Текст книги "Скрываясь от гуронов. Достояние Англии. Книга IV"

****

На следующее день уже ничего не напоминало им о давешнем.

Сразу после восхода солнца начался дождь, мелкий, изматывающий, какой-то осенний, а любой охотник знает, что в лесу, где каждый куст и каждое дерево осыпает тебя брызгами с головы до ног, даже самый маленький дождь обязательно вымочит до последней нитки.

Корли сказал, что теперь надо будет идти пешком, а каноэ нести «волоком» до другой воды. Матросы разбились на пары и, привязав к перекладинам лодок вёсла, перевернули их днищем вверх и поставили себе на плечи – каноэ были небольшие, их несли подвое. Впереди отряда шёл Корли, топором прорубая всем дорогу, временами его сменял Райвенук, а проводник нагружал на себя лодку и нёс её вместо индейца. Матросы тоже подменяли друг друга время от времени – тот, кто шёл под днищем лодки вторым или первым, передавал её товарищу, а сам брал на плечи мешок или тюк с грузом. Какое-то время доктор Легг тоже нёс своё каноэ, пока его не сменил капитан.

Несмотря на относительно лёгкий вес берестяного судёнышка, нести его было трудно – давили на плечи вёсла, ноги заплетались в срубленной поросли, скользили по мокрой траве. Дождь не переставал. На небо даже смотреть не хотелось, такое оно было беспросветное. Скоро все брели за проводником мокрые и замёрзшие, несмотря на просмоленные штаны и куртки, брели, сгибаясь под грузом и лодками, которые, казалось, с каждым часом становились всё тяжелее.

В обед встали, разбили палатки и тенты и сразу же выпили рома. От рома отказался только юнга Роберт и Райвенук, но Корли сказал про Райвенука, что настаивать не надо – индейцы никогда не мёрзнут. Потом с помощью пороха развели костры и сели греться, поворачиваясь к огню то одним боком, то другим. От их намокшей одежды клубами валил пар.

Капитан, время от времени растирая лицо руками, косился исподтишка то на Роберта, то на мистера Трелони, который это замечал и старался держаться бодрее хотя бы с виду. Сквайр устал ужасно, от выпитого рома по всему его телу уже разливалось приятное тепло, и если бы капитан сейчас скомандовал подъём, сквайр, возможно, не смог бы подняться и идти дальше. Доктор скрючился рядом с ним, нахохлившись. Один Платон не сидел на месте. Он то уходил с матросами за дровами, то подходил с какой-то услугой к сидящим у костра джентльменам, и сквайру казалось, что Платон не ведает ни холода, ни усталости.

– Скоро дождь кончится, – вдруг сказал Райвенук.

Голос его был хриплым, а из-под куска парусины, который ему выделили матросы ещё утром и которым он сейчас был накрыт, торчал только его гордый мокрый нос.

Все повернули головы и посмотрели на Райвенука с надеждой.

– Откуда он знает? – спросил доктор Легг у Корли.

– Ветер меняется, – ответил тот, зябко передёргиваясь всем телом. – Дым костров относит то в одну сторону, то в другую… Верный признак, что дождь скоро перестанет…

Дождь, действительно, через полчаса превратился в мелкую морось, потом стих совсем, но солнце не выходило. По небу по-прежнему куда-то неумолимо ползли, догоняя друг друга, серые мрачные тучи. Все угрюмо молчали.

– Когда Колумб вернулся из Нового Света, он привёз в Испанию множество диковин, – вдруг задумчиво сказал капитан, протягивая к костру ногу.

– Вы тоже сейчас о нём думаете? – спросил сквайр у капитана и повернулся, подставляя костру другой бок.

– О нём?.. Это вы о роме, господа? – живо переспросил доктор Легг.

Капитан убрал от костра ногу и сказал доктору с укоризной:

– Нет, доктор, не о роме… А о каучуке…

– А-а, это такие мячики для ритуальной индейской игры? – быстро нашёлся ничуть не смутившийся доктор.

– Ну да, мячики, – подтвердил капитан. – Только в Южной Америке индейцы из каучука ещё и обувь делают … И ходят в ней по мокрому лесу…

– Это как это? – спросил со своего места Корли.

– Довольно всё просто, как мне рассказывали, – ответил капитан, опять протягивая к костру ногу. – Индеец делает на особом дереве надрез, из дерева вытекает сок в какую-нибудь миску. Индеец окунает в миску ногу, обутую в плетёную из травы сандалию – и, пожалуйста…

– Что? – спросил явно заинтересованный Райвенук.

Он уже снял с себя свой кусок парусины и представлял довольно жалкое зрелище: устрашающая раскраска на его лице потекла и превратилась в грязные бесформенные пятна, намокшее гордое перо поникло.

– Непромокаемые мокасины готовы, – ответил капитан. – Надо только дать соку засохнуть на ноге…

Райвенук потрясённо смотрел на капитана какое-то время, потом он отвёл взгляд, устремил его вдаль и, не глядя на капитана, произнёс:

– Послушай, Большой Нож, и твои уши не услышат лжи… Моя бабушка умела плести мокасины из бересты… И многие старые женщины племени умели плести такие мокасины… В них ирокезы ходили летом… И они не протекали и быстро сохли у костра… Только это было очень давно, теперь никто в таких не ходит…

– Почему? – спросил доктор Легг.

– Теперь все хотят иметь мокасины, как у бледнолицых, – ответил Райвенук. – А старые женщины покинули этот мир и унесли с собой секрет летних мокасин…

Все опять замолчали, а капитан продолжил:

– Так вот, я думаю, а что если намочить в соке каучука плащ или жюстокор… Станут ли они непромокаемыми?

– Да говорят, что он быстро разрушается, этот ваш каучук, на морозе и на солнце, – ответил ему сквайр.

– Ну, так надо смешать его с чем-нибудь крепким, чтобы не разрушался, – настаивал капитан. – Или пропитать им ткань, а сверху положить вторую, для прочности… Вы представляете, какие каучук сулит возможности морякам и другим путешественникам?..

– Мы-то представляем, только у вас, капитан, сейчас ботинок загорится, – быстро сказал доктор Легг. – Уже дымится вовсю…

Капитан отдёрнул от огня ногу, только сейчас почувствовав жар, чертыхнулся и, отвернувшись от костра, стал снимать свои мокрые ботинки. Платон подал ему сухие сапоги и чулки, капитан переобулся, а его мокрые ботинки и чулки Платон отнёс к другому костру на просушку.

– Видели бы нас сейчас дамы, – довольно хохотнул доктор Легг.

– И хорошо, что не видят… Дамам здесь совсем не место, – отозвался сквайр и оглядел лагерь.

В лагере, огороженном несколькими парусиновыми палатками и тентами, горело три костра. Вокруг костров сидели полуодетые бородатые мужчины, некоторые были накрыты одеялами из шерстяной байки. За спинами мужчин на верёвках, протянутых от стоящих рядом деревьев, сохла одежда – матросские рубахи, штаны, чулки и, отдельно, офицерские рубахи, штаны, чулки и кальсоны.

– Если на нас сейчас кто-нибудь нападёт, это будет страшно, – сказал мистер Трелони.

– Тот, кто мог бы на нас сейчас напасть, сам сидит у костра и греет пятки, – ответил ему Корли.

– Гнус тоже попрятался, – заметил довольный доктор.

– Сейчас слетится, у него не задержится, – ответил Корли и сплюнул за спину.

Потом он стал озираться по сторонам и проворчал:

– Да куда запропастился этот пёс?

Тут же появился Бумпо, отчаянно крутя хвостом, и ткнулся носом ему в ногу. Корли положил руку ему на голову. Бумпо протяжно вздохнул и сел, привалившись к его ногам.

– Этот пёс всё понимает на нескольких языках, – сказал Корли. – Только не говорит на них…

Ему никто не ответил – спорить не хотелось.

Потом они опять собрались и пошли по мокрому мрачному лесу, сменяя друг друга под лодками, пока не пришли к другому озеру.

****

Мистер Трелони почему-то проснулся: кругом была ночь, он лежал на спине. Между тёмных ветвей над его головой ясно светили высокие звёзды. Сильный и волнующий запах сырой земли туманил ему голову. Мистер Трелони подумал про жену и дочек, и эта томительная сладость воспоминаний была так приятна, что он смежил веки и опять уснул.

Когда на следующее утро мистер Трелони проснулся от неясного шума лагеря, то почему-то не сразу открыл глаза. Он лежал и через прикрытые веки ощущал какой-то странный тусклый свет, и это было чудесно, и это было похоже на продолжение сна, в котором неясные, гулкие капли мягко и медленно падают на прелые листья. Мистер Трелони попытался ухватить за кончик свои ускользающие ночные грёзы и не смог. Он открыл глаза, но к своему удивлению ничего не увидел кроме молочного тумана, который сразу же охватил его со всех сторон. Сквайр приподнялся на локтях, и тут от яркого пятна костра до него донёсся голос невидимого капитана, который сказал ему:

– Доброе утро, сэр… Бегите на озеро… Умывайтесь и сразу назад… Завтрак сейчас будет готов… Дик вас проводит.

Мистер Трелони, сопровождаемый матросом Диком Ривзом и Бумпо, с трудом добрался до озера. Вода на озере была страшно холодная: мистер Трелони, нагнувшись и присев на корточки, бросил её себе на лицо всего горсти три, и зябко потёр замёрзшие руки. Туман понемножку поднимался, становилось светлее, но по-прежнему вокруг было плохо видно, хотя где-то в стороне уже угадывалось солнце.

– Какая вода холодная, – сказал мистер Трелони, подходя к костру: Бумпо суетился у его ног.

– Это потому, что на дне бьёт множество ключей, – односложно ответил Корли, подзывая собаку.

Платон протянул сквайру его кружку с горячим чаем со словами:

– Сейчас вы согреетесь, сэр…

И тут мистер Трелони увидел индейца Райвенука и, пытаясь получше вглядеться в расползающемся тумане, от неожиданности уставился на него, чего не позволял себе никогда по отношению к человеку любой расы.

Индеец Райвенук был умыт, видимо он ходил к воде ночью, когда все уже спали. Боевая раскраска его, потёкшая от дождя, сошла, и мистер Трелони увидел его чистое лицо с удивительно правильными, даже приятными чертами, красивый нос с небольшой горбинкой и печальные губы. В этом лице словно сама природа прорывалась из своих первобытных глубин: во всём облике индейца было что-то величавое, горделивое и только весьма отдалённо напоминающее цивилизованный идеал.

Райвенук поднял на мистера Трелони глубокие тёмные глаза, и его рот тронула чуть заметная усмешка, от которой мистер Трелони вдруг показался сам себе маленьким, тщедушным и ничтожным.

После завтрака лагерь быстро свернули, и все погрузились в каноэ.

Полоса тумана держалась только у одного берега, поэтому, когда каноэ вдруг вышли на открытую воду, перед глазами сквайра развернулась величественная картина.

Залив озера с одной стороны теснили высокие холмы, поросшие лесом. Они упирались в воду, их крутые склоны сплошь заросли ельником, и на них не было видно ни одного относительно пустого места. С другой стороны озера, прямо над головой у мистера Трелони, возвышались колоссальными каменными обрывами скалы, и на макушках этих скал он разглядел всё те же тёмные ели. Берега были усыпаны крупными камнями и плавником, побелевшим от солнца, морозов и ветра. Вдали виднелось несколько каменных островков, гладких, словно прилизанных, с торчащими тут и там одиночными деревьями.

– Как называется это озеро? – спросил доктор Легг со своего каноэ.

– Ещё никак, – ответил Корли. – И я очень рад, что никакие исследователи не успели окрестить это озеро… Потому что следом за крестинами идут самые беспощадные ограбления…

– Но я уверен, что индейцы как-нибудь называют это озеро между собой? – продолжал расспросы неугомонный доктор.

Проводник что-то спросил у индейца Райвенука, тот ему ответил.

– Он говорит, что озеро называется Варгунуккези, то есть «Кривое дерево», – сказал Корли и добавил. – Да вот оно стоит…

И Корли указал на низкий берег, мимо которого они сейчас проплывали. Все увидели выше по берегу большую одиночную сосну, которая, и правда, была искривлённой.

– Очень достопримечательное дерево, – сказал довольный доктор, словно успокаиваясь.

Больше он не задавал никаких вопросов. Они вышли из озера и теперь плыли друг за другом по реке в полной тишине, нарушаемой только птичьим пением.

А потом доктор опять крикнул, стараясь докричаться до проводника Корли на первом каноэ, которое немного оторвалось от остальных:

– А как называется эта река?..

И тут мистер Трелони удивлённо спросил его:

– Доктор, а где ваша шляпа?

Доктор Легг схватился за голову и воскликнул в ужасе:

– Ах, я – ротозей!.. Шляпа осталась у костра!

Он быстро глянул вперёд, вытянув шею, и крикнул капитану:

– Капитан, я оставил свою шляпу на ветке дерева!..

Капитан обернулся. Его каноэ остановилось – Корли и Райвенук перестали грести. Каноэ доктора скоро поравнялось с первым, а потом всех нагнали матросы на других каноэ. Челны сгрудились на середине реки, гребцы сцепились вёслами.

– Доктор, ну как же так? – с упрёком спросил капитан доктора Легга.

Тот, виновато моргая глазами, ответил:

– Ну… Солнца же не было – я про неё забыл…

– Надо вернуться за шляпой, – обратился капитан к Корли.

Корли помедлил немного, раздумывая, потом сказал:

– Мы пошлём за шляпой Райвенука… Один он быстро обернётся туда и обратно… А мы подождём здесь, на берегу… Давайте причаливать…

И Корли, поискав глазами удобное место, погрёб к берегу. Досадуя, что день начался с задержки, гребцы остальных каноэ двинулись за ним. Скоро все вышли на берег и разгрузили чёлн Райвенука, который тотчас и отчалил налегке. Матросы тут же стали разводить костёр, чтобы просушить замоченную на мелководье обувь.

А Корли поманил за собой капитана, сквайра и доктора Легга.

– Я хочу вас познакомить с местным чудом, – сказал он с таинственным видом. – Уж если мы сюда попали…

Он повёл их в сторону от костра, и скоро все вышли на высокий яр – обрывистый берег реки, покрытый густыми зарослями. Корли остановился на обрыве и вдруг крикнул, что есть мочи, прогнувшись в пояснице:

– Кто ты?..

И с противоположной стороны реки, с болотистого залива, поросшего осокой, эхо низким громовым голосом с большой задержкой переспросило:

– Кто ты?..

Джентльмены ахнули от неожиданности, а капитан вдруг закричал:

– Кто украл хомуты?..

И эхо опять повторило его вопрос, а в многочисленных затухающих повторах ответило:

– Ты… Ты… Ты…

Объяснив, что эхо отвечает только на этом месте, да и то не всегда, а по настроению, Корли возвратился на стоянку, а капитан, мистер Трелони и доктор Легг остались и что-то ещё спрашивали у эха. Потом капитан ушёл, и на яру появились Платон и юнга Роберт, и они все вместе долго горланили с мальчишеским задором, задавая эху разные каверзные вопросы, словно надеясь, что, в конце концов, эхо не выдержит, ошибётся и даст им правдивый ответ.

А потом в лагерь вернулся Райвенук и сразу же подошёл к проводнику. Выслушав то, что индеец тихо говорил ему, Корли поднял на капитана встревоженные глаза и сказал:

– Райвенук говорит, что на месте нашего привала кто-то был… После нас… Следы явно гуронов…

– Так, – сдержанно проговорил капитан, коченея лицом. – А может быть, Райвенук обознался?..

– Он не мог обознаться, – ответил Корли и, помолчав, добавил. – К тому же шляпы доктора на ветке дерева тоже не оказалось…

Все в лагере потрясённо притихли, лихорадочно обдумывая каждый своё.

– А может быть… – начал, было, говорить доктор и, не договорив, расстроенно умолк.

– Вашу шляпу утащила чёртова обезьяна, – закончил за него мистер Трелони и вытянул губы в скорбную нить, потом добавил. – Та самая…

И тут над противоположным берегом раздался крик какой-то птицы, продолжительный и дрожащий, словно бы сам лес подавал им зловещий сигнал. Капитан заметил, что Райвенук напрягся и посмотрел в ту сторону.

– Ну и что такого? – между тем говорил доктор Легг. – Шли мимо нашего костровища индейцы, увидели шляпу – и взяли… И пошли своей дорогой…

– Хорошо, если так, – сказал Корли и замолчал.

– Вы забываете доктор, что сейчас война и что за скальпы врагов английское правительство платит деньги, – сказал мистер Трелони и горько улыбнулся. – Французы тоже платят, но правда, меньше… Наши не экономят на ерунде…

– А почему следы мокасин именно гуронов? – спросил капитан.

– Каждое племя по-разному выкраивает подошву, – ответил Корли. – И отличие хоть и небольшое, но оно есть. Опытному глазу заметно… Вот на мне, например, мокасины сенека…

И тут все посмотрели на ноги Райвенука и Индейца Корли…

…каждый североамериканский индеец знает, что изготовление мокасин – это один из самых трудных видов ручного труда. А шьются мокасины, как известно, из сыромятной шкуры задней части лесного оленя или лося, для чего шкуру предварительно подвергают многим сложным процессам вроде мездрения, обезволошивания, сушки с разминанием, жирования, иногда вымораживания и даже копчения. Причём, сыромятная кожа превосходит дублёную своей пластичностью и мягкостью, но может быть и довольно жёсткой. И тут самым, пожалуй, важным её свойством является то, что сыромятная кожа остаётся вполне съедобным продуктом, и в трудных жизненных ситуациях её можно, сварив, использовать в пищу.

Каждый североамериканский индеец знает, что шьются мокасины с помощью игл, шил и жильных нитей и были они сначала, в основном, с тонкой подошвой, но постепенно под влиянием европейцев подошва мокасин стала толстой. Имели мокасины и украшения из окрашенных игл дикобраза, вышивок разноцветным бисером, скрученной бахромы и замшевой аппликации, которые у каждого племени были свои…

Но когда капитан покосился на высокие мокасины Райвенука, особых различий от мокасин Корли он не нашёл. Мокасины ирокеза, сработанные почти без украшений, были из оленьей копчёной кожи и поддерживались на его сильных, с мощными икрами, ногах несколькими рядами перекрученных сыромятных ремней… Ну, если только мокасины Райвенука мокрые, подумал капитан, тогда как обувь их проводника уже успела немного просохнуть у костра… Но что случилось со шляпой доктора?

У капитана заныло сердце. От давешнего веселья, когда они с удивительной беззаботностью старались перекричать эхо, не осталось и следа.

– Что будем делать? – спросил он у проводника.

– Что же? – вопросом на вопрос ответил Корли. – Надо оторваться от преследователей и посмотреть – на сколько они настойчивы…

– Я думаю так же, – сказал капитан и добавил. – А ещё…

И он, взяв за рукав Корли, потянул того в сторону Райвенука и позвал:

– Платон!..

Платон быстро подошёл к капитану, Корли и Райвенуку, и капитан изложил им свой план действий, поставив затем в известность мистера Трелони и доктора. Скоро отряд опять погрузился в каноэ и отчалил, только на этот раз капитан, Платон и Корли сели в одну лодку и на первой же излучине реки, сразу за поворотом, они отделились от отряда, спрятались в густых прибрежных зарослях и приготовились ждать.

Ждать, как и подозревал Райвенук, пришлось не долго. Скоро из-за излучины реки показалось каноэ с двумя индейцами.

– Ну, как мы и думали – разведчики плывут за нами, – прошептал Корли и добавил сквозь зубы. – Драный потрох!..

Он бросил весло в каноэ, поднял свой мушкет и стал прицеливаться.

– Вы хотите стрелять? – с тревогой в голосе спросил его капитан.

– Да, – тихо ответил проводник и недоумённо добавил, не оборачиваясь. – Это же гуроны…

– Ну и что, что гуроны? – спросил капитан. – Они же на нас не нападают…

– Ещё успеется, – ядовито ответил Корли и опять поднял мушкет. – Гуроны нападут на нас обязательно… А сейчас одним врагом будет меньше…

Капитан резко отвёл дуло его мушкета в сторону.

– Я вас прошу не совершать скоропалительных поступков – вы можете обозлить их, и тогда они точно нападут, – решительно сказал капитан. – Достаточно будет продырявить их каноэ…

Капитан поднял свой мушкет. Его выстрел раздался с выстрелом Платона почти одновременно. Гуроны явно растерялись, оглядываясь в оторопи, потом погребли к дальнему берегу. Скоро их каноэ стало тонуть, а когда Корли всадил им ниже ватерлинии ещё одну пулю, они выскочили из лодки, кое-как добрались до берега и скрылись в прибрежных зарослях.

Корли опустил мушкет и проворчал:

– Ну, хотя бы каноэ у них теперь нет, а их мушкеты утонули с ним вместе…

– Я думаю, мушкеты они выловят, – ответил капитан.

Они перезарядили своё оружие, карауля каждое движение кустов на том берегу, и осторожно, под прикрытием низких ветвей, поплыли догонять отряд, который ждал их неподалёку.

Лодка Корли опять встала впереди отряда, и он дал сигнал трогаться. Гребли все в этот день, как бешеные – берестяные каноэ легко шли против течения. Смотреть по сторонам было некогда, на дневной привал тоже не вставали. Ближе к вечеру они причалили, разгрузили каноэ, затопили их на мелководье, в густой тени плакучих деревьев, и ушли в глухую тайгу.

Весь следующий день отряд шёл по лесу, прорубая себе дорогу топорами, а иногда используя звериные тропы. В обед они ненадолго остановились, а потом опять пошли друг за другом длинной колонной, и шли так до самого вечера.