Текст книги "Потаенные конституции России"

4. План государственного преобразования М.М. Сперанского (1809 г.)

Следующим конституционным проектом, также не увидевшим света, был проект политических реформ уникального реформатора Михаила Михайловича Сперанского. Появление Сперанского, как носителя конституционной идеи, было ключевым этапом в развитии конституционной мысли в России.

Сперанский – человек из народа. Его появление предвещало приход разночинцев в общественную и государственную жизнь России. Само появление этого человека, сумевшего встать в один ряд с ведущими мыслителями своего времени, уникально. За свою не очень долгую жизнь (1772–1839) Сперанский сумел подготовить радикальные реформы по ряду областей государственной политики. И хотя они не были сразу приняты государственной властью, его идеи легли в основу Великих реформ 60-70-гг. XIX столетия и послужили примером для развития русского парламентаризма начала XX в.

Сперанский, точнее, Михайло Михайлов, родился в 1772 г. в глубокой провинции – в старинном селе Черкутино Владимирской губернии в бедной семье сельского священника. С детства отличался большими способностями, на которые поначалу никто не обращал внимания. В семилетием возрасте поступил в духовную семинарию губернского Владимира, которую блестяще окончил.

В 1790 г. Александро-Невская духовная семинария в Петербурге преобразовалась в первую в России духовную академию. Сюда стали присылать из провинции способных выпускников. Так Сперанский, получивший фамилию во Владимирской семинарии (от латинского sperare – надеяться), попал в Петербург.

Вскоре он и там обратил на себя внимание незаурядными способностями и удивительным трудолюбием. Он стал преподавателем академии по риторике, богословию, физике и математике. Самостоятельно выучил французский язык и читал произведения французских просветителей. Его личный архив в Рукописном отделе Российской национальной библиотеки в Петербурге поражает обилием литературных упражнений, стихов, философских и публицистических сочинений (ОР РНБ. Ф. 731).

В Петербурге Сперанскому удалось сделать головокружительную карьеру. Сначала он попал в качестве домашнего секретаря к князю Куракину, чье имение находилось поблизости от Александро-Невской лавры. С 1797 г. он был зачислен на службу при Куракине с чином титулярного советника, затем – коллежского советника, а с воцарением императора Александра I – государственного секретаря Государственного Совета. Позже перешел на службу к графу В.П. Кочубею в Коллегию иностранных дел, где по воле случая познакомился с императором Александром I, который сразу же выделил Сперанского среди чиновников, его окружавших, и предложил ему пост статс-секретаря при императоре. Его головокружительная карьера породила зависть и клевету в придворных кругах, где к нему прилипло презрительное прозвище parvenu – выскочка.

Близкое сотрудничество Сперанского с царем все больше придавало ему веса. В особенности расположение императора к своему секретарю усилилось после свидания Александра I с Наполеоном в Эрфурте в сентябре 1808 г. Удача этого свидания заключалась в определенном разделе интересов России и Франции. Наполеону была предоставлена свобода рук в Польше, а России – право на победоносную войну на северо-западе и отторжение Финляндии от Шведского Королевства.

После завершения русско-шведской войны и заключения Фридрихсгамского мирного договора в 1809 г. встал вопрос о государственном статусе Финляндии, вошедшей в состав Российской империи.

И, несомненно, под влиянием убеждений Сперанского русский император издал 20 января 1809 г. повеление о созыве народных представителей Финляндии в Борго. И через несколько недель император в сопровождении Сперанского и русского канцлера С.П. Румянцева выехал в Финляндию для торжественного открытия финского Сейма.

Подготовить текст конституции Финляндии было поручено Сперанскому. Так же как и составить речь при открытии первого финского Сейма.

В Петербурге была создана специальная комиссия по финляндским делам, в которую, также по совету Сперанского, вошли представители финской аристократии. Возглавлял комиссию епископ Тангенстрен. Крыло сторонников более радикальной конституции возглавлял генерал Спренгпортен, бывший посол Финляндии в Петербурге. Однако весь текст конституции Финляндии принадлежал перу Сперанского.

15 марта 1809 г. было обнародовано Удостоверение финляндской конституции, подписанное русским царем Александром I. В этом предварительном документе было обещано введение незыблемых законов, соблюдение прав и привилегий всех сословий. Сперанский вложил в этот документ свои излюбленные идеи о всесословном парламенте. Но вместе с тем именно он, Сперанский, советовал царю сохранить все старинное шведское законодательство, которое составляло историческую традицию народа Финляндии.

17 марта 1809 г. состоялся торжественный акт чтения конституции и принесение присяги каждым из сословий своему новому монарху – великому князю Финляндскому, императору всероссийскому – Александру I.

Речь Александра I – абсолютного монарха звучала диссонансом по отношению к представителям всех сословий Финляндии. По существу она была речью главы конституционного государства.

С каждым новым актом, обращенным к Финляндии, Сперанский делал новый шаг по направлению к цивилизованному конституционному строю. Он определял значение свободы слова, общественного мнения, народного представительства, частной собственности, охраны человеческого достоинства. Он не уставал повторять царю – Финляндия не провинция, не губерния, а государство.

Финская конституция поставила Россию в очень выгодное положение накануне войны с Наполеоном. Когда Наполеон дал понять Шведскому Королевству, что предоставляет ему свободу рук относительно Финляндии, Швеция не смогла этим воспользоваться – Финляндия благодаря своей конституции предпочла остаться под скипетром Российской империи.

Еще во время Эрфуртского совещания Александр I спросил Сперанского: «Как нравится тебе за границей?» Сперанский отвечал: «У нас люди лучше, но здесь лучше установления». Император ему отвечал: «Мы еще поговорим с тобой об этом, когда воротимся!» И царь сдержал свое слово: вернувшись в Петербург, он поручил Сперанскому план государственного преобразования России.

Сперанский, образованнейший человек своего времени, сумел облечь в понятные правовые нормы, господствовавшие в послереволюционной Европе, свои политические идеи. Он понимал необходимость политических реформ в России. «Если Бог благословит все сии начинания, то в 1811 г., к концу десятилетия настоящего царствования, Россия воспримет новое бытие и совершенно во всех частях преобразится» (воспоминания современника). Сперанский был совершенно уверен в успехе своего замысла. Он с большой осторожностью относился к расположению царя и стремился ничем не дать ему повода заподозрить его в неуважении монаршей власти.

Сперанский с большим искусством составил документ под названием «Введение к уложению государственных законов». Это была своеобразная конституция России. Его проект предусматривал глубокую реформу общественного и государственного строя России, при этом он постарался сделать так, чтобы самолюбие царя не пострадало.

Из всего хаоса предшествующих правовых документов, полученных в наследство от своих предшественников, он создал лаконичный, глубокий, насыщенный новейшей политической мыслью, приспособленный к реальной обстановке в России план государственного преобразования. Образованность Сперанского, глубокое понимание насущных потребностей России и фантастическое трудолюбие сделали свое дело.

Основная и насущная задача Сперанского – реализация идеи народоправства. Он стремился реализовать идею участия народа в управлении государством, но при сохранении власти императора, хотя и ограниченной. Принцип разделения властей был основополагающим в его проекте. Законодательная власть отделялась от исполнительной и судебной. Важнейшим принципом его проекта было положение о первенстве закона как основы государства. Сперанский исходил из того, что народ еще надо приучить к народоправству, и уже поэтому его идея в большей степени осуществлялась на местах.

Его конституционный план имел следующий вид:

План государственного преобразования М.М. Сперанского

К этой схеме прилагалась система выборов во все органы центральной и местной власти. Свободное население Российской империи должно быть поделено на три группы: дворянство, люди среднего состояния и народ рабочий. Все три группы обладали «гражданскими правами общими», т. е. провозглашалась свобода личности (за исключением крепостного крестьянства). Выборы должны были быть ступенчатыми: волостные Думы избирали депутатов в Думы окружные, те в губернские, и только последние – в Думу Государственную, так что на каждом уровне все избиратели имели возможность лично знать тех, кого они избирают.

«Права гражданские частные» могли принадлежать только тем, «кои образом жизни и воспитания к ним будут приуготовлены», т. е. людям, обладающим определенным имущественным цензом. В зависимости от величины ценза эти категории населения могли участвовать и быть избранными в определенные органы власти на местах. Третья категория населения, кроме «прав гражданских общих», имела и «права политические». Эту группу населения составляло дворянство, на которое Сперанский возлагал наибольшие надежды. Дворянство приобретало статус опоры императорской власти. В этом отношении Сперанский повторял принцип Монтескье о значении дворянства как опоры монархической власти.

План Сперанского тщательно оберегал полномочия монарха, хотя, разумеется, власть уже не могла быть абсолютной. План Сперанского был подступом к конституционной монархии. Известный легитимист граф Жозеф де Местр, находясь в Петербурге, особо отметил роль Сперанского в ту пору в государственной политике. Он называл его «великим и всемогущим Сперанским, генеральным секретарем Империи, на деле премьер-министром или даже уникальным министром».

Император был под обаянием личности Сперанского. 1 января 1810 г. он назначил его на должность государственного секретаря новоучрежденного Государственного Совета. В Плане Сперанского этот орган власти должен был венчать всю созданную им систему реформ, где русская идея патриархальной монархии сочеталась с европейской идеей народовластия. Но далее Государственного Совета дело не пошло, и блестящий план Сперанского пополнил ряд неосуществленных конституционных замыслов России.

К началу 1812 г. военные и дипломатические приготовления к войне были закончены, а вал зависти и клеветы в придворных кругах против Сперанского достиг своего апогея. Император Александр I колебался. Он очень ценил Сперанского. Он, несомненно, всерьез думал о конституции для России. Но не решился. Колебания – отличительная черта его характера – взяли верх. Сперанский был подвергнут жестокой опале.

В воскресенье 17 марта 1811 г. Сперанский спокойно обедал у госпожи Вейкарт, когда неожиданно появился фельдъегерь с приказом в тот же вечер явиться к Государю. Аудиенция продолжалась более двух часов. Сперанский был сослан в ту же ночь в ссылку в Нижний Новгород, потом в Пермь, а в 1819 г. получил поручение отправиться с инспекцией в Сибирь в чине генерал-губернатора.

В 1821 г. Александр разрешил Сперанскому вернуться в Петербург, но продолжал опасаться реформатора. Только в царствование Николая I Сперанский доказал, что может быть еще полезен государству.

Человек исключительный по своей образованности и осведомленности в современных ему принципах права, Сперанский создал целый ряд проектов представительного правления в России. Менее известны его проекты по крестьянскому вопросу. Изучение его личного архива и архива его секретаря Козьмы Григорьевича Репинского (ОР РНБ. Ф. 731. Ф. 637. Д. 837. Д. 899) позволило выявить документы, содержащие предложения об освобождении крепостных крестьян.

Его план основывался на принципах законности; сочинение на эту тему имеет название «Историческое обозрение изменений в праве поземельной собственности и в состоянии крестьян». Автор этого документа прослеживает историю закабаления крестьян. Для него была очевидной связь свободы человека с правом собственности. Придавая большое значение праву собственности, Сперанский отстаивает принцип неприкосновенности личности, свободы человека. Вышедшие из-под его пера документы пронизаны формулировками, заимствованными из французских конституций 1791 и 1793 гг. «Свобода заключается в возможности делать все, что не вредит другому», гласит статья четвертая «Декларации прав человека и гражданина» 1789 г., предваряющая конституцию 1791 г. «Свобода – это принадлежащая всем и каждому человеку возможность делать все, что не нарушает прав другого…» – сказано в статье шестой конституции 1793 г.

В одном из правовых документов Сперанского имеется перефразировка этих французских статей: «…я желаю того, что не вредит никому, желаю того, что я позволил бы и другим… желаю не стеснять их свободы…» (РО РНБ. Ф. 637. Д. 899. Л. 28). Переложение на русский лад принципа свободы личности послужило для Сперанского правовой основой для постановки вопроса об освобождении крестьян.

Следующий примечательный документ, также впервые вводимый в научный оборот, «О крепостных людях», является как бы продолжением первого. Основываясь на принципе свободы, Сперанский анализирует в нем положение различных групп зависимых крестьян: дворовых, кабальных или холопов, крестьян, принадлежащих помещику. Все эти состояния определены в «Соборном уложении» 1649 г. Сперанский тщательно изучил их и выработал основанные на законе условия освобождения крестьян.

Он предполагал правительственную отмену тех законодательных актов XV–XVIII вв., на которых основывалось крепостное право, и освобождение в первую очередь наиболее зависимых категорий крестьян или перевод их в менее зависимые от воли помещика. Крепостное право в таких условиях как бы само собой должно было отойти в прошлое. Сперанский ратовал за личное освобождение крестьян и освобождение их с землей как собственностью, не оговаривая до поры – за выкуп или на иных условиях, за создание системы сельского крестьянского самоуправления, сельских судов без вмешательства помещиков. Он утверждал: «Крестьянин – принадлежность государства, а не отдельного лица».

В программе Сперанского много идей, которые позже воплотились в реформе государственных крестьян графа П.Д. Киселева в 40-е гг. XIX столетия и в «Положении 19 февраля 1861 года».

Критика Сперанским рекрутчины заставляет вспомнить о будущей военной реформе братьев Н. и Д. Милютиных, племянников графа П.Д. Киселева, министра государственных имуществ в 40-е годы.

Однако император Николай I призвал Сперанского заниматься не реформами, а кодификацией существующих законов. И он вошел в историю как составитель 45 томов «Полного собрания законов Российской империи» в 1826–1830 гг. и 15 томов «Свода» (действующих) законов в 1832 г.

5. Государственная уставная грамота (1818–1821 гг.)

Император Александр I отрекся от Сперанского, но идея конституции для России его не оставляла.

После Отечественной войны 1812 г. жизнь заставила самодержавие снова поставить вопрос о пересмотре старых патримониальных форм. Александр I сумел использовать идею конституции в дипломатических целях. Эпоха конституционной дипломатии в ходе работы Венского конгресса 1814–1815 гг. определилась на основании пункта Акта Венского конгресса от 14 (26) сентября 1815 г., предусматривающего дарование конституционных статусов всем вновь образованным территориям: Сенатскую конституцию 1814 г. Франции, Польскую конституционную хартию 1815 г. А вслед за ними были введены в 1818 г. конституция в Баварии, в 1819 г. цензовая конституция в Вюртемберге.

В актах Венского конгресса было оговорено создание «свободнозаконных учреждений» для Пруссии и Австрии. Делалась специальная оговорка и для России. По распоряжению Александра I вслед за Польской конституционной хартией 1815 г. в имперской канцелярии Царства Польского (в Варшаве), входившего на положении автономии в состав Российской империи, началась работа над «Государственной уставной грамотой» для России.

В условиях конституционной дипломатии Российской империи, выступившей инициатором создания общеевропейского Священного союза, когда начали действовать Польская конституция и с 1809 г – конституция Финляндии, императору Александру I было неудобно отставать от европейских государств в своих подвластных Польше и Финляндии.

В послевоенном Царстве Польском было неспокойно. Наместником царя был назначен великий князь Константин Павлович. Имперская канцелярия в Бельведерском дворце возглавлялась верным императору Александру Николаем Николаевичем Новосильцевым. Там кипела работа над текстом Французской сенатской конституции 1814 г. и Польской конституционной хартией 1815 г.

В Варшаве был расквартирован русский Литовский полк и другие части русских войск, наводненных прогрессивной дворянской молодежью. Среди них были и участники тайных революционных обществ. В этих условиях скромный чиновник Пьер Дешамп трудился над переводом Сенатской конституции, текст которой было решено положить в основу подготавливаемой русской конституции – «Государственной уставной грамоты». Специалистов явно не хватало. И царь с Новосильцевым решили пригласить опытного и эрудированного, а также верного престолу толмача-переводчика, князя Петра Андреевича Вяземского. Его лояльность была сильно преувеличена царским окружением: Вяземский к этому времени был уже тесно связан с декабристскими обществами, был участником оппозиционного литературного объединения «Арзамас».

Едва ли следует считать случайностью переговоры Вяземского с Николаем Ивановичем Тургеневым – одним из идеологов возникшего через некоторое время Северного общества декабристов, об издании в Варшаве русского журнала. Вяземский писал Н. Тургеневу 3 июня 1818 г.:«.. хороший журнал был бы в самую пору и назвать его “Восприемником” (по традиционной связи с периодическим изданием

Новикова). Мы, то есть русские, могли бы обойтись вовсе без журналов, но при дурных журналах один хороший необходим» (Остафьевский архив князей Вяземских. Т. 1. С. 107). Однако замысел друзей Вяземского не осуществился.

П.А. Вяземский прибыл в Варшаву как чиновник Первого отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии, которое занималось переводом государственных документов. Над ним стоял чиновник Второго отделения Императорской канцелярии Петр Дешан, в компетенции которого было создание проектов законов и положений. Но Петр Иванович Дешан был старым сотрудником русского делопроизводства, воспитанным в духе строгого следования законам. В 1819 г. Дешан умер, и полновластным чиновником в работе над «Уставной грамотой» остался Вяземский. Он проявлял горячую заинтересованность в подготовке русской конституции.

В марте 1819 г. Вяземский пишет Николаю Тургеневу о своем настойчивом желании создать такой проект конституции, который мог быть действительно полезен для России: «На теперешний перевод имею я большие упования» (Остафьевский архив. СПб., 1899. Т. 1. С. 198).

Весьма важно отметить, что при переводе предшествующих конституционных актов (Сенатской конституции и Польской хартии) Вяземский широко пользовался и юридическими терминами и правовыми положениями, заимствованными из проектов Сперанского (Вяземский П.А. Поли. собр. соч. СПб., 1878. Т. 1. С. 239–243). Кроме прямых упоминаний о Сперанском, осведомленность Вяземского в политических трактатах своего предшественника обнаруживается при сопоставлении разделов об административном и судебном устройстве во «Введении к уложению государственных законов» и в самой «Государственной уставной грамоте».

Вклад Вяземского, рядового чиновника, в составление «Государственной уставной грамоты» был неизмеримо большим, чем француза Дешана. В 1807–1808 гг. он числился иностранным юрисконсультом, затем вторым помощником референдария в Комиссии составления законов (Месяцеслов с росписью чиновных особ или общий штат Российской империи. СПб. Запись 1807 г. Ч. 1). Петр Андреевич Вяземский был образованнейшим человеком своего времени. Друг Пушкина, участник литературного общества «Арзамас», включающего интеллектуальную элиту либерально настроенных людей, Вяземский заверял своих друзей, что подготовит достойную конституцию для России.

Друзья по «Арзамасу» с большим напряжением следили за его работой в Варшаве. Проезжающий через Варшаву в 1819 г. Сергей Иванович Тургенев прямо называет «Государственную уставную грамоту» «проектом Вяземского» и считает, что этот документ «лучший, какой возможен в настоящих обстоятельствах» (Лотман Ю.М. Вяземский и движение декабристов // Ученые записки Тартуского университета. 1960. Вып. 98. С. 57. Прим. 112). Декабрист М.Ф. Орлов высоко ценил вклад Вяземского в создание официального проекта конституции и выражал надежду на представительное правление в России (Литературное наследство. 1956. Т. 60. Ч. 1. С. 21).

В зарубежной печати, между тем, все чаще появлялись суждения о готовящейся русской конституции. Прусский генеральный консул в Варшаве Шмидт сообщал в Пруссию министру иностранных дел графу Бернсдорфу о готовящейся русской конституции и вскоре послал ее первоначальный набросок: «Precis de la charte constitutionelle pour 1 Empire russe».

21 ноября 1819 г. во Франции в газете Бенжемена Констана «La Constitutionnelle» появилась заметка о введении в России конституции с кратким ее изложением. Когда это известие дошло до Вены, им заинтересовался К. Меттерних и поручил австрийскому послу в Петербурге Лебцельтерну разузнать подробности.

А Вяземский все продолжал мучиться над русским проектом конституции. Кроме того, он занимался переводами на польский язык речей императора Александра I на первом польском Сейме.

Работа над «Уставной грамотой» велась безостановочно, а император находился в больших сомнениях. Новый конституционный проект не должен был противоречить Польской конституционной хартии и в то же время считаться с самодержавным строем метрополии – Российской империи, и с теми сложными социальными явлениями, которые сложились к 20-м гг. XIX столетия. В разных частях России нарастало массовое движение, волна донских волнений, затянувшихся до 1820–1822 гг., нашумевшее восстание гвардейского Семеновского полка 1820 г. Проникновение мятежного духа в армию, в самый оплот, в гвардейские полки, призванные быть опорой самодержавия и личности императора, зарождающиеся офицерские артели – как предшественники тайных революционных обществ – все это страшило царя. Работа над «Уставной грамотой» затягивалась. Были готовы варианты – 1818 г., 1819 г., 1820, 1821 г. – и все они по прибытии князя Вяземского в резиденцию царя в Петербург, в Каменноостровский дворец, отвергались.

Вяземского, однако, не отстраняли от работы. В марте 1819 г. он был произведен в надворные советники, а в конце года получил чин коллежского советника. Он был полон желания создать такой проект конституции, который действительно мог быть полезен России. В то время он делился своими настроениями с другом – Александром Ивановичем Тургеневым: «Впрочем, на теперешний перевод я имею большие упования, но… если я и тут не разгрызу ореха, то в тот же час ослицей прыг с рябины и, предавши тебя, потом всех и каждого проклятью, плюну на все – и по домам» (Остафьевский архив, т. 1. с. 109).

На первом заседании польского Сейма в 1818 г. император Александр I произнес весьма обещающую речь. Ее готовил также Вяземский. Приветствуя поляков, как обладателей представительной конституции, он приветствовал и создание законно-свободных учреждений в Европе и Польше и утверждал, что они будут введены и во «вверенном ему отечестве».

Содержание «Государственной уставной грамоты» во всех ее редакциях сохраняло идеи политической свободы, представительного правления и федерализма.

В статье 81 главы третьей сказано: «Без суда никто да не накажется; «чтобы никто без объявления ему вины снятия с него допроса в течение трех дней по задержании не лишился свободы и не содержался в тюрьме» (РО РНБ. Ф. 859. Шильдер Н.К. К. 19. № 6. Лл. 18–28).

В «Уставной грамоте» несколько статей отстаивают независимость личности и ее неприкосновенность и в большой степени воспроизводят те правовые документы, которые оставались потаенными. В более лаконичной форме они присутствуют в «Жалованной грамоте, российскому народу жалуемой» 1801 г. и нескольких записках Сперанского. Разумеется, заимствование и из западноевропейских правовых документов – Сенатской конституции Франции 1814 г. и Польской конституционной хартии 1815 г., также оказали сильное воздействие на составителей «Уставной грамоты» 1818 г. Это обстоятельство, важное само по себе, доказывает, что Вяземский, как и его русские предшественники, хорошо знал и использовал классическое английское законодательство. Принципы защиты личности заимствованы из английского законодательного свода «Habeas corpus act». Присутствие в «Уставной грамоте» статей о свободе личности доказывает стремление авторов предоставить русскому гражданину не только права гражданства, но и гарантировать свободу личности.

В «Уставной грамоте» представлен и другой европейский принцип законодательства – представительное правление, сопряженное с народоправством. В этом отношении «Уставная грамота» во многом следует Польской конституционной хартии 1815 г. Одним из свидетелей этого стал близкий друг князя П.А. Вяземского – Сергей Иванович Тургенев. Он читал один из первых проектов, подготавливаемый под большим секретом в Варшавской канцелярии Новосильцева. Сергей Тургенев замечает в своем «Дневнике»: «Вчера читал мне князь Вяземский некоторые места из проекта Российской конституции. Главнейшие основания ее те же, что и в польской» (Цит. по кн.: Лотман Ю.М. Вяземский и движение декабристов // Ученые записки Тартуского университета. 1960. Вып. 98. С. 57. Прим. 12).

Статья 91 главы третьей «Ручательства державной власти» гласила: «Да будет российский народ отныне и навсегда иметь народное представительство. Оно должно состоять в Государственном Сейме (Государственная Дума), составленном из Государя и двух палат. Первую под именем Высшей палаты образует Сенат, а вторую под именем Посольской палаты – земские послы и депутаты городских обществ» (РО ГНБ. Ф. 859. К. 19. № 6. Лл. 18–28).

Идея представительного правления в условиях господства крепостного права и абсолютной власти в России приобретала особый смысл. Она была высказана и раньше в проектах братьев Воронцовых, адмирала Н.С. Мордвинова, М.М. Сперанского. Ее новая жизнь в «Уставной грамоте» отвечала мятежному духу 20-х гг. XIX в., была преддверием идеи народного представительства в идеологических документах декабристов и уже имела своих сторонников в лице декабристского Союза спасения, Союза благоденствия, Ордена русских рыцарей и Общества соединенных славян, возникшего в 1823 г.

В «Уставной грамоте» идея представительного правления сочетается с важнейшим принципом разделения властей. По поводу законодательной функции авторы «Уставной грамоты» выдержали большую борьбу. Следуя известным европейским конституциям, идея представительного правления должна была бы сочетаться с принципами народного суверенитета. Однако, отступая от общего правила и даже от Польской конституционной хартии 1815 г., «Уставная грамота» провозглашала суверенитет русского царя-самодержца: «Государь есть единственный источник всех в империи властей: гражданской, политической, законодательной и военной. Он управляет исполнительной частью во всем ее пространстве…»

В четвертой статье подводился итог суверенитету самодержца: «Особа Государя священна и неприкосновенна» (РО ГНБ. Ф. 859. К. 19. № 6. Лл. 18–28).

Законодательная власть, хотя и переставала быть компетенцией одного монарха, но не становилась принадлежностью представительного органа власти. Она делилась между императором и Сеймом или между императором и местными сеймами. Мера уступок Государственному Сейму вызывала ожесточенную борьбу, затянувшую подготовку «Грамоты». В результате ожесточенных споров Государственный Сейм получил право совещательного голоса в проведении закона в жизнь. Последнее слово, в случае прохождения закона в жизнь, оставалось за императором. Но и с таким положением дел Александр I не хотел согласиться. В результате «Государственная уставная грамота» так и не вышла за пределы имперской канцелярии Новосильцева в Варшаве. Но, тем не менее, этот правовой документ в большой степени развил конституционную традицию. Определенную структуру получил представительный орган власти – Государственный Сейм, состоящий из двух палат: Сенат во время работы Сейма пополнялся новыми сенаторами, назначаемыми царем. Вторую палату представляла палата Земских послов. Она избиралась из послов и депутатов наместничеств по назначению императора.

Принцип разделения властей распространялся и на местные органы власти.

Весьма важной частью правовой основы «Уставной грамоты» стало толкование частной собственности и вводимый имущественный ценз для реализации избирательного права. «Всякая собственность, на поверхности земли находящаяся или в недрах оной сокровенная… признается священной и неприкосновенной. Никакая власть ни под каким предлогом посягнуть на нее не может… Посягающий на чужую собственность осуждается и наказывается как нарушитель общественного спокойствия» (РО ГНБ. Ф. 859. К. 19. Ст. 97). Введение имущественного ценза способствовало допущению в Посольскую палату представителей не только дворянства, но и городского населения и разночинной интеллигенции.

В «Уставной Грамоте» сохранялось и очень много элементов феодального права.

Главным итогом всех усилий П. А. Вяземского в течение 1818–1821 гг. стала остановка работы над этим конституционным проектом России, который нес обновление обветшавшему политическому строю общества.

«Государственная уставная грамота» также осталась потаенной. О ней стало известно неожиданно. В ходе восстания в Польше в 1830 г., когда 19 ноября повстанцы захватили Варшаву и создали временное правительство, в Имперской канцелярии среди других документов оказалась подготовленная русская конституция. Временное революционное правительство приняло решение обнародовать этот документ. А через девять месяцев, 27 августа 1831 г., карательная русская армия под командованием генерала Паскевича взяла штурмом передовые укрепления Варшавы. В книжных лавках свободно продавалась «Государственная уставная грамота Российской империи», изданная на трех языках: русском, французском и польском. Она была напечатана за полтора месяца до взятия Варшавы армией генерала Паскевича. Предисловие к русской конституции было написано министром иностранных дел повстанческой Польши – Андреем Гродецким. «Предоставляем русскому народу, – писал он, – оценить причины, по которым столь великая мысль, столь важное дело пришло в забвение. Поляки горячо желают, чтобы это случайное открытие напомнило русскому правительству, что пора бы было, наконец, народу, повинующемуся ему и столь давно ожидающему улучшения своего политического существования, народу, состоящему из стольких миллионов угнетенных людей, начать, наконец, наслаждаться плодами конституционной монархии. Поляки сочли бы себя счастливыми, если бы, делая этот проект общеизвестным, они могли оказать тем услугу этому великому народу» (РО ГНБ. Ф. 859. К. 19. Д. 6. Лл. 49–50 об.).