Текст книги "От Великой княгини до Императрицы. Женщины царствующего дома"

Соломония Юрьевна

Уж что это у нас в Москве приуныло.

Заунывно в большой колокол звонили?

Народная песня. XVI в.

Можно сказать точнее – великая княгиня и супруга царевича: о них и пойдет речь. Женщинам из рода Сабуровых везло и не везло на престол: поднимались на заветные ступени, чтобы рано или поздно, всегда по злой воле мужа, их лишиться. Дальше тянулась долгая и беспросветная монашеская жизнь.

Соломония, дочь боярина Юрия Константиновича. Ее выбрал себе в жены тогда еще будущий великий князь Василий III, когда наконец получил от отца, Ивана III, долгожданное разрешение вступить в брак. Отец с разрешением не торопился – не хотел вносить раздора в разросшуюся семью. Любил и почитал вторую свою жену – греческую принцессу Зою – Софью Палеолог, по ее советам часто поступал, строил Кремль и кремлевские соборы, но наследника видел в первенце от первой жены. С ним делился мыслями, планами, его готовил к великокняжескому престолу. Даже к невестке, дочери молдавского господаря, был расположен как к родной. Так со смертью сына без раздумий наметил своим преемником внука.

Великий князь Иван III. Гравюра из книги А. Теве «Космография». 1584 г.

Греческая принцесса на вид смирилась с судьбой собственного первенца Василия. То ли впрямь молчала, то ли не подавала вида при посторонних. Во всяком случае, приближенные никакого ее недовольства не замечали. «Деспина» (вторая жена) – назовет «великий посол» А. Контарини великую княгиню Софью и запишет, что Иван III пожелал, чтобы он побывал на приеме у великой княгини, а собеседница «обращалась ко мне с такими добрыми и учтивыми речами, какие только могли быть сказаны; она настоятельно просила передать ее приветствие светлейшей синьории; и я простился с ней».

А между тем «деспина» оставила за собой последнее слово. В 1502 году еще недавно любимая невестка великого князя молдаванка Елена Степановна вместе с сыном Дмитрием оказываются в опале. Иван III отправляет их весной в заточение, новым наследником провозглашается сын Софьи, двадцатитрехлетний Василий. Провозглашается на редкость вовремя, потому что в апреле следующего года «деспины» не стало. Отчаянию вдовца не было границ. Великого князя вскоре разбивает паралич, и придерживаться политики, которую диктовала покойная Софья, под влиянием окружающих он уже не в состоянии.

Вспыхивают в Москве и Новгороде костры инквизиции, сжигавшие еретиков. Умирает «нужной смертью» в заключении Елена Степановна Волошанка, главная их покровительница. Торопится себе найти невесту по собственному усмотрению наследник Василий Иванович, хотевший подчеркнуть свою связь с местной знатью и потому отказавшийся от поисков иностранных принцесс. Княжен и боярышень было привезено в Москву на смотрины то ли пятьсот, то ли полторы тысячи. Только число не имело значения: Василий заранее знал, что свяжет себя со старомосковским боярством – его выбор пал на Соломонию Сабурову.

Свадьбу сыграли 4 сентября 1505 года, а 27 октября умер Иван III. И снова удивительно вовремя, потому что перед концом начал вспоминать о всех своих сыновьях, наказывать Василию, чтоб никого не обошел уделами. Говорили – много ли в этом правды? – будто даже пожелал освободить старик внука и обратился к нему со словами: «Молю тебя, отпусти обиду, причиненную тебе, будь свободен и пользуйся своими правами». Какими именно? Может быть, и правом наследования?

Такое предположение возникает не только из-за того, что сразу после смерти отца Василия III, по словам летописца, «в железа племянника своего великого князя Дмитрия Ивановича и в полату тесну посади». Современники – историки Герберштейн и Стрыйковский утверждают, что расправа состоялась еще при жизни старого Ивана III, сразу после его разговора с внуком. Новый великий князь, слишком похожий по характеру на свою решительную мать, не собирался рисковать – через три с небольшим года он окончательно расправится с опасным соперником. Дмитрий умрет в заточении, и тот же Герберштейн приводит существовавшие по поводу этой кончины версии: «Одни полагают, что он погиб от голода и холода, а по другим – он задохся от дыма». Второй способ имел то преимущество, что не оставлял видимых следов содеянного.

Было нелегко с Иваном III и совсем непросто с его «деспиной». Средневековые нравы вообще не знали милосердия и сострадания. И все же даже для них нрав нового великого князя оказался полной неожиданностью. Василий III Иванович не искал советчиков, не допускал ни малейших возражений, в любом прекословии усматривал бунт против своих прав и подавлял любое сопротивление железной, не знавшей снисхождения и минут слабости рукой. Попытался поспорить с ним Берсень Беклемишев, чье имя поныне живет в названии одной из москворецких набережных и башен Кремля, и был изгнан со словами: «Ступай, смерд, прочь, ненадобен ты мне». Смерд – неслыханное оскорбление для нижегородского боярина. Но лишь только стал жаловаться возмущенный Берсень, как тут же лишился языка – лихое предупреждение для всех, кто попытался бы осудить великого князя.

Жестокий, грубый, особенно с родственниками, которых открыто чуждался, Василий III был к тому же предельно и холодно расчетлив: с кем расправляться, с кем – несмотря ни на что – никаких ссор не затевать. Самые знатные и древние роды – Владимира Святого и Гедимина не знали обид от великого князя. И все время рядом с Василием была Соломония. Умная, деятельная, властная, мало чем уступавшая покойной свекрови. Брак великого князя мог считаться удачным, несмотря на его бездетность. Но отсутствие наследников до поры до времени не волновало Василия. Найденный им выход представлял лишнюю защиту от родственников и от враждебных бояр.

На Руси находился сын крымского хана Менгли-Гирея царевич Куйдакул. С приходом к власти Василия III он захотел принять православие и был должным образом за свое желание вознагражден. После крещения великий князь выдал за него замуж свою сестру, а во время Псковского похода не только оставил местоблюстителем великокняжеского престола в Москве, но и назначил в завещании наследником. С точки зрения государственных интересов был подобный брак очень выгоден. Царевич Петр, как стали называть Куйдакула, считался одним из возможных претендентов на казанский престол. Обязанный же всем своим благополучием и будущим великому князю, царевич Петр не мог ему изменить и вступить в переговоры с ненавидевшим «новокрещена» боярством.

Пока был под рукой Петр, великокняжеская чета могла не тревожиться насчет собственных детей. Но преждевременная смерть татарского царевича ставит Василия III перед приобретшей новую остроту проблемой наследования престола. Двадцать с лишним прожитых с Соломонией лет делали дальнейшие надежды на появление потомства бессмысленными. Снова поднимают голоса сторонники развода с бесплодной княгиней, хотя сама она винит в семейных неудачах одного Василия. Соломонии и в голову не приходит, что дело для бояр не только в детях, но и в том, чтобы лишить великого князя ее умной и верной поддержки.

Для Василия нет тайн в подобных расчетах. И он колеблется, откладывает окончательное решение, не испытывает уверенности в его правильности. Если бы знать, если бы знать… К тому же развод с Соломонией означает обострение отношений с московским боярством, которому придется противопоставить иную и притом нисколько не меньшую силу. Выбор великого князя падает на князей Глинских, литовцев, известных всей Европе своей воинственностью, ратным мастерством и связями с коронованными особами. Брак с их родственницей означал династическое соединение с западнорусскими землями и укрепление связей с молдавскими господарями, возможными союзниками в борьбе против литовского князя Сигизмунда. То, что представительницей Глинских была юная красавица княжна Елена Васильевна, принципиального значения для расчетливого князя не имело.

И все же, что заставляло Василия Ивановича оставаться в нерешительности? В мае 1524 года в Москве начинается спешное строительство нового Смоленского Новодевичьего монастыря. Обетного, потому что великий князь дал обет заложить его в случае успешного похода в смоленские земли. И скорее всего предназначавшегося для жительства отрешаемой от мужа Соломонии. Ради быстроты строительства и неусыпного наблюдения за ним, из Суздаля вызывается настоятельница тамошнего Покровского монастыря с восемнадцатью монахинями. И хотя работы приближаются к концу, в 1524 году Василий III еще совершает обычную осеннюю поездку с Соломонией. Весной следующего года строительство пришло к концу, и почти одновременно состоялся насильственный постриг великой княгини. До последней минуты не верила Соломония перемене в своей судьбе, надеялась кого-то в чем-то убедить, переложить вину в бесплодии на мужа, избежать монашества. Андрей Курбский так и будет писать, что Василий III постриг свою первую жену «не хотящу и не мяслящу ей о том». Герберштейн добавит, как срывала в бессильной ярости Соломония монашеское одеяние, как рвала и топтала его, пока присутствовавший при обряде боярин Иван Шигоня-Поджогин не ударил ее плетью. За непокорство и строптивость не увидела больше бывшая великая княгиня Москвы: Василий III не решился поместить ее в Новодевичьем монастыре, – не попала даже в считавшийся далеким Суздаль. Каргополь – вот то новое место, которое выбирает для нее муж и где ей придется пробыть пять лет, чтобы убедиться в бессмысленности всяких надежд.

Только после рождения первенца в новой семье – будущего Ивана Грозного – перевезли Соломонию Сабурову, теперь уже старцу Софию, в суздальский Покровский монастырь под начало той самой настоятельницы, что наблюдала за строительством московского Новодевичьего монастыря.

 
Уж что это у нас в Москве приуныло,
Заунывно в большой колокол звонили?
Уж как царь на царицу прогневался,
Он ссылает царицу с очей дале,
Как в тот ли город во Суздаль,
Как в тот ли монастырь во Покровский…
 

Такая жестокость в характере Василия III! Словно забыв о недавних колебаниях, о прожитых в ладу и мире годах, он считает достаточным для расчета с Соломонией вклада в монастырь и того, что «пожаловал старицу Софию в Суздале своим селом Вышеславским… до ее живота» – пожизненно.

Может, и можно было по тем временам откупиться селом от собственной совести, но приобрести спокойствия Василию III не удалось. Может быть, не об одном насилии и вероломстве мужа кричала Соломония под сводами собора Рождественского монастыря, который и сегодня виднеется своим куполком над московской Трубной площадью. Может, пало и другое слово, взбудоражившее умы современников. Беременность великой княгини – слух о ней мгновенно распространяется повсюду. Была пострижена с плодом в чреве – будущей матерью, – утверждала народная молва, и оказалось, великий князь не мог пренебречь разговорами. Где там! Он посылает для дознания доверенных дьяков Меньшого Путятина и Третьяка Ракова, жестоко расправляется даже с женщинами, которые утверждали, что слышали подобные слова от самой Соломонии. А было их две – жена казначея Юрия Малова да жена постельничего Якова Мансурова, по самой должности своей обязанного знать все теремные да дворцовые события и толки. Ведь ведал постельничий не одной великокняжеской рухлядью, но и самой безопасностью княжеской, блюдя живот своего князя во дворце весь день да и в ночное время. Мансурову, чтобы отказалась от своих слов, чтобы забыла о них на веки вечные, подвергли бичеванию.

Помогли ли крутые меры? Скорее, наоборот – убедили народ в обоснованности слухов. Иначе чего бы боялся великий князь, чего бы так лютовал? Но и на этом слухи не кончались. Толковали люди, будто родила Соломония-Софья сына Георгия и отдала на сохранение и воспитание верным друзьям, а чтобы не искал великий князь опасного для молодой жены младенца, распустила слух о смерти новорожденного и даже погребла со всеми церковными обрядами куклу. Историки фиксировали легенду, не придавая ей серьезного значения, пока в 1934 году при уничтожении находившейся под собором суздальского монастыря усыпальницы не было обнаружено рядом с гробницей Соломонии детское захоронение.

Правда, доказательств связи детского захоронения с гробом былой великой княгини, кроме прямого соседства надгробий, не существовало. Зато внутри маленькой гробницы вместо останков младенца оказалась кукла в дорогой шелковой рубашечке и шитом жемчугами свивальнике. Что можно было сказать после этого о предании, по которому Грозный всю жизнь охотился за братом Георгием, превратившемся, по утверждению другой легенды, в знаменитого разбойника Кудеяра-атамана. Никуда не уйти и от того, что затребовал Грозный к себе следственное дело о беременности Соломонии, долгое время держал у себя и, наконец, уничтожил.

И другой монастырь – теперь уже московский Ивановский. Судьба другой Сабуровой – дочери Богдана Юрьевича, Евдокии. Ее выбрал Грозный в невесты старшему сыну, когда сам решил жениться на Марфе Собакиной. Не столько выбрал, сколько подсказали верные советчики – Малюта Скуратов, дядя и племянник Годуновы. Они искали способа утвердиться через своих родственниц у царского престола. Года не прожила во дворце жена царевича – и очередной насильственный постриг по решению свекра. Чем не угодила молодая Сабурова, какому царскому замыслу помешала, только дальнейшая ее жизнь пройдет и кончится в стенах Ивановского монастыря под именем старицы Александры.

Андрея ничто не рознило со старшим братом. Годы правления Василия III Ивановича проходят для него благополучно, и только в конце правления начинают возникать столкновения с новой княгиней – Еленой Глинской, которую взял в жены Василий III вместо отлученной и постриженной в монахини за бездетность Соломонии Сабуровой.

К. Лебедев. «Царица Елена Глинская с детьми»

Едва сдерживала свой крутой, властный нрав при муже княгиня Елена Глинская, зато дала себе волю после его смерти. Не боялась злых языков, пересудов, оставив около себя своего любимца Ивана Овчину-Телепнева-Оболенского, князей удельных и вовсе не страшилась, мира с ними не искала, волю свою железной рукой утверждала. Если бояре сначала и рассчитывали на ее женскую слабость, неопытность в делах государственных, то скоро поняли, как жестоко ошиблись. Елена Васильевна посадила в темницу брата покойного мужа, князя Юрия Ивановича, который начал сразу же, не теряя времени, «вборзе всякие неправды делати великому князю», малолетнему ее сыну Ивану Грозному. Там же оказался и ближайший родственник княгини, Михайла Глинский, за то, что попытался преуменьшить значение Овчины-Телепнева. Кое-кто из недовольных неожиданным оборотом дела бояр бросился в Литву, пробовал оттуда требовать возврата своих владений. К ним присоединился польский король, рассчитывавший на возвращение присоединенных Василием III к русскому государству городов. Ничьих требований княгиня не удовлетворила, а против польского короля тот же Овчина-Телепнев воевал так успешно, что добился в 1536 году исключительно выгодного для Москвы мира.

Казалось, все правление передоверила Елена Васильевна своему любимцу, о государстве Московском сама и думать забыла. Однако судьба Андрея Старицкого говорит совсем о другом. В отличие от взбунтовавшегося брата Юрия Андрей поначалу заподозрен в бунтовских намерениях не был. Собравшись в свою Старицу, решил получить от правительницы прибавки к уделу, но не получил. Княгиня обошлась рухлядью и серебром, да и то одарила мужнина брата не слишком щедро – не уважила. Андрей недовольства не скрывал, пытался снова и по-прежнему безуспешно договориться с невесткой, разгневанным и уехал, а потом стал опасаться за свою жизнь. Может, даже собирался бежать, как утверждали слухи, во всяком случае, от вызовов в Москву упорно отговаривался, пока Елена Васильевна не распорядилась двинуть в обход Старицы сильное войско, чтобы отрезать деверю пути для бегства.

Андрею удалось скрыться в новгородские земли, «смутить» там многих помещиков. Направленный для покорения князя Старицкого Овчина-Телепнев не столько силой, сколько уговорами и посулами убедил Андрея Ивановича приехать в Москву, поручившись именем правительницы, что никакого зла причинено ему не будет. Если такой путь и был разумнее, Елена Васильевна с крутым своим нравом его не приняла. Овчина-Телепнев поручил строжайший выговор за самовольство, а Андрей Старицкий с женой Евфросинией Андреевной и малолетним сыном Владимиром оказались в заточении.

В Кремле, неподалеку от Берсеневской башни, стоял Берсенев двор. В 1525 году хозяин его был казнен, самый двор превращен в государственную тюрьму, где и оказались Старицкая княгиня и ее сын. Сам князь Андрей был заключен в палату, стоявшую рядом с великокняжескими Набережными палатами, там же через несколько месяцев «в одночасье» скончался. Однако для матери и сына все обошлось сравнительно благополучно. Свободу они получили, удела не лишились. Наоборот – пришедший к власти Иван Грозный хотел видеть в лице Владимира Андреевича брата или, во всяком случае, доверенного человека, хотя сам князь Старицкий оставался одним из самых реальных претендентов на престол, располагая множеством сторонников. Расположение Грозного в конце концов сменилось страшным гневом. В 1563 году на Кирилловом подворье Московского Кремля была пострижена княгиня Евфросинья Андреевна, отправленная затем на житье в Белозерский Воскресенский Горицкий монастырь. Шестью годами позже по просьбе Владимира Андреевича Грозный уступает ему в удел Верею в обмен на другие земли Старицких, и в том числе село Ясенево. Судя по тому месту, которое занимает Ясенево в производственном обмене, село за время хозяйствования Старицких стало более населенным, обросло большим клином пахотных земель и возделанных угодий, обогатилось разведенными на крутом берегу речки Обицы садами. В 1572 году его судьбой распоряжается в своей духовной грамоте Грозный. Впрочем, если бы промена и не состоялось, Ясенево к этому времени все равно стало бы царской собственностью: в 1569 году по подозрению в измене Владимир Андреевич с женой и детьми были казнены.

Духовная Грозного… Только что произошел решающий розыгрыш с татарским ханом. По настоянию и при поддержке турецкого султана хан требовал от Москвы отказа от Астрахани, Казани, требовал и немалых денег. Старавшийся по возможности оттянуть время, Грозный наконец дал гонцу окончательный ответ – рассчитывать хану не на что: «Землю он нашу выевоевал, и земля наша от его войны стала пуста, и взять ни с кого ничего нельзя». А когда в 1572 году появившиеся на Оке, у Лопасни, татарские войска были отражены князем Воротынским, Грозный получил возможность категорически отвергнуть притязания на Астрахань. Одновременно решался вопрос о польском престоле, возникший в связи со смертью последнего представителя династии Ягеллонов. Среди кандидатур на опустевший трон называлась и кандидатура московского царя, который особое значение придавал русско-польскому союзу: «Не только поганство, но ни Рим, ни какое другое королевство не могло бы подняться на нас, если бы земля ваша стала заодно с нами».

Успехи внешней политики давали свои ощутимые результаты, и вместе с тем Грозный не обманывал себя. Разгул опричнины, казни, грабежи в Новгородской земле, казни недавних любимцев и приближенных должны были порождать ненависть, хоть и пытался Иван IV в своем завещании утверждать, будто ему воздали злом за благо и ненавистью за любовь. Настолько сам не верил ни в любовь, ни в благо, что готовил на всякий случай пути для бегства за рубеж, а о «нечаянной смерти» думал и вовсе не переставая.

Трудно поверить, что так важны были для Грозного мир и лад в собственной семье, что так хотел «уладить» обоих сыновей, уговорить не ссориться, не враждовать, что столько слов в духовной мог потратить на проповедь справедливости и доброты – единственный среди всех великих Московских князей. И еще дорожил, очень дорожил своим наследником, тем самым царевичем Иваном Ивановичем, который спустя девять лет стал жертвою его собственного бешеного гнева. Кажется, всю Москву и уезд пересмотрел царь, выбирая для него лучшие села и угодья.

Царь Федор Иванович. Парсуна XVII в.

Наследовали царю, кроме старшего Ивана, младший сын Федор и их будущая сестра – «если родится дочь от царицы Анны». Будущей царевне предназначалось восемь отобранных у казненных и опальных бояр и служилых дворян сел. Только почему думал Грозный именно о дочери? Пережил Грозный первую свою горячо любимую царицу Анастасию Романовну, пережил вторую, Марию Темрюковну, потерял и скончавшуюся вскоре после венца Марфу Собакину, знаменитую «царскую невесту». По правилам православной церкви четвертой жены быть не могло – на сожительство с Анной Колтовской получил разрешение собора. Может, потому и сыновей от нее не ждал, да и прожил с ней недолго: спустя три года после составления духовной грамоты царица Анна насильно была пострижена в монахини. С первых же дней не баловал Грозный «жену Анну» ни щедростью, ни любовью. Ей по духовной предназначались из московских сел всего-то навсего Алешня, Болтино и Астанково.

Но продуманный во всех мелочах раздел не состоялся. Царевич Иван погиб от руки отца. Наследником престола, всего Московского государства стал младший сын Грозного царь Федор Иоаннович.