Текст книги "Сохраняя тепло"

Во имя любви

 
Он спросил меня, где мои крылья,
и не знаю я, что ответить.
Крылья точно, я помню, были,
когда мы с ним однажды встретились.
За спиной трепетали тихо,
не давая ссутулить плечи,
и пешком я ходить отвыкла,
ведь летать, мне казалось, легче.
Но любовь его заменила
мне всё то, чем жила я прежде,
я о крыльях почти забыла
и летала теперь всё меньше.
А потом они вовсе исчезли,
хоть заметила я не сразу,
мы всё реже с ним были вместе,
я всё чаще одна ооставалась.
Снова вечер. Две чашки с чаем,
позабытые, стынут на блюдцах,
вроде всё точно так, как раньше,
но до прошлого не дотянуться.
Он приходит чужой, немилый.
Взгляды жестче, а фразы резче…
«А где крылья твои?» – спросил он.
И не знаю я, что ответить.
 

2020

Следы

 
В отраженье оконном ловлю силуэт:
смутной тени твоей отражение,
мне никак не постичь этот странный секрет
твоего для меня притяжения.
Календарных листков стала гуще метель:
с неба сыплются сводки сухие,
время крутит свои жернова всё быстрей
вереницами лиц и событий.
Мы разводим мосты. У последней черты
отрекаемся снова от суженых.
Оставляем. Бросаем. Уходим. К чужим
берегам прибиваемся душами.
И других мы при встрече целуем теперь,
но, кому-то легко улыбаясь,
мы несем в себе тяжесть всех давних потерь,
что у нас за плечами остались.
 

2015

Право памяти

 
Я люблю тебя. И не мучусь
безысходностью этой страсти.
Пусть всё небо сегодня в тучах,
я легко улыбаюсь ненастью.
Я люблю тебя. Пусть неизбежно
твое скорое отречение,
на прощанье коснусь тебя нежно
и с собой заберу навечно:
этот легкий горчащий запах,
это нежное прикосновение,
на часах половину пятого,
предрассветное это томление…
Пусть сменяются злые даты —
этот миг вновь вернет мне силы.
Милый, милый, ведь то, что дал ты,
было больше, чем я просила.
 

2016

Двойники любви

 
Может, наши часы опоздали на час или два,
а компьютерный вирус внедрился
                                            в защиту программную,
может быть, мы с тобой отразились не в тех зеркалах
и пропали навек за туманными их амальгамами.
И чужую теперь, не свою, проживаем любовь,
и горчат наши встречи безжалостной
                                          этой фатальностью,
ну а где-то за гранью, за этим зеркальным стеклом
двойники наши держатся за руки,
любят друг друга и счастливы.
 

2017

Прощание

 
Шуршит обледеневшая листва,
отчаянно цепляется за ноги,
и стынут на губах моих слова,
в которых подвожу тебе итоги.
А осени безлиственной печаль
мне душу рвет без жалости на части:
тебя так больно, сложно отпускать,
но удержать превыше моей власти.
Иду тропой неведомо куда,
кусочки сердца птицам оставляя,
оно теперь, как листья, – изо льда.
Смогу ль забыть, простить тебе?!
Едва ли…
 

2015

Разрыв

 
Мы врастаем в людей, так же камни врастают в землю,
так же стелются травы, опоры друг в друге ища,
так же гнутся друг к другу под силою ветра деревья,
воробьи на промерзших карнизах,
прижавшись плотнее, сидят.
Мы врастаем в людей – кожей собственной,
плотью и сердцем,
и порой эти связи сильнее, теснее и крепче родства.
Мы друг другом живем, мы течем друг у друга по венам
и казалось бы, знаем друг друга до самого дна естества.
Но приходит минута – и рвутся все прежние связи,
так нелепо и глупо, что даже представить нельзя…
С плотью собственной,
кровью и сердцем людей от себя отрываем,
в них навек оставляя живую частицу себя.
 

2021

Зимние хризантемы

 
Мороз крепчал, и парк заледенел.
Стоял ты у скамейки терпеливо
с букетом белоснежных хризантем,
которых никогда я не любила.
Я знала – это всё в последний раз:
свиданье в парке, вечер, хризантемы,
но не могла найти финальных фраз
и жутко злилась на себя за это.
Ты понял всё и так, без слов моих —
повёл плечами, улыбнулся даже
и поднял чуть повыше воротник,
но за минуту стал как будто старше.
И я ушла, прощания не для,
лишь бросив на ходу:
«Будь счастлив, милый!»
Твои глаза – горящих два угля —
прожгли мою предательскую спину.
 

2018

Письмо далекому другу и ответ на него

 
Здравствуй, родной мой! Ну как тебе пишется
там среди сосен, вдали от соблазнов
города от жары, как свеча, оплывшего
с облаками из прессованной стекловаты?
Как тебе дышится там, в оазисе
вечнозеленых и древних истин,
которые стволами от земли поднимаются
и к которым не водят сотни туристов?
Как тебе спится? Ведь там до неба —
шаг или взгляд – и уже у Бога.
А здесь пространство забито тесно
сталью, пластиком и бетоном.
И понял ли ты на окраине мира,
что было доселе тебе неизвестно?
Ты пару строчек хотя бы черкни мне!
Мне без тебя – ну никак совершенно.
 

Ответ:

 
Пишу тебе ответ издалека,
из места между будущим и прошлым.
На картах его нет наверняка,
но я – в пространстве этом невозможном.
Тут сосны, вправду, очень высоки
и до звезды чуть-чуть, как и до Бога,
но к прошлому разобраны мосты,
и не ведет обратно здесь дорога.
Из точки А (ты помнишь?) в точку Б,
но это место есть сплошное «между»:
с чем математика справляется вполне,
в реальной жизни – просто безнадежно.
Я понял здесь, что истина проста,
но до нее – дороги и дороги.
Прости меня, дружок, за эти строки!
Ну вот и всё. Пиши мне… в точку А.
 

2018

Бывшие

 
Минувшее, давнее, прошлое
лишь временем не ограничено.
Уходят в иные области
не только летá, но личности.
И часто бывает в жизни,
что всем вопреки надеждам
становятся бывшими ближние,
вчера еще рядом сидевшие.
Тепло их шагов не остыло
в покинутых ими комнатах,
повсюду следы их быта,
и всё с беспощадностью помнится.
Вот так уходили бы лишние,
ненужные, надоевшие…
но только становятся бывшими
лишь жившие прежде в сердце.
 

2021

То, что нам не принадлежит

 
Так бывают искренни только с попутчиками,
которые уносят навсегда твои тайны,
растворяясь в неведомых улицах,
путаясь в причинах и следствиях,
и такая искренность – самое лучшее,
хотя бы потому, что она беспоследственна.
Так бывают нежными только с теми,
чей поезд отходит через минуту.
Нежность эта – почти как Этна,
оттого, что она абсолютна.
Так отзываются только о тех, кого уже нет:
вежливость к этому обязывает,
с живыми же можно куда как грубей —
у них еще впереди реверансы.
Так смотрят в спину уже уходящему,
зная, что он не повернет головы…
Таким образом, то лучшее, что нам
предназначается,
на самом деле нам уже не принадлежит.
 

2018

В городе N

 
Где-то в городе N неведомом,
серой моросью облицованном,
меж домов-близнецов затеряно,
для меня всё горит оконце.
Сквозь преграды и расстояния,
все житейские треволнения,
отречения и раскаянья,
ждут моих там шагов у двери.
Где-то в городе N волнуются
и всё смотрят с балкона темного
на пустые продрогшие улицы,
фонарями слегка освещенные.
Кто-то скажет, что всё химеры, мол,
что его и на карте нет.
Только в городе N неведомом
ждут меня и не гасят свет.
 

2016

Слепота

 
Цепляемся мы отчаянно
за тех, кто нам вовсе не нужен:
за чьи-то слова случайные,
за чью-то непрочную дружбу.
И бьемся о них, как о камни,
клянемся и зарекаемся,
и, наскоро вылечив раны,
ступаем на те же грабли.
А те, что необходимы, —
они порой рядом с нами,
толкаемые, гонимые,
не узнанные сердцами.
 

2018

Льды

 
Загляну в твою душу – увижу снега,
бесконечность из льдов и торосов.
Мы с тобою на разных теперь берегах
ловим свет отраженного солнца.
То, что прочным казалось, шагнув с высоты,
разлетелось на сотни осколков.
И мы молча стоим на краю пустоты.
А во льдах отражается солнце.
 

2015

Утверждение отрицанием

 
Ты ко мне прорываешься снова
неотступным пунктиром реклам,
ветерком из распахнутых окон
и пронзительной трелью звонка.
Неотправленных писем строчками,
неотвязным мотивом внутри,
электричкой последней полночной,
что со свистом навстречу летит.
Ты во мне утверждаешься четко
в каждом жирном газетном столбце,
в каждой чашке (какой по счету?)
опротивевшего латте.
Ты во мне водворяешься прочно:
так фундамент скрепляет цемент,
каждым лыком в строку́ (нарочно),
каждым брошенным новым НЕТ.
И сбываешься отрицанием:
всем несказанным своим ДА,
через годы и расстояния
вездесущим во мне всегда.
 

2016

«Снится мне часто теперь…»

 
Снится мне часто теперь
город чужой и дальний,
в мареве зыбком мечеть,
крик муэдзина печальный.
В знойном дыхании юга
город, оплавясь, стоит.
Улиц, спеленутых туго,
яркий цветной лабиринт.
Может быть, Вы сейчас
в дебрях того лабиринта,
где, в закоулках таясь,
время плетет паутину.
Помните: с Вами и я,
где б Вы теперь ни ступали;
я, Вас незримо храня,
Вашим жива дыханием.
Если ж прервется нить
(мы над судьбой не властны) —
я все же буду жить,
пусть и в ином пространстве:
в легком порыве ветра,
в теплом весеннем дожде,
нежной снежинкой первой
к Вашей прильну щеке.
Если ж, багрянцем горя,
лист к Вам кленовый прибьется —
это душа моя
Вашей на миг коснется.
 

2004

«Уже облетели последние листья…»

 
Уже облетели последние листья.
На влажных газонах – от инея проседь.
И как-то легко, без особых усилий,
свои уступила позиции осень.
Просыпется неба свинцового тяжесть
летящим по ветру серебряным пухом,
и станет далеким, смешным и неважным,
что осенью мы разминулись друг с другом.
 

2016

Внутри и снаружи

 
Ломались отраженья у воды,
и всё прохладней становились речи,
и чувство подступающей беды
ложилось осязаемо на плечи.
Апрель шагал по миру налегке,
себя так беззаботно расточая,
и весело звенели вдалеке,
сворачивая на кольцо, трамваи.
Тянули к небу шеи фонари,
галдели чайки у причала дружно.
И то, что с треском рушилось внутри,
не слышалось в идиллии снаружи.
 

2021

Здравствуй, грусть!

Франсуазе Саган

 
Проливается зной с высоты.
Ветер пальмы колышет чуть.
Здесь – всё то же, и те же черты
в лицах встречных всех. Здравствуй, грусть!
Небо – золото и лазурь.
Под колёса летит шоссе.
Будоражит умы июль,
сумасбродствуя в Сен-Тропе.
И, как масло, скользит асфальт.
Виски, музыка и азарт.
На спидометре сто пятьдесят,
и нога выжимает газ.
Что желать в девятнадцать лет,
кроме скорости и любви?
Сколько новых еще побед
жизнь, что вся впереди, сулит?
Только есть уже в счастье том
неосознанной горечи вкус,
будто тень на песке золотом…
И поэтому – здравствуй, грусть!
 

2021

Три вопроса к принцессе Диане

 
Всех ушедших трагически рано
равнодушное время щадит.
Вы мне снитесь, принцесса Диана,
несравненная леди Ди.
Кем Вы были – кокеткой и модницей,
светской львицей, любимой толпой,
или девочкой всеми непонятой,
так желавшей любви чужой?
Были ангелом Вы или грешницей —
кто ответит на это теперь?
Что в Вас было, помимо внешности,
что влекло к себе души людей?
Что убило Вас – рок или случай, —
кто обрек Вас на жребий такой?
Были Вы самой трепетной, лучшей
и несбывшейся мира мечтой.
 

2020

Из цикла
«Исторические миниатюры»

Московский Кремль

 
Крепки твои красные стены,
черны твои древние тайны.
Вращаются оси Вселенной
незримо с твоими часами.
И всё средоточие жизни
и тысячу тысяч преданий
твои купола вместили,
колокола и камни.
И помнят булыжники эти
парадную поступь идущих,
а что они держат в секрете,
вовек не узнать живущим.
Хватало в тебе с лихвою
и темной, и светлой силы,
но Божья рука над тобою
крестно^́е знаменье творила.
В граните хранят могилы
историю, ставшую прахом:
героев здесь всех хоронили
и всех палачей кровавых.
И тот, кто России сердце
держал в кулаке зажатым,
лежит до сих пор нетленно
в своем саркофаге стеклянном.
Здесь страшные славные годы
сплетались колосьев теснее:
задушенные свободы,
проклятья, благословленья.
Для русской души святыней
всегда будешь ты, многоликий,
нести свое гордое имя:
Ужасный. Прекрасный. Великий.
 

2021

Орда

 
Пахнет потом, и дегтем, и кровью,
над Москвою-рекой набат.
И колеблется черное поле
у Кремля от идущих татар.
Храп и ржанье, гортанные вскрики,
как лавина, несется орда,
и туманятся светлые лики
на московских святых образах.
Вот войдут да под древние кровли
чужаки, как в захваченный дом,
свою дикую темную волю
утверждая огнем и мечом.
А их кони, лихи и поджары,
попирают копытами прах,
и колеблется пламя пожаров
в их раскосых и хищных глазах.
 

2018

Поле Куликово

 
Здесь копья ломались, тупились мечи,
ковыли намокали кровью,
и скользили закатные солнца лучи
по изрытому битвой полю.
И сшибались здесь в схватке жестокой полки,
и валились потом ряд за рядом,
и, друг с другом скрестившись, искрили клинки,
и краснела вода в Непрядве.
Здесь, теснимая грозно, ступила за край
сила черная перед Русью,
и здесь дрогнул безжалостный темник Мамай
и Ягайло отпраздновал труса.
И багровый клубился над полем дым,
глухо степь под ногами стонала,
и ковалась в горниле войны и беды
для грядущего русская слава.
 

2021

В Александровской слободе

 
Зачумленная слобода
даже днем – в оплывающем мраке.
Молчаливо здесь ждут топора
изб приземистых темные плахи.
Здесь цепные опричнины псы,
разжигаясь от бешеной злости,
царским именем метили лбы
непокорным боярам кремлевским.
Грозный царь тут вовсю лютовал,
в пене судорог, желтый и жуткий,
здесь же умер царевич Иван
и оплакан отцом безрассудным.
Тут ярилась безродная голь,
завивая веревочкой горе,
и густела багряная кровь,
и кричали опричники: «Гойда!»
Не спасали ни ряса, ни крест
обреченных от царской опалы…
Среди рвущихся черных небес
заходила звезда Иоанна.
 

2017

Заблудившийся день

 
День, впавший в ступор забытья,
день, заблудившийся в трех соснах,
повисло грузно на березах
седое небо февраля.
День, позабывший о числе,
о годе, времени и месте,
таким же мог он быть вполне
в каком-нибудь прошедшем веке.
И так же мягко стлался снег,
легко взрыхляемый копытом,
в возке, рогожей чуть прикрытый,
седок, прищурясь, вдаль глядел.
Пружинил рыжий завиток
под сдвинутой небрежно шапкой,
а над мечтой о близком царстве
навис невидимый топор.
 

2016

Рассыпанный жемчуг

 
Стучали глухо жемчуга,
и серебро звенело тонко,
и твоя нежная рука
играла с переливом шёлка.
Все сундуки полны добра,
тоска лишь от обилья злата.
Другою жаждой ты полна —
короны нет, а ты богата.
Холоп в пыли перед тобой
подол поцеловать всё тщится,
в тебе ж, кипя, бурлила кровь
всей спесью Речи Посполитой.
Легко он с полу собирал
тот жемчуг, что ты обронила,
влюбленный преданный вассал
твоей убийственной гордыни.
Наступит срок – на небосклон
взойдет звезда Марины Мнишек.
С колен поднимется холоп —
Отрепьев Гришка – царь Димитрий.
 

2017

Марина Мнишек

 
Марина Мнишек – холодный вызов.
Горячей крови по венам ток.
Одно стремленье, оно же выбор:
сначала слава. Любовь потом.
И шелк, и мрамор. И лед, и пламень.
И игл острее ее зрачки.
Отрепьев Гришка такой неравен,
а вот Лжедмитрий – уже почти.
Неделя счастья – года напастей,
и жизнь всё время на волоске.
Всё ради славы. Всё ради власти…
И горло сына трех лет в петле.
 

2018

Страшный сон

 
Странный сон. Дымно-смрадная жуть
багровеет кремлевских подвалов.
Страшный сон. Резь в груди. Не вздохнуть.
Отчего же я – пленный Басманов?!
Деревянною чуркой бы стать,
и безглазою, и безъязыкою,
Не по мне ль этот гневный набат
с колокольни Ивана Великого?
Сердце в дрожи ознобной ждет
муки смертной, ему уготованной —
всё погибло, пропало всё,
над могилами кружатся вóроны.
Неужели всё только прах,
что державой мне мнилось мятежною?
Снится сон мне… который тогда
не приснился Басманову грешному.
 

2016

Предчувствие грозы

 
Благовестят колокола,
но нет с тоскою склада.
Громада красная Кремля
оплавилась от жара.
И бьется сердце через раз
с иглой засевшей боли.
И тяжко, тяжко так дышать…
Гроза с востока, что ли?
И ни спасенья, ни конца,
и духота в палатах.
Ясны царевича глаза…
О Углич тот проклятый!
Но там гудел тогда набат,
был так же жарок полдень.
Вернуть, вернуть бы всё назад,
спасти б его сегодня.
Но беспощаден этот зной,
он выжигает душу…
На камнях углических кровь.
И царь Борис недужен.
 

2016

Слово Гения

 
Как часто словом слепо правит рок,
известно по истории страницам:
так пушкинская драма «Годунов» по сути —
драма самого Бориса.
Так бойкое Карамзина перо
и пушкинский высокий гений вместе
смогли однажды обойти легко
историю, рожденье дав легенде.
Не ложью и не злом вооружась,
влекомые лишь силой вдохновения
туда, где правды попирает власть
наитие внезапным озарением.
И на челе несчастного царя
кровавое клеймо детоубийцы
горит всё так же и века спустя,
и вряд кто-то в этом усомнится.
Так взмахом уничтожены пера
благие все деяния Бориса,
и мальчики кровавые в глазах
его изобличают как убийцу,
и царственный его безвинный прах
покоя и в могиле не находит.
Так торжествует вымысел в веках,
когда из уст он гения исходит.
 

2019

Степь

 
То ли ветры повеяли вольные
горьким духом сухой полыни,
то ли где-то всхрапнули кони,
нестреноженные кони, дикие.
То ль узорчатый плат расстилается —
радость сердца красавицы ветреной,
то ли степь до краев простирается,
неохватная глазом и сердцем.
То ли вёрсты пылят нескончаемо,
то ли жизнь под копыта ложится,
и все встречи в ней, все прощания,
как и эта дорога – лишь снится.
То ли звон колокольцев под дугами,
то ли стон ковылей под ногою,
то веселье прокатится буйное,
то тоска захлестнет петлею.
То ли плачут меха гармоники,
то ли струны рванулись гитарные:
взвились к небу костры за рекою,
да шатры запестрели цыганские.
То ль на шее монисто звякнуло,
то ли ножик скользнул в голенище,
то ли свадьба гуляет пьяная,
то ли люди недобрые рыщут.
И без толку гадать-разгадывать,
можно это почувствовать только —
слишком русское, слишком давнее,
от рождения данное с кровью.
 

2018

По вольному Дону

 
Удары весла монотонны,
гребцы, налегая, поют.
По Дону, по вольному Дону
казацкие струги идут.
Смолой раскаленной полдень
и солью морской пропах,
и солнечных зайчиков россыпь
рябит, отражаясь, в глазах.
Лихой, бесшабашный и дерзкий
тем стругам откроется путь,
и мокрые оселедцы
свисают казáкам на грудь.
Пока до дворянских поместий
еще не добралась гроза,
и Разин на берег турецкий
задумчиво щурит глаза.
 

2016

Юность Петра

 
Мелькают мохнатые ели,
да санный всё стелется путь.
Под гнетом зимы леденеет
столицы стесненная грудь.
Полозья уныло и мерно
бескрайние режут снега,
и никнет в возке леденелом
бобровая шапка Петра.
Ощерились башни зубцами:
гордыни Кремлю не занять.
Стрелецкими бердышами
крепка еще царская власть.
Еще почивает столица
в своей византийской красе.
Боярство спесиво ярится.
И Софья всё правит в Москве.
 

2016

На верфи

 
Пробило полдень на голландской верфи,
и, укрываясь по углам в тени,
работники в рубахах пропотевших
развязывают с снедью узелки.
Здесь всюду пахнет деревом и солнцем,
и влажно обдувает кожу бриз,
и тяжко корабли, как мастодонты,
с подмостков деревянных смотрят вниз.
Стук топоров сменяется весельем:
подначки, шутки, смех и общий гвалт,
и будто бы мальчишки-подмастерья,
степенные хохочут мастера.
Свивают стружки длинные спирали.
Ветрам морским открытый, путь лежит.
Простой саардамский плотник Пётр Михайлов,
попыхивая кнастером, молчит.
 

2019

Видение

 
Сон опустится на ресницы
и станцует на них тарантеллу.
И восстанет из праха столица
в клочьях ваты кипенно-белой.
И запахнет рогожей сырою,
и послышится посвист бедовый.
А у башен Кремля завоют
да забьются стрелецкие вдовы.
Барабаны ударят тревожно,
с плахи скатится голова,
и закрестится люд прохожий
на Василия купола.
А когда день свечой истает
и покроется город мглой,
государь широко прошагает,
отрясая с ботфортов кровь.
 

2015

Медный всадник

 
Ты вознесся над площадью серой,
над Невою, одетой в гранит,
победившей реальность химерой,
свое имя навек утвердив.
За тобой – без числа легионы
марширующих мертвецов,
все победы твои, все знамена,
над тобой же – один только Бог.
Этот город – твоя твердыня,
оправданье твое и щит:
ведь не конь под тобой, а Россия,
провалившись боками, хрипит.
 

2020

Емелька

 
Печь, изба да окно слюдяное,
низкий, в копоти, потолок.
А за дверью-то – вольная воля
да беда, что отец слишком строг.
А за дверью – бескрайнее поле,
ветер, степь да лихие друзья,
и грядущая видится доля
в снопе света, как солнце, всходя.
Драл отец, да за чуб непокорный,
только зряшными были труды —
«Ох, Емелька, какой ты бедовый,
ой, пострел, не снесешь головы!»
 

2018

Декабристы

 
Воздух сух от мороза и ясен,
облачка от дыханья легки.
И на белой от снега Сенатской,
индевея, синеют штыки.
Ждут полки в тишине леденящей
только краткой команды «Огонь!»,
и гарцует игриво горячий
генерал-губернатора конь.
Вот раздастся Каховского выстрел,
все пути отсекая назад,
и картечью, как эхом откликнется,
от дворца первый пушечный залп.
Вас раздавят, сомнут, опрокинут,
кровью вашей снега окропят,
ваш порыв захлебнется и сгинет
в бесконечных сибирских степях.
Но свобода ростками пробьется,
это вы указали ей путь.
Обреченному на смерть геройству
ваши правнуки честь воздадут.
 

2016

История революций

 
Ложь с высоких трибун вещает.
Не способна краснеть бумага.
Революции совершают,
декларируя общее благо.
Братство, равенство и свободу
обещают декреты щедро.
Власть – Советам, Земля – народу!
А в придачу к земле – и недра.
Замолкают потом погремушки,
в одночасье линяют знамена,
и кончается всё кормушкой
для вождей и для их приближенных.
И этапы гремят кандальные,
и венчают аресты расстрелы.
И прихожит террор тотальный
обещаниям прежним на смену.
Пусть покорно сгибаются спины,
пусть пока торжествует тиран,
но являются, неотвратимы,
Канегиссер, Корде и Каплан.
 

2019

Мария-Антуанетта

 
Промозглый октябрьский ветер.
Ликующий злобно народ.
Обитые крепом ступени,
ведущие на эшафот.
Сегодня на площади этой
не двинуть рукой в тесноте,
но чтобы увидеть потеху,
сажают на плечи детей.
В миткалевом платье белом,
в чепце на седых волосах,
с тележки сошла королева,
как в бальный сходила зал.
Ни кружев, ни украшений,
ни свиты, ни слуг – одна,
но так же надменна шея
и так же спина пряма.
Не праздничный гул Версаля,
поклоны и восхищенье —
сегодня ее встречали
глумливые выкрики черни.
Средь злобствующего народа
с последним презреньем спокойным
несла до конца она гордо
долг чести, короны и крови.
 

2021