Текст книги "Легкий текст. Как писать тексты, которые интересно читать и приятно слушать"

Светлана считает, что устная и письменная речь – это «двоюродные сестры». Определение мне нравится, но чем больше я углубляюсь в тему, тем больше вижу совпадений с моей профессией – спикера, журналиста, тренера по публичным выступлениям.

Подготовка к любому выступлению начинается с того же: нужно понять, кто ваша целевая аудитория, и ответить на те же самые 5 вопросов. Понять, что вы хотите донести до слушателей и какое будет послевкусие.

Но есть и различия.

«Что написано пером, то не вырубишь топором» – русская пословица как нельзя точно определяет, какая ответственность ложится на человека пишущего. В ТВ-сюжете, как и в любом разговоре, мы более свободны в своих ошибках: слушатель простит нам редкую оговорку или слово, поставленное не в тот падеж.

Человеческое ухо порой и не замечает таких несоответствий. А что не скажет журналист, за него «доскажет» картинка. Некоторые исследователи утверждают, что в сочетании картинка/голос 80 % информации зрители берут из видеоряда и только 20 % – из голоса журналиста.

Если картинка неубедительна, никто не поверит в сюжет – и никакими «лоскутками речи» вы не прикроете информационные «дыры» в вашем видеоряде.

В тексте же у автора есть только буквы, знаки препинания и абзацы. И только через них нужно донести до читателя информацию.

Да, законы создания привлекательного текста те же самые: быстрое начало, верные акценты, удержание внимания аудитории. На своих лекциях я говорю: «Главное – не то, что вы сказали. Главное – что люди запомнили». К тексту это утверждение подходит на 100 %. Но, повторюсь, ответственность за написанное слово – вот оно, главное отличие.

Вот что пугает в письменном тексте даже самых матерых спикеров (в том числе и меня). Некоторые из своих книг я писала сама, без литературного редактора. Другие надиктовывала литредактору и затем работала с уже написанным текстом.

Я могу забыть, какую из книг писала сама, какую – надиктовывала, но, если начну читать текст, сразу вспомню. Они отличаются – в том числе и по тому, сколько энергии на книгу было потрачено. Каждый раз, работая над собственной рукописью, я прорывалась через свою же боязнь вязкости, лишних слов, неточности фраз…

Да, письменный и устный текст – «сестры». Но не близнецы. Расскажу историю, которая покажет вам, в чем их принципиальное отличие.

В 1960-е годы (времена оттепели!) на центральном телевидении работал знаменитый журналист Юрий Фокин. Его программа называлась «Эстафета новостей» – это был тот случай, когда вся страна приникала к экрану. Веселый, умный, харизматичный ведущий вел прямые эфиры с заводов, с фабрик, с улиц советских городов.

Люди открыто говорили в его микрофон о том, что их волновало.

Но оттепель – явление недолгое. Она закончилась, и свобода самовыражения журналиста и его героев стала сильно раздражать начальство.

Выход был найден столь же гениальный, сколь и подлый. Фокина убрали из программы за… профессионализм. Абсолютный профессионализм.

Как это произошло?

В журнале «Журналист» (он считался главным изданием для всех пишущих и снимающих: корреспондентов, дикторов, операторов, фотографов, редакторов) вышла разгромная статья. Фамилия автора была вымышленной – я не знаю, кто на самом деле написал эту статью. Не помню и ее названия – что-то вроде «Разве так говорят?» или «Почему он так говорит?».

В статье приводились выдержки из программы Юрия Фокина, точнее, цитаты из его речи. Это был тот самый случай, когда люди глазами читали текст, который был написан ушами.

В расшифрованном виде его блестящая речь казалась корявой и неграмотной. Какие-то фразы обрывались, какие-то слова повторялись. Порой звучали неудачные словосочетания – сам же ведущий со смехом себя подправлял, наслаждаясь игрой словами.

Но та самая речь, которой все наслаждались «на слух», вдруг показалась убогой «на взгляд».

Журналиста уволили – с треском. Ему запретили выступать на ТВ и на радио из-за якобы его безграмотного русского языка.

Но дело в том, что как раз его устный русский был грамотным! Просто он был… устным.

Вместо Фокина в эфир вышли другие журналисты – за отсутствием телесуфлера они просто учили письменные тексты наизусть. И исполняли их как дикторы: гладенько, ровненько, скучненько.

Когда в начале 1990-х я организовала свою школу тележурналистики, я с огромной радостью ломала лед канцелярщины и учила армию своих учеников из самых разных городов России тому самому фокинскому языку – живому, настоящему.

Если ребята показывали сюжеты, в которых звучали слова «предприятия оборонной промышленности Самары берут рубежи новых достижений», я просила автора текста позвонить мне по телефону.

Да, прямо из этой же аудитории.

– О чем ваш сюжет? – спрашивала я его в трубку.

– О том, что предприятия оборонной промышленности Самары берут рубежи новых достижений, – отвечал парень, уже понимая, как нелепо звучат его формулировки.

Надо ли говорить, что народ падал со стульев от смеха, при этом прекрасно понимая, что большинство из присутствующих говорит почти так же!

Мы переводили плохой русский письменный на хороший русский устный. И вдруг оказывалось, что предприятия Самары не перестают нас удивлять. Что они смогли перестроиться на выпуск новой продукции. И что это неудивительно, если посмотреть на квалификацию людей, которые там работают.

Вариантов перевода может быть очень много – в зависимости от того, какая у вас картинка.

Представьте, что вы – в Вене и снимаете для соцсетей центральную улочку с открытыми кафе. Вы идете и рассказываете, как любите сидеть в открытых кафе и как вы соскучились по этой атмосфере.

Если взять ваш текст и расшифровать его, он может оказаться недостаточным для понимания. И это хорошо! Потому что на самом-то деле у вас есть картинка. И вовсе не нужно повторять в тексте все, что зритель и так видит на картинке.

Лучше акцентировать внимание зрителя именно на том, что вас самого привлекло в видео.

Можно сказать:

– Посмотрите, на столах почти нет еды, в основном кофе. Да, в Вене любят кофе как нигде.

Зритель будет вглядываться в картинку, и ваш текст только добавит ей эмоций и содержания.

Вот такие разные отношения с русским языком у людей разных профессий.

Но я уверена, что мастер одного жанра должен менять привычную ему форму изложения, если он приходит в другой жанр. Или же пользоваться поддержкой помощников. Именно поэтому я чаще диктую свои книги, чем пишу их за клавиатурой.

Устная речь – это привычный мне формат тренингов, разговоров с учениками, публичных выступлений. Именно в устной речи мне проще всего формулировать мысль. А затем, когда надиктованный текст будет переложен на бумагу, я с удовольствием возьмусь за него как редактор. И тут уже мои глаза будут анализировать текст не как материал «для уха», а как материал «для глаза». Напомню: текст устный и текст письменный – это «сестры». Но не близнецы.

Глава 2
Геометрия текста

В 1990-е и начале 2000-х годов я работала газетным журналистом. Что такое журналист в маленькой, но гордой корпоративной газете? Это «сбегай на завод, напиши текст про производство, позвони начальнику цеха, уточни цифры и термины (и не перепутай технологию холодной высадки металла с холодной штамповкой оного) – и отдай текст редактору».

Все, что касалось верстки текста на газетной полосе, журналиста почти не касалось. Ну, выпускающий редактор мог сказать:

– На полосу не лезет. Убери пять строк!

А мог не говорить и убрать самостоятельно.

В общем, о том, чтобы мой текст выглядел «читабельно», я не задумывалась. Моя задача – содержание. А красота – это к верстальщикам.

На стыке нулевых и десятых годов в жизнь вошли соцсети. Вошли, стали родными и заняли лучшие места. Конечно, я сразу втянулась в блогерство – писала посты много и часто.

«Что-то меня лайкают мало, – недоумевала поначалу. – Хорошие же тексты. Почему лайков нет?»

А потом… взглянула на свой пост со стороны.

Большой, нечитаемый, без фотографий и подзаголовков кирпич из букв.

Кто его будет читать? Кто в этом граните алфавита разглядит интересное? Люди просто пролистают мой пост, не углубляясь в текст.

Даже сегодня шрифт и междустрочный интервал в соцсетях оставляют желать лучшего. В 2010-м они были и вовсе ужасающими – как будто в дизайнеры Facebook сослали последнего троечника.

Что было делать?

Я не могла изменить шрифт.

Я не могла увеличить междустрочный интервал.

Я даже выделить текст жирным, курсивом, цветом, подчеркиванием… – не могла.

– Я могу делать короткие абзацы, – сказала вдруг себе. – И ставить пустую строку между ними.

Простая, доступная каждому технология сработала на миллион процентов. Я даже не заботилась о том, чтобы появление нового абзаца оправдывалось логикой изложения. Это было абсолютно арифметическое решение.

Пять строк есть? Ставлю новый абзац.

Еще пять строк? Еще новый абзац.

И между всеми абзацами – пустая строчка.

Фактически я выполняла работу дизайнера Facebook. И мои тексты сразу стали читать. Точнее, они перестали пугать читателей «монолитностью». Я три дня ходила с короной первооткрывателя «текстовой геометрии». А потом поняла, что мое «открытие» – не открытие вовсе. И что тему можно развивать и развивать.

Все началось с Маяковского. Каждый раз, когда хочу процитировать чье-то стихотворение, проверяю в Google, правильно ли помню слова. И однажды, забив в поисковик «Стихи о советском паспорте» и убедившись, что цитату помню правильно, вдруг (словно в первый раз!) обратила внимание на форму стиха.

Вряд ли у Маяковского были проблемы с шириной бумаги. Он вполне мог бы писать свой стих «как все нормальные люди».

 
Берет – как бомбу, берет – как ежа.
Как бритву обоюдоострую.
Берет, как гремучую в двадцать жал
Змею двухметроворостую.
 

Но почему-то так не написал. Не порадовал экологов рациональным использованием бумажного листа.

Уверена, вы уже догадались, почему Маяковский выбрал именно такой формат. Увы, ко мне это понимание пришло не сразу.

Вся причина – в интонации.

Когда мы разговариваем, мы делаем голос тише-громче. Мы говорим то грустно, то весело, то весомо, то легкомысленно…

Письменная речь кажется лишенной этого инструмента – не прикрутишь же к ней голос. В социальных сетях функцию передачи эмоций и интонаций пытаются передоверить смайликам. К сожалению для смайликов, они профнепригодны.

Испортить восприятие текста смайлики могут. А вот помочь его восприятию – никак.

Отвлечемся ненадолго, чтобы обсудить смайлики. Их проблема в том, что они мешают читать. Современный человек, прошедший обучение в школе и вузе и прочитавший за время учебы тонны книг, привыкает читать не по слогам, а по словам. Фактически каждое слово у него выполняет функцию слога – и он сливает их в одно слово-предложение.

Это экономит время: мы читаем быстрее, чем говорим.

А теперь представьте, что в тексте после каждого второго слова стоят смайлики. Для человека читающего – это как если бы смайлики оказались внутри слова, между его слогами. Например, так: «по☺здрав☺лени☺е». Уверена: на то, чтобы прочитать слово, разбитое смайликами, у вас ушло в пять раз больше времени, чем на то же самое слово, но написанное без смайликов – «поздравление».

Но среди пользователей соцсетей, конечно, есть люди, которые за годы учебы в школе всячески отлынивали от чтения и не сформировали навык читать быстро. И вот для них смайлики могут быть некими «костылями».

Во времена моего детства был очень популярен журнал «Веселые картинки». В нем были упражнения по чтению для детей, которые только-только начали складывать буквы в слова. Короткие слова были написаны буквами, а длинные и сложные – нарисованы картинками. Например, «Маша дала сахар…» – и дальше рисунок лошади. Ребенок читает, радуется и за себя (сам прочитал!), и за лошадку.

Много ли таких читателей среди вашей целевой аудитории? Знаете только вы.

Но, если очень хочется поставить смайлики, располагайте их или в начале абзаца (как правило, тут мы ставим всяческие галочки, стрелочки, огонечки), или в конце предложения – там, где человек читающий в любом случае делает паузу.

Возвращаемся к интонации на письме. Как ее передать, если не смайликами? И почему Маяковский писал «лестничные» стихи?

Интонацию на письме мы создаем знаками препинания, абзацами и пустыми строками.

Той самой геометрией текста, к изобретателям которой я три дня приписывала себя, пока не поняла, что изобретением этим пользовались и пользуются все писатели.

Чтобы было понятно, о чем речь, сравните два варианта одного и того же текста. Его написала одна из лучших участниц курса – экономист и аналитик.

Вариант 1

Помню, как меня первый раз вызвали к управляющей. Подходил к концу первый испытательный срок, на место кредитного эксперта претендовали двое: я и еще один стажер. Из нас двоих должен был остаться один. Выбрали меня, но неприятный осадок остался.

Вариант 2

Помню, как меня первый раз вызвали к управляющей. Подходил к концу испытательный срок, на место кредитного эксперта претендовали двое: я и еще один стажер. Из нас двоих остаться должен был один.

Выбрали меня.

Радости не было.

Чувствуете, насколько изменилась интонация во втором тексте? Да, порядок слов тоже чуть изменился (об этом поговорим позднее), но главное – интонация. Фраза стала звучать более весомо. И кроме этого, читатели смогли почувствовать настроение автора.

Обратите внимание, как мы говорим: интонацией выделяем более значимую часть своего рассказа, произносим слова «с нажимом».

На письме «нажим» – это не курсив, жирный шрифт или капслок. Нажим – это выделенное в отдельный абзац предложение.

Или даже слово.

Одно слово.

Да.

Почувствовали сейчас этот нажим? Несомненно. Когда будете готовиться к написанию текста, выделите заранее самые важные мысли, которые вам нужно донести до читателя. Не важно, какой именно этот текст – деловое письмо или пост в соцсетях.

Важно, чтобы мысли в нем были.

Сформулируйте их в одном предложении. И выделяйте на письме в отдельный абзац – так, как я это сделала с предыдущей фразой «Важно, чтобы мысли в нем были».

Но вернемся к Маяковскому. Он-то выделял отдельной строкой почти каждое слово в своем стихотворении. Поэтому его стихи звучат как лозунги. С помощью «геометрии» Маяковский придает словам силу, мощь и энергию.

Может, и нам тоже так можно? У нас что ни слово – то важная мысль, мы воду не льем!

Нет, нам так нельзя.

Маяковский использовал свой «рубленый» ритм для стихов – коротких, весомых, бьющих в цель.

Мы же говорим о прозаическом тексте. Он лишен эффекта театральности (какой бывает почти с любым хорошим стихотворением), он – о том, чтобы передать информацию.

Да, вы существенно облегчите жизнь себе и читателю, если выделите в отдельный абзац важные мысли. Но ведь читателю нужно не только увидеть, но и переварить вашу мысль!

Он должен ее обдумать, докрутить… а прежде всего он должен к ней прийти.

Именно для этого нам нужны более длинные абзацы и более длинные предложения. Они помогают читателю сродниться с вашей мыслью – и почувствовать ее как свою. Кстати, точно так же мы поступаем и в устной речи.

– Не перебегай дорогу на красный свет, – говорит мама пятилетнему сыну.

Собственно, вот она, главная мысль. На красный свет – нельзя. Но, если сказать мальчику только это, он кивнет и забудет. Мамино убеждение не станет убеждением сына. Поэтому мама добавляет:

– Не перебегай дорогу на красный свет. Видишь, тут едут машины. Они могут сбить человека, который пойдет на красный, и человеку будет очень больно. Нужно дождаться, когда людям загорится зеленый, а машинам – красный. Тогда можно идти.

Главную мысль мама подкрепляет пояснениями. Если бы вы слушали эту маму (или прислушались к себе, когда вы говорили то же самое своим детям, племянникам, младшим братьям и сестрам), вы бы почувствовали, что между главной мыслью и пояснением мама делает чуть более длинную паузу, чем между предложениями внутри пояснения.

Если же ранжировать знаки препинания по степени продолжительности пауз, то самая короткая пауза – у запятой.

Чуть длиннее – у тире и двоеточия. Разница в том, что двоеточие мы обычно ставим, когда за ним идет пояснение или перечисление.

Сегодня в наличии автомобили таких цветов: аквамарин, каберне, фисташка, черный.

А тире – когда первая часть повествования противопоставляется другой.

Сегодня в наличии автомобили цвета фисташка и каберне – аквамарин сможем привезти только в конце месяца.

Впрочем, правила про тире и двоеточие не строгие: кто-то тяготеет к двоеточиям, кто-то к тире. А кто-то и вовсе смотрит по ситуации: если в предложении уже использовано тире, ставит двоеточие.

Еще более длинная пауза у точки.

А самая длинная – у абзаца.

Ну и новая глава: тут уже паузу тянуть не перетянуть.

Однажды я стала свидетелем случая, трогательного до анекдотичности. Я вела занятия в вузе, рассказывала магистрантам про геометрию текста. Одна из девушек слушала меня, но делала весьма скептические замечания. Смысл их сводился к тому, что вреда от геометрии никакого, но и пользы тоже – ноль.

– А вы попробуйте, – предложила ей. – Вы же ничем не рискуете.

Девушка дернула плечом.

Через две недели она снова пришла на занятие.

– Я должна перед вами извиниться, – подошла в перерыве, – вы оказались правы. Понимаете, мы с парнем поссорились. Сильно, очень сильно! И я ему написала письмо. Вернее, как. Сначала написала как обычно пишу – сплошным текстом. А потом решила – ну, вы же говорили, я ничем не рискую – поставить абзацы, пробелы, тире, двоеточия… Он мне ответил. Знаете, что? Он написал: «Извини. Я не видел ситуацию под твоим углом». Мы ведь уже не первый раз из-за этого ссоримся! И я ему и говорила, и писала – он не слышал. А прочитал сообщение с пробелами – и услышал.

Позвольте, я оставлю при себе причину студенческих ссор. Для истории она не имеет никакого значения (наверняка вы в студенчестве ссорились из-за того же самого). А вот абзацы и пробелы – имеют!

Главная ошибка – не учитывать внутренний ритм текста. → Обратите внимание на порядок слов в предложении.

– Еще и внутренний ритм? Да за что мне все это?! – жалобно простонал юный магистрант на лекции в вузе.

Парня было так жалко, что хотелось сказать:

– Нет никакого внутреннего ритма, это фантастика! Его придумали злые лингвисты, чтобы пугать хороших магистрантов.

Но внутренний ритм никто не придумывал. Он и правда есть. Любой прозаический текст все равно немного стихи.

Впрочем, нет, не любой. Только хороший текст.

Наверняка вы замечали: читаете книгу – и вроде сюжет захватывает, герои понятны, слова простые, а не идет. Спотыкаешься об каждое предложение, как об корягу, и все тут.

В чем проблема? В том, что в тексте не выдержан внутренний ритм. Конечно, никто не рифмует прозу как стихи. А вот ритм в прозаическом тексте обязан быть – точно так же, как в стихотворном.

Можно начать подлежащие впереди сказуемых ставить да союзами сложносочиненными предложения соединять – и предложения былинную напевность получат, память о сказках возродят…

Чувствуете, как поменялся ритм? Кстати, это распространенная ошибка молодых журналистов: они, взяв в руки клавиатуру, начинают менять порядок слов в предложениях. И в результате пишут, например, про высокотехнологичное производство или современную науку – а интонация все такая же, с какой им в детстве бабушка читала сказки.

Любой хороший текст должен читаться в ритме дыхания. Наверняка у вас есть знакомые, которые любят писать без точек (еще хуже – без знаков препинания вообще). Читать их невозможно – просто потому, что «негде вздохнуть».

Но даже если с точками все хорошо, ритм порой может быть слишком рваный.

Как понять, все в порядке с внутренним ритмом в вашем тексте или нет?

Очень просто – прочитать текст вслух. Читайте его не слишком быстро – так, чтобы ухо успело уловить шероховатость. Если вдруг чувствуете, что язык где-то начал спотыкаться, что слово, на котором вы хотели бы сделать акцент, затерлось между других, – значит, именно здесь ритм и поломался.

Остановитесь.

Вернитесь на одно предложение назад.

И начните читать снова. Скорее всего, к моменту «поломки» ваш мозг сам подскажет, что нужно изменить. Например, поменять слово из двух слогов на слово из трех слогов. Или разбить длинное предложение на два коротких. Или соединить два коротких в одно длинное.

Или что-то еще.

Иногда я сижу за ноутбуком и говорю:

«Та-а-ак, мне срочно нужно слово из трех слогов с ударением на средний. Желательно, чтобы это была буква О. И достаточно залихватское, но в рамках приличий…» Сразу находится! Как только четко сформулируешь, что ищешь, слова найдутся. Русский язык – велик и могуч!

Задание

Напишите короткий рассказ о том, как вам удалось заработать свою первую зарплату. А потом посмотрите на него глазами читателя: он не слишком «кирпичен»? Не нужно ли добавить в него абзацев и пустых строк?

После этого прочитайте рассказ вслух. Можно шепотом, но важно, чтобы вы себя слышали.

Не пытайтесь «подыграть» себе интонацией. Останавливайте там, где чувствуете шероховатость, и меняйте порядок слов, знаки препинания… Вычеркивайте лишнее и добавляйте нужное.

Ну и как это сделать?

Алена, успешная бизнес-леди и участница курса «Текст и контекст», решила написать про свою по-настоящему самую первую работу – ту, что случилась еще в школе. Она не поскупилась на абзацы и пустые строки, расставляла их щедро.

В результате получился лаконичный, ироничный и по-настоящему интересный текст – такой, что я сразу попросила у Алены разрешения использовать его в комментариях к уроку как образец для подражания.

Если у тебя кончились деньги, не делай резких движений. Приляг и подожди – деньги обязательно начнутся.

В 7-м классе я, конечно, так не думала. Нечему было кончаться и начинаться – жизнь ещё подневольная, а свою помаду жуть как хотелось.

Впереди маячило лето, а значит, и свободное время. Немного поразмыслив, мы с подругой отправились в Центр занятости подростков, устраиваться на работу. Вариантов в Центре занятости было немного. Вернее, их совсем не было.

Так мы очутились в сердце бюрократии – в пенсионном фонде. Подруга в одном кабинете, я – в другом. Вместе со своими «наставниками», как сказали бы сейчас. Это были дни жалоб от пришедших пенсионеров, сшитых нитками дел и приятных чаепитий в обеденный перерыв. Каждое утро я бежала на автобус, в котором уже была моя подруга, а вечером мы возвращались домой пешком, поедая мороженое, и смеялись над недовольными пенсионерами.

Так прошёл месяц. Настало время получать долгожданную зарплату.

Пересчитали. На помаду нам не хватило.

В пенсионном фонде мы решили больше не работать.

P.S. С шуткой я и сейчас не согласна. С бюрократией – тоже.