Текст книги "Кража по высшему разряду"

ОЧЕРЕДНЫЕ СКЕЛЕТЫ В ШКАФАХ

– Боже, Изольда, это она!

Инна остановилась, чтобы перевести дыхание.

– Кто – она? – удивилась Изольда и неожиданно взглянула на Инну с нежностью – так взрослые смотрят на маленьких девочек-фантазерок.

– Ну, конечно, она – «Графиня»! В доме, где я была вчера, она висела в гостиной. Погодите, дайте взглянуть еще раз. Ну да, ошибиться нельзя, конечно, это она! Тот же суровый взгляд, те же сжатые губы… Нет, я не путаю, это точно!

– Твоя богатенькая старушка из особняка? Ну, наверное, немного похожа. Бывает, – отмахнулась Изольда. – Антропологи утверждают, что в мире вообще существует всего несколько десятков человеческих типов. Двойники встречаются не так редко, как мы думаем. Однако все это, честно говоря, твои журналистские домыслы. Беллетристика. Между богатенькой бабушкой и персонажем с портрета – больше века разницы. Так что остынь – все это простое совпадение. Теория случайных чисел такое порой допускает. Просто две похожие дамы. Вот и все.

– Вы меня не так поняли, дорогая миссис Гурко! Я имею в виду не вчерашнюю старушку.

– Тогда что же?

– Картину у нее в гостиной. Точнее – портрет графини Шаховской. Конечно, я могла что-то спутать, но жесткий взгляд этих карих глаз, пробирающий до скелета, который пока что не в чужом шкафу, забыть невозможно.

Изольда поскользнулась на только что вымытом в антикварной лавке полу и едва не упала. Инна в который раз за последние дни успела подхватить ее, уцепившись за худенький локоток, как тогда, на платформе Московского вокзала.

– Что вы будете делать, когда я уеду? Кто вас будет так крепко держать? – проворчала она. Одна надежда на мифического Василия Петровича…

Внезапно Инна заметила, что пальцы тетушки слегка дрожат.

– Мне необходимо побывать там, – пробормотала Изольда. – Я должна увидеть эту картину своими глазами. Завтра же мы отправимся с тобой в дом на Мойке. Ты проведешь меня к своей «Графине».

– Нет! Это невозможно, – почти закричала Инна. – Старуха страшно подозрительна, я сама к ней попала, лишь заручившись надежными рекомендациями. Пора бы вам знать, что в богатые дома, напичканные антиквариатом, не пускают кого попало, тем более подруг наемных сочинительниц. Самих-то сочинительниц – и то со скрипом, лишь после долгих согласований. А вы, дорогая тетенька, кем, интересно, там представитесь? Моей ассистенткой? М-да, фотограф пенсионного возраста… Полина Андреевна не поверит. И правильно сделает. Чему тут ассистировать? Слушай внимательно, задавай вопросы, чтобы не уснуть, пиши ее бормотание на диктофон, а потом расшифровывай и редактируй. Вот и все дела. Для такой работы целой бригады, как на телевидении, не требуется. Что касается моего труда и платы за него – тут она прекрасно соображает. И денежки, как все богатые люди, считает весьма аккуратно.

– А ты не могла бы ту картину… ну хотя бы для меня сфотографировать? – Изольда внезапно остановилась, словно пораженная какой-то догадкой… Новая идея ей очень понравилась. В отличие от Инны.

– Допустим, но под каким соусом? Мол, хочу запечатлеть коллекцию ваших картин для господ грабителей? То-то она обрадуется!

– Ну, милая, зачем же так утрировать? Дама не так глупа, чтобы бояться, как ты говоришь, небогатых сочинительниц. Тем более обычной сотрудницы сферы услуг, каких у нее полно. Горничная, кухарка, журналистка – какая, в сущности, разница? Уверяю тебя, у дамы давно есть все твои паспортные данные. Те, кто ее охраняет, пробили тебя по своим каналам. Не вздумай ей лгать. Будь попроще! Скажи небрежно: мол, хочешь сфотографировать автора будущего бестселлера на фоне ее прапрабабушки. Вот увидишь, амбициозная старуха клюнет, да еще как! Скромные бабушки, поверь мне, мемуары не пишут. И дорогих писательниц не нанимают. Они огурцы на даче выращивают.

– Как Василий Петрович? – не удержалась от сарказма Инна. – Еще вчера вы, тетушка, убеждали меня, что надо срочно смываться из вашего бандитского города! – продолжала она. – А тут вдруг вы так переменились. С какой стати? Неужели решили принести меня в жертву мафии? Похоже, питерская «коза ностра» помогает старушке в память о ее убиенном сыне, а заодно присматривает за ее наследством. Убейте меня тоже, если не права, Так что же мне, тетушка Изольда, теперь под пули лезть? Ради какой-то странной картины? Извините, конечно, но я не жажду влезать в эту историю!

– Инночка, милая, – Изольда взглянула на нее очень грустными глазами и погладила по руке, – прости меня. Ты права, к старухе ходить не надо. Ни одна картина в мире не стоит твоего благополучия и душевного покоя. Давай сейчас же в кассах – здесь, на Грибоедова, поменяем твой билет на самый поздний поезд, потом как две приличные дамы сходим в оперу, а ночью я провожу тебя на Московский вокзал.

– Здорово придумано. Очень умно. Мне нравится, – язвительно сказала Инна. – Только этот замечательный план мне не подходит.

– Почему? – искренне удивилась Изольда.

– Потому что как раз завтра старушка ждет меня к чаю. Если я ни с того ни с сего уеду, это будет выглядеть еще более подозрительным, чем если останусь. У ее сына, недавно усопшего магната Никиты Покровского, между прочим, и в Москве было полно дружков. Даже, страшно сказать где.

– Ну и где же? – спросила Изольда с легкой иронией.

– Например, в Думе, – парировала Инна, наслаждаясь произведенным эффектом.

Изольда и вправду посерьезнела.

– Ладно, уговорила. Оставайся. Я только рада. Однако нам надо спешить в оперу! – объявила она, бегло взглянув на маленькие часики на изящном запястье. – Казанова уже ждет нас у служебного входа.

ГОСПОДИН ОСВЕТИТЕЛЬ

У театрального подъезда их встречал немолодой мужчина в рыжем, в тон поредевшей и слегка поседевшей огненной шевелюре, свитере, из-под которого выпирало изрядное брюшко. Он чем-то напомнил Инне постаревшего героя-любовника из провинциального театра, хотя всю жизнь провел на службе у Мельпомены Санкт-Петербурга.

– Изольда Анатольевна и… мм… мадам Инна, искренне рад нашей встрече, – церемонно раскланялся кавалер, и дамы, переглянувшись, едва не прыснули в ладошки. Уж очень не вязались его нынешние «цирлих-манирлих» с воспоминаниями Изольды и Инны двадцатилетней давности.

О шумных загулах Ромки Караваева и его бесконечных любовных интрижках судачила когда-то половина студенческого Ленинграда. Его приключения изрядно смахивали на озорные рассказы эпохи позднего Ренессанса. Или на выходки персонажей итальянской оперы-буфф. Или на что-то вроде новелл петербургского «Декамерона». Здешний сырой климат и расчетливый двадцатый век давно не производили на свет таких безбашенных мачо и подобные озорные сюжеты.

Ромка удирал от законных мужей по черным лестницам, благо их еще немало осталось в центре Питера, прятался от разъяренных соперников в люки под сценой и забирался на колосники, бывало, даже стоял не дыша, завернувшись в театральный занавес. Он оказывался не раз бит и даже однажды был жестоко сброшен в Финский залив. Но натуру не изменишь экзекуциями и моралью не приструнишь. Какая, к чертям, мораль, если кровь играет в жилах, как молодое вино! Всем своим могучим обликом и наглой физиономией Ромка в молодости напоминал озорного Вакха. Может, потому и пошел служить Мельпомене, что был артистичнее многих солистов их театра и не вписывался в скучную жизнь обычных клерков?

Вообще-то, как считала Изольда, Роман Караваев родился в Питере по недосмотру высших сил. Ему бы появиться на свет где-нибудь в роскошном, залитом светом Средиземноморье.

Там, где щедрое солнце располагает к расслабленной лени и флирту, яркие краски окружающего мира не позволяют впасть в уныние, а веселая музыка заставляет ноги, обутые в легкие сандалии, к месту и не к месту сами собой пританцовывать. Однако и в хмурых депрессивных питерских сумерках Ромка Караваев чувствовал себя так, словно находился где-нибудь на веранде греческой таверны или на берегу бирюзово-аквамариновой Адриатики. Наслаждался жизнью от души и щедро позволял женщинам обожать себя. Однажды он до того зарвался, что увел любовницу у главрежа одного из ведущих театров. Вот тогда-то многим стало ясно: престарелые и давно уступающие ему по мужской части соперники ходу в искусстве Ромке не дадут и на режиссерский факультет, куда он давно мечтал поступить, непременно провалят. Так и вышло. Впрочем, Ромку вполне устраивала и его должность главного художника по свету, не особенно нервная и обременительная, а главное, оставлявшая кучу свободного времени для кутежей, женщин и посещения скандальных культурных мероприятий Ленинграда.

Один из его стремительных молодых романов был со старшей Изольдиной дочерью Галкой. По иронии судьбы или, возможно по тонкому расчету вузовского руководства первый курс медицинского, где училась Галка, выезжал в тот год на картошку с второкурсниками театрального. Наверное, чтобы мазать синяки и перевязывать ссадины артистам после юных кутежей. И приучить их пользоваться презервативами, хотя в ту давнюю, «доспидовскую» эпоху это не считалось обязательным. Тогда-то Ромке, метко прозванному артистами Ромео, и приглянулась молодая веселая медичка. Они провели чудный месяц в бараке, с боем отвоевав себе незанятую койку в уголке. Каждую ночь оттуда, к зависти прыщавых студиозусов, раздавалось Ромкино раскатистое рычание и томные Галкины стоны. Но, вернувшись в Питер, Галка быстро раскусила богемного Казанову и переметнулась к другому, более надежному ухажеру. А Ромка погулял-погулял да и женился, к удивлению многих, на самой заурядной девице – с неяркой внешностью и прозаической профессией бухгалтера. Зато она всю жизнь была верна ему, как Пенелопа, родила двоих детей, зарабатывала больше мужа и всегда смотрела на него с нескрываемым восхищением, мудро закрывая глаза на бесконечные похождения благоверного…

А Галка… В трудные девяностые она родила Веронику от другого женатого приятеля, не рассчитывая на замужество. Биологические часы настойчиво тикали, и Галка поняла: она должна родить сейчас – или никогда. Вскоре после появления на свет Веронички первая эйфория исчезла, и оказалось, что жить им с малышкой на пенсию Изольды просто невозможно. Очень быстро Галка вышла на работу. Дочка росла, росли и траты. Вначале потребовался хороший детский садик, потом спецшкола, затем учительница музыки, наконец, танцевальный кружок… Галка брала дополнительные дежурства в больнице, консультировала на дому, но денег все равно не хватало. И тогда на горизонте появилась, казалось, давно потерянная в водоворотах жизни подруга Изольды – Мирослава.

СИДЕЛКА ДЛЯ СЫНА МИЛЛИОНЕРА

– Галке и Веронике в России светит полная нищета, – авторитетно заявила она. – Жить на пособие матери-одиночки в Питере невозможно, сами видите, а зарплата участковой врачихи унизительная, как подачка. Да и достойного мужика Галочке с ребенком здесь найти трудно. Надо, Изольда, твоим девчонкам перебираться на Запад. Смири свой эгоизм и отпусти их с легким сердцем. Там у них начнется совсем другая жизнь. Большое везение: в Питере сейчас находится Дэвид. Вам обязательно надо с ним встретиться. И как можно скорее.

Веселый моложавый Дэвид, к изумлению Галки и Изольды, оказался самым настоящим миллионером. Он широко улыбался и осыпал Галку комплиментами. Ее неплохой английский – наследие центральной питерской спецшколы – плюс эффектная внешность и диплом врача – все вызывало у заезжего янки неподдельный восторг.

Дэвид с энтузиазмом поддержал идею Мирославы:

– Такие красивые русские женщины не должны прозябать в нищете. В нашей стране, мисс Гурко, вас ждет совсем иная жизнь.

Галка уже решила, что он сам набивается в женихи, что, в общем, было бы не так плохо, принимая во внимание его миллионы, хорошие манеры и приятную внешность, однако дело обстояло иначе.

Дэвид был женат. На молодой и бойкой русской девахе, которая с первой минуты невзлюбила красивую Галку как потенциальную соперницу. Тем более что ее супруг-миллионер происходил из секты мормонов, которым религия не запрещает многоженство. Оказалось, что в маленьком центральном штате Юта, где жил Дэвид, мормонов большинство и с ними там весьма считаются. Но жена Дэвида волновалась зря: на этот раз он искал женщину не для себя. Галка срочно понадобилась ему для сына.

Сын Дэвида Майкл был огромным двадцатипятилетним детиной, на первый взгляд рядовым американцем. Но только на первый взгляд. Уже через несколько секунд становилось ясно: у громилы – интеллект пятилетнего ребенка. Попросту он умственно отсталый инвалид.

Отец не хотел помещать единственного сына в интернат для душевнобольных и всю жизнь нанимал ему сиделок. Труд прислуги в Штатах не дешев, а сиделка из иммигранток, даже с высшим медицинским образованием, стоит, по местным меркам, копейки. Даже если она приедет в страну с дочкой. Но деньги были не главным в его дьявольском плане…

У Дэвида недавно появилась одна потаенная мысль, которой тот не делился даже с женой. Врачи не раз намекали ему, что сын давно вошел в тот возраст, когда требуется женщина. Воздержание провоцирует приступы бешенства, которые временами делают его неуправляемым и даже опасным. А нищая иммигрантка… Чем черт не шутит! Может, она постепенно привыкнет к Майклу и согласится стать его женой. Это будет по-христиански. Истинный мормон, даже тот, кого Бог обделил разумом, не должен жить во грехе. Пожалуй, эта русская врачиха придет в восторг от возможности стать женой сына миллионера! Такую красивую невестку не стыдно будет показать в высшем свете Юты. Ну а грамотно составленный брачный контракт пресечет все сплетни и возможные притязания русской дамочки.

Впрочем, потаенные мысли Дэвид озвучивать не стал, а просто предложил Галке крайне выгодные условия контракта по найму, и она радостно согласилась. Даже поблагодарила за неожиданный подарок судьбы Бога, счастливый случай и Мирославу.

В Штаты Галка уезжала, как в сказку, где любая сиделка может воплотить американскую мечту и стать принцессой.

Тайные надежды Дэвида не оправдались. Галка относилась к Майклу как к пациенту и упорно игнорировала все намеки его папаши. Еще чего! Идти под венец с душевнобольным! Жизнь одна, и тратить ее на чужого сына-инвалида – значит, самой потерять разум. Не так она представляла свою судьбу в самой богатой стране мира! Ничего, осмотрится на новом месте, пошлет Дэвида с его сынком подальше и устроит жизнь свою и дочери так, что все подружки в Питере ахнут. У нее хватит на это и красоты, и ума, и образования…

Ночью Галка запирала квартиру Майкла специальным ключом и удалялась к себе в апартаменты, где сладко посапывала Вероника. Дэвид снял Галке и Майклу просторные квартиры на одном этаже в закрытом кондоминиуме. Это тоже входило в его планы. Вдруг сиделка однажды все-таки останется с его сыном на ночь, пусть и за отдельную плату?.. Но едва Галка выходила из его квартиры, она тут же выбрасывала пациента из головы. К этому ее приучила профессия врача: чтобы не заболеть самой, надо сочувствовать больным, однако не принимать их болезни слишком близко к сердцу.

Ночью у Галки начиналась совсем другая жизнь. Она звонила в Питер матери и друзьям за счет Дэвида, устраивала посиделки с русскими иммигрантами на просторной кухне, там были музыка и новые русские фильмы по видаку. Галка считала эти ночные часы законной компенсацией за тягостный день, что она проводила в компании идиота.

Но все закончилось внезапно и не так, как Галка мечтала. Жена Дэвида, которой иммигрантка-соотечественница изрядно надоела к тому времени самим фактом своего существования, нагрянула в ее апартаменты с внеплановой проверкой. Гора окурков в пепельнице и несколько пивных бутылок не оставляли сомнений: сиделка Майкла живет на денежки Дэвида отнюдь не той аскетичной жизнью, что предписывает ей строгая мораль мормонов, а главное, специальная строка в контракте. В общем, «инспекторша» со злорадством пожаловалась на моральный облик «этой нахалки» благоверному, и Галка была с треском уволена. К тому времени и Дэвиду уже надоела ее непонятливость насчет сына. Словом, сиделку с дипломом врача предупредили: скоро из роскошных апартаментов придется выметаться вместе с дочерью. А теперь пускай зарвавшаяся прислуга ищет себе жилье по средствам…

После долгих слез и мучительных поисков работы Галка наконец устроилась лаборанткой. Теперь зарплата позволяла ей нанять квартирку в два раза меньше в другом, бедном районе города и едва сводить концы с концами. Но мысль о возвращении в Питер была еще тяжелее. Куда она вернется? К кому? В квартиру к матери-пенсионерке? А где работать? На что жить с дочкой? Врачебный стаж и старые медицинские связи она к тому времени потеряла, новых знакомств в Питере на расстоянии не завела. А возвращаться в районную больничку, откуда с помпой уезжала в заграничную сказку, закатив банкет в ординаторской, не хотелось.

Было еще одно обстоятельство, останавливавшее ее каждый раз в минуту отчаяния, когда хотелось все бросить и купить обратный билет на самолет. Вероника росла настоящей американкой. По-русски она уже говорила с акцентом и делала в письмах бабушке забавные ошибки. Да и учебные программы в российской и американской школах отличались настолько, что учеба в Питере русской американки была практически невозможна. Даже с потерей года. А через несколько лет Галка окончательно распрощалась с иллюзиями насчет возвращения домой и с тех пор заливала тоску русской водкой на шумных субботних вечеринках в надоевших эмигрантских компаниях.

Замуж за океаном она так и не вышла. Разумеется, крутила время от времени легкие интрижки. Но каждый раз, прилетая в отпуск домой, повторяла, как заклинание:

– Я сюда еще вернусь! Я не могу без Питера. Я не хочу там умереть!…

– Мама, а сколько стоят в Санкт-Петербурге достойные похороны? – спрашивала ее практичная американская дочь, и Галка замолкала.

Был еще один магнит, который неизменно притягивал ее в родной город. Видно, никто из Галкиных заграничных любовников и в подметки не годился в «науке страсти нежной» легкомысленному питерскому Казанове. Чуть ли не из аэропорта Галка всегда мчалась в Малый оперный. К своему постаревшему, но по-прежнему неуемному Казанове.

Зная эту семейную тайну, Инна умирала от любопытства. Что же все-таки есть в этом заурядном, весьма потрепанном жизнью мужичке, чтобы так по нему убиваться на другом конце земли, в Новом Свете? Инна смотрела на редкие рыжие пряди, доходившие почти до плеч, на крупные волосатые пальцы, на круглое пузцо… И не находила ответа.

Ромка усадил дам в ложу на самые лучшие места, и они, как час назад в метель, нырнули в дивную музыку Чайковского.

Германн добивался у старой графини тайны трех карт, и Инна некстати вспомнила Полину Андреевну. Мистический ужас охватил ее…

В антракте, соблюдая вечный театральный ритуал, Изольда и Инна отправились в служебный буфет. Когда все трое уселись за столик у окна, Инна заметила, что все присутствовавшие дамы посматривают на них с любопытством. Мол, что за странные такие немолодые «телки»? Обычный Ромкин контингент существенно свежее… Однако Изольда, не обращая на зрительниц внимания, вдруг попросила Инну рассказать Ромке про Старую графиню.

– Ого, да вы смелая женщина! – удивился он и впервые удостоил Инну заинтересованным взглядом. Она кожей почувствовала на себе магнетизм влажноватых черных глаз и невольно поежилась. Наверное, так Вольф Мессинг действовал на участников своих сеансов, прожигая их взглядом насквозь. – Этот дом после скоропостижной смерти Покровского многие за версту обходят. Лично я не решился бы туда сунуться, – признался Ромка, мягко тронув пальцы Инны своей волосатой ручищей. И тут случилось то, чего она никак не ожидала. По ее руке побежала горячая волна, словно их кровеносная система чудесным образом стала единой, и бурлящая, как шампанское, кровь Ромки Караваева потекла по ее прохладным синим жилкам, разгоняя меланхолию и страхи. Инна подняла на Ромку глаза и внезапно громко расхохоталась – в развязной манере, совершенно ей несвойственной. Дамы за соседним столиком понимающе переглянулись. Мол, все в порядке, колдовство Караваева по-прежнему действует! А Изольда уставилась на них, ничего не понимая.

– Она не смелая, а глупая, – вскоре уточнила Изольда, деловито доедая эклер. – Представляешь, Ром, не потрудилась даже перед отъездом в Интернет заглянуть. А там про Никиту Покровского такое написано… Не только документальную книгу – детскую сказочку сочинять расхочется. Очень страшная получится сказочка. Я бы, кстати, собственными руками пришибла того московского придурка, что посоветовал Инке к старухе съездить. Отдыхает сейчас, гаденыш, у телевизора в тапочках, музыку с умным видом слушает или кроссворд отгадывает. А Инка одна по мафиозным старухам бегает. Как ты думаешь, Покровскому и вправду помогли отправиться на тот свет?

– Понятия не имею, – пожал плечами Ромка, – только слышал, его официальные посты были не главным источником дохода. Основные деньги господину Покровскому приносила торговля произведениями искусства в высших кругах. Ну и разнообразные служебные махинации, а также шашни с депутатами, лоббировавшими нужные законы об искусстве и охраняемых памятниках, и откаты за рекламу…

– Вот те раз! – не выдержала Изольда. – Значит, Инна права: эта картина и вправду находится у старухи. Друзья мои, пока я не могу сообщить вам подробности, одно могу сказать: старинный холст очень важен для меня. Как бы его купить у старушенции? Ромочка, ты был самым умным Галкиным поклонником, ну придумай же что-нибудь!

– Здесь требуется не ум, а хитрость, – заявил Роман и начал болтать на отвлеченные темы. Через минут десять, когда дамам показалось, что он упустил нить, Караваев внезапно завопил: – Класс! Придумал!

Дамы за соседним столиком удивленно уставились на странную компанию, что не по возрасту шумно отдыхала в антракте.

– Завтра, Инна, ждите меня ровно в десять возле подъезда. Позвоню старушке, скажу, что я электрик из ДЭЗа, и явлюсь пред ней как лист перед травой для осмотра проводки, – браво сообщил Роман.

– Да, только есть одно «маленькое» обстоятельство: моя Пиковая дама вас на порог не пустит! Германн вы доморощенный! – расхохоталась Инна. – И уж тем более не покажет вам ценную картину. Еще чего!

– Вам, наверное, Инночка, уже говорили, что Питер – большая деревня? – спросил Ромка и снова посмотрел на Инну своим фирменным, раздевающим мужским взглядом.

Та, словно загипнотизированная, молча кивнула.

– Так вот, начальник ДЭЗа – мой давний приятель, – продолжал Ромка, – я его предупрежу. Скажу, что хочу подхалтурить в богатеньком доме, поскольку меня постиг очередной финансовый крах. Зная мои дела, тот не удивится. Пообещаю отблагодарить билетами в театр, кстати, его жена обожает оперу. Вернее, заставляет себя обожать. Она где-то вычитала, что это развлечение современной элиты… Короче, я войду, а вы тем временем позвоните в домофон. Старушка обрадуется, что окажется не одна в квартире с подозрительным электриком, и впустит вас. А тут уже ваш выход, Инна! Мобилизуйте ваш писательский талант. Отвлекайте бабульку, сколько сможете, разными байками, вам, журналюгам, к этому не привыкать, а я тем временем найду и сфотографирую вашу чертову картину. Попутно, чтобы не вызвать лишних подозрений, починю у одинокой женщины какой-нибудь осветительный прибор. Это будет моя скромная компенсация за вторжение.

А теперь одна личная просьба. Пожалуйста, Изольда Анатольевна, подробно отпишите о моем подвиге Галочке, – жалобно попросил он. – А то она с юности считает меня ленивым и трусоватым. Иногда звонит в театр, плачет и говорит, что из-за меня в Штаты перебралась. Чтобы не видеть и не страдать. Но это же неправда! Я тут ни при чем. Хотя… Если честно, доля правды в таком обвинении имеется, но я исправляюсь. Уже лет двадцать исправляюсь! Между прочим, я готов к подвигам. Они держат меня в тонусе. Кстати, завтра мне, человеку ночному, придется встать чуть свет. Чем не подвиг? Пожалуйста, напомните вашей удивительной дочери об обещании, данном мне прошлым летом. Галка клялась в следующий приезд опять первым делом со мной увидеться.

– Пусть только попробует не сдержать слово, – успокоила его Изольда. Подмигнув Инне, она внезапно опрокинула бокал шампанского. Этот веселящий напиток щедро заказал в буфете для своих дам слегка пощипанный беспощадным временем театральный Казанова – Ромка Караваев.