Текст книги "Через розовые очки. Летний детектив (сборник)"

Глава 4

Мария Ивановна так и просидела на кровати, не заснув до утра. На коленях ее прикорнул беззаботный Ворсик. Он спал, а пенсионерка внимательно следила, как светлеет окно, и прикидывала, в какой час будет не стыдно и уместно разбудить Левушку, чтоб сообщить ему о ночном происшествии. Девять – рано, двенадцать – поздно, десять – самое то.

Однако до десяти часов утра Мария Ивановна столкнулась еще с одной неожиданностью. Оказывается, ночь в доме она провела не одна. В спальне на втором этаже поперек кровати лежала Лидия – жена Константина. Длинные, еще влажные волосы ее свисали до пола. Она была завернута в банную, перепачканную зелеными травяными разводами простыню (понятное дело, вчера газон стригли). Из этого кулька торчали напедикюренные ноги с розовыми пятками.

Потом Мария Ивановна рассказывала Левушке: «Конечно, я закричала. Я ведь думала – труп. Вначале ее застрелил, потом ко мне пожаловал! Я хотела немедленно бежать к людям!» Но любопытство пересилило. Марья Ивановна обошла кровать, склонилась над несчастной. Стоило пенсионерке почувствовать густой сивушный дух и дотронуться до сдобного теплого плеча, как страхи ее пропали. Жива, голубушка! К бледной щеке Лидии прилипли травинки и лепестки каких-то сорняковых цветков. Зная голубушкин характер, Марья Ивановна вполне могла предположить, что Лидия пришла в дом не своим ходом. Очевидно, ее принес муж и сложил в спальне, как трофей. Угореть она не могла, в Левушкиной бане не угорали, а просто перепилась, стала буянить и портить людям настроение. Правда, похоже, что Константин не на руках ее нес, а волочил по мокрой траве.

Все это целиком меняло картину событий. Кто бы ни доставил в дом ночью Лидию, дверь он открыл Левушкиным ключом, а потом забыл запереть – это раз. Два – тоже обнадеживало. Не исключено, что мерзавец с пистолетом, явившись в дом, охотился вовсе не за Левушкой, а за этой голой мочалкой.

Население банного дома очухалось только к часу дня, и когда на открытой веранде все уселись пить кофе, Марья Ивановна отозвала племянника в сторону. Оказалось, что ее догадки на счет Лидии верны, она еще в машине прикладывалась к бутылке, а в парилке ее совсем развезло. Лидию волокли в дом сам Константин-Фальстаф и гость по фамилии Пальцев, тот самый – в исподнем.

Выяснив с Лидией, Марья Ивановна приступила к главной части своего рассказа. Днем история с незнакомцем и пистолетом выглядела совсем не страшной, можно даже сказать – комичной, поэтому Марья Ивановна ждала, что племянник рассмеется и скажет: вот, попугал кто-то пенсионерку шутки ради, а Левушка неожиданно стал серьезен. Он выспросил у тетки все подробности. Особенно его интересовало, как выглядел ночной гость. А шут его знает, как выглядел? Пенсионерка повторила те невнятицы, которые успела запомнить: черный плащ, мокрая шляпа, волосы…

– Идиот! – бросил в сердцах Левушка и ушел к гостям, поправляя на руке сбившийся бинт.

Марья Ивановна так и не поняла, себя он обругал или незнакомца с пистолетом. Она проводила племянника сочувствующим взглядом. Бедный мальчик, руку где-то поранил. Он и в детстве был такой – неспортивный, неповоротливый, только синяки да ссадины ловил на лету. Но голова при этом всегда была золотая. Сейчас говорят, чтоб разбогатеть, надо быть бандитом. Неправда ваша! Левушка разбогател именно за счет своих мозгов. Если человек талантлив, то он и в химии понимает, а именно по неорганической химии мальчик защитил диссертацию (выговорить название темы Марья Ивановна была не в состоянии), а потом и финансистом стал блестящим. И как это горько, что ее добрый, удачливый Левушка боится ночного негодяя. А то, что он его испугался, Марья Ивановна поняла со всей очевидностью.

Здесь, как озарение, пришла в голову свежая мысль. Если в ее дом наведался кто-то из своих, то его легко можно будет сыскать, потому что Ворсик оставил на нем свою метку. След от когтей долго заживает. Надо пройти по домам. Пожалуй, женщин из числа подозреваемых можно вычеркнуть. Деревенских она до времени тоже решила не учитывать. Сейчас суп заправит зеленью и пойдет. Ее визит никого не удивит – в одном доме соли попросит, в другом – секатор (свой куда-то подевала), в третьем спросит, как защитить от фитофторы помидоры, а сама тем временем пересмотрит все руки.

Идея понравилась Марье Ивановне не только тем, что она помогает племяннику, но и романтическим флером, в которую были облачены ее визиты. «Майскую ночь» читали? Да, да, Гоголя Николая Васильевича. Там панская дочь ударила саблей по лапе ведьму, оборотившуюся кошкой. А потом днем по перевязанной руке она ее и угадала. Только неприятно, что ведьма оборотилась кошкой. Зачем Гоголь в своей байке очернил благородное животное?

Последняя мысль недолго занимала Марью Ивановну. Уже азарт жег ей пятки. С кого начнем? С Флора, конечно. Флор меньше всего подходил на роль потенциального убийцы, но в его доме всегда было много гостей. С июня у него во времянке жили два молодых человека, художники Игнат и Эрик. Это, конечно, уважаемая профессия, но и художник может быть убийцей и вором.

К разочарованию Марьи Ивановны, дом Флора был пуст. Он был уже в полях, где творил свое концептуальное, доброе искусство. И помощники были при нем. Но не губить же в самом зародыше хорошую идею. Пенсионерка решила наведаться во второй дом к скульптору Сидорову-Сикорскому, правой руке Флора. Если самого Сидорова дома нет, то Раиса наверняка на месте. По такой жаре она в лес за малиной не пойдет, а земляника уже отошла.

Сидоров-Сикорский, старый, одышливый больной человек, тоже собирался в поля ваять какую-то неведомую конструкцию из дерева, лыка и сухих трав. Он растерянно кивнул гостье и потянулся к шляпе. Сидоров-Сикорский был вне подозрений, но Марья Ивановна успела взглянуть на его руки. Это были руки рабочего человека, ноготь большого пальца чернел от недавнего удара, гибкие пальцы уже тронул артрит, но кожа на запястье не имела никаких царапин.

Зато скисшая от жары и безделья Раиса отнеслась к появлению Марии Ивановны с полным восторгом и тут же принялась сооружать кофе из свежемолотых зерен. Раиса была твердо убеждена, что растворимый кофе пьют одни плебеи. Пока эта немолодая женщина тарахтит мельницей, расскажем вкратце историю этой семьи. Право, она того заслуживает.

На долю Раисы выпали серьезные испытания. О себе она не любила говорить, но муж был несчастлив, несправедливо обижен, унижен, потому и пил… сильно пил. И нигде ни малейшего просвета. Ну и еще пытка бесквартирьем и безденежьем. Судя по виду этой немолодой женщины, горе совершенно сломило ее дух, но это было неправдой. Раиса Станиславовна уже родилась с исплаканным лицом и брезгливой улыбкой, все удары судьбы принимались не столько с кротостью, сколько с твердым желанием укрепить дух, что обычно ей удавалось. И то сказать, для русской женщины Раисин венец мученичества так же привычен, как солдату каска.

Беда была в том, что Гоша (он же Геннадий Степанович) всегда ваял не то, чего ждало от него социалистическое общество. Кормился он преподавательской работой, но и в училище висел на волоске, потому что продолжал творить и предлагал выставочному комитету ну… черт-те что, поверьте на слово. Потом подвернулся не просто выгодный заказ, а великолепный заказ – поясной портрет в бронзе, небольшой, чтоб на стол поставить. Сидорову-Сикорскому позарез нужны были деньги, и он наступил на горло собственной песне.

Предварительно Геннадий Иванович сделал пять вариантов в гипсе. Человек он был талантливый, халтурить не умел, натура в этих гипсах выглядела как живая. И все пять портретов худсовет забраковал. Геннадий Иванович вышел на улицу с авоськой в руках, в ней лежали злополучные гипсы. Настроение было отвратительным. Недрогнувшей рукой он высыпал все пять гипсов в урну, пошел в ресторан и на последние деньги чудовищно напился.

Вы, наверное, поняли, что натурой для поясного портрета служил В.И. Ленин. Поднялся чудовищный вой: вождя пролетариата – в урну! Сидоров-Сикорский после этого случая уже не просыхал. Из пьянства его Раиса вытащила. Мало того, она все пороги обила и добилась-таки своего – через пять лет Геннадия Ивановича восстановили на преподавательской работе. При этом запретили преподавать скульптуру, поскольку он испоганил саму идею воплощения лица Великого, но доверили вести рисунок. Тогда-то и свела Сидорова-Сикорского судьба с Флором. Последний стал любимым и благодарным учеником.

А на старости лет судьба вдруг и улыбнулась, защитила от нищеты. Деньги на дом в Верхнем Стане дала дочь. Раиса очень гордилась дочерью и любила рассказывать про ее успехи в бизнесе. В Верхнем Стане дочери их никто не видел, некоторые полагали, что это вообще миф.

– Вам со сливками?

– С молоком, если можно. Уже надо поберечь печень. И без сахара.

– Хотите мед?

– Мед – это другое дело. Сахар – это яд.

– А мед – жизнь. Между прочим, Клим Климыч про вас спрашивал. Вы ему мед заказывали?

– А что обо мне спрашивать? Мы так с ним и договаривались, как накачает мед – принесет.

– Он не любит к вам ходить, когда у вас гости. А с помидорами, Марья Ивановна, я вам ничем не могу помочь. Я ничего не понимаю в фитофторе, и книг по садоводству у меня нет. У меня вообще ничего не растет. И тем более помидоры. Для этого вам, пожалуй, лучше пойти к Светочке…

Речь шла о третьем доме, в котором обитала семья бизнесмена и строителя Харитонова, которого все называли архитектором. Это он в свое время строил Левушке дом, а как почувствовал, что последний богатеет на глазах, уговорил еще построить чудо-баню. Харитонов выписал из Москвы самых дорогих строителей: печников, кровельщиков, сантехников.

Марья Ивановна воздевала руки, Левушку грабили на глазах, а племянник только посмеивался. Но когда кончилось строительство, он разругался с Харитоновым в пух и прах. Из-за сметы и поругались. Потом как-то обошлось. О былой дружбе не было и речи, но браниться и угрожать друг другу перестали. Светлана Харитонова, худенькая дамочка в джинсах, продолжала как ни в чем не бывало ходить к Леве в дом и Марью Ивановну зазывала к себе в гости. Умная женщина всеми силами пыталась восстановить отношения мужа с богатым клиентом. У Харитоновых было двое мальчиков-близнецов. Редкий случай – они совершенно не были похожи. Один в отца – носатый и белобрысый, другой в мать – чернявый и хорошенький. Похожи они были только нравом – оба пронырливые и горластые.

– Но сегодня к Светочке лучше не ходить.

– Почему?

– Они уже с утра ссорились. И вечером тоже крик стоял, как на базаре. Харитонова шершень в голову укусил. Я его видела…

– Шершня?

– Нет, Харитонова. У него нет глаз. Совершенно заплыли – такой отек. И он во всем винит Светочку – зачем она его заставила собирать смородину. Вы слышали, какая была ночью гроза?

– Да уж… А вы чужих сегодня никого не видели?

– Что значит – чужих? – удивилась Раиса.

– Ну… незнакомых, которые раньше сюда не приезжали.

– Марья Ивановна, что-то я вас не понимаю. Да здесь каждую субботу появляются новые гости, которые раньше сюда не приезжали. Случилось что-нибудь?

– Нет, нет… Так у вас нет секатора?

– Какого секатора?

– Раиса Станиславовна, я все перепутала. Простите меня. У вас я должна была спросить про фитофтору…

Вид у Раисы был озабоченный, милейшая соседка явно заговаривалась. Марья Ивановна не стала ее разубеждать. Визит не был совсем бесполезным. Во всяком случае, двух мужчин она с полным основанием может вычеркнуть из своего списка. Безглазый после укуса шершня архитектор не пойдет убивать или грабить дом.

Глава 5

Направляясь к пасечнику Клим Климычу, Марья Ивановна так и не решила: сразу выбросить его из списка подозреваемых или немного поиграть в детектива. Клим Климыч жил как раз на стыке города и деревни в купленной в незапамятные времена избе. Шестьдесят семь лет, бывший пожарник, работяга и труженик, но… Пасечника стоило проверить хотя бы потому, что он был неприятным человеком с двойным дном. Природа создала Клим Климыча вредным и завистливым, а потом в насмешку, а может быть в назидание окружающим, вдохнула в его глаза-щелочки показное добродушие и также пририсовала клейкую, несмываемую улыбку.

На словах льет елей, а на деле всех раздражает. Уж на что художники покладистый народ, но и их достал, заставляя прибывать в точке постоянного кипения. Клим Климыч был начисто лишен чувства красоты. В самых ответственных местах – там, где виды, панорамы и стартовые площадки для полета воображения, он возводил отвратительного вида сараи из старой фанеры, гнилых досок, спинок кроватей и ржавых щитов. В сараях Клим Климыч держал инвентарь и старые, требующие починки ульи. Пчелы его были кусачие, но мед давали очень вкусный.

– А… пришла. Будешь своих волкодавов моим медом кормить?

– Клим, да что вы такое говорите? Почему – волкодавов?

– Я правду говорю. Не волкодавы, так тунеядцы.

– Но уж моих домочадцев вы бездельниками никак не можете назвать. Они работают по двадцать часов в день. А здесь они отдыхают. Имеют право. Я вот что хочу спросить. Вы человек наблюдательный, – Марья Ивановна беззастенчиво льстила пасечнику. – Вы не заметили в деревне вчера подозрительных людей? Ну, в смысле чужих…

Пасечник внимательно посмотрел на гостью.

– А тебе зачем? У Линды с утра дым из трубы идет. Говорят, кто-то к ней в пятницу приехал.

Старуха Линда жила у кладбища, и деревня по старой памяти называла ее сторожихой. Когда-то в церкви хранили зерно, Линда числилась тогда ночным сторожем. Сейчас она была стара, слепа, по виду совершеннейшая колдунья. И вообще Линда была Плохая Старуха. Сын ее был не только пьяница и вор, но и сидел за тяжкое. Сама сторожиха варила недоброкачественный самогон, подворовывала цыплят, однажды даже у Анны Васильевны овцу увела, а всем сказала, что видела у колодца волка, де, он овцу и зарезал. Еще говорили, что у Линды плохой глаз, она умела портить коров и отнимала у людей спорость. Последние качества иные считали сомнительными, спорость, то есть ловкость в делах, приборами не измеришь, и вообще на этот счет доказательств нет никаких. Но ведь люди зря говорить не будут. На всякий случай народ остерегался злить Линду. Мало ли что…

– А не вернулся ли, часом, ее беспутный сын? – воскликнула Марья Ивановна.

– Не… тому долго сидеть. Но что Линда большую стряпню затеяла, это точно. Подожди, я тебе для меда удобную сумку дам. Крышка и трехлитровка за тобой. А то моду взяли – банки не возвращать!

Автор понимает, что все эти подробности замедляют сюжет. Если в романе появился пистолет, значит, будет убийство, а раз убийство – пиши по делу, не отвлекайся на пейзажи, пустые разговоры, описание характеров и судеб. Но ведь люди кругом, если подумать, каждый может быть задействован в сюжете. А если не думать, то при чтении выбрасывайте пустые с вашей точки зрения места, и дело с концом.

Левушка углядел тетку издали и сразу пригласил ее на террасу. Теперь здесь пили пиво с воблой. Крупную, обезглавленную, очищенную, влажно блестевшую жирком, воблу доставали из нарядной упаковки, раскладывали по тарелкам и резали на поперечные куски.

– Садитесь, теть Маш. Вы такого пива и не пили никогда. Нектар! – Костя-Фольстаф суетливо пододвинул пенсионерке кресло.

Марья Ивановна скосила глаза за его руки – вне подозрений, ни царапин, ни синяков.

– Я не люблю пиво. А воблы вашей попробую.

– Теть Мань, может, мартини? – спросила Инна, играя в доброжелательность. – Мартини с воблой…смешно.

У Инны было узкое длинное лицо, острый нос, нежный подбородок был тоже сильно заужен, и вся она была узкая, томная и грациозная. Воблу держит двумя пальчиками и не жует, кажется, а чуть-чуть придавливает аккуратными, чистыми зубками. Не жуешь, так выплюни! Что добро переводить?

Про себя Инна говорила, что у нее фиалковые глаза. Было, было – при определенном освещении, и особенно если она в сиреневой кофте и в аметистовых серьгах, то появлялся в ее нахальных, широко распахнутых глазах чернильный отблеск.

Второй дивы – Лидии – за столом не было, видимо, еще дрыхла. В отличие от резкой Инны Лидия была тихая скромница, глаза всегда долу, при этом здоровья ей было не занимать, румянец во всю щеку.

И при всем этом обе красавицы были очень похожи друг на друга – не внешностью, а недобрым, надменным выражением лиц. Злющие, одним словом. Как им только удается поддерживать в течение всего дня имидж роковых женщин? Марья Ивановна понаблюдала и поняла, в чем дело. Взгляд, конечно, играет существенную роль, но главное, обе расслабляют мышцы лица: никакого тебе удивления – от этого напрягается кожа на лбу, ни при каких обстоятельствах не радоваться – от улыбок ранние морщина. Настоящей красавице к лицу полная безучастность, а счастья как не было, так и нет.

– Тетя не пьет мартини, – заметил Лев и добавил, придав голосу несколько натужную легкомысленность: – Здесь у нас, теть Мань, история удивительная приключилась. Не помню, я тебя вчера с Артуром познакомил?

– Это тот, который в белых трикотажных штанах?

– Да, Артур Пальцев… У него, оказывается, зажигалка в виде пистолета. Он нас этой зажигалкой очень вчера развлек.

– Он меня напугал, – перебил Левушку Фольстаф. – Куришь – кури, но зачем зажигалку на людей направлять. И целился, паршивец, прямо в лоб. Неприятно, знаете… Сидим оба, как древние римляне, в простынях, а тут вдруг этот дурацкий пистолет…

– Подрались… – как бы между прочим добавил Левушка и рассмеялся беззлобно.

– А зачем он Лидку в дом потащил? Это моя жена! Ты вначале заведи себе такую, а потом распоряжайся…

– Ну, такую найти не проблема, – подала голос Инна, вытягивая ноги, длинные и грациозные.

Фольстаф посмотрел на нее внимательно, пытаясь поймать за хвостик какое-то явное оскорбление, но голова после вчерашнего трещала отчаянно, и он оставил попытку обидеться.

– Но ведь ты Лидию уронил, – опять вмешался Левушка. – Артур не пьянеет, ты знаешь. Артур был в порядке. Он тебе человеческим языком сказал – ты ее не донесешь.

– А зачем он в меня зажигалкой целился? Я Лидию не ронял. Я ее просто на землю положил, чтоб этому умнику в рожу дать. И вообще, тебя там не было. Ты все с чужих слов говоришь.

– Весело вы прожили ночь, ничего не скажешь, – укоризненно проговорила Марья Ивановна. – Я, пожалуй, попробую мартини. Раз дорогое вино – значит вкусное.

– Костя жену на землю положил, а Артур подобрал, – томно сказала Инна. – Я видела. Подобрал и в дом отнес. И помешать ему это сделать Костик был уже не в силах.

– Перепил?

– Перепарился, теть Маш. Перепарился… Там такая жарища была в парилке. Мы ведь не хотели Лидию к вам в дом нести. Ну, чтоб вас не будить. Главное, ее надо было вынести на свежий воздух… А тут Артур суетится… Дождь льет, как в душе. Мы все в простынях. Артур какой-то дурацкий плащ нашел. Увязался за нами и все торочит: «Дай мне. Ты ее уронишь, дай мне…» А скользко, Лидка из рук выскальзывает. И абсолютно бесчувственная, как дохлая рыба.

– Фу, Константин…

– Инна, вечно ты со своим – фу…

– Артур Лидию спас, в дом отнес, а она ему за это рожу исцарапала, – досказал Лев.

– Защитила честь семьи, – закивал Костик.

– Да она просто тебя с Артуром перепутала, – Инна явно пыталась шутить, но шутку трудно представить без улыбки, а здесь на улыбку не было и намека – одна голая правда.

– Ваш Пальцев – герой! Я все поняла, – сказала Марья Ивановна, обращаясь к племяннику. – Ты хочешь сказать, что Артур ночью в моей комнате прикурить захотел? И для этого воспользовался своей зажигалкой?

– Предполагаю, – пожал плечами Лев.

Он явно давал тетке понять, что не хочет обсуждать в общей компании ее рассказ про ночные страсти. Значит, Левушке зачем-то надо замять эту историю. Пусть так, Марья Ивановна не против.

– А где он сам – Артур? – спросила она кротко.

– Он в Москву уехал. По делам. Но завтра обещал вернуться.

– Рожу подлечит и вернется, – хохотнул Костик и добавил, желая разрядить обстановку: – Ну, какая все-таки Лидка дрянь! Какая дрянь!

– В бессознательности была женщина. В полной отключке!

– Мы пробудем здесь до субботы, – сказал в довершение Левушка.

– Вот подарок, так уж подарок, – обрадовалась Марья Ивановна.

– Теперь – купаться! А вечером – шашлык.

Путь от банной террасы до кухни в жилом доме был не длинным, но его оказалось достаточным, чтобы сомнения вновь овладели сердцем Марьи Ивановны. Левушка, добрая душа, просто хотел ее успокоить, но не стыкуется его рассказ с происшедшим ночью.

Положим, Артур благополучно дотащил Лидию до второго этажа. Что-то у них там произошло, и она оцарапала ему лицо. Возбужденный молодой человек вошел в первую попавшуюся комнату и решил выкурить сигарету. Так? Пока так… Но зачем возбужденному человеку склоняться над спящей пенсионеркой? Зачем, пусть даже играя, целиться зажигалкой в спящую? И потом, режьте ее, жгите огнем, но она не понимает, как капля крови с оцарапанной щеки попала на ее пододеяльник. Не могла его Лидия так сильно оцарапать, чтобы у него с лица капало! Кого Левушка хотел успокоить своим рассказом – себя или ее, любимую тетку?

Марья Ивановна решила непременно поговорить с самой Лидией. Поговорить надо деликатно. Мало ли что произошло в доме, когда она спала. Но желанию пансионерки не суждено было осуществиться. Она не только не уследила, когда Лидия поднялась, но пропустила сам отъезд дивы с дачи. Оказывается, та прямо из спальни пошла в машину, заявив мужу, что и минуты не задержится в этом доме и за стол ни с кем не сядет. По дороге, правда, прихватила две бутылки пива и бутербродов на закусь.

Когда Фальстаф с супругой отбыли в Москву, Инна так прокомментировала их отъезд:

– Уехали, и хорошо. Эта Лидка, право слово, пирог ни с чем. А гонору! Единственно, что она хорошо в жизни делает, так это глаза красит. Глаза у нее совсем невыразительные, а она так умеет тень положить, что прямо тебе Вера Холодная. А во всем прочем – дрянь!