Текст книги "Удавка для бессмертных"

– Пора, – Аристократ решительно встает, мы неуверенно смотрим друг на друга. Сопит во сне Киллер.

– Минуточку, – все еще не может решиться Су, – а где же оружие к глушителю?

– На ноге, – устало машу я рукой. – Оно на ноге, так что со всех сторон Аристократ прав.

– Но не можем же мы вот так просто прыгать с поезда, я никогда не прыгала?!

– Я тоже, но мы сможем.

– Не надо прыгать. Я остановлю поезд, – Аристократ роется в карманах и достает деньги. Су отрицательно качает головой: нам этого не надо. Он пожимает плечами, убирает деньги и галантно предлагает дамам выйти из купе первыми.

Меня начало трясти в тамбуре, когда я увидела красную ручку стоп-крана, Аристократ улыбается гримасой Чеширского кота, я кричу Су сквозь грохот поезда:

– Держись крепче, сейчас затормозим!

Нас швырнуло друг к другу, раздался металлический визг, мы цепенеем и глохнем. Аристократ с видом фокусника извлекает из кармана тот самый ключ буквой Г, которым проводница открывала туалет, ковыряется в двери и опускает металлические ступеньки. Он не обманул: мы не прыгаем, а даже с какой-то садистской медлительностью спускаемся по ступенькам вниз, но потом все равно приходится прыгнуть в высокую траву, потому что платформы здесь нет. Насыпь высокая, мы катимся, не сопротивляясь притяжению ромашек внизу. Потихоньку поезд набирает ход, унося с собой грохот, и вот мы оказываемся в полнейшей тишине, в положении «сидя, расставив ноги», более того, с удивлением обнаруживаем, что попали прямехонько в рассвет.

– Вера, – шепчет Су, – какого хрена мы вообще с тобой делаем?

Я смотрю вслед уходящему поезду. Киллер просочился в дырочку от унитаза, выпал на рельсы, превратился в ходячую и мускулистую биомассу, вот он бежит к нам, раздвигая мощной грудью подсвеченный ранним солнцем воздух. Надо крепко зажмурить глаза. Оказывается, некоторые способности Су заразительны.

– Су, посмотри вокруг. Кого-нибудь видишь?

– Никого. Мы одни.

И на том спасибо.

В некотором обалдении рассматриваем мир вокруг. Су замечает с нечаянной банальностью, что небо, оказывается, синее, а трава зеленая.

Потащились вдоль насыпи по тонкой тропинке. Когда тропинка исчезла, пошли по шпалам. Через полчаса голова заболела, накатила одуряющая сонливость. Су поинтересовалсь, куда мы идем.

– Давай расуждать логически, – язык мой заплетается, но с логикой все в порядке, – мы идем по направлению движения поезда. Так?

– Ну так. А куда?

– Остановок больших не было, значит, скоро будет Бологое. Мы идем в Бологое.

– А на фиг мы идем в Бологое? И потом, хочу тебя предупредить. Рельсы – это страшная вещь, если по ним не ездить, а идти. Можно вот так идти, идти и никуда никогда не прийти…

– Не мешай. От Бологого надо добраться до этого города, ну как его? Задульня? Умыльня? Где вообще писал Левитан? Где живет дура тетя Феня?

– Странно, – замечает Су, она плетется сзади, – у тебя это название ассоциируется со словом «мыть», а у меня с церковью.

– С какой церковью?

– Беленькой такой, маленькой, с красной оградой и небольшим кладбищем. Все могилы заросли травой… Даже если мы туда придем, как мы найдем эту Феню? Глупо все.

– Станция впереди! – Я показываю рукой.

– Это, наверное, Поповка…

– Какая еще Поповка?

– «Это что за остановка? Бологое иль Поповка? А с перрона говорят…»

– Ты в порядке? – у меня даже нет сил повернуться назад.

Станция была Бологое, перрон грязный, везде – бродячие собаки, запахи отвратительные, название маленького городка мы нашли в расписании автобусов. Умольня. Но автобус, на котором мы поехали через полтора часа, сломался по дороге, мы ловили попутки, и нас подобрал грузовик. Забираясь в высоченную кабину, Су пролепетала: «Нам к тете Фене» – и мгновенно заснула, усевшись на промасленную спецовку водителя. Сильно трясло: свернули на проселочную дорогу. Я пыталась подремать, но шофер свистел без конца то одну мелодию, то другую и спрашивал: «Ну, и какая это песня?» И вдруг закричал страшным голосом: «Тетя Феня, принимай гостей!», я дернулась и с ужасом уставилась на:

маленькую белую церковь,

красную ограду вокруг нее,

кресты за оградой в траве.

А в это самое время, вернее, в семь часов девять минут утра, хирург Менцель, выпив третью чашечку кофе, поинтересовался, все ли готово к вскрытию, для чего позвонил в морг. Услыхав в ответ невнятное бормотание, ругнулся про себя. Не то чтобы перспектива совершенно пьяного с раннего утра санитара его как-то особенно удручала, да если бы не ожидаемый приход человека из Комитета, Менцель и сам бы принял граммов пятьдесят для повышения давления. Просто утомление после ночного дежурства давало о себе знать, хотелось стабильности и покоя. Спустившись в морг, хирург, к своему удивлению, обнаружил дежурного санитара, хоть и изрядно пьяного, но сидящего за столом и пьющего чай с кем-то из больных. Человек этот был в странном балахоне и стыдливо засовывал под стул замерзшие ступни.

– Милейший, подготовьте все для вскрытия, и немедленно, – Менцель решил не уходить, пока не убедится, что все в порядке.

– Никак невозможно, – убедительно заявил санитар и покачал головой из стороны в сторону.

– Ну, голубчик, ну соберитесь как-нибудь. Понимаете, должен приехать человек из органов, понимаете?

– Прости меня, господи! – закричал санитар дурным голосом, отчего Менцель дернулся и отступил от него на всякий случай подальше. – Чем я тебя прогневал? – вытаращенные воспаленные глаза смотрели в лампу дневного света на потолке. – Никак невозможно, доктор, – это уже нормальным голосом, и глаза смотрят в Менцеля с жалостью, – не захочет он вскрываться, я спрашивал. Говорит, ни в какую.

После этих слов Менцель сам открыл дверь холодильника и убедился, что труп, который он должен был сегодня вскрывать, отсутствует. Хирург вернулся в комнату, где санитар сидел, покачиваясь, перед странным мужчиной с босыми ногами, и спросил, где тело. Санитар совершенно искренне ответил, что тело сейчас как раз сидит рядом и пьет чай. Менцель переключил свое внимание на показанное ему тело: достал из кармана очки, медленно надел их и максимально приблизился к телу, чтобы отметить равномерное, хоть и слегка возбужденное дыхание.

– Майор Корневич, – слегка отвернув от очков хирурга лицо, сказало тело. – Извините, что так получилось.

После таких слов Менцель пришел в сильное возбуждение, резким движением рванул от ворота вниз безобразную белую рубаху-балахон на мужчине и замер, уставясь на дырочку с запекшейся кровью чуть пониже соска. Механически он нащупал кисть и отыскал пульс.

– Позвольте на кушетку, – строгим голосом заявил после этого Менцель и приказал санитару принести из лаборатории все необходимое для анализа крови, только быстро и молча.

Корневич покорно улегся на холодную клеенку кушетки. Через пятнадцать минут хирург Менцель обнаружил, что: сердце мужчины приблизительно тридцати пяти – сорока лет пульсирует с неправдоподобно длительными перерывами – пять-шесть секунд между ударами, но это была единственная странность, если судить по поверхностному осмотру. Дахание было нормальным, а легкие всхрипывали на вздохе – Менцель удовлетворенно кивнул: по его предположению, пуля должна была задеть и сердце и легкие. Рефлексы присутствовали, при прокалывании вены для забора крови мужчина с интересом спокойно отсмотрел весь процесс, ни разу не поморщившись. На вопрос Менцеля, не чувствует ли он в себе чего-то необычного, ответил, что, конечно, чувствует. Входное и выходное отверстие от пули. Это он чувствует отлично. Ничего не болит, но как-то неудобно. Еще, когда прокалывали вену, он чувствовал резиновый треск этой вены, а так все нормально. Можно ли ему наконец одеться и уйти?

Менцель задумался. Еще раз заставил мужчину открыть рот, оттянул веки, осматривая глазные яблоки и испуганно мечущийся зрачок. Задумчиво походил туда-сюда возле кушетки и нашел выход из положения:

– У вас ведь есть какое-нибудь удостоверение личности! – почти радостно заявил он, уставив в Корневича палец.

Покачивающийся санитар принес вещи. Вытаскивая из полиэтиленового мешка одежду и обувь, хирург услышал неприятный запах. Он развернул окровавленную рубашку, достал из нагрудного кармана красную книжечку и задумался. Что-то было не так при осмотре, но что? Развернул книжечку, посмотрел на фотографию.

– Ну? – поинтересовался мужчина, приподнявшись на кушетке. – Я?

– Позвольте, да, кажется, вы. Знаете что, дыхните! – Менцель склонился над удивленным Корневичем и сначала втянул ноздрями неуверенный осторожный выдох, потом нетерпеливо открыл рот мужчины и понюхал его, почти что ткнувшись носом в губы Корневича.

– Прекратите! – опомнился Корневич, отталкивая хирурга. – Вы тут двинутые все!

– Так-так-так! – радостно забормотал Менцель, требуя, чтобы Корневич поднял руки вверх и задрал рубашку на предмет обнюхивания подмышек. Корневич медленно и внятно послал доктора подальше и решительно встал с кушетки.

– Неужели не чувствуете? – интересовался Менцель, суетясь рядом. – Вы совсем не пахнете! Человек всегда пахнет, а вы – нет.

После недолгих пререканий Корневич, стиснув зубы, согласился на обнюхивание доктором его подмышки – исключительно в научных целях, после чего торопливо натянул брюки и пиджак, протянул руку и получил свое удостоверение. Рубашку он забросил в урну. Некоторые разногласия появились при прощании. Хирург Корневича не отпускал, просил подождать коллегу, который, «как было договорено раньше, вот-вот, с минуты на минуту придет вас вскрывать». Корневича такое предложение рассердило, он пожал санитару руку, а доктору не пожал и ушел, хлопнув дверью. Хлопок словно разбудил Менцеля, в некоторой прострации наблюдавшего, как «тело», осмотренное им ночью на предмет смерти от огнестрельного ранения, движется, разговаривает и сердится. Хирург вскочил, вспомнив про сумку, оставленную экзотической красавицей, догнал Корневича, уговорил подняться с ним на второй этаж в кабинет и вручил эту сумку майору почти насильно.

Майор Курганова

Еве позвонили в десять тридцать утра в аналитический центр – она отчитывалась перед своим начальством о проделанной работе. Начальство – Зоя и Аркадий – неразлучная семейная пара аналитиков ФСБ, сначала слушали Еву с недоверием. Отчет уже покойного Физика о фактуре и возрасте бумаги, на которой Карпелову прислали задание, о невероятных фальшивках, не поддающихся определению всеми известными анализами, кроме тест-анализа бумаги, применяющегося только в США и только с недавнего времени, вызвали некоторое недоумение на грани недоверия, а заявление Евы о своем желании скрыть факт сотрудничества с офицером МВД в деле ликвидации имеющих отношение к взрывам в Москве людей диаспоры накалили обстановку до степени громкого скандала. Кричали все. Ева не верила, что ее начальство ничего не знает о бригаде «С». Начальство не верило, что это майор МВД пришел к Еве с предложением обдуманного и подготовленного выстрела, а не она обратилась к нему по старой дружбе. В разгар выяснения отношений позвонил телефон. Искали Курганову, начальника лаборатории аналитического отдела. Ева взяла трубку и выслушала короткий доклад Юны о смерти Психа.

– Куда? – крикнули хором Аркадий и Зоя, когда Ева смерчем пронеслась по их кабинету, собирая со стола бумаги и сдергивая со стула пиджак.

– Кто-то убивает моих людей, – Ева застыла в дверях на несколько секунд. – Дайте фактурщика на пару часов, очень прошу!

Фактурщик оказался молодым парнем, нервным и краснеющим каждый раз, когда натыкался глазами на Еву. Он потребовал остаться у тела одному. Последним из стекляшки уходил Доктор, сгорбившись и не поднимая глаз. Юна, Мышка, Скрипач и Ева стояли за прозрачным стеклом и смотрели на фактурщика.

– Как его зовут? – поинтересовалась Юна.

– Не знаю, не помню. Младший лейтенант.

– Почему дали такого молодого? – это Скрипач.

– Он военный фактурщик, – Ева отвечала механически, стараясь не упустить ни одного движения у стола с телом Психа. – В смысле специалист по смертям на войне. Биологическое и психотропное оружие.

Все затихли. Тяжело дышал Доктор, стоя позади Евы.

– Мне пора уходить, – сказал он тихо и закашлялся. – Я перестал чувствовать мертвых.

– Отставить, – Ева даже не моргала, застыв.

– По всем показателям это сердечный приступ, – бубнил Доктор. – Я был на вскрытии Физика. Еще один сердечный приступ, это, знаете ли…

– Знаю, – процедила Ева сквозь зубы, – если не определим способ убийства, ждите следующее тело. Кого хотите осматривать третьим?

– В смысле приятности общения с телом?

– В смысле отсутствия эмоций. Вы же сейчас не в себе. Вам нравился Псих?

– Ничего подобного. Но в чем-то вы правы. Я, например, не хотел бы иметь своим клиентом девочку.

Ева опустила глаза, повернулась, и они с Доктором внимательно сверху вниз осмотрели Юну. Юна скосила глаза, убедилась, что рассматривают ее, и покраснела скулами.

– Я бы вообще всех, кто пускает в такую работу детей, просто усыплял.

– Усыплял, – эхом повторила Ева. – Какой яд дает те же симптомы смерти, что и сердечный приступ?

Небольшая лекция о ядах. О несовместимости некоторых лекарств. О несовместимости некоторых лекарств и спиртного. Ева слушала не очень внимательно. Псих, по ее сведениям, лекарств не употреблял, а вот насчет спиртного… Виски пили все. Виски принесла Юна. Оказывается, при употреблении этих ядов внутрь флора желудка должна сигнализировать… а при некоторых ядах сигнализирует и слизистая рта и пищевода. Анализы показали отсутствие каких-либо реакций. Это значит, что яд поступил сразу в кровь. Никакого намека на укол, что у Физика, что у Психа.

– Нос, – сказала Ева. – Как там насчет слизистой носа?

– Ничего. Чисто. Секреция ануса в соответствии с естественными выработками организма, – Доктор заметил ее взлетевшие брови и пояснил: – Человек может воспользоваться свечами. Это не тот случай.

– Бессмысленно, – вздыхает Ева, – это же бессмысленно, если идет череда убийств, то уже после третьего ясно, что это убийства!

– А после второго? – Доктор ухмыляется.

– Это еще не статистика. Хотя я уверена почти на сто процентов.

– И что же тут бессмысленного?

– Как будто убивают не вследствие профессионального риска. Ну, понимаете, бывали случаи, когда в одном отделе убивали и троих сотрудников. Не в силу принадлежности к профессии, а по проблемам в семье либо случайно на улице. Но никто никогда эти убийства не обставлял случайностями. Если сейчас предположить, что у нас в отделе убиты двое, и если это еще не все, зачем такие ухищрения?

– А если все?

– А вот если все, тогда действительно ухищрения к месту. Только мне кажется…

– Что это не все, – закончил за нее Доктор.

– Да. Физик был фактурщик. Псих был медик. Ничего не понимаю.

– Мы все связаны, какое бы дело ни разрабатывали.

– С другой стороны, – задумалась Ева, – если это все-таки ухищрения… Уже какая-то зацепка.

– Как вы сказали? – Доктор достал платок и вытер лоб.

– Зацепка, почерк. Надо отталкиваться от статистики подобных нераскрытых случаев смерти нескольких людей в одном социуме. Даже если эти случаи нераскрыты. Что с вами?

– Устал. Простите. Я уеду домой. Звоните, если срочно понадоблюсь.

Женщины поежились от этих слов, Скрипач усмехнулся, как черному анекдоту. Отработавший свое фактурщик, младший лейтенант, пожал плечами и пообещал прислать отчет после вскрытия и полного анализа крови и эпителия. Психа упаковали в мешок.

– Вы не поверите, – развела руками Юна, – но у меня припасена еще одна бутылка.

Никто не откликнулся. Собрались, не сговариваясь, в кабинете у Евы.

– Давайте по одному. Коротко и самое главное: дела, сроки, странности, – Ева поудобней села в кресле у компьютера, открывая файлы по мере того, как ее сотрудники начинали говорить.

– Нефтяные концерны, – Юна звонко оттарабанила свое задание, – отчеты, сделки, черный нал и бухгалтерия, я же бухгалтер, вы знаете. Со мной работают еще два человека по Ираку. Копаюсь два месяца. Раскрыты восемь незаконных сделок по продаже оружия. Нефть – оружие. Ирак—Палестина—Азербайджан—Грузия—Турция. Шесть убийств чиновников из министерств, четыре трупа в компании по строительству нефтепровода в Грузии. За последние дни ничего нового.

– Тебя ранили. Что случилось? – Ева листала отчеты Юны на экране.

– Ерунда. Задели ножом. Женщина. Обсуждать не стоит. Я перестаралась в контактах с ее мужчиной. Восток.

– Скрипач, давай ты.

Неухоженный и какой-то потасканный красавец Скрипач пригладил пятерней седеющую шевелюру, пожал плечами:

– Отчет по эпидемии в Самарской области я подготовил. Это были эксперименты по опробованию нового бактериологического оружия. Зацепил двух военных чинов, но так, без угроз. Особенности этого нового «гриппа» в том, что у людей начинаются повальные массовые галлюцинации. Через два дня кровеносные сосуды начинают протекать, человек умирает от внутренних кровоизлияний. Но пока он жив, он владеет миром.

– Что такое массовые галлюцинации? – поинтересовалась Ева.

– Это когда шесть человек бегут по снегу в нижнем белье в полной уверенности, что загоняют мамонта. Они действуют слаженно, выполняют команды друг друга. Уникальный наркотик, когда наркоманами можно управлять. Я уже думал. Понимаете, если это оружие попадет в массовое пользование, какой отличный галлюциноген!.. Не берусь даже предсказать. Ведь сейчас каждый наркоман сам по себе, а вместе они опасны, только когда собираются кучей для поисков денег или кайфа. А тогда это будет организованная сила. Я написал отчет для международного отдела по наркотикам, его завернули по грифу «Особо секретно», но как тут можно напрямую подойти к смертям в нашем отделе? Я же еще жив.

– Я вторую неделю работаю по взрывам в общественных местах, – Ева искала файл «Мышка». – Мышка? Что скажешь ты?

– До вчерашнего дня – похищения людей и без вести пропавшие. Вчера мы с Физиком исследовали записку и доллары. По похищениям я вышла на случаи купли-продажи или обмена людей в пользу промышленных сделок. Но отчета еще нет: застряла по коду 302.

– Неприкосновенность обследуемого объекта, – кивнула Ева.

– Так точно. Неприкосновенность. Что делать с отчетом, не знаю, потому что двое из «неприкасаемых» большие чины в оборонке. По долларам если мы где и засветились, то это только когда запрос посылали по коду в Штаты. Ты дала код. Больше никто и нигде не мог знать, анализы проходили без дополнительного информационного поиска, только на приборах лаборатории. Отчет на компьютере еще не набирали. Я сделала для тебя устный доклад. Все.

– Принято, – Ева раскрутила кресло и повернулась к сидящим сзади женщинам и Скрипачу. – Ну что, коллеги? Какие будут соображения?

– А почему вы отпустили домой Доктора? – вкрадчиво поинтересовался Скрипач.

– Я хочу знать подробнее, что Мышка сейчас сказала про записку и доллары, – категорично и с налетом отчаяния в голосе заявила Юна.

– Я предлагаю всем разбежаться и забыть на время о семьях и привычках. Запрятаться, – решительно махнула рукой Мышка.

Ева встала и прошлась по кабинету.

– Мне нужно три часа. Предварительное расследование внутри отдела. Без комплексов и обид. У кого есть что сказать о себе новенького, прошу.

Минуты полторы тишины.

– Хорошо, – пожала плечами Ева. – Все свободны. Кроме Юны. Останься.

Скрипач замешкался, Ева старалась приглушить пульсирующий в груди страх и отчаяние: она отчетливо чувствовала опасность. Некому прикрыть, и нет секунды на то, чтобы выдернуть оружие и выстрелить. Когда Юна закрыла дверь и повернулась к ней, Ева словно в первый раз пристально оглядела долговязую нескладную фигуру девушки. Немного горбится. Стыдится большой груди. Девятнадцать лет. Уже прогнала детство или носит с собой в кармане тайком? Дочь генерала, девушка, сумевшая поступить в ракетное училище. Хорошая физическая подготовка, то ли патриотизм, то ли отчаяние потерявшейся молодости и сытого детства – согласна даже на бухгалтерскую работу в секретном отделе. Лишь бы помогать Родине. Своим трудом. Еще не может справиться с волнением, еще пугается краски, заливающей лицо, хотя легко употребляет мат, хорошо стреляет, умеет много пить, знает три языка, красавицей не назовешь, но молодость ее неотразима.

– Говори, – Ева отвела глаза и дала Юне время скрыть удивление и испуг.

– Все в порядке… – пожимает плечами Юна.

– Не тяни время, говори.

Решилась. Достает из кармана джинсов конверт. Вот так сюрприз!

Ева, сжав зубы, читает напечатанное на машинке: кому – «Исполнителю бригады „С“ Кулагиной Юноне». Старательная Юна отрезала тонкий краешек конверта, Ева старается подцепить бумажку внутри ногтями: на конверте, конечно, места живого не осталось, а вот на самой записке могут быть отпечатки только Юны и того, кто послал. Посмотрим… Так, фамилия, имя, отчество Скрипача. Адрес, место работы: лаборатория информационно-аналитического центра. Свободное время – музыкант в службе ритуальных услуг. Это уже интересно. Тайна Скрипача – играет на похоронах. «Методы ликвидации на ваше усмотрение».

– Где деньги? – спрашивает Ева.

– В столе, – Юна отвечает внятно и спокойно. Взгляд открытый, слегка удивленный, но без опускания ресниц.

– Ты что так смотришь?

– Вы сами сказали про деньги, – Юна пожимает плечами и вздыхает с облегчением человека, избавившегося от сомнений.

– Сколько?

– Две тысячи.

Ева смотрит в окно, не замечая начавшегося снега. Она не знает, кому можно отдать на исследование этот конверт и записку. Не Мышке же! Черт знает что.

– Принеси деньги.

– Слушаюсь.

Юна приходит через пару минут, садится напротив Евы и некоторое время рассматривает, не таясь, ее лицо и руки, примерно сложенные на столе. Ева поднимает глаза.

– Ты серьезно могла подумать, что это мой приказ?

– Этот конверт лежал сегодня утром на моем столе. Никакого адреса, никакого штампа. Кто мог его положить? Вы сами сказали про деньги.

– Твои дальнейшие действия.

– Я дала себе сутки на обдумывание. Но вы же знаете, я исполнительная…

– Да, – кивает Ева, – я знаю. Ты исполнительная. И я исполнительная. Я знаю. Кому-нибудь говорила?

– Нет. Я дисциплинированная.

– Да, – кивает Ева, – я знаю. Ты дисциплинированная. Только, знаешь, нет у тебя суток.

– Вот как? – равнодушно интересуется Юна. – Он что, получил на меня конверт?

– Кто?! – кричит Ева.

– Скрипач. У него утром на столе лежал такой же.

– Оружие с собой? – Ева вскочила, выдвинула ящик стола и достала пистолет.

– Ну полный улет, – качает головой Юна. – Есть у меня оружие. А может, это такая ревизия скрытая на предмет, что победит: исполнительность или здравый смысл? Такие учения?

– Иди в кабинет Доктора. Сядь в уголке и подумай о жизни. Не заходи к себе.

– Слушаюсь.

Ева стояла в коридоре, пока Юна не скрылась за дверью владений Доктора. Потом пошла к Скрипачу, стараясь сдерживать шаг и дрожь в ногах. Скрипач сидел у микроскопа, попросил ее подождать минутку. Ева смотрела на волнистые седые волосы. Отставленная в сторону нога удивляла отменно начищенной туфлей бордового цвета и выступающим из-под брючины белым носком. Накинутый на плечи халат, два сантиметра чистейшей манжеты белой рубашки из рукава пиджака. Ева подумала, что он всегда одет с налетом торжественности, теперь этому есть объяснение, и от этого объяснения накатывает легкая тошнота. Биолог. Трижды разведен, сейчас в процессе обработки очередной москвички – иногородние категорически отвергались. Старый кадр из Комитета госбезопасности. Играет на нескольких инструментах, любитель джаза, но представить себе Скрипача, исполняющего на трубе или скрипке музыку свободных негров на фоне крестов и могил, Ева могла с трудом. Два высших образования, спецшкола КГБ, пять лет в Германии – повышение. Плохой стрелок, вообще оружие не любит, но после Германии два года преподавания в университете Далласа – орден. Диссертация, потом биологический космический центр. Редчайшее сочетание настоящего ученого и разведчика.

– Сколько денег было в конверте? – спрашивает Ева тихо в склоненный затылок, а рукой нащупывает холодную рукоятку.

– Две тысячи долларов, – спокойно, не поворачиваясь, отвечает Скрипач.

– Где конверт?

– В столе, – легкое указующее движение рукой в перчатке в сторону окна.

Ева отходит спиной, нащупывает ящик и открывает. Выдергивает из конверта записку, на пол высыпаются деньги. Она пробегает глазами текст, вздыхает и садится.

– Можно повернуться? – Скрипач поднял обе руки и показывает ей.

– Повернитесь. – Ева уже спокойно читает данные и приказ на ликвидацию Доктора. Имя, адрес, работа, пристрастия. «Метод ликвидации на ваше усмотрение».

– Какие будут соображения? – Усталость накатила удушающей волной оцепенения, Ева спрятала оружие.

– Я солдат. У солдата не может быть никаких соображений. Солдат выполняет приказ. – Скрипач снял перчатки и стал у раковины.

– Вы тридцать лет в органах. Часто вам приходили такие анонимные приказы?

Скрипач начинает загибать намыленные пальцы, Еве от этого его жеста стало холодно.

– Не пугайтесь. Я считал, сколько лет прошло и могу ли я разглашать некоторую информацию. Если считать по грифам внутриведомственных секретов, то сбросим двадцать, так? Что получается. В период счастливой застойной жизни я дважды выполнял анонимные приказы, и мои действия вполне можно было назвать убийствами, хотя в документах они проходили как научные эксперименты.

Через несколько минут тишины – льется вода, по экрану монитора ходит смешной человечек, проверяет на вирус файлы и иногда по-деловому бормочет «так-так» – Скрипач вытер руки, сел за стол, нажал клавишу – убрал человечка и принял позу ждущего: нога на ногу, руки сложены на груди, голова свесилась, глаза полузакрыты.

– Почему вы не спрашиваете, есть ли еще конверты? – не выдерживает Ева.

– А, это… Вот, пожалуйста, – он вытаскивает из кармана полоску бумаги. Ева видит, что эта полоска отрезана от конверта. – Нет смысла у вас что-то спрашивать, да и вид вы имеете испуганный и растерянный. Эта полоска как раз под размер моего конверта. Я человек не очень организованный, я просто надорвал. Вывод? Кто-то более дисциплинированный аккуратно вскрыл такой же конверт. И, смею заметить, это он сделал сегодня. Потому что с утра этой бумажки на полу в коридоре не было. Я могу сказать еще кое-что. Если захотите, вы сами найдете это в архивных материалах. В 1984 году… Постойте, да, в восемьдесят четвертом, осенью был полностью уничтожен отдел КГБ. Сотрудники перестреляли друг друга. Никаких объяснений. Списали на психологический срыв одного, а другие как бы защищались, ну и случайно попадали в коллег. Но и это не ново! В семьдесят восьмом был уничтожен отдел ЦРУ. Шесть человек бегали друг за другом по коридорам, пока все не перестрелялись. Это было похоже на воскресную игру в Гайд-парке с игрушечными автоматами, заправленными краской. Наши узнали случайно, а уже потом, лет десять спустя, этот случай был внесен американцами в учебник по психологии. Особенности неприязненных отношений в коллективе с повышенной опасностью.

– Как мне уговорить вас не выходить из кабинета хотя бы часа два? – Ева встает.

– Никак. Просто скажите, что будете делать вы.

– Я поеду искать Доктора.

– Плохая идея, – вздыхает Скрипач. – Если бы мне прислали конверт на вас, вы бы его не увидели. Вы бы даже не вошли в мой кабинет.

– Не будьте так самонадеянны. Я выходила и из ситуаций похуже. Сейчас главное вытащить вас. Если Доктор получил конверт на меня и после этого уехал, значит, он сделал свой выбор. Я должна успеть до того, как он сам себя приговорит.

– Хорошо. Два часа. Потом мне нужно будет уехать в биологический центр. Я вам уже записку приготовил.

– Скажите, – Ева задержалась у двери, – эти два анонимных приказа, которые вы выполнили тогда, в застойной жизни…

– Я до сих пор не знаю, кто их отдавал. Мне принесли их нарочным в закрытом учреждении, куда посторонним, как понимаете сами, вход воспрещен.

– А подпись? Подпись была?

– Конечно, – Скрипач смотрит насмешливо.

– Не тяните!

– Такая же подпись. «Бригада „С“, то бишь „Санитарная служба“.

Ева бежит по коридору. Приоткрывается дверь кабинета Юны. Итак, она не послушалась, мало того, что осталась у себя, так еще и выглядывает!

– Закрой дверь! – кричит Ева, спускается вниз в лабораторию, бормоча: – Никакой дисциплины!

На глазах удивленной Мышки она обшаривает ее стол, вытряхивает все из сумочки. Конверта нет. Ева так пронзительно посмотрела на удивленную Мышку, что та молча вывернула карманы широких в складку штанов, манжеты которых опускались ниже ботинок на толстенной подошве и волоклись сзади по полу. Потом она задрала вверх вязаный балахон, на который была надета безрукавка из разноцветных кожаных лоскутков, под балахоном из кобуры на голом теле Мышка осторожно достала пистолет и, не сводя с Евы глаз, медленно положила его на стол.

– Не разбей, – она кивнула на кучку вещей из сумки – там светился нежным желтым светом флакончик духов, – дорогие, французские, вчера только купила в подарок. Скажи, что ты ищешь?

– Письмо.

– Письмо? – Мышка заталкивала внутрь холщовку вывернутых карманов. – Я подумала, что ты сбрендила, что ты ищешь яд.

– Какой яд?

– Я думаю, что Психа и Физика убили ядом.

– Никаких следов яда или укола, – Ева махнула рукой и села.

– Укол можно сделать в нос.

– Да, в нос! В людном месте, в метро, да? Физик умер за пару минут у машины. Они что, свой нос кому-то запросто подставят? И никаких следов на слизистой носа, никаких следов в желудке и пищеводе! Черт, что я расселась, мне бежать надо. Ты получала письмо?

– Честно говоря, я не смотрела почту сегодня утром, потому что… Короче, я ехала не из дома.

– Ты получала что-нибудь здесь, на работе?

Взгляд, полный удивления и недоумения.

– Если ты врешь, – говорит Ева уже спокойно, – просто если ты врешь, то я тебе ничем не смогу помочь. Это понятно?

– Понятно. А если я не вру, чем ты мне сможешь помочь?

Вопрос.

– Тебя нужно вывести из лаборатории. Я еду к Доктору. Поедешь со мной или спрячешься?

– А можно я пойду в информационный центр? Я еще на прошлой неделе заказала там работу. Мне делают подборку по криминальной хронике газет за последние три месяца. Только что позвонили, сказали – все готово. Это же рядом, можно сказать, в двух метрах. Часа три просижу. Я собираю все, что было в газетах по исчезновениям людей, есть некоторые фишки.

– Я тебя провожу, – Ева берет с вешалки куртку Мышки. – Расскажи, как скоро пришел ответ по фальшивым долларам?

– Запрос проверяли секунд сорок, потом пошла вставка на английском, типа «не теряйте надежды, вам ответят», потом еще раз попросили повтор кода – это еще секунд сорок-пятьдесят, потом я минуты три не теряла надежды, дождалась разрешения и послала тест-анализ по фактуре бумаги. – Мышка щелкнула дверью и нажала клавиши сигнализации. – Ответ – подделка. В конце поинтересовались, кто именно делает запрос. Я ответила «запрос в полном соответствии с набранным кодом», то есть, – Мышка остановилась на лестнице, – то есть фактически обнаружила наш отдел, да?