджарками! Мы наперегонки, съедая со сковородки картошку, ложками скоблили по дну, собирая остатки. К вечеру приходил с работы отец, дядя Володя, механик туристического теплохода, громко смеялся, рассказывая нам смешные истории, и мы снова убегали играть.

– Нинка, побежали на турбазу «Медвежонок». Там в клетке настоящий медведь сидит! – звала меня Светка. – Его туристы сгущёнкой кормят, представляешь? Кругом банки валяются.

И действительно, посреди площадки была сооружена большая клетка, в которой лежал, свернувшись клубком, маленький медвежонок. В местном музее нам сказали, что его мать застрелили браконьеры, а бедолагу пришлось поместить в клетку и кормить, чтобы тот не умер от голода. Мы крутились вокруг клетки, стараясь разглядеть его как можно лучше, но малыш не обращал на нас внимания.

К вечеру Светка убегала домой, а мы с мамой на пристани садились в маленький бот и под привычный запах солярки от работающего мотора возвращались на другой берег озера, в родной Иогач.

– Мама, я с капитаном катера познакомился! – хвастался брат. – Он обещал нас с пацанами в плавание до Яйлю взять. Там старые яблочные сады, в августе столько яблок поспевает, люди их мешками собирают. А если повезёт, то и до самого Корбу. Люди говорят, такой огромный водопадище!

– А меня возьмёшь? – интересовалась я.

– Как себя вести будешь, может, и возьму.

На следующее утро мы втроём переправлялись через озеро в шумном боте. Мама пошла в киоск, а мы с Олегом и его дружком Женькой стояли на пристани и строили планы на день.

– Мы с Женькой в горы пойдём за шишками, а после обеда на катамаранах покатаемся. А ты куда?

– Я к Светке! Потом придумаем что-нибудь. Может, с дядей Володей на теплоходе поплывём!

В то время по Телецкому озеру ходили два теплохода, «Яков Беляев» и «Пионер Алтая», комфортабельные двухпалубные белоснежные красавцы. С утра они, стоя у пристани, наполнялись туристами, целый день шли до самого истока озера к устью реки Чулышман, а к вечеру возвращались на турбазу.

Утро выдалось прохладным и туманным. Сквозь дымку раздался громкий гудок теплохода, и многочисленные туристы в брезентовых куртках и плащах стали по трапу друг за другом заходить на палубу.

– Олег, я замёрзла! У меня зуб на зуб не попадает! – ныла я, обхватывая ладонями свои голые плечи. – Давай зайдём внутрь, погреемся немножко, и сразу выскочим!

– Женька, слышишь, пошли, – позвал брат. – И то верно, согреемся чуток, заодно пробежимся по палубам!

Мы быстро перебежали по узкому трапу на нижнюю палубу и зашли в тёплую каюту. Сколько пассажиров вместил теплоход! Туристы переходили с одной палубы на другую, носовая часть была полна людей. Я услышала едва различимую, непонятную мне речь молодого длинноволосого кудрявого человека в очках и пожилой женщины.

– Олег – прошептала я, – о чём они говорят? Я чего-то не пойму.

– А я почём знаю? Спрашиваешь тоже! Ясно же – это иностранцы. Может, они американцы, а может, и немцы!

– Немцы? Мы же их выгнали! А они опять припёрлись? Ух, фашисты! – стиснув кулаки, прошипела я. – Олег! Посмотри, там бутерброды едят, вот бы нам хоть один…

– Иди да попроси, тебе точно дадут. Ты маленькая.

Я подошла к туристам и встала напротив, слегка открыв рот от любопытства.

– Тебе чего? – с набитым ртом спросил толстый мальчишка в шерстяной олимпийке и сдвинутой в сторону кепке.

– Ничего… – тихо ответила я. А вы откуда?

– Из Кемерово. Держи, – ответил его отец, протягивая мне бутерброд. – А ты, видать, местная? Сразу видно, сибирячка, с голыми руками плыть собралась.

– Нет, мы не плыть, мы погреться! – весело ответила я, сжимая бутерброд. – Мы с братом тут греемся, у нас мама в киоске работает, мы к ней сейчас побежим.

– Видно, не побежите уже, вон как далеко отплыли.

– Как? – с ужасом воскликнула я и ринулась к ребятам.

Те спокойно стояли на корме и смотрели в глубину озера сквозь прозрачную воду.

– Ладно, Нинка, вечером вернёмся. На вот, согрейся, – протянул мне свитер брат. – Как-нибудь без еды перебьёмся.

– Я бутерброд принесла. Ещё пойду, может кто угостит.

Так плыли мы целый день, попрошайничая хлеб и печенье у туристов и с удивлением рассматривая необычайные красоты берегов. Обрывистые ущелья, заливы, пещеры, красивейшие бухты – мы не успевали перебегать с одной палубы на другую. Сколько легенд о нашем крае узнали мы в тот день!

Давным-давно на Алтае был страшный голод, люди умирали мучительной смертью. Однажды один крестьянин, копая землю в своем огороде, нашёл слиток золота, по форме напоминающий лошадиную голову. Возрадовался крестьянин, решил он это золото выменять на хлеб или мясо, чтобы его семья не умерла с голоду. Только не получилось у него ничего, потому что у людей не было уже ни зерна, ни мяса. Это золото оказалось никому не нужным. В страшной тоске и горе забрался крестьянин на самую высокую гору, вокруг которой было озеро, и бросил тот слиток в воду. С тех пор зовется это озеро – Алтын-Коль. Золотое озеро.

Впервые увидели тогда мы красивейшее место на земле – водопад Корбу! Вода с шумом падала с огромной высоты, ударяя о встречающиеся на пути камни и разлетаясь в разные стороны миллионами разноцветных брызг. Мы, открыв рты, смотрели на великолепие природы и не могли поверить своим глазам! Вот она – первозданная природа Алтайского заповедника! Мы, маленькие дети с далёкого Севера, стоя на белых камнях, не осознавали своей причастности к дикой красоте этих мест.

На обратном пути Олег попросил одного из туристов сфотографировать нас на память.

– Ребята, куда фотографию-то прислать? – удивлённо спросил фотограф.

– А вы в киоск на турбазу пришлите, нашей маме, только напишите: Моськиной Ларисе Васильевне, – уточнил брат.

Вечером, голодные, мокрые, трясущиеся от холода, мы с Олегом зашли в дом.

– Слава богу! Вернулись! Где вы были? – радостно, но строго спросила мама.

– Мама, мы на теплоходе плыли! С туристами! Мы столько видели! – наперебой рассказывали мы.

– Ладно, туристы, садитесь есть и живо в постель! Чтобы больше никуда не плавали! – с улыбкой сказала мама и налила нам полную миску горячей ухи.

Мы ели уху вприкуску с ржаным хлебом с маслом и мычали от удовольствия. Затем мама принесла огромный таз, налила тёплой воды, мы с Олегом опустили ноги и весело мыли их мылом.

– Мама, он так шумит… – сквозь сон бормотала я и спустя минуту провалилась куда-то в томную пучину детского блаженного сна, представляя себя стоящей на тёплых камнях среди разноцветного веера брызг шумного водопада Алтайского заповедника. На берегу ждал меня белоснежный теплоход «Пионер Алтая», на котором дядя Володя, стоя за штурвалом вместе со Светкой махали мне руками и весело смеялись…

Деньги

Смотрю на маму – как она смогла столько вытерпеть? Одна, с двумя маленькими детьми проехать из одного конца страны, из Мурманска, на другой, юг Западной Сибири. Доверившись мужу, остаться без него, работать и день, и ночь, чтобы прокормить нас, двух подросших детей! Вспоминаю как она, тридцатипятилетняя женщина, работала в киоске на туристической базе «Золотое Озеро», помню запах газет и журналов, я часто прибегала к ней на работу через два поселка с желанием купить жевательную резинку или мороженое. Мама деньги нам с братом не давала, говорила, что денег у нас нет. При этом я всегда почему-то злилась, передразнивая:

– Денет у нас нет! А я хочу! Хочу куклу! Хочу свитер новый, а не за Олегом донашивать коричневый! Хочу прическу как у Лариски Трудовой «Олимпия» за рубль семьдесят, а не мою «Молодежную» за сорок копеек! Вообще моя мечта, если говорить о волосах, была причёска Марий Матьё, о ней тогда многие мечтали. А как я била ногами перед прилавком нашего сельмага и кричала:

– Вон ту куклу!

Мама спокойно говорила:

– У нас денег нет, Нина. Напиши письмо в Мурманск тёте Тосе. Она, может быть, пришлет.

И спокойно выходила из магазина…

Я решила заработать. Спросите, как? Как семилетняя девочка может заработать деньги? Просто! Я доставала монеты из озера, которые туда с желанием вернуться бросали иностранные и советские туристы. Не понимая, какие монеты, доставала все подряд, ржавые и новенькие, одно-, двух– и пятикопеечные, десяти, пятнадцати и если повезёт – двадцати копеечные. Серебряные! Стоя то на одной, то на другой ноге в ледяном озере, я всматривалась в камни сквозь призму прозрачной ряби воды, закатывала рукава и быстро поднимала монетку со дна. Выбегая на берег, отогревала ноги, и снова в воду! Тяжёлый у меня был труд – деньги доставать, и все зависело от моего терпения: чем дольше потерплю, тем больше монеток достану. Итог моей работы – горсть копеек разного цвета и номинала, и вот я уже у мамы в киоске обмениваю ржавые на новенькие и бегу в магазин за сладостями!

Мой брат тоже зарабатывал деньги – сбивал в лесу кедровые шишки. Набрав с полмешка даров леса, на турбазе продавал их туристам по пять копеек за штуку. А какие дорогие были варёные шишки! Собрав ведро, разводил на улице костёр и долго варил их. Какой аромат стоял вокруг! Шишки становились пухлые, сиреневые, орехи мягкие и сочные, да и цена возрастала до десяти копеек. Однажды Олег взял меня на заработки, сказав:

– Нинка, я полезу на кедр с палкой, буду стучать по веткам, а ты собирай шишки в мешок.

И полез наверх, ловко переползая с ветки на ветку, сбивая кедами кору дерева. Я очень боялась за брата, старалась не смотреть наверх, чтобы, если он упадет, не видеть этого ужаса.

Всё заканчивалось благополучно, мы довольные и уставшие пёрли мешок домой.

Не помню, куда тратил деньги брат в свои тринадцать лет, наверно, отдавал маме; развлечений в посёлке было немного: кино по праздникам за десять копеек да изредка мороженое, на которое, когда его привозила машина, слетались полпосёлка детей.

Из наличных денег мама давала мне только на обеды в школе ровно пятнадцать копеек, это обстоятельство меня очень злило, поскольку у многих подружек всегда в кармане были деньги, а у меня нет. Однажды, когда в очередной раз я просила двадцать копеек, а мама мне холодно отказала, протянув мои положенные пятнадцать, я швырнула их на пол с криками:

– Не надо мне твоих денег!

И пошла злая в школу.

После уроков наша учительница начальных классов, Светлана Ивановна, собрала детей на классный час и, пристально всматриваясь в глаза детей, спросила:

– А что, дети, скажите мне, пожалуйста, кто из вас любит свою маму?

Я сразу поняла, что речь идёт обо мне, что мама дошла до учителя и рассказала про мои выходки.

Все дети подняли руки. Все. Кроме меня. Глупо было мне поднимать руки и говорить про любовь после такого проступка.

– А Нина Моськина маму не любит! – сказала учительница. – Она её обижает, бросает ей деньги, которые мама с трудом зарабатывает! Нехорошо, Ниночка, вырастешь, поймёшь, как деньги даются!

Я молчала, прищурив отцовы глаза и закусив до крови губу.

«Не вырасту. Умру. Будете знать, как без меня жить,» – думала я и молчала…

Не понимала я тогда цену тех денег, которые мама зарабатывала, чтобы вырастить своих детей…

Сегодня, когда моя мама живет за тысячи километров от меня, я представляю её идущей в кассу для переводов денег и читаю спустя несколько минут сообщение в телефоне: «Моськина Лариса Васильевна перевела на ваш счёт пять тысяч рублей.» Я мысленно целую её сморщенные руки и говорю: «Мамочка, но я ведь не прошу… Спасибо тебе, родная!»

Молоко

Интересно, какой ребёнок в детстве не любит молоко? Нет, не в детском саду, кипячёное и с отвратительной пенкой, а парное, только что из-под коровки, или это же молоко из холодильника, когда мама ложкой снимет сливки и наливает в кружку, а ты с мычанием от удовольствия пьешь его в прикуску с белой хрустящей горбушкой! Я в детстве молоко очень любила, коровы своей у нас не было, хлопотное и затратное это дело – хозяйство живое вести. Мы с братом росли без отца, в полуголодное советское время, когда колбаса и сыр были большой редкостью, а самым вкусным пирожным считался хлеб с маслом и посыпанным сверху сахаром. Корову у нас в поселке держали немногие, и поэтому покупателей на молоко было много. Нам повезло, мама договорилась с хозяйкой бурёнки, что будет покупать через день по литру для детишек. Целый литр! По кружке нам с братом, остальное для каши, любой! Только не манной. Манную мама варила почему-то с комочками, они застревали в горле, и я их никак не могла проглотить. От этого отодвигала тарелку в сторону, брат же настаивал, чтобы каша была съедена. Я говорила:

– Потом доем.

– Остынет! – возражал брат.

– Я холодную съем!

А холодную уже сваливала нашей Хавроньке, пушистой и вечно голодной кошке, та мою порцию съедала с удовольствием и потом долго облизывалась, сытая и довольная.

За молоком нужно было ходить вечером, после дойки в соседний посёлок Артыбаш, расположенный на другом берегу Телецкого озера. Мама с братом решили отправлять меня, и вечером вручили сетку с пустой банкой.

– Нина, – сказала мама, – смотри, аккуратно неси полную банку, не болтай ею, ручки покрепче держи.

Я крепко зажала плетёные в косичку ручки авоськи и бегом понеслась по дороге, ведущей вниз к озеру. Вечерело. Солнце на Алтае в половине десятого садится за горы, ласково прощаясь последними лучами. Я быстрее ветра добежала до моста, остановилась, отдышалась, пробежала по мосту, перепрыгивая через многочисленные коровьи лепёшки, оставшиеся после прогона стада. Сбежала с моста и, уже изрядно уставшая, пошагала к окраине поселка к дому молочницы. На крыльце, под полотенцем, в ряд стоили несколько банок, дожидаясь покупателей.

– Тетя Вера, здравствуйте, я за молоком, Нина Моськина, меня мама послала!

– Здравствуй, Нинуля, ты одна что ли? Не боишься? Ладно, бери вот эту, пустую давай мне. Темно становится, не торопись, держи крепко, не разбей!

– Ага! – сказала я и понесла молоко домой.

Я осознавала всю свою значимость и была даже горда тем, что несу ценный продукт домой. Но вместе с гордостью в меня вселился какой-то страх, то ли от того, что возвращалась я, когда на улице было уже совсем темно, то ли от того, что вокруг было пусто, ни души, люди разошлись и закрылись в своих домах, машины не ездили, и только изредка доносился лай собаки с какого-то чужого двора. Темно… Я дошла до моста, освещенного одним тусклым фонарем, остановилась, и, сжав в руке сетку, быстро пошагала через озеро. Чего я боялась? Не знаю. Чего боятся все дети? Темноты, быть одой в тёмной комнате, привидений, утопленников, какой ужас! Я боялась всего этого вместе взятого. Вдруг мне мой внутренний детский голос говорит: «Не бойся, Нинка, тебя никто не догонит! Ты ведь на мотоцикле!» Я представила себя за рулем быстрого двухколёсного мотоцикла, взялась за ручки, покрутила (надо же покрутить, чтобы поддать газу?) заревела как мотор и поехала! Быстрее ветра! Сто километров в час! Никакой страх меня уже не смог догнать, никакое привидение, Баба Яга, утопленники, я ехала с таким рёвом, что собаки почти в каждом дворе, мимо которого я проезжала, лаяли, как на вора. Сбросив газ, я остановила и заглушила мотор своего мотоцикла около калитки. Отдышалась и спокойно зашла в дом.

– Вот, я молоко принесла! – Сказала я с гордостью. Теперь мне нечего было бояться.

Так изо дня в день за молоком я ездила на мотоцикле, заводя мотор уже от дома. А когда совсем было страшно, я ездила не одна, а с подругой, даже умудряясь разговаривать с ней во время езды. Со стороны это смотрелось, конечно, странно – девочка крутит невидимый руль, рычит и бегом бежит по дороге, при этом о чем-то разговаривает сама с собой! Но мне было не странно, мне было интересно! Вот! Мне было интересно ездить за молоком на моем мотоцикле! Однажды, взяв авоську с банкой, я, выходя из дверей, услышала усмешку Олега:

– Нинка, ты как сегодня, пешком или на мотоцикле? – И засмеялся во весь свой беззубый рот.

– Пешком… – сказала я и покраснела… Он узнал мой секрет…

С тех пор мотоцикл я заводила уже на соседней улице.

Жизнь идет, у нас своя машина, самая настоящая, иномарка. Мотоцикла, правда, никогда не было, но детские страхи темноты и безлюдной тёмной улицы остались. Иду, ссутулившись, домой через тёмные дворы большого города, а страх так и сковывает мое продрогшее тело. И только молитва, как тот мотоцикл, мысленно переносит меня в мой тёплый светлый дом, где меня ждут и любят. И мне вдруг становится легко и спокойно.