Текст книги "От Великой княгини до Императрицы. Женщины царствующего дома"

Но хоть ничего не говорят документы ни о ее нраве, ни о жизни с царем, и так понятно, как мало дорожил ею Грозный. Не появились дети – не появилась и царицына родня на дворцовом горизонте. Не расщедрился Иван ради Анны на должности и звания, разве что на скупые земельные подачки. Куда дальше, когда досталась царицыной родне половина – «полсельца» Вешек. Одна выгода, что неподалеку от Москвы, со стороны дорог на Троицу и Александрову слободу, где отводил земли и для будущей царевны; Елдигино и сегодня сохраняет свое название – это село в сорока километрах от Москвы по Ярославскому шоссе с единственным памятником прошлого – Троицкой церковью 1735 года. Сафарино превратилось в Софрино, расположенное в пятидесяти километрах по той же дороге.

Ни в чем государю не перечила, ни разу поперек крутого его нрава не пошла, да 1575 год снова перебаламутил Ивана. Правда, слухи о походе крымского хана не оправдались. Зато снова поднялось дело с польским престолом. Французский принц, которому он достался, спешно бежал в Париж: со смертью Карла IX перед ним, герцогом Анжуйским, открывалась куда более соблазнительная возможность овладеть наследственной французской короной. Только теперь изменились планы Грозного. Несогласие в царской семье зашло слишком далеко, и собирался царь заботиться лишь о собственных перспективах и правах.

Полубезумный царь, как его часто называли в исторической литературе, с какой железной последовательностью доведет он до конца задуманные реформы! Истребить всех сторонников сына – и ближайшее окружение Ивана Ивановича падает жертвой доноса зловещего лекаря-отравителя Елисея Бомелия. Избавиться, кстати, и от женской половины царской семьи: вслед за женой старшего царевича Евдокией Богдановной Сабуровой исчезает за монастырскими стенами и безгласная, всему покорная царица Анна Колтовская.

Никто не позаботится о ней, не попытается облегчить ее участи.

Царь Симеон

…Сегодня – знакомая многим пристань на Оке. Живописный, раскинувшийся на трех, разделенных глубокими оврагами холмах городок с путаницей памятников – русских, магометанских, особняков с колоннами, русских церквей XVII века, мечетей, затерявшегося в высокой ржи татарского мавзолея. На самом деле – история, не уступающая по своей временной протяженности древнейшим нашим городам.

Мещерский Городец был основан Юрием Долгоруким в 1152 году. По утверждению летописцев, именно здесь и приболел проездом великий князь Александр Невский, почувствовал приближение смертного часа, поспешил принять схиму в местном монастыре и скончался. А за четыре года до Куликовского сражения, в 1376 году, Мещерский Городец был до основания уничтожен войсками кочевников, так что пришлось закладывать новый город, на этот раз почти на полкилометра выше по течению Оки, на другом холме, где расположились собор и Торговая площадь. Отсюда и изменившееся название – Новый Низовой город. Низовой относительно Москвы.

Василий II Темный перерешил судьбу мещерских земель. В 1447 году летопись впервые упоминает имя царевича Кайсыма, иначе Кизи-Кирмана, сына изгнанного из Орды хана Уллу-Мухамеда. Кайсым вместе с братом Якубом бегут из родных мест в «Черкасские земли», спасаясь от другого своего брата, Махмутека, захватившего власть и жестоко расправившегося с остальной родней. От его руки погибли отец и брат. Московский князь не только предоставляет беглецам убежище, но двумя годами позже берет их с собой в поход против главного своего врага Дмитрия Шемяки. Кайсым оказался храбрым и верным воином. В 1450 году он вместе с великим князем участвовал в битве под Галичем, а вскоре наголову разбил татарские отряды у реки Битюги.

Чтобы окончательно закрепить за Москвой ценного союзника, Василий Темный отдает ему во владение былой Мещерский Городец. По договору 1483 года между великим князем Иваном III и князем Иваном Васильевичем Рязанским в пользу наследовавшего Кайсыму его сына Даниара поступает определенная часть доходов с Рязанщины. Ему же платят ясак «мусульмане, мордвины и мещеряки». Власть в Касимовском ханстве, как стала называться эта часть Мещерского края, наследственной не была. Московский князь пользовался ею как возможностью привлекать нужных ему союзников. Среди касимовских властителей оказывается и сын крымского хана Хаджи-Гирея, Нур-Даулет, и внук сибирского хана Кучума, царевич Сибирский Арслан. Но самой заметной на горизонте русской истории фигурой стал касимовский хан Симеон Бекбулатович.

Для историков по-прежнему остается неясным, чем руководствовался Иван Грозный, венчавший в 1574 году в Москве царским венцом на русское царство Симеона. Известно, что такая церемония состоялась. С этого времени крещеный касимовский хан стал великим князем всея Руси, а Иван Грозный ограничился именем Ивана Московского и, выйдя из Кремля, стал жить на Опричном дворе. Симеону Бекбулатовичу принадлежал весь царский чин, все оказываемые царю почести, на его имя писались грамоты и челобитные. Когда приезжал Симеон, Грозный садился среди бояр, да к тому же на «низких» местах. Стояло ли за подобным поступком желание окончательно унизить ненавистное боярство, или переложить на чужие плечи ответственность за все совершенные и совершавшиеся жестокости? Возможно, дело было в нарушенной психике царя, который через два года, разочаровавшись в начатой игре, лишил Симеона его мифических прав и сослал из Москвы. Во власти придуманного великого князя были оставлены лишь Тверь и Торжок. Вернуться в Москву Симеон Бекбулатович смог только при Лжедмитрии I.

Отдельные правители Касимова получали еще и дополнительные земли в вотчинное владение, в том числе и в Подмосковье. Близость к столице зависела от складывавшихся у московского правительства отношений с очередным касимовским властителем. Умершего около 1627 года Арслана сменил его сын, царевич Саид-Бурган, который в 1655 году принимает православие под именем Василия. Среди его вотчин находится и село Волынское на Сетуни.

Василий Арсланович правил Касимовом более полувека и умер в 1679 году. После его смерти касимовские земли, как и остальные владения, перешли по решению правительства царя Федора Алексеевича к престарелой матери покойного, Фатиме-Султан, и трудно сказать, кто именно – отец или бабка – выдает замуж одну из касимовских царевен, или как их тогда уже стали называть – княжон, Домну Васильевну. Стала Домна Васильевна женой вдового князя Юрия Яковлевича Хилкова, в будущем генерал-майора петровских войск. Волынское вошло в приданое Домны и после ее смерти стало собственностью Хилковых.

Часть 2. Время смуты

Пятнадцать лет понадобилось Московскому государству, чтобы, потеряв Рюриковичей, обрести замену им в лице Романовых, династии новой, но все же связанной с ушедшими хотя и слабой родственной нитью.

Историк Н.И. Костомаров. 1861 г .

Правители времен смуты

1. Ирина Федоровна Годунова, в монашестве Александра

2. Борис Федорович Годунов 1598-1605

3. Федор Борисович Годунов 1605

4. Лжедмитрий I Иоаннович 1605-1606

5. Василий Васильевич Шуйский 1606-1610

 
Он поял, царь-государь,
Царицу благоверную
Марью Темрюковну,
Сестру Мастрюкову…
 

Народная песня «Мастрюк Темрюкович»

Слов нет, многое могло быть в семейной генеалогии легендой. Связанный происхождением с египетскими султанами кабардинский правитель Инал, умерший в середине XV века. Потомки Инала – «однородцы» с кабардинскими князьями Темрюковичами. Отдельные имена и события. Не подлежит сомнению, что по переезде в Россию, после присоединения Иваном Грозным Астрахани к Московскому государству, получили они право именоваться князьями Черкасскими и что дочь Темрюка Идарова, «из пятигорских кабардинцев девица» Марья стала второй женой Грозного и прожила с царем восемь лет. Верно и то, что ее двоюродный брат Борис Кембулатович женился на сестре будущего патриарха Филарета Марфе Никитичне Романовой.

Патриарх Московский и Всея Руси Филарет (Романов). Миниатюра из «Титулярника». 1672 г.

Семья Черкасских была многолюдной и быстро породнилась с самыми знатными русскими родами. Михайла Олегукович Черкасский пользовался одинаковым уважением двора и народа за неподкупную честность, справедливость и отвращение к теремным интригам. Во время стрелецкого бунта 1682 года он вместе с царицей Натальей Кирилловной до последнего защищает Артамона Матвеева, пытается спасти ему жизнь. В правление царевны Софьи он выступает во главе противников ее любимца В.В. Голицына, и появляющиеся в Москве подметные письма советуют стрельцам «выбрать на правительство Черкасского, так как он человек добрый». Зная характер князя, Петр I не проявляет в отношении его никакой подозрительности и даже назначает воеводой Москвы, готовясь к возможному нападению на старую столицу Карла XII в 1707 году.

Кстати, женат был независимый нравом боярин на родной внучке Д.М. Пожарского, княжне Евдокии Ивановне. Е.И. Черкасская-Пожарская на полвека пережила самое имя Пожарских – род их рано пресекся – и умерла через сто лет после деда-полководца. Из трех ее сыновей женился и приобрел потомство один Андрей Михайлович. В 1704 году Изворино переходит к сыну А.М. Черкасского и А.Ф. Куракиной – Александру Андреевичу, будущему известному и влиятельному губернатору Смоленской губернии.

Царица Александра

Нет, она была не такой, как представлял ее А.К. Толстой, – богобоязненной, любящей, покорной воле брата, но и защищающей, как собственное дитя, «слабого головой» мужа. Те дни, которые приходят после его кончины, как свидетельствуют документы, открывают перед исследователями совсем иного человека – властного, мечтающего о самостоятельности, уставшего от «осторожной жизни» рядом с Федором Иоанновичем. И любопытно, что в драматургии конца XIX века появляются новые попытки нарисовать образ: не царицы Ирины – царицы Александры, готовой одеть царский венец и поверх монашеского клобука.

В личном фонде профессора Э.М. Белютина в РГАЛИ сохранились перешедшие ему от деда, художника и антрепренера И.Е. Гринева неопубликованные тексты двух монологов царицы Ирины Федоровны с пометкой на полях: «Г. Н.». Дружеские отношения художника с замечательной актрисой Малого театра Гликерией Николаевной Федотовой дают основание предположить, что рукопись несет именно ее инициалы. Возможно, именно ей предназначалась эта роль в неосуществленной постановке. В 1970-х годах монологи были прочитаны в концертном исполнении на сцене Всесоюзного Дома актера народной артисткой СССР Еленой Николаевной Гоголевой в сценарии сценического рассказа Н.М. Молевой.

* * *

 
Как он сказал? Да. «Вдовая царица».
И поклонился как-то странно —
Не то жалеючи, не то смеясь.
Жалеючи! Ишь слово-то какое на ум пришло!
Когда и кто кого жалел в покоях царских?
Смеялся – это верно. Как тут не смеяться!
Осьмнадцать лет Арина в теремах жила
Под страхом монастырской кельи.
Царевной да царицей величали,
А страх не отпускал ни на минуту,
Год от года все крепче брал за сердце
Да по ночам душил виденьем клобука.
Родить, вишь, не могла, наследник
Трону нужен. Да как родить от эдакого мужа!
Его младенцам не дал веку бог,
Будь матерью Арина, аль другая.
Одной лишь крови материнской не достанет.
Нет, нет, о Федоре покойном
Я слова злого в мыслях не имею —
Пожил и помер, бог с ним.
Вот только вдовой сделал…
Значит, снова из терема в монашескую келью
Отвором стали двери. Места во дворце
Теперь и вовсе нет для «бывшей», для Арины.
И хитрость не поможет здесь Бориса.
Вот кабы снова принц какой сыскался,
Чтоб на престол со мной взойти,
Так поздно – время нет.
Бояре начеку, как псы сторожевые,
Да и в Борисе нет усердия былого.
Сегодня, пожалуй, он и сам не прочь
Ступени трона перемерить.
А почему бы не ему? Во мне уж нужды нет.
Ан есть, любезный братец! Без Арины
Тебе не обойтись. Коль хочешь править —
Правь, но только именем моим, царицыным.
Я царский терем не оставлю!
Скажешь – такого не бывало? Что ж, пускай.
Но будет! Слышите, бояре, будет!
И крест себе я вас заставлю целовать!
 

* * *

 
Никак возок подъехал царский!
Вон как стучат! Ворота отворяют…
Боярин вышел… Кто б это был?
Оконца за ночь позамерзли,
Так толком ничего не разглядишь.
Эй, Васка! Девки! Посох мне!
И манатейку! Живо! От брата
Посол приехал, так надобно
Принять достойно. Кресла пододвиньте!
Да что же вы, негодные, так долго!
И дверь никто не стал, как должно,
Отворять. Поди, посол уж на крыльцо поднялся,
В дверях стоит, покуда вы тут… (Голос девушки)
Что? Что ты сказала? К нам и не подумал?
Пошел и к настоятельнице прямо?
Быть не может! Глядите лучше!
Ну, так что? (Повторяя за девушками) Выходит… В возок садится…
Уезжает… Уехал… Значит так, Борис,
Любезный брат, великий государь
Всея Руси и всех ее земель!
Смиренная черница Александра тебе
Не надобна. О ней и память давно уж
Стерлась в чертогах царских: не было Арины!
А ты и впрямь себя царем вообразил,
Будто не мне обязан шапкой Мономаха,
Будто не Арина вот здесь,
Вот в этих-то стенах, на мужнин трон
Тебя не посадила! Пусть поневоле.
Но могла назвать другого, а назвала Тебя!
Ты кланялся, благодарил,
О крови братской все говорил,
Клялся век помнить доброту мою. И что же?
Забыл в стенах монастыря!
Ненужную сестрицу брат забыл —
Ни почестей, подарков, ни памяти
Былой царице. Стыд один от слуг,
Монахинь, от себя самой. Стыд,
Стыд и горе… Заклятья злого
Я на тебя не положу, храни господь,
Но только кто знает, как долог
Век твой, что ждет тебя, царицу
Марью, детей твоих, кто знает,
Чем отольются тебе те слезы
Обид, которым ты причиной,
Ты один, Борис!
 

Сначала все так и пошло – по мыслям вдовой царицы. Русская история не знала подобного прецедента, но здесь защитником прав Ирины выступил сам патриарх. Он разослал по епархиям приказ целовать крест царице, другое дело, что непонятным для всех образом клятва на верность перечисляла вместе с Ириной патриарха, правителя Федора и его детей. Летописцы возмутились новшеством: «А первое богомолие за нее, государыню, а преж того ни за которых цариц и великих княгинь бога не молили ни в охтеньях, ни в многолетье». Народ не скрывал неудовольствия «шайкой Годуновых», бояре считали, что престол должен перейти кому-либо из Рюриковичей. В строю претендентов первое место принадлежало боярам Шуйским, никак не костромичам.

Борис знал, что среди вызванных для участия в Земском соборе слишком много его недоброжелателей, и распорядился задержать их на пути в Москву. Но справиться с народом и боярством московским не удалось и на 7-й день после смерти Федора правительница вынуждена была публично заявить в Кремле, что хочет принять иноческий сан. Постричься, но не отказаться от власти, хотя в Новодевичий монастырь она уехала «простым обычаем», безо всяких церемоний. Среди претендентов были позиции двух братьев Романовых – Федора и Александра Никитичей. Раскол в Боярской думе вынудил Бориса сначала скрыться на своем кремлевском подворье, а позже бежать из Кремля к сестре в Новодевичий монастырь. Его интересы оставался представлять и защищать один патриарх, не пользовавшийся авторитетом среди боярства. Напротив – каждое его вмешательство в дела политические вызывало бурю негодования и оскорблений в адрес князя церкви.

17 февраля истек срок траура по Федору – приступили к избранию. Сторонники Бориса представили патриарху «хартию», в которой свидетельствовали, что якобы Грозный посетил больного Бориса и на пальцах показал, что Федор, Ирина и Борис для него равны, «как три перста», и что также показал Федор о Борисе. Явная ложь.

17 февраля с истечением срока траура сразу же приступили к избранию царя. Сторонники Годунова собрались на патриаршем дворе, где составили хартию в его пользу. Одновременно собравшаяся боярская дума предложила народу целовать крест именно ей. Народ отказался, сами бояре не могли договориться между собой. Годуновский собор организовал 20 февраля шествие к Александре и Борису в Новодевичий монастырь. Годунов ответил отказом и желанием постричься в монахи – ему надо было покончить с клеветой о цареубийстве. Настроение столицы стало меняться.

Патриарх распорядился оставить все церкви открытыми с вечера 20-го до утра 21-го, что привлекло в них множество народу. Утром шествие в Новодевичий монастырь было повторено, но с наиболее почитаемыми иконами и великим множеством народа. Борис сначала категорически отказывался и даже, обернув шею платком, показал, что скорее удавится, чем вступит на престол, но затем выразил согласие. Патриарх отвел его в монастырский собор и тут же нарек на царство.

Церковники первыми высказались в пользу Бориса, пригрозив, что если их ходатайство не будет удовлетворено, они затворят церкви и положат посохи. 26 февраля Борис проследовал в Кремль, был встречен хлебом-солью, благословлен патриархом в Успенском соборе на царство, но после этого снова вернулся в Новодевичий монастырь – он ждал ходатайства официального правительства, которого не последовало.

В течение марта Борис оставался в монастыре, но все чаще наезжал в свою вотчину и фактически начал выполнять функции правителя государства, в котором руководители приказов испытывали все большую необходимость.

Бояре вспомнили о жившем в деревне Симеоне Бекбулатовиче, хотя никакой популярностью этот чужеземец и не пользовался. Чтобы нейтрализовать эту интригу, сторонники Годунова организовали новое шествие в Новодевичий монастырь, после которого Годунов вообще отказался от престола, но старица Александра «повелела» ехать ему без промедления в Кремль: «Приспе время облещися тебя в порфиру царскую». Указание царицы должно было заменить решение Боярской думы. Борис 30 апреля вторично торжественно въехал в Кремль, выслушал службу в Успенском соборе и теперь уже водворился в царских палатах.

Чтобы подавить оппозицию, Борис распустил ложный слух о военной угрозе со стороны Крыма, начал собирать ополчение на Оке. Избирательной грамоты так и не было, а под сочиненным текстом стояли только подписи духовных лиц. По окончании Серпуховского похода Борис исполнял фактически царские функции, но это не было равнозначно коронации. До 1 сентября духовенство во главе с Иовом организовало еще одно шествие в Новодевичий монастырь, куда заранее приехал Борис, с просьбой, чтобы он венчался царским венцом «по древнему обычаю». Согласие. Присяга не в боярской думе, как то полагалось, а в соборе, где распоряжался Иов.

 
Ты был тиран, каких не часто видел свет,
Подобен Янусу, двуликий и чудесный.
Прекрасен, словно день, ты всем дарил привет;
Таков ты с виду был…
 

Исаак Масса. «Борис Годунов». 1610 г.

О том, как рвались они к власти, знали все. Не «лучшие» костромские служилые люди, шаг за шагом завоевывавшие дворец, умевшие при всех обстоятельствах сохранить милость царя Ивана. Их, Годуновых, при дворе становилось все больше и больше. Не было тайны и в том, что хотели не просто чинов и вотчин, но и гарантий на будущее, чтобы окончательно закрепиться, чтобы не потерять места у престола. У престола… А, может быть, – впрочем при царе Иване еще рано было гадать, как далеко могли завести Годуновых их властолюбие и спесь. Верно одно, что пытались женить Грозного на своей родственнице – незадачливой «царской невесте», так и не смогшей, не успевшей стать по-настоящему царицей, попытались другую родственницу пристроить супругой к наследнику. А когда и то и другое ни к чему не привело, придумали новый ход – сосватали за второго царевича, слабого головой Федора, Ирину Годунову. Усилиями дяди с малолетства попала она в царские терема, переняла все обычаи, приохотилась к власти.

Правда, поначалу выигрыш не казался большим. Престол должен был достаться царевичу Ивану Ивановичу. Если какая власть и маячила перед Федором, то только на чужом, зарубежном престоле. Вся надежда у Годуновых была на Ирину: удержит в руках царевича, наставит на нужный путь, не оставит без совета и подсказки. К тому же Годуновы знали другое, скрытое от непосвященных: не больно ладил Грозный со старшим царевичем, не слишком ему доверял. И жен ему торопился своей волей менять, чтоб не обзавелся наследником до срока.

Грозный не стал мешать годуновским планам с замужеством Ирины. Надежд никаких на слабоумного сына не возлагал. Зато все изменилось, когда не стало царевича Ивана. И хоть имел уже Грозный еще одного сына – от Марьи Нагой, хоть и продолжал строить брачные планы с заморскими принцессами, не считаться с Федором было нельзя. И только тогда все поняли, как сумела прибрать мужа к рукам умная и властная Годунова. А Борис, как только стала она вместе с мужем царицей, начал бороться за ее права, за нерушимость ее брака.

А опасности подстерегали новую царицу на каждом шагу. Не могла она доносить ни одного ребенка, хоть беременела постоянно. Значит, вправе были бояре говорить о бесплодии, о необходимости Федору Иоанновичу «поять» другую жену. Борис посылает в Англию посла с тем, чтобы привез от королевы Елизаветы хорошего врача, опытную акушерку. Врача бояре пропускают в Москву, но акушерку задерживают в Вологде, откуда ей через год придется вернуться на родину, так и не увидав царицы.

Заболевает Федор в первый год своего правления, и Борис, не теряя времени, ищет царице жениха среди членов европейских монарших семей: вместе с рукой Ирины царственному претенденту предлагался и русский престол. Федор выздоровеет, дворцовые доброхоты не преминут его известить о задумке шурина и жены, но то ли не поверит им слабый головою царь, то ли сумеют Годуновы оправдаться перед ним, только мир в царской семье останется нерушимым.

Для Годуновых смысл игры очевиден: любой ценой престол должен сохраниться в руках законной, уже взошедшей на престол Ирины. Но зорко следя за бесконечно возникавшими интригами, Борис успевал позаботиться о материальных благах. Многое ему удалось получить еще при Грозном, теперь надо было пополнять благоприобретенное. И почти сразу после прихода к власти Федора он получает среди других вотчин село Козьмодемьянское на берегу речки Химки напротив села Ховрино. В 1585 году в документах появляется запись: «За боярином за конюшим Борисом Федоровичем Годуновым вотчина купли село Кузьмодемьянское, на речке Химке, а в нем церковь Кузьма и Демьян…» До этого времени в актах владельцем села назывался С.Г. Чубаров.

Царь Борис умел богатеть. К концу своего сравнительно недолгого правления он стал одним из самых богатых землевладельцев государства. В Московском уезде на землях, прилегавших к столице, ему кроме Козьмодемьянского принадлежали роскошно обстроенные и благоустроенные Большие Вяземы. По роскоши двор Бориса не уступал двору самого Грозного. Нидерландский купец Исаак Масса, оставивший «Краткое известие о Московии начала XVII века», описывает прием жениха царевны Ксеньи Борисовны: «Царь Борис во всем своем величии восседал на возвышенном троне, за столом по правую руку от него сидел сын его Федор, царевич Московский, а рядом с ним герцог… и царь ел и пил из посуды чистого золота, также царевич и герцог, а остальные по большей части из серебряной, и угощение было чрезвычайно великолепно, и все веселились от полуночи до ночи; в Кремле повсюду горели огни на особо приготовленных высоких жаровнях… И царь приставил к нему (герцогу. – Н. М.) Семена Никитича Годунова, своего дядю, прозванного правым ухом царевым, ибо ему вверены были сокровища и тайны царские; он был также человек весьма жестокий».

Мечта Бориса – основание новой, годуновской, династии. О ней гордо возвещала вызолоченная надпись под куполом надстроенной колокольни Ивана Великого. Сбыться его мечте не довелось. Провозглашенный царем Федор Борисович был задушен вместе с матерью, урожденной Скуратовой. Годуновские владения отписаны на других владельцев.

Это было одно из немногих приметных государственных дел мужа царицы Арины: при Федоре Иоанновиче устанавливается в 1589 году патриаршество. Только сказалась здесь не религиозность безвольного царя, но расчет все того же Бориса Годунова. Державший его руку первый патриарх Иов должен был стоять на страже годуновских интересов со стороны церкви.

Борис не ошибся: Иов до конца сохранил верность его семье. Отстаивал интересы самого Бориса, стал на сторону царевича Федора Борисовича, увещевал правителей соседних государств не верить Лжедмитрию, предал Самозванца анафеме и объявил, что под его именем скрывается беглый монах кремлевского Чудова монастыря Гришка Отрепьев. Приход в Москву Самозванца означал конец патриаршества Иова, немедленно отрешенного от престола и отправленного в жестокую ссылку.

В. Верещагин. «Царь Федор Борисович Годунов». Рисунок

Но и преемники Иова не сторонились участия в государственных делах. Первого из них можно назвать патриархом Самозванца: после свержения своего патрона он бежал из Московского государства и даже переменил вероисповедание. Следующий отстаивал «боярского царя» Василия Шуйского и готов был признать, хотя и на определенных условиях, иноземного правителя на русском престоле. После семилетнего безвременья избранный на престол Михаил Романов предлагает этот сан своему возвратившемуся из плена отцу, чтобы хоть отчасти удовлетворить снедавшее властолюбивого боярина тщеславие. Благодаря Филарету Романову церковная власть почти уравнивается в своих правах с гражданской. У Филарета, который подписывает государственные документы вместе с сыном на правах «великого государя», образуется свой двор – точная копия царского, свои владения, свои приказные учреждения, своя пышная свита.

Сменившие Филарета патриархи, само собой разумеется, не могли претендовать на положение, которое занимал отец царя, и отписанное одному из них в 1642 году Козьмодемьянское – по сути вознаграждение за покорность и безответность. Именно при этом патриархе – Иосифе составляется законодательный свод, так называемое Уложение царя Алексея Михайловича, резко ограничившее власть и влияние патриарха и церкви в государстве. Иосиф, присутствуя при составлении Уложения, ни разу не решился высказать возражений.

Зато с ними обрушится на царя сменивший Иосифа неистовый Никон. Ему нужна власть, независимость, больше того – личное подчинение царя. Любыми средствами он хочет добиться отмены Уложения и закрепления исключительности положения патриарха. Его сила – в расположении Алексея Михайловича и его сестры, царевны Татьяны Михайловны, художницы, оставившей едва ли не лучшее портретное изображение Никона. Никон с невероятной пышностью отстраивает свои резиденции – в Кремле, бок о бок с царскими теремами, в Истре и Старице, где монастырские стены становились крепостными сооружениями вокруг патриарших дворцов. Козьмодемьянское не могло служить резиденцией прежде всего из-за отсутствия монастыря, но точно учитывалось среди никоновских владений. Дела мирские и церковные не мешали патриарху быть расчетливым и рачительным хозяином. За время патриаршества Никона число патриарших дворов увеличилось с десяти до двадцати пяти тысяч. Никон, не смущаясь, присоединял все, что считал нужным, из владений отдельных церквей и епархий.

Последовавший конфликт с Алексеем Михайловичем и опала Никона были неизбежны. Ход истории предполагал, что самодержавие должно усиливаться за счет церковных прав. Падение Никона становилось падением патриаршества или, во всяком случае, началом этого неизбежного процесса. Лишнее доказательство – то, что при Алексее Михайловиче Козьмодемьянское изымается из патриарших владений и переходит в ведение Поместного приказа, который находит более выгодным продать село частному лицу.

Годы правления Годунова. Царь Борис спешно подыскивает жениха дочери Ксении, который бы должным образом поддержал престиж неожиданно объявившегося нового монаршего рода. Выбор падает на шведского королевича Густава Ириковича, как называли его документы тех лет. Сын низложенного и умершего в заточении шведского короля Эрика XIV, чудом избежавший смерти в младенческие годы, принц Густав всю жизнь скитался по Польше и Германии. Надежд на престол у него нет – слишком сильны боровшиеся за него претенденты, вроде родного дяди принца Карла или двоюродного брата, польского короля Сигизмунда. Предстоявшая женитьба на русской царевне привлекала Густава в первую очередь потому, что ему обещали помощь в получении земель Финляндии и Лифляндии, а для начала давали в удел Каширу.

Мнения современников о царственном женихе разделились. У Густава было имя «второго Парацельса» из-за выдающихся его познаний в области химии. Но окружению Годунова он представляется не столько широко образованным человеком, сколько праздным и беспутным гулякой. Принца обвиняют в том, что он приводит в Московское государство своих собутыльников и даже любовницу, отношений с которой и не думает скрывать. На первое же замечание Бориса Годунова о необходимости большей сдержанности королевич отвечает угрозой немедленного отъезда и якобы даже обещанием перед отъездом сжечь Москву.

По-видимому, Ирикович не слишком отдает себе отчет в том, что находится в полной власти Бориса. Сначала Годунов лишает королевича свободы, потом ссылает в Углич, где за ним устанавливается наблюдение специально назначенных бояр. Умер Густав в 1607 году в Кашине. Но зимой 1599 года на королевича еще возлагались самые серьезные надежды. В Москве ему готовится торжественная встреча, а в селе Всесвятском его приветствует от имени царя постельничий М. Татищев, доставивший туда двадцать богато разубранных, необходимых Густаву и его спутникам лошадей.

Борис Годунов. Миниатюра из «Лицевого летописного свода»

* * *

Иван Шуйский, один из братьев царя Василия, народом выбранного, народом и отрешенного от власти. Это они, три брата – Василий, Дмитрий и Иван, по прозвищу Пуговка, – приветствовали приход Самозванца, готовились к торжественной встрече, а на десятый день после прихода в Москву нового самодержца были Лжедмитрием осуждены и начали борьбу против него. Борьба закончилась убийством Самозванца и избранием на престол Василия Шуйского. Только ничем полезным не отметил своего правления царь Василий, ни одной победы не одержал поставленный им во главе армии брат Дмитрий. Зато завидовать и ненавидеть умели оба.

По убеждению современников, оба они причастны к гибели талантливого полководца, младшего их родственника Михайлы Скопина-Шуйского, готовившего поход против польского короля Сигизмунда III.

Скопин неожиданно для всех умер, побывав на пиру у князя Дмитрия и его супруги Катерины Григорьевны, дочери страшного своими зверствами Малюты Скуратова. И ворвавшийся к царю с толпой Захар Ляпунов бросит в лицо Василию Шуйскому: «Долго ли за тебя будет литься кровь христианская? Земля опустела, ничего доброго не делается в твое правление: сжалься над гибелью нашей, положи посох царский, а мы уже о себе промыслим».