Текст книги "Тайны московских монастырей"

Нина Михайловна Молева
Тайны московских монастырей

Предисловие

СТОРОЖА – стереженье, охрана, оберег, караулы, передовой отряд войска. «Без сторожи плох будешь», «Для опаски сторожу поставить», «Аз пришел есмь в сторожех, по мне идет полк».

Толковый словарь В.И. Даля

Лес был глухой. Дремучий. Неохотно уступавший вьющимся среди корней ручьям, незаметно сливавшимся в речки. Тем более болотам, перекрывавшим каждое устье.

Будущая Московская земля – никакие экспедиции и дискуссии археологов еще не позволяют достаточно точно сказать, когда пришел сюда человек. Все ограничивается редкими находками и многочисленными предположениями. Пять или шесть тысяч лет назад? Бесспорно одно – это случилось в каменном веке.

Каменный век, иначе эпоха палеолита, слишком широк в своих границах: от 80-го до 13-го тысячелетия до нашей эры. Покрывавший Подмосковье ледяной покров время от времени отступал на север, а за ним туда же тянулся растительный и животный мир.

Тепла хватало ровно настолько, чтобы образовалась тундра. Пологие возвышенности среди множества речек, озер и болот покрывала низкорослая зелень. Были там брусника, багульник, копытень, по-прежнему привычные для Подмосковья, по-прежнему входящие в народную аптеку.

Знаменитый голландский путешественник и художник, посетивший Россию на переломе XVII–XVIII столетий, Корнелис де Брюин долгие месяцы провел в особенно полюбившейся ему Москве. Ее заваленные снедью рынки поражали воображение европейца. Де Брюин не мог не заметить, что брусникой заросли все пригороды столицы и что москвичи предпочитают ее настой всем прохладительным напиткам и уж непременно используют как жаропонижающее. Отчего бы ни поднималась температура – начиналась «горячка», около больного тут же появлялась моченая брусника с патокой.

Вечнозеленый пушистый кустарник багульника годился на все случаи жизни – от простуды, ревматических болей, астмы, любых эпидемических заболеваний, коровам, лошадям, свиньям при многих их болезнях до нашествия моли, от которой сухими веточками перекладывалось добро в укладках и сундуках.

Стелющемуся по земле, похожему своими листьями на след конского копыта копытню приписывалось также множество лечебных свойств, но главное – способность вылечивать от пьянства. Столовая ложка отвара, влитая в стакан водки, способна вызвать на долгие годы отвращение к алкоголю.

И до сих пор эти растения не потеряли своих свойств, особенно для тех людей, кто родился там, где эта зелень выросла.

Сохранились от каменного века не одни растения. Москва окружена множеством озер ледникового происхождения.

На Рогачевском шоссе, у села Озерецкого, три озера – Долгое, Круглое и Нерское, сохранившиеся как части гигантского ледникового водоема. Характерной овальной формы, они словно тонут в сплошных торфяниках, из которых берет свое начало живописная Воря.

В двадцати километрах от станции Тучково, Смоленского направления, в таких же топких местах лежит озеро Глубокое. В ледниковый период задерживаемые холмами и впадинами талые воды образовали здесь огромный водоем. Его глубина и сейчас местами достигает без малого сорока метров. Но само водное зеркало постепенно начало заболачиваться и зарастать – слишком хорошей средой для водорослей и растений стали отложившиеся на дне так называемые черные юрские глины. И только птицы, летящие на юг и возвращающиеся по весне на север, по-прежнему опускаются здесь на отдых, да все так же берет свое начало речка Малая Истра.

Озеро Киево, в километре от станции Лобня, Савеловского направления, – мир чаек, одна из самых крупных их колоний в Европе. До трех тысяч пар выводят здесь птенцов, умещаясь на площади около двадцати гектаров, теснясь на топких болотах и – настоящее чудо! – на большом плавающем острове из густо переплетенных корневищ водолюбивых растений. И это притом, что глубина озера не превышает полутора метров.

Стоит вспомнить и о доледниковом рельефе земли – он хорошо сохранился в знакомой москвичам Теплостанской возвышенности: от Ясенева и Беляево-Богородского до излучины Москвы-реки у Лужников. Пусть ей и далеко до настоящих гор, но все же она достигает 253 метров над уровнем моря и 130 над уровнем реки.

Человек скорее всего ступил на эту землю примерно 23 тысячелетия назад, когда граница материкового льда проходила по Верхней Волге. Находки в Рублеве и Крылатском свидетельствуют, что водились здесь в те времена мамонты, первобытные быки, мускусные овцебыки и северные олени. На берегу Сходни, рядом с Братцевом, археологами обнаружена часть черепа неандертальца.

Само название древнейших жителей Европы – неандертальцев происходит от долины реки Неандра, вблизи Дюссельдорфа, где их останки впервые обнаружили ученые. Найденный под Москвой неандерталец принадлежит к виду так называемого человека разумного, по латыни homo sapiens, хотя и сохранил многие архаичные черты. Одна из них – сплошной надбровный валик вместо отдельных надбровных дуг.

Борисовы камни в русле реки Двины. Надписи – около 1128 г.

Пока это единичная находка. Ни мест стоянок, ни орудий, которые могли бы принадлежать этому человеку, не найдено. Зато их достаточно много на левом берегу Клязьмы, вблизи города Владимира. Здесь и остатки костров, которые разводились в специально вырытых ямах – своеобразных очагах, и кости употреблявшихся в пищу животных, и раскрашивавшиеся красной краской изделия из тесаного камня и кости.

В самой Москве наиболее древние стоянки обнаружены на берегу Химкинского водохранилища, близ деревни Алешино, в Серебряном Бору, у Троице-Лыкова, Щукина, Коломенского и на Крутицах, в районе Крутицкого переулка. Отдельные же находки попадались у Покровских ворот, в Зарядье и у Крымского Вала.

Еще шире география находок следующей по времени – фатьяновской культуры, получившей свое название от деревни Фатьяново, близ Ярославля, где впервые был открыт относящийся к ней могильник. Второе тысячелетие до нашей эры – каменные орудия этого периода археологи находили в Крылатском и Чертанове, на Софийской набережной и Русаковской улице, в Сивцевом Вражке и на Бутырском хуторе, в Перове и Дорогомилове. Следы бронзового века обнаружены в Зюзине, а кремневые дротики и сверленые каменные топоры – в Кремле. Но особенно богаты открытиями могильники. Их в Москве пока известно два: в Давыдкове и Спас-Тушине, иначе – в урочище Барышиха.

Фатьяновцы впервые приступили к литью бронзы. Основным их занятием было скотоводство – держали они коров, овец, коз, свиней. Знали культ предков, солнца и медведя. Входила их культура в состав большой культурно-исторической общности, так называемой культуры боевых топоров, которую создали древние индоевропейские племена.

Но сегодня исследователи все больше склоняются к тому, что жили фатьяновцы южнее собственно московских земель, по какой-то причине поднялись на север. Существовали обособленно от других племен, не воюя, но и не смешиваясь с ними, затем то ли переселились на новые места, то ли вымерли.

На смену фатьяновской приходит дьяковская культура, и вместе с ней человек вступает в нашу эру. Ее временные границы: от VIII–VI веков до нашей эры до VI–VII столетия после Рождества Христова. Названная по селу Дьяково, около Коломенского, где впервые исследовалось принадлежащее к ней городище, дьяковская культура была распространена между Окой и Волгой, на всем Верхнем Поволжье и Валдае.

Значительно увеличилось население московских земель. Изменились условия его жизни. Если раньше стоянки устраивались как можно ближе к воде, то новые селения поднимались на высокие речные берега и старательно защищались. Почти каждый мыс Москвы-реки был обжит и обустроен дьяковцами.

Незащищенные селения назывались селищами, те, вокруг которых насыпались высокие валы и рылись рвы, – городищами. Суффикс «ищ» означал не большие размеры, но существование в прошедшем времени. Как сегодня кострищем называется место погасшего костра или пепелищем – место былого пожара. В городищах легче было сохранять от вражеских набегов людей, скотину и запасы зерна. Человек переходил к оседлому скотоводству и земледелию.

Большими дьяковские поселения не были. Несколько десятков человек, живших в каждом из них, представляли членов одного рода. Каждая семья имела отдельное жилище – полуземлянку с круглой конической кровлей или наземный дом площадью 50–70 квадратных метров из нетолстых, промазанных глиной бревен, с двускатной крышей.

Существовал и иной вид поселений: все жилища пристраивались по периметру к оборонительной стене. Каждая семья пользовалась отдельным отсеком, где имела собственный очаг. Середина же городища служила загоном для скота.

В Москве найдены следы многих городищ и селищ. Селища – в Кремле, Химках, у Воробьевых гор, в Филях, Алешине, городища – в Нижних Котлах, Капотне, Тушине, на Сетуни, в Кунцеве, Мамонове, Дьякове. В старом Кунцевском парке – это мыс с плоской, укрепленной тремя валами вершиной. На вершину холма ведет древний съезд.

А во второй половине I тысячелетия нашей эры начинается заселение московских земель собственно славянами (VI–VII вв.). До этого восточные части территории дьяковской культуры занимали финноугорские племена, предки мери, веси и других племен, как называли их летописцы, западные же части – балты. Собственно Москву заселяют славяне из племенного союза вятичей. Они долгое время развивались обособленно от могучего государственного объединения восточных славян – Киевской Руси. Лесной вятический край даже при Владимире Мономахе, т. е. в XII веке, считался неизведанной, к тому же заселенной язычниками землей. Хотя Киев и надеялся на последующее его присоединение.

Находки из курганной группы Черемушки. XII–XIII вв.

Ранние погребения вятичей связаны с существовавшим у них обычаем сжигания умерших. Позднее они обращаются к курганным захоронениям, которые сохраняются и после принятия христианства. Курганным насыпям обычно придавалась полукруглая форма, и были они небольшими – не выше двух метров. Почти в каждом сохранились остатки поминальной тризны – угли от костра, черепки разбитой посуды, кости животных. Женщин независимо от возраста хоронили в свадебном уборе.

Одевались вятичи в шерстяные и льняные ткани собственного, реже привозного производства. Ввозились к ним главным образом шелка. В племенной убор входили бронзовые или серебряные височные кольца, хрустальные и сердоликовые бусы, ажурные бронзовые перстни, разнообразные браслеты. И – кожаная обувь.

Курганы славян-вятичей разбросаны по всей территории нынешней Москвы. Это Коньково, Голубино, Зюзино, Тропарево, Ясенево, Фили, Царицыно, Узкое, Теплый Стан, Деревлево, Раменское, Крылатское, Орехово, Борисово, Чертаново, Шипилово, Чагино. Селища XII–XIII веков есть и на берегу Головинского пруда, и на Садово-Кудринской площади, и в устье Яузы, а городища – на Самотеке, около Лыщикова переулка, рядом с Андроньевским монастырем, на Остоженке.

Торгово-ремесленный поселок вятичей на Боровицком мысу Москвы-реки рано выделился среди других. Это объяснялось проходившими около него торговыми путями. С VIII столетия по Москве-реке и ее притокам шла очень оживленная торговля между Востоком и Западом. Купцы из Средней Азии и Ближнего Востока, проплывая по Волге, Оке, Москве к торговым центрам Севера и Северо-Запада, задерживались и торговали на земле вятичей. Это был действительно Великий Волжский путь, куда более древний, чем знаменитый «из варяг в греки» по Днепру. О нем говорят находки археологов в черте нынешней столицы – арабские монеты IX–XI веков.

Этому водному пути соответствовала и сухопутная дорога к Новгороду. Когда в 1135 году появился город Волоколамск, она получила название Волоцкой. Шла дорога через Москву-реку, бродом в районе Каменного моста, иначе говоря – под самым Боровицким холмом. В этом же месте ее пересекал путь из Киева в Смоленск и на Северо-Восток. Тем самым поселок на Боровицком холме поддерживал и контролировал этот важнейший перекресток сухопутий.

Можно предположить, что в действительности на холме располагалось даже целых два поселка. Один занимал вершину, в районе нынешней Соборной площади, другой, значительно меньший, находился на оконечности мыса – при впадении Неглинной в Москву-реку. Каждый из них имел круговое укрепление из рва и вала с частоколом. Окружавшие их посады развивались вдоль Москвы-реки и Неглинной. Раскопки «конюшни» на склоне Неглинной позволяют увидеть здесь часть постоялого двора. Эта часть посада была ближе к узлу торговых путей, другая, тянувшаяся вдоль Москвы-реки, была занята пристанями.

Г Р А Д – М О С К О В

 
Как же будет молодец у реки Смородины,
А и взмолится молодец:
А и ты мать быстра река,
Ты быстра река Смородина!
Ты скажи мне быстра река,
Ты про броды конные,
Про мосточки калиновы,
Перевозы частые…
Провещится быстра река
Человеческим голосом,
Да и душой красной девицей:
«Я скажу те, добрый молодец,
Я про броды конные,
Про мосточки калиновы,
Перевозы частые.
С броду конного
Я беру по добру коню;
С перевозу частого
По седеличку черкесскому;
С мосточку калинова
По удалому молодцу;
А тебя безвременного (незадачливого) молодца
Я и так тебя пропущу».
Переехал молодец
За реку за Смородину.
Он отъехал как бы версту-другую,
Он глупым разумом похваляется:
«А сказали про быстру реку Смородину —
Ни пройти, ни проехати,
Ни пешему, ни конному, —
Она хуже, быстра река,
Тое лужи дождевыя!»
…Воротился молодец
За реку за Смородину…
Нельзя, чтоб не ехати
За реку за Смородину:
Не узнал добрый молодец
Того броду конного,
Не увидел молодец
Перевозу частого,
Не нашел молодец
Он мосточку калинова.
Поехал молодец
Он глубокими омуты
Да и стал тонуть.
А и взмолился молодец:
«А и ты мать быстра река,
Ты быстра река Смородина!
К чему ты меня топишь
Безвременного молодца?»
Провещится быстра река
Человеческим языком,
Она душой красной девицей:
«Безвременный молодец! Не я тебя топлю
…Топит тебя, молодец,
Похвальба твоя – пагуба…»
Утонул добрый молодец
Во Москве реке Смородине.
 

Древние стихотворения Кирши Данилова. Москва. 1818 г.

Вода – она играла в судьбе поселка на Боровицком холме немалую, если не решающую, роль. Слов нет, прокладывались – «теребились» пути и через лесную глухомань, но куда удобней для тех же целей оказывались реки с бесчисленными притоками. В Московской области их даже сегодня насчитывается около двух тысяч. Из них 912 входят в бассейн собственно Москвы-реки, 700 – в бассейны Клязьмы и Верхней Волги, остальные забирает Ока.

Сама Москва легко могла стать северной Венецией с протекающими по ее землям ста двадцатью ручьями и реками. Могла бы. Но более ста из них да еще семьсот прудов, множество стариц и болот сегодня либо засыпано, либо заключено в трубы. Былые реки, лощины, овраги давно превращены в проезды, улицы, гораздо реже – в скверы. Буквально на наших глазах едва не погибли знаменитые Патриаршие пруды, сохраненные только непреклонной волей москвичей.

С северо-запада селение на Боровицком холме имело дополнительную защиту в виде промоины естественного происхождения, возникшей от срастания двух оврагов, которые прорезали берега Неглинной. Один проходил у Троицких ворот нынешнего Кремля, другой – между 2-й Безымянной и Петровской башнями. Эта промоина служила фортификационным сооружением еще в дославянские времена.

Народ селился здесь охотно, так что на территории современной столицы даже в домонгольский период располагалось не менее ста славянских поселений. О той же высокой плотности населения свидетельствуют и многочисленные курганные группы. Их в пределах Москвы более семидесяти, и каждая служила некрополем местного поселения.

В. Васнецов. Отдых В. Мономаха после охоты. 1893 г.

К тому же существовали, по свидетельству преданий, вокруг основного поселения «красные села», во всяком случае на месте Высокопетровского монастыря и на северо-востоке Китай-города.

Сегодня археологи уже не сомневаются (на основании раскопок) – феодальный «град Москов» существовал еще в XI веке, а в течение последующих двух столетий он превратился в крепость с прилегавшим предградьем – посадами. В период феодальной раздробленности и борьбы за великое Киевское княжение владимиро-суздальские князья потянулись к «Москову»: необходимость выхода к узлу главных дорог Руси имела слишком большое значение.

Больше двадцати лет один из младших сыновей Владимира Мономаха, Юрий Владимирович Долгорукий, мечтает о полноте отцовской власти. В пылу жаркой борьбы один за другим поднимаются на отеческий престол его родные братья. Семь лет правит в Киеве Мстислав Великий, столько же сменивший его брат Ярополк. После Ярополка Монаховичам не удается удержать престола – семь лет его занимает Всеволод II, из так называемой черниговской ветви потомков Владимира Святого. Сын Мстислава Великого – Изяслав II возвращает в семью власть над Киевом.

Между тем, как рассказывает Ипатьевская летопись, в 1147 году зовет Юрий Владимирович на встречу очередного своего союзника, князя Новгород-Северского и Черниговского Святослава Ольговича: «Приди, брате, ко мне в Москов».

Святослав Ольгович недавно вынужден был бежать в лесной Суздальский край из начисто разграбленного собственного дома и хозяйства. Князья-родичи опустошили его Новгород-Северскую волость и собственную усадьбу князя в Путивле. Увели они семьсот человек дворни, три тысячи кобылиц и тысячу коней, не считая несметного множества «готовизны» – продовольственных запасов.

С остатками дружины, женой и детьми добрался князь до суздальской Оки и остановился в устье Поротвы, куда Юрий Долгорукий послал ему богатую «встречу» и дары каждому из прибывших «паволокою» – дорогими тканями и «скорою» – мехами.

Не замедлил расчетливый Юрий Владимирович воспользоваться ратным искусством беглеца – дал ему «воевать» по зимнему пути Смоленскую волость вверх по Поротве, а сам направился «воевать» новгородские волости.

Святославу удалось успешно дойти до верховьев Поротвы и занять город Людогощ, Юрию – Новый Торг. На обратном пути из Нового Торга в родной Суздаль шел Юрий Владимирович через Волок Ламский, откуда, скорее всего, и послал приглашение соратнику, благо была Москва к тому времени местом и благоустроенным, и достаточно богатым.

Святослав Ольгович поехал на встречу с небольшим числом воинов и в знак особого доверия Долгорукому выслал вперед своего маленького сына Олега, который получил почетнейший подарок – «пардус», иначе – шкуру барса.

Встреча состоялась 4 апреля 1147 года, на пятой неделе Великого поста, в канун праздника Похвалы Богородицы. Князья радостно расцеловались «тако возвеселишеся вкупе», по словам летописца. А на следующий день довольный ходом дела Долгорукий приказал устроить «обед силен», одарил всех гостей и княжескую дружину щедрыми подарками и тут же сосватал свою дочь за малютку Олега Святославича. Венчание молодых состоялось спустя три года.

Возраст для брака в то время никакого значения не имел. Жизнь заставляла рано взрослеть. На коня садились, едва начав ходить. В двенадцать лет участвовали в сражениях наравне со взрослыми воинами. Ратный век князя начинался и кончался обычно очень рано. Приходилось торопиться обзавестись семьей, наследниками, чтобы было кому передать навоеванное и нажитое.

Союз Юрия Долгорукого со Святославом Ольговичем оказался недолгим. Уже на следующий год щедро одаренный суздальским князем Святослав соединился с его врагом Изяславом, и Юрию Владимировичу пришлось выступить против обоих. Измена оказалась тем тяжелее, что Изяслав пригласил себе на помощь венгров, богемцев и поляков.

И все же 20 марта 1155 года Юрию Владимировичу удается очистить от врагов Киев и торжественно въехать в столицу. В продолжавшихся распрях он принимает решение, о котором сообщает в 1156 году Тверская летопись: «Князь великий Юрий Володимеричь заложи град Москву на усте же Неглинны, выше реки Аузы».

Заложить град не означало основать город, но построить укрепление. Москва уже располагала достаточными оборонными сооружениями. Ее окружал семисотметровой длины земляной вал с частоколом на гребне и глубоким рвом.

Теперь площадь града была значительно увеличена. Длина стен достигла 1200 метров. Ров стал пятиметровой глубины, ширина его увеличилась до 12–14 метров.

Но как бы быстро ни сооружалась новая крепость на Москве-реке, это не снимает вопросов о ее действительном строителе. Через считаные месяцы после решения о строительстве укреплений на Боровицком холме Юрия Долгорукова не стало. В 1157 году власть перешла к его второму сыну от половецкой княжны, дочери хана Аэпы, Андрею Юрьевичу Боголюбскому.

Отважный воин и искусный полководец, Андрей Юрьевич характером пошел в деда, Владимира Мономаха. Сражений не любил и, хотя сопровождал отца во всех его походах, был, по свидетельству летописца, «не величав на ратный чин, но похвалы ища от Бога».

Киева князь Андрей Юрьевич не любил, сердцем тянулся к суздальским землям и постоянно убеждал отца: «Нам, батюшка, здесь делать нечего, уйдем на тепло». Неприязнь Андрея к Киеву оставалась так велика, что даже вопреки воле отца он оставил данный ему для княжения Вышгород, под Киевом, и направился в суздальские земли, захватив с собой единственное сокровище – написанную, по преданию, Евангелистом Лукой икону Божьей Матери. Конь, который вез обоз, внезапно остановился как вкопанный в одиннадцати верстах от Владимира. На этом месте Андрей Юрьевич и заложил свое княжеское селение – Боголюбово, а икона, ныне хранящаяся в Третьяковской галерее, стала называться Владимирской.

Икона Андрея Боголюбского.

После смерти Юрия Долгорукого ростовчане и суздальцы, как повествует летописец, «задумавшеся, пояша (взяли) Андрея, сына его старейшего, и посадиша и в Ростове на отни (отеческом) столе и Суждали, занеже бе любим всеми за премногую его добродетель, юже имяше преже к Богу и ко всем сущим под ним». Ему-то и довелось стать действительным строителем обновленного Москова.

Рождение Москвы связывалось еще с одним именем – полулегендарного боярина Стефана Ивановича Кучки, владевшего землями по Москве-реке и жившего в собственном селе на месте нынешних Сретинских ворот. Юрий Долгорукий воспользовался некой вымышленной или действительной провинностью Кучки, чтобы захватить его владения. Дочь боярина Улита была насильно выдана замуж за Андрея Юрьевича, но не смирилась ни с гибелью отца, ни с собственной поруганной честью. 28 июня 1174 года она приняла участие в заговоре против мужа и погибла от ран.

И вот археологическая находка наших дней, как будто вновь вызвавшая к жизни те далекие времена. На месте древнего московского кладбища, на Соборной площади Кремля, было открыто женское погребение, а в нем остатки богатейшей женской одежды. Обвивавшаяся вокруг головы шитая зелеными нитками лента – ожерелье и шитое золотом обрамление вокруг шеи. Входили они в наряд, который надевался на женщину дважды – в день свадьбы и в день похорон. Возраст знатной москвички и характер ран, от которых она умерла, позволяют предполагать, что это останки княгини Улиты Боголюбской.

В заговоре против Андрея Боголюбского, кроме княгини, приняли участие шурин князя Яким Кучков, стремившийся отомстить за смерть брата, зять шурина Петр и любимый княжеский ключник Анбал, «ясин» – родом с Кавказа. Всего заговорщиков собралось около двадцати человек. Ключник заранее спрятал меч князя, и Андрей оказался безоружным перед яростно накинувшимися на него заговорщиками.

Но даже голыми руками он долго боролся с врагами, так что им пришлось дважды добивать его. Два дня потом тело князя лежало на паперти церкви – никому не давали ни приблизиться к нему, ни войти в храм. Когда же князя – воина и строителя понесли под его стягом на погребение, народ во Владимире горько плакал.

Летопись сохранила слова верного слуги князя, киевлянина Кузьмы: «Уж и тебя, господин, и холопи твои знать не хотят; а бывало, придет ли гость из Царьграда, или из иной какой-нибудь страны, из Руси ли, латынец, христианин или поганый, ты прикажешь повести его в церковь, в ризницу, пусть посмотрит на истинное христианство и крестится, что и бывало: крестились и болгары, и жидви, и все поганые, видевшие славу Божию и украшение церковное, сильно плачут по тебе, а эти не пускают тебя в церковь положить».

Сребреник Владимира I Великого. X–XI вв.

Трагедия гибели Андрея Боголюбского усугубилась тем, что княжеская чета не оставила потомства. Великокняжеский престол перешел к брату Андрея. Наступили страшные годы татаро-монгольского ига.

Лаврентьевская летопись скорбно повествует о начале лихолетья: «В лето 6731 (1223)… Того же лета явились народы, их же никто толком не знает и какого они племени и откуда пришли, и что за язык их, и какого племени и какой веры; и зовут их татары, а иначе называют таумены, а другие печенеги, иные говорят, потому что о них свидетельствовал Мефодий Патарский епископ: пришли они из пустыни Егриевской, лежащей между востоком и севером; как говорит Мефодий: как к концу света… попленят всю землю от Ефрата и Тигра до Понетьского моря, кроме Ефиопии. Бог же один ведает, кто они такие и откуда пришли, премудрые мужи знают их хорошо, кто книги читать умеет; мы же не знаем, кто они есть, но здесь вписали о них ради памяти русских князей беды, которая пришла от них… А князья русские пошли и бились с ними, и побеждены были ими и едва избавились от смерти: кому была судьба жить, те бежали, а остальные были побиты…»

В 1238 году начинается нашествие хана Батыя на Москву, и у летописца не хватает слов для описания пережитого: «Татарове поидоша к Москве и взяша Москву… а люди избища от старьца до сущего младенца, а град и церкви святые огневи предаша… и много именья взямше (взяв много имущества. – Авт.), отъидоша…»

Перс Джувейни в своей «Истории завоевателя мира» говорит о разгроме города «М.к.с.», который расшифровывается исследователями как Москва, еще короче и страшнее: «Они оставили только имя его». Кроме «града», сгорели прилегающие «все монастыри и села». Это был год восшествия на великокняжеский престол отца Александра Невского – Ярослава-Федора Всеволодовича.

Разорение города Суздаль Батыем. Из средневековой русской летописи.

Успешно воевал Ярослав Всеволодович с осаждавшими Псков и Новгород немцами. И не потому ли, когда пришлось князю ехать на поклон к Батыю, Батый предпочел переправить его к самому великому хану, на берега Амура?

Тяжелой была поездка, еще тяжелее оказалось пребывание в ханской ставке. Против князя был организован заговор, и ханша подала ему за столом отравленное питье. Тяжело больным выехал Ярослав Всеволодович из ставки и на обратном пути скончался. Тело его было перевезено во Владимир и погребено в Успенском соборе. Летописец же отозвался о князе, что он «положи душу своя за други своя и за землю Русскую». Не церковью, но благодарной народной памятью причислен Ярослав Всеволодович к лику святых.

После смерти отца к Батыю за ярлыком на великое княжение пришлось ехать Александру Ярославичу, будущему Невскому. Батый снова отослал князя-воителя в ханскую ставку, в Монголию, – в поездку, которая заняла целых два года.

Александр Невский.

Видно, был князь не только бесстрашным ратником, но и способным дипломатом, раз удавалось ему у хана трижды оставаться невредимым, да еще получать всяческие послабления для русского народа. В четвертый раз Александру Невскому посчастливилось избавить мужское население от воинской повинности – отныне русские могли не поставлять хану своих отрядов.

Икона Даниила Московского.

Но эта последняя поездка надорвала силы князя. 14 ноября 1263 года, подобно отцу, он умер на обратном пути в родные края в Городце Волжском, имея от роду сорок три года. Во Владимире митрополит Киприан возвестил горожанам о его смерти в таких словах: «Я чада моя милая, разумейте, яко заиде солнце Русской земли». На что присутствующие воскликнули хором: «Погибаем!»

В момент кончины младшему из сыновей Александра Невского – Даниилу было всего два года. Двадцати лет он получил по разделу с братьями в удел Москву. Москва впервые обрела своего князя и превратилась в самостоятельное княжество. Княжение Даниила Александровича Московского продолжалось двадцать лет.

В конце XIII века у Кремля за торгом, с напольной стороны, основывается Богоявленский монастырь, который строится у дороги на Владимир через Переславль, превратившийся также в самостоятельное княжество. Тогда же на древнем пути в Коломну, в беспокойные южные края встает старый Данилов монастырь.

Первый Московский князь… О ком бы, казалось, как не о нем, знать москвичам. Вот только многие ли вспомнят, что именно его имя сохраняют такие известные московские названия, как Даниловская площадь и Даниловская набережная, Даниловский Вал и Даниловский тупик, а еще 4—7-й проезды, не говоря уже о существовавшем в прошлом Даниловом мосте. А это – жизнь, обстоятельства княжения, строительства города!

Монастырь, основанный около 1283 года, стал первым звеном в южном оборонительном поясе города. Первая сторожа, вслед за которой появятся остальные, оберегающие от татарских, да и не только татарских нашествий. Достаточно хотя бы в общих чертах представить себе судьбу князя.

Родился в 1261 году и потому принимать участие в борьбе за великокняжеский ярлык не мог. Эта борьба развернулась между его старшими братьями – Дмитрием, князем Переславским, и Андреем, князем Городецким, когда поочередно побывали на великокняжеском столе родные братья отца, младшие – Ярослав и Василий. Первым удалось «покняжиться» Дмитрию Александровичу.

Но достаточно было Дмитрию Александровичу отлучиться в Новгород, чтобы утвердиться там на княжении, целый союз русских князей направился в Орду помогать хану Менту-Тимуру воевать непокорных ему кавказцев – алан, или ясов, на Северном Кавказе. Пошли туда Борис Василькович Ростовский, его брат Глеб Василькович Белозерский, Федор Ростиславич Черный Ярославский да и Андрей Александрович Городецкий. Расчет у Андрея был хитрый – подружиться с ханом и перехватить великое княжение у брата.

Вид Данилова монастыря в XIX в.

Поход закончился в 1279 году, а двумя годами позже Андрей Александрович принес жалобу на Дмитрия Александровича в Орду. Поддержку он получил и вместе с татарским войском двинулся к Мурому, где собрал некоторых русских князей, и теперь уже с немалыми силами двинулся к Переславлю, вотчине старшего брата.

Переславль безо всякого труда был взят. Дмитрий Александрович бежал на край Новгородских земель, в Копорье. Андрей Александрович не замедлил прийти во Владимир, щедро наградить татарских союзников и воцариться на великом столе. Но вскоре стало понятно, что распустить войско он поторопился.