Текст книги "Зимний рыцарь. Сказки для барышень любого возраста"

Мужчина в доме

День не задался с самого утра. Первое, что я увидела, протерев глаза – это нежившегося на поставленном с вечера тесте (к счастью, прикрытом полотенцем) Баюна. Вырванный из сладкого сна моим возмущенным криком кот обиделся и одним прыжком с грохотом удрал в окно, попутно снеся ставню, давно держащуюся на одной петле и честном слове. Кадка, сброшенная могучими задними лапами, рухнула на пол и покатилась. Тесто уже приготовилось выйти погулять, но было остановлено и отправлено подходить заново.

Дальше – больше. При попытке наколоть дров с обуха слетел топор. Заложенные в печь отсыревшие от росы полешки шипели и отказывались загораться, а, когда пламя, наконец, занялось, выяснилось, что дымоход требует прочистки, или я рискую задохнуться в густых клубах. В довершение всего избушка, ковыряясь в земле, ушибла палец на левой ноге, вздрогнула, заскрипела от боли и поджала ее под себя, в результате чего с полок посыпалась немудреная посуда, вторично рухнула многострадальная кадка и перекосилась дверь.

Вздохнув, я оглядела образовавшийся кавардак, заплела косу потуже и занялась делом. Прежде всего – поврежденная курья нога, поскольку в перекосившейся на один бок избушке убирать невозможно. И выйти из нее – тоже.

Благословляя подходящее сочетание ширины оконного проема и… хм… моего тела, я вылезла на мягкую изумрудную муравку (чудом не наступив на валяющуюся ставню). Избушка, жалобно скрипнув, вытянула в мою сторону трехпалую узловатую конечность, требуя лечения и ласки и получая и то и другое. Я смазала ушиб травяным бальзамом, перебинтовала чистой тряпицей и напоследок погладила жесткую кожу. Нога осторожно опустилась, ощупала то, что под нее попало, и расслабилась. Пол в избушке наконец-то принял привычный вид.

Солнце дотянулось до макушек соснового бора за рекой, когда я вытерла пот и удовлетворенно оглядела дом. Все стояло на местах, на столе остывали пирожки, дым бодро выходил из свежепрочищенной трубы, а Баюн вылизывался на лавке. Оставалось только поправить по-прежнему перекошенную дверь и навесить заново ставню, но с этим придется обождать: во-первых, я жутко устала и перепачкалась сажей, а во-вторых, для крупного ремонта требовались вещи, которых в хозяйстве не имелось. Например, сильный мужчина. Ну, или, на худой конец, столярные инструменты, у которых я не знала даже названий, не то что способ их применения.

Баюн лизнул лапу и принялся умывать морду.

– Гостей намываешь? – рассеянно поинтересовалась я. – Тогда сам их встречай. Я пошла купаться.

Холодная вода ласково приняла меня в свои объятия, смыла грязь и усталость и оставила нежиться. Длинные распущенные волосы плыли по течению, сплетаясь с лентами водорослей. Тело млело под солнечными лучами, распластавшись на поверхности воды. Мир и благолепие завладевали душой, стирая из памяти все утренние неприятности и перенося на неопределенное время необходимость появляться в деревне и каким-то образом объяснять, кто я такая и что именно мне надо для ремонта. А самое нехорошее, что потом потребуется уговаривать избушку и перемещаться в другое место, чтобы избавиться от надоедливых деревенских парней, а я тут уже прижилась.

– О мужчинах задумалась? – вынырнула из воды хорошенькая зеленоволосая головка.

– Нет, о жизни, – искренне ответила я. – Хотя можно сказать, что и о мужчинах.

– А я так и знала! – с гордостью заявила русалка, показываясь из воды по грудь. – Когда женщины думают о мужчинах, у них всегда такое выражение лица.

– Какое?

– А вот такое! Тоскливое!

– Рина… – вздохнула я. – Мне не нужен мужчина. Точнее, не в том смысле, в каком ты думаешь. Мне ремонт в избушке сделать надо…

Рина выслушала историю моих злоключений, нырнула, взмахнув серебристым хвостом, и, появившись опять, вынесла заключение:

– Путаешь ты все. Ремонт – это следствие того, что в жизни нет кого-то сильного и надежного. Появится он – и ставни слетать не станут, и двери нормально висеть, и дрова колоться.

– Да где же их взять – сильных и надежных? – закручинилась я. – Один Баюн дома, и на него положиться нельзя, все норовит сметану слизать.

– Это точно, – кивнула Рина. – Только лешие вокруг да водяные, а от них толку – как от рака икры.

– Или от козла молока, – согласно кивнула я и брызнула на лицо водой, охлаждая разгоряченную на солнце кожу. – Пойду я. Пирожки, наверное, уже остыли.

– Иди, – ударила хвостом по воде Рина, поливая меня. – А если найдется сильный и надежный – не забывай про подружку!

Несмотря на пирожки, домой я не очень торопилась, поминутно отвлекаясь на алеющую в траве землянику. Листики можно заварить, ягоды съесть, а цветочками – полюбоваться. И только возникший передо мной сердито шипевший Баюн заставил забыть про все и встревоженно поспешить на родную полянку.

Кот не зря умывался. Перед избушкой стоял молодой, хорошо одетый молодой человек определенно мужского пола, ошарашенно смотрел на ее курьи ноги и озадаченно чесал под шапкой, видимо, вспоминая нужные слова.

– Вот! Избушка, избушка, повернись к лесу задом, ко мне передом!

Избушка грустно заскрипела. Она и прежде не желала лишний раз шевелиться, в теперь, с больной лапой – тем более.

– Эй, избушка! – продолжал настаивать гость. – Повернись…

– А здороваться вас не учили? – вкрадчиво полюбопытствовала я, появляясь из-за кустов. – Вежливости там, манерам…

– Ой! – нервно вздрогнул юноша и резко повернулся ко мне. – Зд… Доброе утро. Учили.

– День, скорее, – привычно оценила я высоту солнца. – А если учили, что же вы старость не уважаете? Видите же, у избушки лапа перевязана, больно ей поворачиваться. А вы мужчина сильный, молодой, можете и сами к входу подойти.

– Могу, – уже совсем другим тоном проговорил молодой человек. Хотя… не такой он и молодой. Не та юная поросль, только что обзаведшаяся пушком на подбородке и почему-то решившая, что это делает ее взрослой. В темных глазах мужчины светились ум и зрелость, а черты лица говорили о решительности и некоторой властности.

– Я пытался сначала позвать хозяев, но на мой крик никто не откликнулся, – пояснил гость. – Пришлось вспоминать детские сказки, а в них, кажется, примерно так и положено говорить.

– Понятно, – кивнула я. – А мне, соответственно, положено сначала напоить, накормить, в баньке попарить добра молодца, а потом спрашивать, какой леший его принес.

– Так ты… вы…

Добрый молодец замолчал, опять ошалело разглядывая меня. Я внутренне хихикала, потому что знала, что он видит: стройную высокую девушку, с огромными зелеными глазами и косой цвета осеннего леса толщиной в руку. Костяная нога, правда, могла скрываться под длинным сарафаном, но если у добра молодца не солома в голове, он видел, что я не хромаю.

– Баба-яга, – подсказала я, полностью насладившись неуверенностью гостя. – Что-то не устраивает? Не хватает выступающих клыков, крючковатого носа и кривой спины? Так приходи лет через двести, я как раз всем этим обзаведусь.

– Н-нет, – опомнился мужчина. – Просто… просто я считал, что баба-яга передвигается по лесу только на ступе, а не ходит босиком по лесу.

Значит, ножки заметил. И даже то, что они босые. Внимательный…

– Ступа развалилась давно, – пожаловалась я. – Приходится вот пешком передвигаться. Но что же это я гостя на пороге держу, в дом не приглашаю? Заходи, добрый молодец, да не обессудь, не в царские хоромы явился.

Перед тем, как забраться по шаткой лесенке в избушку, гость присел, погладил ушибленную курью ногу и вежливо поздоровался с избушкой. Я мысленно восхитилась: теперь она не только не будет буянить, пока он сидит внутри (как уже неоднократно случалось, и тогда незваные пришельцы удирали со всех ног, а один даже через окно, отчего ставня и висела на одной петле), а и шевелиться станет максимально плавно и аккуратно.

Баюн сидел на излюбленном месте и сверлил вошедшего янтарными глазами. Гость и тут не оплошал: не стал сюсюкать и тянуться погладить здоровую черную зверюгу, а церемонно пожал ему лапу и извинился, что без гостинца, поскольку не догадался прихватить его с собой, но в следующий раз обязательно принесет.

– Мя-я-ясо, – нахально потребовал Баюн.

– Договорились, – еще раз пожал ему лапу гость. О каком следующем разе он говорит? Все эти зашедшие на огонек царевичи вваливались в избушку, выкладывали свои нужды и требования, получали желаемое в первом случае, изгонялись с позором во втором, но больше никогда не являлись.

– Вот, добрый молодец, – протянула я ему вышитое полотенце. – Баньку, извини, затопить не могу: и баньки нет, и дрова кончились, и топор сломался, так что иди-ка ты на речку. Тут недалеко, по тропинке доберешься. Русалке полотенце покажешь и на словах передашь, что ты – мой гость, она и отстанет. А я пока на стол соберу.

Гость еще раз окинул меня ошалелым взглядом – и когда он придет в себя? Можно было уже и привыкнуть, что вместо ожидаемой старухи в избушке на курьих ножках проживает красна девица, но, в конце концов, все старухи когда-то были девицами, и эта проблема со временем пройдет сама собой – и, не задавая лишних вопросов, вымелся наружу, плечом саданув по опять застрявшей двери.

– Намыл гостя? – обернулась я к Баюну. – Вот теперь помогай его кормить. Тащи крынку со сметаной, и не лезь внутрь усатой мордой! Я тебе сама отложу.

Гость задерживался. Уже и самовар вскипел и пыхтел белым паром на столе, и дымилась горка румяных блинов, и остывшие, но все равно вкусные пирожки горкой возлежали на расписном блюде, и Баюн дочиста вылизал свою миску сметаны и нехорошо косился на плошку с ней же, предусмотрительно убранную в центр стола, а добрый молодец все не возвращался. Я уже начинала прикидывать, не пойти ли его спасать? Заскучавшая Рина могла и не посмотреть на полотенце, сразу утащив нежданного красавца на глубину. Как это я сказала? Красавца?

Ну да, его самого. Именно красавца: высокого, могучего и умного. Мечту любой женщины.

Дверь, радостно скрипнув, отворилась, и гость вновь появился на пороге, комкая шапку с соколиным пером в кулаке. Рубашка и кафтан были мокрыми – видимо, Рина все-таки расшалилась и напоследок окатила добра молодца с головы до ног. Черные как смоль волосы успели просохнуть и разлохматиться, а на губах играла виноватая улыбка.

– Садись к столу, гость дорогой, – привычно запела я, пододвигая ему табуретку. – Ешь, пей, а потом рассказывать будешь.

– Спасибо на добром слове, хозяюшка, – вежливо поблагодарил гость и отказываться от еды не стал. Он умял четыре пирожка с яблоками, две ватрушки и несколько пышных блинов, как бы случайно отставив сметану на край стола. Миска тут же исчезла с моих глаз, а из-под лавки донеслось утробное мурлыканье:

– Мя-я-урси!

Я умиленно смотрела, как он ел, одновременно прикидывая, с какой проблемой гость явился. Причины появления гостей, собственно, новизной не отличались: или выполнить приказание невесты и добыть что-нибудь редкое (или вообще несуществующее), или умертвить страшной смертью недруга. Иногда, как совмещение этих двух, возникал третий вариант: спасти несчастную невесту от злобного недруга. Но мне как-то не верилось, что пришедший мужчина может выполнять чье-то бездарное желание и искать по всему свету аленький цветочек. Или же ему требуется помощь в убиении Змея Горыныча: с таким мечом и такими руками он может скрутить в шпагат любую рептилию.

– Так что привело тебя сюда, добрый молодец? – не выдержала я напора любопытства, когда гость, кажется, наелся. Но его ответ поверг меня в глубокое удивление.

– Как тебя зовут?

Еще ни один гость не интересовался моим именем. В крайности они обращались ко мне как к «деве-яге», но, как правило, не утруждали себя и этим, принимаясь рассказывать о собственных проблемах.

– Я же должен как-то называть тебя, хозяюшка, – пояснил мужчина. – Могу представиться первым, если так положено: Иван.

– Царевич? – автоматически отозвалась я.

– Нет, княжич. А это имеет значение?

– Никакого, – помотала я головой.

– Так как тебя зовут, хозяюшка?

– Лиса.

– Лиса? – переспросил он, напирая на последний слог.

– Нет, Лиса, с ударением на первый.

– Лиса… – повторил он, словно перекатывая мое имя на языке. Мне даже понравилось, как оно звучит – так звонко, как будто ручеек бежит по камешкам.

– Благодарствую, Лиса, за хлеб-соль, за доброту твою, за то, что приняла меня, непутевого, – встал Иван, кланяясь мне в пол.

– Сядь! – рассмеялась я, силой усаживая его на место. – Сядь и рассказывай, что привело тебя в лесную глушь к бабе-яге.

– Честно говоря, я не специально шел сюда, – признался Иван. – Можно сказать, случайно зашел.

– Заблудился?

– Нет. Не совсем.

Я потратила много времени, но все-таки вытащила из гостя его историю, не подпадающую ни под второй, ни под третий варианты, и имеющую очень слабое отношение к первому.

Ивану требовалось жениться. Отец неудержимо старел, желал видеть внуков от наследника, но ни одна предлагаемая им невеста сына не устраивала: то косая, то рябая, то глупая, то толстая, то, наоборот, худая. В конце концов дряхлеющему князю привиделся сон, что на восходящем солнце его сын найдет нечто, открывающее ему дорогу к счастью. Утром, не успел Иван продрать глаза, ему вручили котомку, крепкие сапоги и отправили на восток.

– Я шел три дня по лесу, – бесхитростно признался Иван, – тщательно обходя все деревни, чтобы случайно не столкнуться с какой-нибудь девицей.

– И наткнулся на меня, – понимающе покивала я. – Так и быть, добрый молодец, помогу твоему горю.

– Слушай, я не имел в виду!.. – покраснел он, отшатываясь назад. Я недоумевающе посмотрела на него – и сама залилась густым румянцем, обиженно поясняя:

– Я тоже. Вообще-то ко мне приходят не в поисках невесты, а за магическими предметами, помогающими решать чужие проблемы. И твою решим. Ложись спать, утро вечера мудренее. Я на полатях постелила уже.

– А ты сама?

– А я – баба-яга, у меня ночью вся работа, – соврала я и торопливо выскользнула из дома.

Избушка составила лапы поближе, чтобы я могла угнездиться между ними, обхватить руками колени и задуматься – а что, собственно, происходит? Почему я удрала, хотя никогда прежде наличие добра молодца в хижине меня не смущало? Почему мне так нравится звук его голоса? Почему растрепанные волосы вызывают желание взять расческу и причесать их, бережно укладывая каждую прядь? Или Рина права, и я просто соскучилась по мужскому присутствию в своей жизни, так как последний царевич появлялся в ней почти год назад?

Мысли сонно ползали, сталкивались и путались. Глаза слипались. Пришедший с ночной прогулки Баюн невероятно удивился, увидев меня между лапами избушки, пристроился рядом и заурчал колыбельную.

Уже потом, во сне, я ощутила, как меня подняли с земли и унесли в избушку.

А утром ноздри защекотал аромат дыма и жареной рыбы.

Отбросив одеяло и спрыгнув на пол, я заторопилась к окну. Над небольшим костерком на прутиках жарились два крупных леща. Иван внимательно следил за ними, иногда поворачивая. Баюн сидел рядом и не сводил с них взгляда.

– Слушай, кот, ты же сожрал одну рыбину! – удивился добрый молодец.

– Ма-ало, – внятно сообщил кот. Я наскоро переплела косу и спустилась к мужчинам.

– Доброе утро. Иван, не обращай на него внимания. Баюн может сожрать все это, а потом потребовать добавки. Только кто же ему даст?

– Мра-ак, – прокомментировал кот, задрал хвост и царственно удалился к лапам избушки, где и залег, продолжая внимательно смотреть на рыбу.

– А откуда лещи? Или в комплектацию охотника за невестами входит и рыболовный крючок? – весело поинтересовалась я.

– Рина поделилась, – просто сообщил Иван.

Неприятное чувство царапнуло по сердцу – как-то слишком добра русалка к проезжему добру молодцу. Или это тоже действие из разряда «накорми, напои и подарками одари»?

С моей стороны раздача даров состоялась после завтрака.

– Вот, – протянула я Ивану моточек серых ниток. – Бросишь на землю и произнеси волшебные слова: «Покажи мне, клубочек, где суженая моя живет», и иди за ним.

– Полезная, должно быть, вещица, – пробормотал гость. – А как тебе его вернуть, Лиса?

Я опять отстраненно удивилась – обычно царевичи не заботились о возвращении волшебных артефактов, оставляя их себе, и приходилось наколдовывать новые.

– Найдешь невесту – опять брось на землю и скажи: «Возвращайся, откуда пришел». Клубочек сам ко мне прибежит.

– Вон оно как… – задумчиво проговорил Иван. – Ну что же, спасибо тебе, хозяюшка, за хлеб-соль, за приют, за ласку да за подарки. Не поминай лихом.

Он задумчиво посмотрел на клубочек в своей ладони и неловко поклонился.

– До свидания, Лиса.

– Прощай, Иван. Доброго пути.

Я еще долго смотрела в лес, куда ушел добрый молодец, чтобы никогда не возвращаться.

Никогда продлилось три дня.

Возвращаясь из леса с полным лукошком земляники, я издалека услышала стук топора и заторопилась: это кто еще там осмелился хозяйничать или, того хуже, разбойничать в доме у бабы-яги?

Иван, раздевшись по пояс, с молодецким уханьем рубил дрова, складывая их в аккуратную поленницу.

– А как там поживает невеста? – только и смогла поинтересоваться я, прислоняясь к крылечку – почему-то не держали ноги. Баюн, разлегшийся на пороге и подставляющий солнцу набитое пузо, недовольно мявкнул и прикрыл глаза.

– Живет как жила, – спокойно ответил гость, беря следующее полешко. – Она ждала столько времени, может и еще подождать. Я не мог просто так уйти и оставить тебя в такой разрухе.

– Какой разрухе? – праведно возмутилась я. Иван выпрямился и начал загибать по одному пальцы:

– Дверь покосилась, ставни слетели, пол ходуном ходит, крыльцо прогнило. Топор – и тот слетел с топорища. – Он покрутил перед моим носом сжатым кулаком и веско закончил: – Починю – тогда и пойду свое счастье искать.

Гость в очередной раз размахнулся починенным топором, и расколотое полено развалилось надвое. Я молча поднялась в избу доставать чугунок и варить щи: мужчину в доме требовалось кормить, и отнюдь не земляникой.

Иван оставался у меня все лето. Он поправил дверь, навесил ставни, починил крыльцо, переложил пол и заново перекрыл крышу. Избушка словно приосанилась и сбросила с себя пару сотен лет.

Рина с гордостью хвасталась резным гребнем, подаренным ей Иваном, и снабжала его лучшей рыбой. Деревенские бабы и девицы, приходившие за мазями от золотухи и приворотными зельями в обмен на яйца, молоко и сметану, стали наряжаться в лучшие платки и забегать почаще. Баюн теперь по вечерам разваливался на лавке и сыто мурлыкал – сметаны ему доставалось значительно больше, чем раньше.

А я… я привыкла к Ивану. Привыкла к надежному и сильному мужчине в доме. Тому, что больше ничего не ломается, не падает и не отлетает. Тому, что готовить приходилось гораздо больше. Тому, как щемящее замирает сердце, когда взгляд падает на знакомые темные волосы и могучие руки. Привыкла к нашим ежедневным посиделкам, когда гаснут багровые оттенки заката, и из глубин леса мягкой неслышной походкой подкрадывается ночь.

Мы могли просто сидеть молча, слушая вечернюю перебранку лесных пичуг и басовитое уханье совы. А могли говорить – говорить обо всем. О его детстве, жизни в городе, младших братьях, красавице сестре, в прошлом году вышедшей замуж и теперь носящей под сердцем дитя. О лесе, полянках земляники, семейке ежей, нашедших приют под корнями вывороченной ели, лебединой паре в камышах и повредившей ногу косуле. О том, как я появилась в избушке на курьих ножках – об этом больше никто не знал, кроме бабули-ягули.

Как меня то ли оставили в лесу, то ли потеряли – баба-яга нашла в чащобе трех-четырехлетнюю девочку в одной рубашонке, и все, что удалось у меня узнать – только имя. Видимо, меня назвали Василисой, но от страха и по малолетству я сократила это до Лисы. А может, и нет, и меня так звали на самом деле. Узнать истину уже невозможно.

Как баба-яга оставила малышку у себя и научила ее всему, что знала сама. Как однажды уже выросшая девушка вернулась домой с полной корзиной груздей, а избушка пуста, и кот на все вопросы отвечает только: «Му-ур-шла.»

Я привыкла к постоянному желанию прижаться к мужскому крепкому телу и сидеть так, не двигаясь. Желанию провести пальцами по бугрившимся мускулам и шраму на плече, оставшимся после встречи с рысью. Привыкла к незнакомому, тревожащему мужскому запаху. К смешинке в темных глазах. К теплому взгляду, окатывающему меня нежной волной.

Привыкла, хотя и понимала, что нельзя.

С реки начали наползать серые туманы. Утром на травяных стеблях висели крупные бусины росы. На пеньках полезли дружные семейки опят. Лебеди из камышей поставили лебедят на крыло и собирались в дальний путь.

Мы оба понимали, что Ивану пора уходить, но он откладывал это изо дня в день, все время находя какие-то незавершенные мелочи.

Однажды утром я, не выдержав неопределенности, вручила ему сумку с напеченными пирожками и протянула клубок.

– Тебе пора уходить.

– Лиса…

– Пора, Иван.

Он ушел молча, не оглядываясь. Я опять смотрела, как его закрывает собой лес. Слезы тихо текли по щекам. Сердце разрывалось при мысли, что теперь он ушел навсегда.

Навсегда.

На три часа.

Я успела только накормить остатками сома Баюна и сесть на лавку, сжимая в руках подушку Ивана. Слезы прекратились, но сердце все так же рассыпалось на кровоточащие кусочки, каждый из которых был связан с моим гостем. Вот тут он поймал меня, когда Баюн терся под ногами и требовал поделиться с ним запеченным тетеревом. Вот к этой полке Иван прикрепил бортики, чтобы не слетала посуда во время шевеления избушки. Вот эти ложки он вырезал короткими летними вечерами, прихлебывая чай с земляничным вареньем. Вот в этой починенной им ступе мы летали лунной ночью над лесом, одинаково смеясь и повизгивая от страха.

– Избушка, избушка, повернись к лесу задом, ко мне передом!

Сердце схлопнулось, прячась от волны нахлынувших чувств: недоумения – что он тут делает? Радости – он вернулся! Тоски – теперь придется прощаться еще раз.

– Это кто там хулиганит? – заорала я, высовываясь в окно. – Сейчас как дам сковородкой! Прекрати издеваться над избушкой!

И надо мной.

– Хозяюшка, не бей меня! Дай добру молодцу слово молвить! Привел меня сюда волшебный клубочек!

Меня ураганным ветром вынесло наружу.

– Что ты сказал? – я не узнала своего голоса.

– Смотри, – таким же незнакомым голосом проговорил Иван. Он уронил клубочек на землю и проговорил: – Покажи мне, клубочек, где суженая моя живет.

Вместо того, чтобы метнуться серой мышкой в лес, клубок подпрыгнул на месте и замер.

– Здесь мое счастье, – прошептал Иван. – Я никуда от него не уйду.

Остатки здравого рассудка, еще каким-то чудом сохранившиеся во мне, неуверенно запротестовали:

– Подожди. Но как же… Князь… Город… Твоя невеста и внуки…

Две сильные руки уверенно легли на мою талию и прижали к мужскому телу.

– Мое счастье – здесь, – повторил над ухом Иван. – Отцу придется смириться. Он сам послал меня искать невесту. И я нашел ее.

Его губы опустились на мои, отбирая последние капли разума. Я с головой погрузилась в огромное, теплое, пушистое счастье, искрящееся детским смехом, нежностью и любовью.

Иван что-то говорил, убеждая то ли меня, то ли себя:

– Отец полюбит тебя. А если не полюбит – мы применим одно из твоих зелий, а потом сядем в избушку и уедем далеко-далеко… Там будем только ты и я… и наши дети… и Баюн… и Рина, если ты соскучишься по подружкам… И звезды будут петь нам песни, а мы попробуем подняться в ступе высоко-высоко, чтобы достать до них…

Я не слушала, обнимая его.

Обнимая моего мужчину.