Текст книги "Ее звали княжна Тараканова"

Лондон

В… месяце 1771 года в Лондон приехала молодая дама. Дама назвалась госпожой де Тремуйль. Госпожу де Тремуйль сопровождал голландский купец Ван Typс.

Ван Typс открыл госпоже де Тремуйль кредит у лондонских банкиров. Молодая дама не стеснялась в расходах. Госпожу де Тремуйль видели на гуляньях и в театрах. В частных домах она не появлялась.

Весной 1772 года купеческий сын Ван Typс был разыскан заимодавцами из Гента. Под угрозой долговой тюрьмы Ван Typс скрылся из Лондона. Он бежал в Париж под именем барона Эмбс.

С отъездом Ван Турса банкиры отказали госпоже де Тремуйль в кредите. В поисках денег госпожа де Тремуйль познакомилась с бароном Шенком и вступила с ним в любовную связь.

Однако через три месяца средства барона Шенка иссякли. Госпожа де Тремуйль не смогла удовлетворить требований кредиторов. Молодая дама тайно покинула Лондон. С выездом из Лондона слух о госпоже де Тремуйль исчез.

Англия рубежа 1760-1770-х годов… Начало правления Георга III и начало того клубка противоречий в стране, которому дальше предстояло стремительно разрастаться. Поразительные внешние успехи. Все новые и новые колонии. По Парижскому миру 1760 года уступленные Францией Канада и острова, Испанией – Флорида. После удачного вмешательства в бенгальские перевороты захват трех царств в Индии. Колоссальные доходы и первые симптомы неблагополучия в заокеанских владениях.

Политика Георга III относительно колонистов с бесконечно изыскиваемыми налогами делает свое дело. 1765 год – возмущение в североамериканских колониях. 1776 год – провозглашение конгрессом колоний независимости тринадцати соединенных штатов. В промежутке неутихающая борьба, ради которой Англия так нуждалась в стабилизации европейских отношений. Она одна поддерживает Пруссию в Семилетней войне. Ее посланник при дворе Фридриха II в 1771–1775 годах старательно избегает вмешательства в первый польский раздел, наблюдает, но и исподволь ищет пути к сближению с Россией. Открыто враждебная позиция России к действиям Англии в Европе была слишком невыгодна и опасна для правительства Георга.

К тому же эта отстраненность не была ничем новым. Не случайно на торжествах коронации Елизаветы Петровны присутствовало шесть иностранных представителей: Пруссии, Голштинии, Венгрии как части Австрийской империи, Франции, Голландии и Саксонии (польские земли еще находились под властью Саксонской династии). Английского посланника не было. Тем не менее в рескрипте контр-адмиралу Арфу в 1770 году Екатерина II напишет: «Об Англии справедливо можем мы сказать, что она нам прямо доброжелательна. И одна из дружественнейших наших держав, потому что политические наши виды и интересы весьма тесно между собою связаны и одним путем к одинаковой цели идут. Кроме того, имеем мы с Великобританиею трактат дружбы и коммерции… начиная экспедиции наши в Средиземном море, изъяснилися мы откровенно через посла нашего с королем великобританским и получили уверение, что корабли наши приняты будут в пристанях его владения за дружественные…»

В 1775 году Джемс Гаррис лорд Мальмсбюри, исполненный самых радужных надежд, переводится из Берлина в Петербург и начинает кропотливо изучать положение при русском дворе. И трудно дать лучшую характеристику тех лет, чем в «Diaries and corespondence of James Harris, first Earl of Malmersburg».

Екатерина II? Что ж, «старость не усмиряет страстей: они скорее усиливаются с летами, и близкое знакомство с одной из самых значительных европейских барынь убеждает меня в том, что молва преувеличила ее замечательные качества и умалила ее слабости».

Возможные сторонники Англии среди царедворцев? На них надеяться по меньшей мере рискованно. Разве что Потемкин, который, казалось бы, с полным сочувствием советует посланнику: «Льстите как можно больше и не бойтесь в этом пересолить». Но для Потемкина все сводится к внутридворцовым интригам.

Другое дело – братья Орловы. Это старая и прочная связь. Только все они «бывшие» – и отвергнутый фаворит Григорий, и его связанный с битвой при Чесме брат Алексей. Джемс Гаррис становится невольным свидетелем их окончательного падения при дворе.

«Милорд! После странного разговора, о котором я сообщил вам 5/16 сентября 1778 года, доверие и расположение, оказываемые императрицей гр. Алексею Орлову, все постепенно уменьшались. Она не исполнила весьма незначительной его просьбы о побочном сыне и наконец своим обращением с ним принудила его прибегнуть к обыкновенному образу действий русских, находящихся в немилости при дворе, – никуда не выезжать из дома под предлогом болезни. Князь Орлов уже три месяца не показывается ко двору, и оба брата (которые вообще выражают свои мнения очень свободно) теперь говорят как люди недовольные, обманутые в своих ожиданиях и предчувствующие, что нет никакой надежды снова овладеть прежним влиянием…»

Париж

Весной 1772 года в Париж приехала молодая знатная дама. Даму сопровождал барон Шенк. В городе путешественницу встретил барон Эмбс. В качестве доверенного лица барон Эмбс снял для дамы особняк, купил кареты и лошадей. По слухам, неизвестная была связана с богатейшим русским княжеским родом. Барон Шенк и барон Эмбс входили в штат ее свиты.

Сразу по приезде неизвестная начала встречаться с лицами из придворных кругов. Интимным другом дамы стал прославившийся своими любовными похождениями маркиз де Марин. Маркиз оставил Версальский двор и поступил в штат неизвестной в качестве интенданта.

Неизвестная завязала знакомство с напольным гетманом, старостой Литовским Михайлой Огинским. После первых встреч с гетманом дама объявила свое имя и стала называться княжной Владимирской. В интимном кругу княжну называли принцессой Алиной или Али-Эмете. По словам княжны, она росла сиротой, родителей своих не знала, но унаследовала от них в России большое состояние.

Знакомство княжны Алины с Михайлой Огинским перешло в любовную связь. Другим любовником княжны стал граф Рошфор де Валькур, гофмаршал двора владетельного имперского князя Лимбургского. Граф Рошфор сделал княжне Владимирской предложение и получил согласие. Граф срочно выехал в Лимбург просить разрешение на брак у своего монарха.

Весной 1773 года ввиду денежных затруднений принцесса Алина переехала из Парижа в одно из предместий. Барон Эмбс избежал долговой тюрьмы благодаря поручительству маркиза де Марина. По просьбе принцессы Михайла Огинский выдал барону Эмб-су патент на чин капитана Литовской армии. Неожиданно для кредиторов и самого Михайлы Огинского принцесса Алина в сопровождении барона Эмбса, маркиза де Марина и барона Шенка выехала из-под Парижа в неизвестном направлении.

Париж, 1772-й… Последние годы Людовика XV. Народные волнения из-за отмены парламентов, все возраставших финансовых затруднений. Робкая внешняя политика. Только память о могуществе Франции заставляет многих надеяться на ее поддержку, рассчитывать на обещания короля, всегда не слишком определенные и никогда не доводимые до конца. Людовик XV может в Семилетней войне быть противником австрийской императрицы и, в конце концов, стать ее союзником. Он избегает поддержки даже своего тестя – принужденного жить в изгнании польского короля Станислава Лещинского. Французский король не на стороне очередной русской императрицы Екатерины II, но его тщетно просят о вмешательстве перед лицом грозящего Польше раздела. Посланник другого, фактического короля Польши, Станислава Августа Понятовского, Михайла Огинский может ждать ответа до тех пор, пока необходимость во всяком ответе отпадет. Впрочем, в истории отношений Людовика XV с Россией было и так достаточно неясностей.

Еще при Петре I была попытка заключения брачного союза между петербургским двором и Версалем. Петр предназначал руку Елизаветы Петровны сначала самому Людовику XV – дипломатические соображения заставили французское правительство искать невесту для короля среди английских принцесс, потом остановиться на Марии Лещинской. Кандидатуру Людовика XV сменил его брат, герцог Бурбонский. Но и для него выбор пал на одну из немецких принцесс. От несостоявшегося проекта у Елизаветы Петровны осталась любовь к французскому языку, французскому театру и пышному версальскому этикету. Зато следующее, ее собственное, столкновение с французскими дипломатами оказалось не слишком удачным.

Сразу после переворота в пользу Елизаветы французский посланник маркиз де Шетарди начинает энергично вмешиваться в дела нового правительства. Раз французский двор в принципе был на стороне цесаревны Елизаветы, он, само собой разумеется, хотел рассчитывать и на привилегированное положение при Елизавете-императрице. Но этого не случилось. Елизавета не прислушивалась к настойчивым советам, уклонялась от подсказанных решений. Шетарди нервничает, теряет самообладание, в секретных депешах прибегает к слишком резким оценкам.

Маркиз де Шетарди – статскому секретарю Амелоту.

Декабрь 1743. Петербург

«…Любовь (Елизаветы. – Н. М.) самые безделицы, услаждение туалета четырежды или пятью на день повторенное и увеселение в своих внутренних покоях всяким подлым сбродом, des valetailles [прислугою], себя окруженною видеть, все ее упражнения составляют. А зло, которое от того происходит, велико есть, ибо она, будучи погружена в таком состоянии, думает, когда она себя тем забавляет, что ее подданные к ней более адорации иметь будут и что она потому менее опасаться их имеет. Всякая персона высшего ранга, нежели те, с которыми она фамильярно обходится, ей в то время неприятна. Мнение о малейших делах ее ужасает и в страх приводит».

Шетарди недооценил своих противников. Вице-канцлер А. П. Бестужев-Рюмин перехватывает его секретную почту и доставляет императрице. Посол был обвинен во вмешательстве во внутренние дела страны. Злые языки утверждали, что гораздо большее значение имели его презрительные отзывы о самой Елизавете. Так или иначе, Шетарди пришлось немедленно выехать из страны. Противники сближения России с Францией одержали полную победу: Елизавета до конца сохранила предубеждение против «французской интрихи», как сама о ней отзывалась.

Екатерина II имела все основания в 1770 году писать: «Положение с Францией наше может столько же быть присвоено и Гишпании и Королевству Обеих Сицилий… Со всеми сими Бурбонскими дворами имеем мы только наружное согласие; и можем, конечно, без ошибки полагать, что они и оружию нашему добра не желают. Таковые диспозиции Бурбонских дворов в рассуждении нас, по причине настоящей войны нашей, открываются от дня в день более; и нам по известиям, от всех сторон получаемым, надлежит ожидать, что, не возмогши ни по какому законному резону явно нас атаковать, постараются они коварством и хитростью искать самого малейшего к привязке предлога для нанесения нам вреда и воспрепятствования на востоке нашим операциям, вследствие чего должны вы завсегда остерегаться их хитростей…»

Но в 1774 году вступает на престол Людовик XVI. Одним из первых является к нему с поздравлениями «знатный русский вельможа» И. И. Шувалов, последний фаворит Елизаветы, и встречает самый радушный прием. Было в этом приеме что-то не совсем обычное даже для самых знатных особ.

Шувалов, по существу, изгнанник, лицо нежелательное при дворе Екатерины II. Тем не менее вдова Филиппа Орлеанского, былого регента при малолетнем Людовике XV, преподносит ему табакерку с портретом Петра I – ту самую, которую в свое время Петр подарил ее мужу. Другие члены королевской семьи делают ценные подарки, заказывают в его честь стихи. Остается незамеченной даже дружба с Вольтером: Шувалов приезжает в Париж из Фернея. И все это в то время, когда новый французский король выражает одобрение направленным против Екатерины II планам вождей польской конфедерации, и прежде всего Кароля Радзивилла, снова поднять против России турок.

Франкфурт-на-Майне

В первых числах июня 1773 года во Франкфурт приехала знатная дама со свитой. Даму сопровождали барон Эмбс, маркиз де Марин и барон Шенк Городские власти немедленно предъявили иски кредиторов барону Эмбсу и маркизу де Марину. Барон Эмбс был взят под стражу и заключен в долговую тюрьму. Маркиз де Марин отпущен по поручительству графа Рошфора де Валькур. Даме и ее свите было предложено оставить гостиницу. В ссоре с представителями городских властей дама угрожала жалобой русскому посланнику.

В тех же днях во Франкфурт приехал Филипп Фердинанд, владетельный князь Лимбургский, в сопровождении гофмаршала своего двора графа Рошфора де Валькур. Неизвестная дама была представлена князю как невеста гофмаршала княжна Владимирская.

Знакомство князя Лимбургского с княжной Владимирской перешло в любовную связь. Княжна разорвала помолвку с графом Рошфором де Валькур. По обвинению в государственной измене граф был заключен в тюрьму Филиппом Фердинандом.

В начале июля 1773 года князь Лимбургский и княжна Владимирская выехали в княжество Лимбург. Любовников сопровождали барон Шенк и интендант княжны маркиз де Марин.

Лимбург – земля в Арденнах. Крохотное немецкое княжество, растворившееся со временем в границах Бельгии и Голландии. Неподалеку от Голштинии, совсем рядом с входившим в моду курортом Спа. Его правитель в начале 1770-х годов носил пышный титул князя Священной Римской империи, владетельного графа Лимбургского, Стирумского и Оберштайн.

Правда, Стирум был еще меньше Лимбурга, а права на Оберштайн приходилось делить с курфюрстом Трирским. Но это не мешало Филиппу Фердинанду, недавно сменившему на княжеском престоле старшего брата, содержать собственную армию, иметь поверенных в Вене и Париже, тем более строить планы на будущее. У князя шла тяжба о правах с королем Прусским – Филипп Фердинанд не пренебрегал даже литературными сочинениями против Фридриха II, – у него были претензии и к Петербургу.

Как прямой потомок графов Шаденбургских, Филипп Фердинанд предъявлял права на Голштинию и пользовался титулом герцога Шлезвиг-Голштейн-Лимбургского. Задним числом официальные русские историки могли пренебрежительно отмахиваться от подобных притязаний. Тем не менее в свое время признание этих прав в политическом розыгрыше европейских стран могло аннулировать все акты Екатерины II в отношении Голштинии вплоть до последнего обмена голштинских земель на Ольденбург. Угроза тем более явственная, что Филиппа Фердинанда поддерживала Австрия, как, впрочем, готов был поддержать и Версаль. Имевший хождение в Европе основанный князем орден так и назывался «l’ordre demerite du Lion de Holstem-Limbourg» – почетный орден Голштино-Лимбургского Льва.

Нейсесс

В первых числах июля 1773 года княжна Елизавета Владимирская и князь Филипп Фердинанд Лимбургский приехали в резиденцию князя – замок Нейсесс. В Нейсессе княжне Владимирской был представлен конференц-министр курфюрста Трирского барон фон Горнштейн. Княжна предложила князю Лимбургскому деньги на выкуп у Трирского курфюрста прав на княжество Оберштайн. Филипп Фердинанд деньги принял. Барон фон Горнштейн взялся осуществить сделку.

В последних числах июля 1773 года княжна Владимирская заявила о своем отъезде в Персию. По словам княжны, ее вызывал живущий в Персии дядя. Перед отъездом княжна Елизавета сообщила Филиппу Фердинанду о своей беременности. Князь Лимбургский сделал княжне Владимирской предложение и получил согласие.

Против предполагаемого брака выступил барон фон Горнштейн. Фон Горнштейн ссылался на неясность происхождения княжны и разницу вероисповеданий будущих супругов: князь Лимбургский был католиком, княжна Владимирская православной. Сама княжна Владимирская не настаивала на скорейшем браке. Елизавета считала необходимым дождаться конца войны между Россией и Оттоманской Портой для получения документов о своем рождении. Как залог предстоящего брака княжна предоставила Филиппу Фердинанду право управления своим имуществом и вексель на крупную денежную сумму. Княжна Владимирская показала барону фон Горнштейну черновик письма к вице-канцлеру России Александру Михайловичу Голицыну. В письме княжна сожалела о вынужденной тайне своего рождения, уверяла в преданности императрице Екатерине II и выражала желание приехать для личных объяснений в Петербург.

Барон фон Горнштейн выяснил отсутствие опекунских отношений между русским вице-канцлером и княжной Владимирской. По совету Филиппа Фердинанда княжна представила фон Горнштейну в качестве cвoeгo попечителя знатного русского вельможу. Русский вельможа проживал в Спа. Имя вельможи осталось неизвестным.

Полученные доказательства удовлетворили трирского конференц-министра. И он согласился на переезд княжны Владимирской в откупленное Филиппом Фердинандом княжество Оберштайн.

Сочетание Россия – Персия… Для Европы почти фантастическое и тем не менее реальное, существовавшее в действительности. При Петре I – когда Тамасп-хан в борьбе с внутренними противниками ищет поддержки русской силы, охотно расплачиваясь прикаспийскими землями. При Анне Леопольдовне – когда свергнувший очередного властителя Надир-шах присылает посольство в Петербург, чтобы торжественно заявить о своих победах в Индии – разгром войск Великого Могола под Дели был полным – и в Туркестане, где бухарский хан уступил ему территорию до Амударьи. Задуманное Надир-шахом посольство в шестнадцать тысяч человек при двадцати пушках слишком напоминало военное вторжение, и русское правительство категорически воспротивилось подобным масштабам.

10 октября 1741 года персидский посол въехал в Петербург в сопровождении трех тысяч человек свиты и четырнадцати слонов. Девять самых больших предназначались в подарок малолетнему императору Иоанну Антоновичу, остальные наиболее значительным персонам при дворе и в том числе цесаревне Елизавете. Посол упорно добивался личного свидания с Елизаветой Петровной, в котором ему так же упорно отказывали. Многозначительная настойчивость!

Надир-шах был известен своей матримониальной политикой. Через четыре дня после фантастического по своей жестокости взятия Дели была отпразднована свадьба его сына с дочерью Великого Могола. Своего племянника Надир-шах поспешил женить на дочери покорившегося бухарского хана. Знала ли, догадывалась ли об этом Елизавета Петровна? Во всяком случае, гнев ее на ведавшего внешнеполитическими делами государства Остермана не знал границ. Саксонский посол доносит своему правительству о ее словах в адрес канцлера: «Он воображает, что никому не заметно его лицемерство; но я очень хорошо вижу, как он не пропускает случая нанести мне оскорбление, подает такие советы, которые бы не пришли и в мысли добросердечной правительнице. Он забывает, кто я и кто он сам. Пусть вспомнит, что если он важен, то за это обязан моему отцу, который вывел его в люди из письмоводителей. Я же никогда не забуду, какие права предоставлены мне Богом и моим происхождением. Он может быть уверен, что ему ничего не будет прощено». Елизавета не предполагала, как близки были к осуществлению ее угрозы: через месяц она оказалась на престоле.

Но это большая политика, а рядом – затерявшийся в делах Тайной канцелярии неприметный эпизод. В 1753 году сказала за собой «слово и дело» одна из заключенных тихвинского Введенского монастыря. Тайну свою ценила она высоко и хотела открыть только самой Елизавете Петровне. Угроза пытки заставила заговорить и с обыкновенным следователем. Оказалось, в том же монастыре содержалась под караулом «персидская девка». Девка утверждала, будто она дочь «персидского короля», будто была любовницей Алексея Разумовского и жениться на ней хотел сам наследник престола, будущий Петр III, за что и заключили ее в монастырь. Показывала девка и письма от Разумовского и Петра, начинавшиеся словами «друг сердечный Ольга Макарьевна».

По правилам делопроизводства Тайной канцелярии вызвали «персидскую девку» на допрос, но после допроса во всем оправдали, всякую вину с нее сняли, хоть и оставили по-прежнему в монастыре и под караулом. Зато доносчица поплатилась жестоко: ее били нещадно кнутом и отправили в жесточайшее заключение в самом отдаленном монастыре «до конца живота». Так или иначе, доля правды в словах «персидской девки» несомненно была.

Оберштайн

Осенью 1773 года княжна Елизавета Владимирская переселилась в княжество Оберштайн. Накануне переезда княжна Елизавета сменила весь штат прислуги и свиту. Барон Шенк был оставлен поверенным княжны Владимирской при князе Лимбургском. Маркиз де Марин получил должность контролера финансов князя Лимбургского и в силу новых обязанностей обосновался в Стируме. В качестве личной камеристки княжна Елизавета приняла дочь прусского офицера Франциску фон Мешеде.

Княжна Елизавета начала полновластно править Оберштайном. По слухам, Филипп Фердинанд подарил своей невесте права на княжество. Однако никаких юридических актов передачи Оберштайна князем Лимбургским княжне Елизавете Владимирской не обнаружено.

В декабре 1773 года княжну Владимирскую начал посещать некий знатный молодой человек. В Оберштайне неизвестного называли «Мосбахским незнакомцем». Под этим прозвищем скрывался один из видных деятелей Барской конфедерации Михаил Доманский. Княжна Елизавета вступила с Доманским в любовную связь. В конце декабря она встретилась с князем Каролем Радзивиллом. Кароль Радзивилл стал любовником княжны Владимирской.

В канун 1774 года в немецких княжествах распространились слухи о пребывании в Оберштайне дочери покойной русской императрицы Елизаветы Петровны. Князь Лимбургский начал адресовать письма в Оберштайн: «Ее императорскому высочеству княжне Елизавете Всероссийской». Он просит княжну хлопотать о его правах на Голштинию перед русским правительством.

Княжна Владимирская отложила брак с князем Лимбургским и отказалась от официального знакомства с членами его фамилии.

Княжна объявила о своем решении ехать с князем Радзивиллом в Константинополь. Княжна Елизавета предполагала обратиться с воззванием о своих правах на русский престол к русской армии и флоту, находившимся на турецком фронте. Замысел княжны был поддержан Версальским двором.

13 мая 1774 года княжна Елизавета Владимирская выехала из Оберштайна. В Зусмаргаузене конференц-министр Трирского курфюрста передал княжне Елизавете необходимые для поездки деньги. В Бриксене к княжне присоединился Михаил Доманский и некоторые другие польские конфедераты.

Сразу после отъезда княжны Владимирской бывший гофмаршал двора владетельного князя Лимбургского граф Рошфор де Валькур был выпущен из тюрьмы.

Рубеж 1770-х годов – безысходно трудные для Польши годы. Неостывшая борьба «патриотов» Потоцких и «фамилии» Чарторыйских, противников малейшего нарушения шляхетских прав и сторонников не слишком существенных, но все же овеянных духом конституции перемен. В результате на престоле ставленник «фамилии» Станислав Август Понятовский, хотя и без малейшей надежды эти перемены осуществить. Первая же попытка – и обострение отношений с поддержавшим его правительством Екатерины II, разрыв с разочаровавшейся шляхтой.

Союз тех, кто допускал компромиссы, оказался бессильным по сравнению с конфедерацией непримиримых, образовавшейся в 1768 году в Баре и обращенной против признанного изменником короля. В нее вошли самые влиятельные магнаты, и среди первых некоронованный правитель большей части Белоруссии и Литвы князь Кароль Радзивилл, тот, о котором говорили: «Король в Варшаве, Радзивилл в Несвиже». За плечами Барской конфедерации были турки, вступившие в войну против России, Версальский двор, не поскупившийся на деньги и военных специалистов, – другое дело, что талантами они не блистали, – Австрия, на территории которой рождается «генеральностъ» всей примкнувшей к конфедератам шляхты.

Но с первыми победами русского оружия соотношение сил не могло не измениться. Австрия предпочла согласиться на предлагаемый Пруссией раздел Польши – как-никак это был верный выигрыш – и тем самым отойти от конфедератов. Франция не торопилась с дальнейшей помощью. Вожди конфедерации не умели ужиться друг с другом и не отличались военными талантами: в открытых боях поражения следовали за поражениями. Кароль Радзивилл среди тех немногих, кто отказывается от амнистии Станислава Августа, не желает возвращаться в Польшу подданным короля, не откликается на угрозу реквизиции своих колоссальных земельных владений. Он надеется на обещания Версаля, мечтает о поддержке турецкого правительства и рвется в Константинополь в надежде изменить неблагоприятный ход событий.

Летом 1772 года Кароль Радзивилл приезжает в прирейнские земли, в апреле 1773-го переезжает во Францию, в Страсбург, осенью того же года успевает побывать в Париже. Прямые переговоры с Версалем невозможны: в Париже есть представитель официального короля, пусть посол Михаил Огинский и готов оказаться вместе с конфедератами. Представитель Радзивилла уезжает в Константинополь добиваться от султана разрешения на его приезд. Ожидание затягивается, и весной 1774 года полный нетерпения Радзивилл приезжает в Венецию. Газеты с сообщениями о его желании оказаться в Турции, о том, как много его окружает людей и как деятельно изучает он турецкий язык «Вечный бунтовщик», – с ненавистью бросает Екатерина II.