Текст книги "От Великой княгини до Императрицы. Женщины царствующего дома"

Святополк прибежал в Триполь и заперся там, сидел там до вечера и в ту ночь пришел к Киеву.

Половцы увидели, что они одолели, пустились воевать землю, а другие вернулись к Торческу.

Эта беда приключилась в день Вознесения, месяца мая в двадцать шестой день.

Искали Ростислава, нашли его в реке; взяли и принесли его к Киеву, плакала по нем мать его, и все люди очень жалели его за его юность. Собрались епископы и попы и монахи и с обычным пением положили его в церкви св. Софии у отца его».

ГИТА – дочь английского короля Харальда II Годвинсона, в начале 1070-х годов стала женой Владимира Мономаха. Отец ее погиб в известной битве с норманнами Вильгельма Завоевателя при Гастингсе. Была связана и с датским королевским двором, при котором некоторое время жила.

ХРИСТИНА – дочь Инге Стейнкельсона, шведского короля. Супруга старшего сына Владимира Мономаха Харальда-Федора, иначе Мстислава Великого, причисленного к лику православных святых. Умерла 18 января 1121 года в Новгороде.

МАРИЯ – дочь Владимира Мономаха. Супруга Леона, действительного или самозваного сына византийского императора Романа IV Диогена. Если наполненная бурными событиями жизнь императора и позволяла строить подобные предположения, то по времени родственная связь представляется маловероятной. Роман IV был ослеплен и погиб от ран в 1071 году, пробыв формально на престоле всего четыре года, тогда как киевская княжна умерла в 1147 г. От ее брака остался сын Василько, носивший отчество по имени матери.

ЕВФИМИЯ – дочь Владимира Мономаха. Была выдана замуж за венгерского короля Калмана, который вернул ее на родину под предлогом супружеской неверности. Способный и высокообразованный Калман (Коломан) поддался в этом случае наветам.

Король покорил Далмацию, короновался королем Хорватии и Далмации. При нем население вело беспощадную борьбу с полчищами крестоносцев, которые разоряли на пути на Восток страну. Коломан противостоял притязаниям папы на его территории. Свод составленных им законов был издан на славянском языке.

Оговоренная Евфимия вернулась на родину беременной сыном Борисом, который впоследствии ожесточенно боролся за венгерский престол и погиб в 1155 году.

АГАФЬЯ – дочь Владимира Мономаха. Вышла замуж за городенского князя Всеволода Давыдовича.

МАРИЯ – дочь Мстислава Великого (одна из восьми). Была выдана замуж за киевского князя Всеволода II Ольговича.

КСЕНИЯ – дочь Мстислава Великого (одна из восьми). Была выдана замуж за логожского и изяславского князя Брячислава Давыдовича. В 1129 г. вместе с другими полоцкими князьями была выслана в Константинополь, где и скончалась.

ДОБРОДЕЯ-ИРИНА – дочь Мстислава Великого (одна из восьми). В 1122 г. была выдана замуж за сына византийского императора Иоанна II Алексея Комнина. Известна своими познаниями и исследованиями в области фармацевтики и собственно медицины. Составленный ею трактат «Аллима» содержит описание ряда болезней, а также способов и средств их лечения, в частности, желудка и сердца.

ЕВФРОСИНИЯ – дочь Мстислава Великого. Вышла замуж за венгерского короля Гейзу II. После смерти мужа в 1161 г. королева была выслана в Палестину, где скрывалась в монастыре иоаннитов, или будущих мальтийских рыцарей. После восшествия на венгерский престол ее сына Иштвана III вернулась в Венгрию, где и находится ее могила.

Младая ветвь Невских

МАРИЯ – дочь Ивана Калиты. В 1328 г. была выдана отцом замуж за князя Ростовского. Этой линии Рюриковичей в 1216 г. было дано в удел Ярославское княжество – собственно князю Константину Борисовичу, умершему в 1219 г. и объединившему под своей властью Ярославское, Ростовское и Углическое княжества. Но уже в 1286 г. Иван Калита выкупил у его сына Василия Углич. О Василии Константиновиче летописец пишет, что он привел с собой из Орды послов Казанчия и Собачия и «много зла сотвориша».

В 1320 г. супруг Марии Ивановны владел всей Борисоглебской стороной Ростова. Калита посылал его на помощь татарам против Смоленска, заставлял ходить в поход на Новгород. После смерти Калиты князь Константин Васильевич получил ярлык на весь Ростов. До конца воевал с племянником Андреем, которому помогала Москва. В 1363 г. удалился в Устюг, где вскоре и умер.

Из трех их сыновей Василий принимал участие в походе Дмитрия Ивановича Донского на Тверь, Владимир и Александр пали на Куликовом поле.

ФЕОДОСИЯ – дочь Ивана Калиты. Была выдана замуж за князя Белозерского Федора Романовича. Ее супруг и сын Иван погибли на Куликовом поле. Белозерское княжество еще в начале XIV в. оказалось во власти Москвы: ярлык на него приобрел Иван Калита. После Куликовской битвы белозерские земли окончательно отошли к Москве.

АЙГУСТА – дочь литовского князя Гедимина, супруга московского князя Симеона Гордого, старшего сына Ивана Даниловича Калиты. В крещении православном – Анастасия. Брак был заключен с 16-летним князем в 1333 году. Умерла 11 марта 1345 года.

ЕВПРАКСИЯ – вторая жена Симеона Гордого, дочь смоленского князя Федора Святославича. Беспрецедентный случай – через год брак кончился разрывом. Московский князь отослал молодую жену ее отцу под предлогом, что в спальне она казалась мужу мертвой. Не менее удивительно, что смоленский князь не выразил никакого возмущения или претензий к зятю.

МАРИЯ – третья жена Симеона Гордого (с весны 1347 г.). Дочь убитого в Орде в 1339 году тверского князя Александра Михайловича. Союз с Тверью оказался тем более крепким, что княживший в это время Константин Михайлович был женат на двоюродной сестре Симеона Гордого – Софье Юрьевне. Однако получить разрешение от московской церкви на третий брак Симеон не смог. Митрополит Феогност отказался благословить молодых и, по словам летописца, перед князем «церкви затвори». Упрямый Симеон, минуя своего непосредственного духовного владыку, обратился к его руководителю – константинопольскому патриарху. Сопровожденная богатейшими подарками просьба была немедленно удовлетворена.

Его так и прозвали Иваном Кротким, этого сына Ивана Калиты, которому московский стол достался после старшего брата, Семена Ивановича Гордого. По словам летописи, «кроткий, тихий, милостивый», получил он в Орде ярлык на великое княжение безо всяких со своей стороны хитростей: хан сделал выбор между ним и его противником, суздальским князем Константином, в его пользу. Впрочем, удельные князья и так целый год не признавали его власти, «творили свою волю», в обострившихся междоусобицах к великокняжескому голосу не прислушивались. Слово Москвы заметно слабело, почему и прошла незамеченной смерть тридцатитрехлетнего князя, простоявшего у власти всего шесть лет и так заботливо постаравшегося обеспечить перед смертью «свою княгиню», остававшуюся с двумя малолетними сыновьями на руках – будущим Дмитрием Донским и младшим Иваном. Дмитрий наследовал отцовский стол, Ивану отходили, по воле отца, «Звенигород со всеми волостми и с мытом, и с селы, и з бортью, и с оброчники и с пошлинами», не считая еще двадцати с лишним сел и селений. Только Иван Звенигородский не дожил и до четырнадцати лет, что не помешало ему принять участие в походе старшего брата против Дмитрия Суздальского. Со смертью Ивана Ивановича все владения снова сосредоточились в руках великого князя.

ФЕОДОСИЯ Дмитриевна – первая супруга московского князя Ивана Ивановича Красного, дочь Брянского князя. Умерла через год после свадьбы родами. В момент заключения брака князю московскому было 15 лет.

АЛЕКСАНДРА – вторая супруга московского князя Ивана Ивановича Красного. Предположительно, дочь московского тысяцкого Василия Вельяминова из рода, возводившего себя к варягам XI века. Мать Дмитрия Ивановича Донского и умершего в 1364 году Ивана.

И подошло время Донских

Великий князь Дмитрий Иванович сочинял духовную. Не в первый раз – завещания писались перед каждой большой битвой, трудным походом, когда оказывалась на волоске княжья жизнь. Но теперь победитель Куликова поля знал – жизнь просто подходила к концу. Иные князья доживали до полувека, ему досталось 39 лет. И то немало среди сплошных междоусобиц и семейных распрей. Спасибо, было кому передать бразды правления в семье. Не старшему сыну – о нем и не думал, – только жене, только «моя княгини», как писалось в редких и потому особенно важных документах, Евдокии Дмитриевне.

«…А по грехом моим, которого сына моего бог от имет, и княгини моя поделит того оуделом сынов моих. Которому что даст, то тому и есть, а дети мои из воли ее не вымутся…»

Годы не старые, а если вспомнить… Пяти лет потерял отца. Тогдашний ордынский хан – Навруз не колебался: ярлык на великое княжение перешел к князю нижегородско-суздальскому Дмитрию Константиновичу. Могучему князю. Удачливому воину. Все счастье, что пошли у татар «замятни»: Навруза прикончили, на его место объявилось два хана. Тот, что за Волгой, – Авдул поддержал сидевшего во Владимире Дмитрия Константиновича. Тот, что в Орде, – Мурат склонился на сторону Москвы. Сумели московские бояре выхлопотать ярлык на великое княжение малолетнему княжичу. То ли в десять с небольшим лет, то ли того раньше довелось Дмитрию Ивановичу съездить на поклон к хану.

Хорошо, что получил ярлык, того лучше, что остался жив. На престол вступил 12 лет – «покняжился» во Владимире. А год спустя и Авдул прислал ярлык – рассчитал, что с московским боярством в союзе надежнее. Только теперь восстал Мурат и от себя права передал суздальскому князю, а тот не замедлил явиться с войском во Владимир. Снова спорили, снова сражались. И тем опаснее та распря для московского князя стала, что в страшное суховеями и бурями лето 1365 года от вспыхнувшей в Чертолье Всехсвятской церкви сгорел в одночасье вместе со всем городом и Кремль. Не просто дворы да терема – сколько раз доводилось их заново ставить, – а дубовые кремлевские стены, красота московская и защита, довелось которым простоять всего-то навсего 25 лет.

Сильным духом Дмитрий Иванович был, независимым нравом, а строптивым никогда. Вот и тут не стал своей воли творить. Держал совет с боярами, двоюродным братом Владимиром Андреевичем, согласился со словами мудрого митрополита Алексея – не тратиться на деревянный город, возвести каменные стены: «Тое ж зимы князь великый Дмитрей Иванович, погадав с братом своим с князем Володимером Андреевичем и с всеми бояры старейшими и сдумаша ставити город камен Москву, да еже умыслиша, то и сотвориша. Тое ж зимы повезоша камение к городу». А ведь дело было совсем новое. Каменная крепость на владимиро-суздальских землях сооружалась впервые. До того времени пользовались каменными оборонными сооружениями одни новгородцы и псковичи. Надо было все разом – и камень искать, и каменщиков привозить да учить, и торопиться, прежде всего торопиться. Как оставлять город без защиты!

Какой же удачей в то время было то, что удалось через год сладить свадьбу с дочкой суздальского князя, того самого Дмитрия Константиновича, который уже дважды отнимал у Дмитрия Ивановича великое княжение. На том договорились, что московские войска помогли суздальскому князю отнять у собственного младшего брата Бориса Константиновича Нижний Новгород и сесть там на княжение. И вот под радостный перезвон колоколов вошли в белокаменную Воскресенскую церковь коломенского кремля молодые – московский князь Дмитрий Иванович и княжна Евдокия Суздальская. Церкви той давно нет, а в памяти коломенцев, кажется, все живет отблеск того удивительного торжества.

«…А даст ми бог сына, и княгини моя поделит его, возьмя по части у большие его братьи. А у которого сына моего оубудет отчины, чем есмь его благословил, и княгини моя поделит сынов моих из их оуделов. А вы, дети мои, матери слушайте…»

На браках замирялись, кончали воевать, заключали союзы. Только была и любовь – что из того, что приходившая чаще всего после свадьбы, – но прежде всего верность. Великая женская верность, чтобы ни единым помыслом не предать мужа, всем сердцем отдаться новой семье. И приходила в ответ мужнина любовь, может, того дороже – почтение, которым дарил супруг свою государыню, как называли тогда каждую хозяйку в ее доме.

Она и была настоящей государыней, разумной, рассудительной, в княжеских делах понятливой. Да и как иначе, когда был Дмитрий Иванович все время в деле. Укреплял Москву. Одного Кремля по числу врагов показалось мало, послушался нового совета митрополита Алексея – охватить город и слободы земляным валом, от Москвы-реки близ старого устья Неглинной до Сретенских ворот. Это позже поднялись по валу стены Белого города, уступившие место бульварам. Так было вернее и в отношении татар, и в отношении тверичей, с которыми не переставал воевать московский князь. Трижды тверской Михаил звал на подмогу литовского князя Ольгерда идти воевать Москву, пока не удалось Дмитрию Ивановичу просватать литовскую княжну за своего двоюродного брата. Так вошла в их семью Елена Ольгердовна, Олена, как звал ее муж Владимир Андреевич. Евдокия приняла невестку с почетом – ссор не любила. Не до ссор было, когда мужья не сходили с коня.

Ездил тут Дмитрий Иванович в Орду – известно, писал завещание. Собралась в Москве на радость Евдокии вся семья – отец, братья – на крестины второго их с князем сына Юрия в 1374 году, тут и напали татары на оставленный отцом Нижний Новгород, и хоть отбились и без князя нижегородцы, а все равно урон понесли большой. Спустя три года Дмитрий Иванович хотел помочь тестю, прислал против татар свое ополчение, да сротозейничали русские военачальники, были на реке Пьяне побиты. Того страшнее Евдокии было, что брат ее Иван Дмитриевич, спасаясь от врагов, кинулся на коне в реку да так из нее и не вышел. Тогда сам ее князь в 1378 году разбил на реке Родне мурзу Бегича, посланного Мамаем. Вот и подошло Куликово поле, та страшнейшая для Евдокии битва, в которой отец ее Дмитрий Константинович не поддержал зятя и войска под его стягами не выставил.

Как было бога благодарить, что остался жив и Дмитрий Иванович, ставший для потомства Донским, и Владимир Андреевич, получивший сразу два прозвища – тоже Донской и Храбрый, да еще умер на обратной пути с сечи сам Мамай. Только ни мира, ни тишины все это Москве не принесло. На следующий год после Куликова поля напал на нее ставленник Тамерлана хан Тохтамыш, взял и разорил город, а самому Донскому пришлось бежать с семьей в Кострому, хоть ненадолго, а все оставлять на произвол судьбы. Да тут еще так было – что ни год приносила мужу сыновей. Когда подошел Дмитрию Ивановичу смертный час, носила последнего, восьмого. И хоть успела родить за несколько дней до кончины мужа, не вошел княжич Константин в отцову духовную. Как Дмитрий Иванович завещал, сама потом долгие годы наделяла да переделяла последыша, чтобы и старших не гневать и его самого не обидеть, пока не согласился великий князь Василий Дмитриевич на Углич да не посадил брата своим наместником в псковских и новгородских землях.

«…А по грехом, отыми бог сына моего, князя Василья, а хто будет под тем сын мои, ино тому сыну своему княж Васильев осудел, а того оуделом поделит их моя княгини. А вы, дети мои, слушаите своее матери, что кому дасть, то тому и есть…»

Знал Дмитрий Иванович цену своей княгине, недаром увещевал на будущее сыновей. Ведь осталась хоть и не молодой, да с шестью младшими мал мала меньше детьми. Шестеро их пришло на свет после Куликова поля. Сама поднимала, сама уму разуму учила, в дружбе братней наставляла. Ни один против старшего брата голоса не поднимал, все вместе в походы ходили, «одним снопом держались». Юрий, второй, которому достались в удел Звенигород, Галич, Руза-городок, подмосковное село Михалевское и луг Ходынский, восстал только против племянника, когда ее уж давно и в живых не было. Андрей, князь на Можайске, Верее, Медыне, Калуге да Белоозере, в подмосковном Напрудском и Дегунине, всегда руку старшего брата держал. Петр, князь в Дмитрове и Угличе, сам отдал Василию Углич. Недаром, когда Василий Дмитриевич умирал, поручил жену с сыном ему, Андрею и тестю литовскому князю Витовту.

Иным казаться стало, не больно кручинилась Евдокия по своему князю – больно делами мирскими занималась, вдовьи одежды недолго носила. Даже слухи пошли, что и вовсе от жизни плотской отстать не хочет. Упрямые слухи, так что родные сыновья пришли просить у матери ответа: есть в них правда или нет. И тогда распахнула Евдокия Дмитриевна на груди богатое княжеское платье, и увидели князья на иссохшем материнском теле тяжелые вериги – возложила их на себя княгиня после смерти мужа и больше не сняла. Вместо монашеского пострига, принять которого из-за дел семейных и сыновьих судеб не могла, монахиней в миру осталась. С невестками было иначе.

В сегодняшней Москве мало кто знает о существовании этого монастыря. Улица-дорога, проложенная к нему и носившая его название, была переименована. Стены обветшали и слились с обстроившими их домами. Собор тоже исчез за поздними пристройками, покрытыми окончательно обезобразившим его слоем цемента. И только видная с Трубной площади колокольня напоминает о том, что здесь, на крутом берегу Неглинки, сохраняются остатки Рождественского монастыря, одного из самых древних в городе. Его основала, в нем приняла постриг и скончалась мать героя Куликова поля Владимира Андреевича серпуховская княгиня Марья Кейстутовна. А вслед за ней потянулись в девичью обитель осиротевшие матери и вдовы тех, кто полег на берегах Дона и Непрядвы. Недаром в начале XIX века был назван Рождественский монастырь «обителью материнской тоски и вдовьей печали».

Может, опередила Марья Кейстутовна княгиню Евдокию с основанием монастыря, а может и не думала никогда о нем Евдокия Дмитриевна, только после смерти Дмитрия Ивановича задумывает она почтить его память и память самого великого сражения, которое князь Донской в своей жизни выиграл. На месте старой деревянной церкви Воскрешения Лазаря в московском Кремле решает воздвигнуть белокаменный храм Рождества Богородицы – того праздника, на который пришлось Куликово поле. Через четыре года после смерти князя закладывается храм, еще через три заканчивают его мастера и среди них самые замечательные иконописцы тех лет Феофан Грек и Симеон Черный с учениками, написавшие образа и расписавшие стены. Феофаном Греком дорожила вся княжеская семья. В палатах Владимира Андреевича Феофан написал едва ли не первый в истории русского искусства пейзаж – вид Москвы, красоте которого не могли надивиться современники.

Другой такой же вид Феофан поместил и вовсе на стене церкви Архангела Михаила. Восторг перед родным городом разделяли все москвичи. Как писал в те годы летописей: «…Град Москва велик и чуден… кипяще богатством и славою, превзыде же вся грады в Русской земле честию многою». Церковь Рождества Богородицы должна была украсить Кремль, но предназначалась она Евдокией не для всех и каждого, а только для женской половины великокняжеской семьи. Как гласила легенда, до основания в 1386 году в Кремле Воскресенского монастыря, где стали погребать великих княгинь, а там и цариц, усыпальницей им служила старая деревянная Лазаревская церковь. Евдокия не захотела отказаться и от старого алтаря – он был воздвигнут в новом храме «близь большого олтаря». Только теперь княжны и княгини должны были из рода в род молиться за мужей и сыновей в памятнике Куликовой битве.

Но памятникам битвы в Москве не повезло. Заложенный в честь нее Дмитрием Донским храм Всех Святых на Кулишках – Славянской площади многократно перестраивался и сохранил фрагменты первоначальной кладки лишь в подземной части. Основанный по тому же поводу и особенно любимый князем Высоко-Петровский монастырь в нынешнем своем виде говорит об одном XVII веке. Церковь Рождества Богородицы вообще на долгие годы исчезла, превращенная со временем в замурованный подклет построенной над ней кирпичной Рождественской церкви. Совсем недавно реставраторам удалось восстановить всю красоту постройки княгини Евдокии – кладку больших белокаменных блоков с тонкими швами, двери с перспективными порталами, круглые окна с напоминающими раковины обрамлениями. И это единственная из кремлевских построек, которая воссоздает сегодня для нас образ архитектуры XIV столетия.

Сама строила храм, сама в нем и молилась теперь уже со старшей своей невесткой, которую тоже приняла в дом по завещанию мужа. Еще во время своих поездок в западные земли решил Дмитрий Иванович породниться с воинственным и неукротимым литовским князем Витовтом. Решил, но свадьбы сыграть не успел. Евдокия не преступила его воли – через год после кончины мужа ввела в дом женой вступившего на отцовский престол сына Василия литовскую княжну Софью Витовтовну, ту, на чьи плечи на долгие годы легло правление всем Московским княжеством. А Софья Витовтовна и не отрицала, что многому научилась у свекрови – и как о государстве заботиться, и как к боярам подход искать, и как слуг верных находить, и как выше всего ценить ратный труд и военную доблесть. Одного не постигла – как беречь в семье мир.

Только об этом Евдокия не могла узнать. Прожила княгиня немногим больше пятидесяти лет, перед кончиной успела принять постриг, составить духовную на все, чем сама владела. И как памятник «мои княгини» остался в «Повести о житии и о преставлении великого князя Дмитрия Ивановича» знаменитый плач Евдокии по муже, образ неизбывного вдовьего горя.

«Видевши же княгыни его мертва на постели лежаща, и воспла-кася горкым гласом, огненыя слезы изо очию испущааша, утробою распалавшеся и в перси свои руками бьющи, яко труба рать поведающи и яко арган сладко вещающи: „како умре, животе мой драгий, мене едину вдовою оставив? почто аз преже тебя не умрох? како заиде, свет очию моею? где отходиши, скровище живота моего? почто не промолвиши ко мне? цвете мой прекрасный, что рано увядаеши? винограде многоплодный, уже не подаси плода сердцу моему и сладости душе моей; чему, господине, не возриши на меня, не промолвиши ко мне, уже ли мя еси забыл? что ради не взозриши на мя и на дети своя? чему им ответа не даси, кому ли мне приказываешь? солнце мое, рано заходиши; месяць мой прекрасный, рано погыбаешь; звез-до всточная, почто к западу грядеши? Царь мой! како прииму тя или послужю ти? где, господине, честь и слава твоя, где господство твое? Осподарь всей земли Русьской был еси, ныне же мертв лежиши, ни кем же не владееши; многыя страны примирил еси и многыя победы показал еси, ныне же смертию побежден еси, изменися слава твоя, и зрак лица твоего применися во истление; животе мой, како повесе-люся с тобою?… аще бог услышить молитву твою, помолися о мне, княгине твоей: вкупе жих с тобою, вкупе и умру с тобою, уность не отъиде от нас, а старость не постиже нас; кому приказываеши мене и дети своя?…“