Текст книги "На пределе фантазии"

Обернувшись и увидев, как на другом конце поля к своему белому коню идёт некий рыцарь, поднимающий вверх руки, оборачиваясь во все стороны, а зритель взамен этому приветствует его ликованием, Прокл проделал то же самое. И тут же получил свою порцию поддержки в виде одобрительных криков.

– А вы, добрейший, не ключником ли работаете? Или работали?.. – отчего-то решился спросить Прокл, пока они не дошли до коня.

– Нет, сир. Разве вы не видите – я ваш оруженосец. А кем был или буду – какая разница… Моё дело маленькое: принести, подать, открыть или унести, другого я и не умею…

– Странно всё это, турнир… – произнёс Прокл, обернувшись к рядам и ложу, где восседала её величество Светлана. Взгляды и внимание она дарила исключительно его сопернику на белом коне.

– Прошу, сир! – произнёс оруженосец, положив рядом с конём деревянную коробку в виде двух ступенек.

Прокл посмотрел на своего чёрного, мощного красавца коня. С таким и в бой не страшно, лишь бы усидеть на нём. На его гордую голову, глаза, отчего-то так похожие на человеческие, на грустный взгляд – только б бакенбарды ему, и совсем человек человеком… Да ну его, турнир этот… Хотел уже и бросить всё, эти неудобные и осточертевшие доспехи с себя снять, но тут зашумело.

– Барон Антуан де Бекингем! – громко, в свой рупор, представил шоумен. И на том конце поля белый конь встал на дыбы, а рыцарь на нём поднял вверх копьё. Толпа взвыла, приветствуя бравого рыцаря.

– Сир, ну залазьте уже на коня! Сейчас вас представят! – взмолился оруженосец.

Отступать было некуда. Прокл шагнул по ступенькам, и, не без помощи своего оруженосца, с большим трудом залез на коня, чем здорово рассмешил толпу. Не сразу, но всё же уселся поудобнее, а оруженосец тем временем поднёс копьё.

– Держите, сир!

– Проклиус! Проклиус, не имеющих регалий, рода, да и племени нам неизвестного, так что просто – Проклиус! – столь же громко представил шоумен.

– Но разве обычная безродная чернь имеет право принимать участие в столь почётном турнире? – громко возмутился кто-то из знати, что сидела на рядах.

– Поверьте мне, это – особый случай. Имеет. Так что, прошу поприветствовать: Проклиус! – ответил шоумен.

– Тем хуже для этого голодранца! Надеюсь, барону разрешат взять острое копьё, чтобы забить эту грязную свинью, вырвавшуюся из стойла! – уже тише проворчал всё тот же, из знати. Кто-то ещё пошептался недовольно, но вслух и громко желающих больше не оказалось.

Схватив копьё, Прокл скромно приподнял его правой рукой. Публика вначале замолкла в недоуменье, не понимая – приветствовать ли такого, но потом всё же взвыла в честь безродного рыцаря, да так, что часть воронья на заборе взлетела, сварливо каркая, напуганная второй шумовой волной.

– Участникам этого поединка занять стороны, согласно местонахождению их гербов! – скомандовал шоумен.

– Сир, вот ваша сторона. Вот, где воткнут флаг с вашим гербом! – подсказал оруженосец.

Обернувшись вправо, Прокл увидел воткнутый в землю флаг – тот был простого белого цвета.

– Отличная простынка! Можно я её себе заберу, как только вы поле покинете? Сгодиться сынишкам по рубашке сшить! – прокричала чумазая толстуха из толпы, чем вызвала истошный смех у остальных.

– А что останется, женщина, пойдёт мне на портки! – добавил кто-то из той же толпы, добавив смеха среди черни.

– Размечтался, пьянчуга вонючая! Всё на добрые вещи пойдёт, – ответила женщина.

Прокл посмотрел на толпу, делящую его гербовый флаг, и это был вид не из приятных: грязные, в старых и рваных одеждах люди, с больными лицами, зубами, многие из них калеки, недосчитавшиеся конечностей. Поведение их, за незнанием другого, походило на дикарское. И выделялись только их дети, которые пусть и росли не в лучшей среде, но ещё не успели насквозь пропитаться ею, и теперь всего-навсего с любопытством озирались вокруг своими игривых, блестящими как изумруды, глазками.

Посмотрел на ряды: там все напротив – нарядные, чистые. Но не так всё чисто в их холёных лицах и хитрых глазах. Гербовый же флаг противника Прокла вовсе не был белой простынкой – на благородной его материи разными цветами вышитая важная птица держала в когтях щит и меч.

– За честь принцессы, за рыцарское достоинство призываю к бою! – проорал шоумен, махнув свободной рукой, в которой оказался треугольный флажок.

И встав на дыбы грозно заржал, а потом и на все четыре копыта упал белоснежный конь Антуана де Бекингема, а впереди его – тупое турнирное копьё, что крепко держит яростный рыцарь. И что есть сил помчался навстречу своему сопернику, топотом лошадиным поднимая с забора вороньё.

– Я вас прошу, сир, немедленно разгоняйтесь! А то у соперника будет больше шансов пронзить вас! – взмолился оруженосец.

Прокл вонзил стремена в бока коня, отчего тот лихо сорвался с места, и понёс его навстречу противнику.

– Куда вы, это же не ваша сторона?! Ух! Ах! Что будет? – схватился за голову оруженосец, увидев как Проклиус оказался на той же стороне, что и Антуан де Бекингем. Но, несмотря на ошибку, ни один из коней не убавил прыти, а наоборот – по мере приближения темп увеличился.

– Подобного случая не знал ещё ни один турнир! Ну, что же, – посмотрим, чем всё это закончиться! – прокомментировал шоумен, а публика с восторгом восприняла необычность сложившейся ситуации.

Кони продолжали приближаться не желая уступить дорогу, и мчась как можно более плотно к забору, поднимая ввысь последнее вороньё. Копьё Антуана де Бекингема было точно нацелено на тело Прокла, а Прокла же копьё, за слабостью и неумелостью рук державшего, с приближением опускалось всё ниже и ниже…

– И вот остались считанные секунды до их сближения! Что же мы видим? Барон производит несомненно разумный манёвр, направив своего резвого коня чуть подальше от забора, дабы избежать столкновения, и при этом копьё его нисколько не теряет своей цели, неуклонно приближаясь к телу Проклиуса! И вот – уже! Уже!! Копьё Проклиуса впивается в землю! Да-а, такого полёта не знало ещё ни одно орудие из самых лучших катапульт королевства! Куда же вы, сударь, улетели?! А сколько ворон удалось сбить! Кому удалось подсчитать – присылайте ответы в почтовый королевский ящик, вас ждут отличные призы! Впрочем, удара копья барона удалось избежать, и потому ещё неизвестно, что оказалось для Проклиуса лучшим! – следующим выводом закончил свой комментарий шоумен.

Бухнувшись и открыв глаза, Прокл не понимал, где он собственно находиться: он лежал на полу; вероятнее всего, упав со стоящего рядом дивана. На диване мяукал миленький пушистый котёночек, наклонив головку, и уставившись своими большими, любопытными глазками на Прокла. Давешний рыцарь был в своём собственном костюме, только без ботинок и пиджака. Всё тело ломило, голова болела, во рту словно нагадили, и ещё ужасно хотелось пить. Ещё послышалось чьё-то томное постанывание и пыхтение в нарастающем темпе, и с аккомпанементом кроватного скрипа в соседней комнате. Для слуха Прокла эти звуки оказались ужасными, отвратительно болезненными, и он заткнул уши руками, что есть силы прижав их к голове, а ещё закрыл глаза и стиснул зубы. Но его предательское сердце, словно обретя таинственную связь с той кроватью, бьющейся в ритме страсти, вдруг обратилось в отзывчивый инструмент, и стало биться с той же бешеной частотой, готовое вырваться наружу, разорвав грудь.

Когда всё закончилось, и сердце Прокла успокоилось, он разжал руки. Наступила тишина, и только котёнок время от времени продолжал мяукать. Прокл встал, схватившись за раскалывавшуюся от боли голову, погладил котёнка и осмотрелся вокруг. Он находился в гостиной комнате и, судя по виду из окон, в частном доме.

– О, буйный очухался! – войдя в гостиную из соседней комнаты, произнёс барон Антуан де Бекенгем, одетый в большие семейный трусы, носки и рубашку.

– Привет, Антон. Я у вас дома, что ли? Ничего не помню… Как я здесь? – хрипло спросил Прокл, вовсю напрягая память, отчего становилось лишь больнее голове.

– Чего, совсем ни черта не помнишь?

– Нет.

– Ну, ты дал вчера. Такой концерт устроил! Совсем ничего не помнишь – даже как на меня с кулаками полез?..

– Совсем ничего такого не помню… Извини, если что… Может, расскажешь что было? Как я здесь оказался?

– Ну ты, парень, даёшь! Тебе вообще пить не желательно, раз такая амнезия!

– Извини ещё раз!

– Да ладно уж, что было, то было… Этого не вернёшь.

– Так а было-то что?..

– Ну, раз совсем не помнишь, тогда слушай. Вчера мы с тобой встретились, – как-никак, теперь в одной организации работаем… Почему тебя позвали на банкет я знаю, наслышан. Герой, молодец, заслужил! Ну, а я почему там был? Да просто Светин отец – один из директоров завода, вот и нас пригласили. Ну ладно, дело-то не в этом… Выпили мы, хотя ты уже хорошеньким был… Этого тоже не помнишь?

– Совершенно ничего, извини. И что дальше?

– Дальше ты отчего-то начал приставать к господину с бакенбардами… Тоже не помнишь?

В ответ Прокл лишь помахал головой, хотя в памяти смутными картинками стали всплывать некоторые подробности.

– А потом твои приставания коснулись и Светиного отца: его ты принял за короля, и именовал «Ваше Величество»! – продолжил Антон и, выдержав паузу, неопределённо махнул головой в сторону выхода, давая понять о присутствии неподалёку дочери короля. Её саму видно не было, а слышался только шум воды работающего душа, где-то в глубине дома. – И ты стал просить у короля руки и сердца принцессы… Тоже не помнишь?

В ответ Прокл виновато помотал головой, хотя всё яснее вспоминал произошедшее, а ещё – чувствовал и видел, как неприятно рассказывать Антону об этом, и как постепенно гнев овладевает им:

– Тебя вежливо попросили больше не приставать, но тебя это нисколько не угомонило: ты залез на стол, станцевал, махая вилкой в руке, потом цапнул зубами цветок гвоздики, и запрыгнул на того, с бакенбардами, крича: «За честь принцессы готов сразиться с любым!!». Тебя еле оторвали от твоего коня с бакенбардами… Впрочем, ты сам грохнулся вместе с ним прямо на стол, разломав последний. Потом я попытался оттащить тебя подальше от банкетного зала, но ты и на меня кинулся с кулаками! Так что, спасибо скажи, что бить не стал! Скрутил, одел, и на улицу…

– Извини, извини ещё раз! Спасибо…

– Спасибо Светлане скажи! Король уже было дал команду тебя в милицию отправить – это она уговорила, чтоб не забирали. Вот мы тебя на поруки и взяли… Поймали такси, ты там сразу в аут, – где уж там от тебя адреса добиться! Вот и привезли к себе в дом, точнее – в дом короля, который он своей принцессе купил… Ладно, что к Светлане не приставал, а то точно по зубам получил бы! Если б ты только знал, как кулаки чесались!

– Верю! Простите, если можете… Спасибо большое, но я тогда пошёл, где…?

– Вон, в прихожей твои вещи… Давай, шуруй домой! – указал Антон, проводив до вешалки, на которой висели вещи Прокла. Дойдя, Прокл стал одеваться. – А насчёт работы… Даже и не знаю! Такие вещи король, тьфу ты, и ко мне это слово привязалось, – Светкин отец обычно не прощает. Может тебе, парень, и другую работу надо будет искать… Ну, ладно, иди уже! Может, всё и обойдётся… И не пей больше! Выход со двора найдёшь, надеюсь?..

– Хорошо, найду… Спасибо! И – извините ещё раз за всё!

– Давай! Удачи тебе, и разума побольше! – напоследок пожелал Антон, закрывая за Проклом дверь.

Прокл выбрался на улицу. Было безветренно, и с неба сыпались большие хлопья снега, заваливая дороги и тропы. Прокл посмотрел на симпатичный дом, в котором жили Антон и Света, в их окна. В одном из них показался силуэт Светланы в халате, к ней подошёл Антон, и обнял её… Прокла охватил приступ рвоты. Нагнувшись, он ухватился одной рукой за забор, и освободился от ненужного груза. Схватив пригоршню снега и сжевав её, набрал другую, а потом и ещё одну, и насколько смог, утолил этим жажду. Сориентировавшись где находится, Прокл побрёл к автобусной остановке, что была в этом частном секторе.

Дороговещенск

«Тьма пала на планету, уничтожая всё живое, исчезающее в её ненасытном нутре. Казалось, всё обречено, и даже найдёныш будет поглощён чревом. Но что за чудо, он жив! И, даже попадая в самый центр порождения зла, остаётся невредим. Мало того – он увидел то, с чем решилось поделиться с ним порождение тьмы. В далёких уголках Вселенной есть нечто, не подвластное никакому пониманию, сила, которая неподконтрольна ничему и никому. А в это время его друг пилот, сообща с последними разумными представителями этой несчастной планеты, ведёт неравный бой с ужасающими монстрами. И вот на последнем издыхании сражающихся за свою планету, между жизнью и смертью, когда последний лучик надежды на спасение угас, а вокруг змеилось и кипело бесчисленное множество исчадий кровожадного ужаса, появился найдёныш. Он правит космолётом, который высвободил из тьмы вместе с его загадочными пассажирами. Извергая свет, губительный для монстров и спасительный для друга-пилота и его соратников, они спасают всех тех, кто выжил. И тьма покидает планету, отныне – практически безжизненную. И последним из оставшихся в живых аборигенов предстоит вновь возродить былое на своей родной исковерканной планете с помощью жалких крох оставшейся жизни. А найдёныш, пилот, и их загадочные друзья покидают планету. И только само провидение знает, что ждёт их впереди. В огромной Вселенной свои движения: где потухает одна жизнь, там может возродиться другая. И где-то там – эти удивительные воины, от силы, воли и стремления которых порой зависит ход цикличной истории, не раз ещё предстоит им встретиться с непомерными силами – теми, кто пытается по-своему перекроить задуманный Творцом ход жизни, со всем их мнимым величием и коварством».

– Вот и всё! – произнёс Прокл – наконец он закончил свой рассказ и, сильно надавив на перо, поставил последнюю жирную точку.

Прошло полтора года, как прошёл тот самый банкет. Как и предупреждал Антон, после случившегося в охране ему проработать удалось совсем немного. Отношение начальства к нему изменилось коренным образом, особенно это замечалось в день получения зарплаты. Не дожидаясь каких-либо изменений к лучшему, Прокл уволился сам; к тому же и в личной жизни наступили времена смутные и тяжёлые.

Отправившись в мир иной, родители покинули его как-то быстро, один за другим: вначале сильно заболел отец, вроде бы, и не очень старый. Слёг, и умер – сказались тяжёлые работы, которым он отдал, не жалея, всё своё здоровье, чтобы прокормить семью. Мать долго причитала, наставляя Прокла: чтоб за ум взялся, чтоб работу искал, где в тепле, где не тяжело, можно при власти, на службе, или карьеру где можно сделать, да чтоб не в грязи, как его отец всю жизнь, а в людях, чтоб жену нашёл справную, из хорошей семьи… Оказалось – напоследок. Вскоре слегла и она: нервы, переживания, сердце – сказалось всё. Требовалась операция, нужны были большие деньги, а взять – неоткуда, поэтому пришлось решать вопрос с квартирой. Прокл продал её прямо со всей небогатой утварью, что была там, – нотариуса прямо в палату к матери приводил, чтоб документы оформить. А сам тем временем комнатку снял. Деньги они получили, и операция, – одна и вторая, помогли, хотя и всего на полгода. А там и мать ушла за отцом… Врачи сказали – было сделано всё, что можно. Похоронил Прокл и мать: рядом обе могилки, на городском кладбище. Потом и Сирасик… Тот хоть и не был надёжным другом, но близким товарищем был. В один из своих запойных дней он спустился в подвал своего дома, и повис там в петле, так и не найдя себя в этой жизни. Побывал и на его похоронах Прокл…

Оставшихся денег ни на какое жильё не хватало. Да и в самом Горнограде за это время много чего изменилось: город сильно обеднел, работы не стало, даже завод идолов закрылся, – конкурент из большого города вытеснил их продукцию на рынке… Кругом безработица, безденежье, разруха и пьянство. Выживали, как могли; или – пили от слабости и отчаяния. А кто и в другие места бескрайней отчизны подавался, на заработки. Для себя же Прокл решил, что поедет в поисках лучшей жизни в ближайший большой город – Дороговещенск. Даже название здесь говорило само за себя – в Дороговещенске было дорого жить, дорого устроиться, дорого одеться как другие, дорого понравиться кому бы то ни было, дорого сделать что-нибудь, дорого подумать, дорого поверить кому-то, здесь было дорого всё. И человеку простому, наивному, без помощи здесь было тяжело. Но на то человек и приспособляемое существо, чтобы везде уметь прижиться. Смог это сделать и Прокл, помыкавшись по городу, найдя и сняв комнатушку в шумной коммуналке; а потом и работу нашёл. А в свободное время, когда находило желание, продолжал писать свой рассказ. Вначале в небольших тетрадках, что были ещё черновиками, а потом, исправив все найденные ошибки, переписывал мелким почерком в основную тетрадь.

– Э-э-э, старуха моя! Жрать мне готовь! Совсем уже от рук отбилась… – провыл пьянчужка пожилого возраста в соседней комнате, зачем-то ударяя кулаками по стене.

– Сам себе готовь, пьянь! – провизжала в ответ его старуха.

– Я тебе сказал – жрать!! – ещё сильнее ударяя по стене, повторил Проклов сосед по коммуналке.

– Заткнитесь вы уже там! И хорош по стене бить!! – прокричал Прокл, ударив кулаком по стене, которая только что подвергалась атаке с другой стороны. Стены в коммуналке были тонкими, с хорошей звукопроницаемостью.

– Хочу – бью, хочу – нет! Я у себя дома, что хочу, то и делаю! Будет мне тут каждый иждивенец указывать, что делать! – буркнул синий нос.

– Да ладно уж, давай спать! – успокаивала старуха.

– На голодное пузо спать не могу! Иди, жрать готовь, старая… Да ещё б выпить чего! Слышь, сосед, может одолжишь до пенсии? На бутылочку-то пива?! – не унимался синий нос, опять постучав по стене.

Прокл не ответил, и, допив остатки холодного чая, спрятал тетради под шкафчик. Разделся, лёг на софу, дотянулся до будильника и поставил его на нужное время, чтобы не опоздать на работу, укрылся одеялом и приготовился ко сну. Но синий нос не унимался, продолжая бурчать, и время от времени стучать по стене. За другой же стеной, где проживала молодая пара, разгорелся очередной скандал – они повторялись ежедневно; с очередными упрёками, оскорблениями, подозрениями в неверности и прочей ерундой, а иногда доходило и до битья посуды, а то – и до лёгкого рукоприкладства. Впрочем, к этим повседневным концертам Прокл уже привык, тем более скандал постепенно переходил в их скрипучую кровать, куда кидались разгорячённые молодожёны, чтобы вновь помириться. Пытаясь уснуть как можно быстрее, Прокл укутывался одеялом, закрывая уши, чтобы меньше слышать. А порой приходилось закрывать и всю голову полностью, так как до его обоняния доносился едкий запах табака из прокуренной комнаты синеносого. Он терпеть не мог этого запаха, и много раз ссорился из-за этого с соседом; но, когда тот был в пьяном угаре, всё было бесполезно. Он стал вспоминать работе, о завтрашнем раннем подъёме: будильник поставил на пораньше – с утра побриться; сегодня уже лень, да и поздно… Всё, пора… Пора спать, и глаза сомкнулись… Сегодня великий день – ты наконец-то закончил книгу… Всё, всё, спать, – кровать молодожёнов мерно заскрипела, этот перестал биться в стену, а книга завершена. Хорошо, это хорошо…

– Привет Прокл! Ты чего так сияешь-то сегодня, неужто с женщиной ночь провёл? – спросил напарник по конвейеру.

– Да нет, просто выспался. Настроение хорошее, – ответил Прокл, продолжая расфасовывать бандероли, письма, бумаги, журналы и иную почтовую пересылку, убирая их по разным корзинам, в зависимости от адресата получателя. А дальше – развозя корзины по секторам, где уже работали другие служащие.

Как и напутствовала мать, работу он нашёл в тепле. Правда, вначале его взяли грузчиком, но зарекомендовав себя трудолюбием и дисциплиной, удостоился перевода на конвейер. Организация же, в которой он работал, называется «Главное Почтмейстерское Управление города Дороговещенска». В принципе, можно было назвать работу и службой, – как опять же желала мать, да и карьерный рост, пускай и небольшой, тоже имел место быть.

– Что-то ты темнишь, друг! – не унимался напарник.

– Вот, когда ты меня познакомишь со своей сестрой, которая ты говорил – модель, вот тогда я и перестану темнить, напарник!

– Э-э, размечтался! На такого голодранца она и посмотреть не захочет!

– Ну, что тут скажешь! – ответил Прокл. А в голове – совсем иные мысли. Вот только наступят выходные, найду адреса изданий, и – к ним, со своей рукописью. Вот тогда мы и посмотрим, на какого такого голодранца, и кто именно не захочет посмотреть…

– И всё-таки, тёмное ты царство!

– Это кто ещё тёмное… Ты говорил – сестра фотомодель, в журналах снималась… Мы их за день вон сколько перелопачиваем, так хоть бы раз её фото показал!

– Я виноват, что на глаза никак не попадается? Фома ты неверующий!

В этот момент к ним подошёл другой работник:

– Кто из вас Мечтающий?

– Вот этот… Фома…

– Я.

– Прямо перед обедом зайдёшь в дирекцию.

– А что случилось?

– Без понятия, моё дело – передать. Я что, начальник тебе? Вот сходишь, и узнаешь…

– Хорошо, конечно зайду. Прямо перед обедом.

– Видать, и начальству стало интересно, что это Прокл нынче такой весёлый да радостный! – произнёс напарник.

– Сам в недоумении. Ладно, до обеда доживём, а там видно будет…

Зазвенел звонок, подобно тому, что в школе на перемену, только звон его был более монотонным и продолжительным, и оповещал он о наступлении обеденного времени.

– Ну что, Прокл, иди давай в дирекцию, а я – в столовку! – почесав пузо, произнёс напарник. На территории Управления была своя столовая, готовили там неплохо, да и стоило всё недорого.

– Ты, Колямба, два подноса возьми в очереди… – Так по-свойски называл Прокл своего напарника, которого звали Николай. – Надеюсь, я недолго там пробуду. Ну, а если и не успею, то заново в очередь встану.

– Договорились!

Оказавшись в кабинете у начальника, Прокл отрекомендовался:

– Здравствуйте, моя фамилия Мечтающий. Вызывали?..

– Да, Мечтающий, вызывал. Вот, если не знаешь – представляю тебе начальника отдела срочных и ценных доставок, Заслугов Оказий Аркадьевич, – произнёс начальник, показав на стоящего рядом с его столом человека. Сам же начальник конвейерного цеха сидел в своём большом кожаном кресле. Начальник конвейерного цеха внешности был неброской: лет пятидесяти, маленький, толстый, с проплешиной на голове, с выпученными, но по-телячьи добрыми глазками. Зато человек, на которого он указал, резко бросался в глаза. Это был худосочный мужчина лет сорока, чуть выше среднего роста, но из-за постоянной и сильной сутулости при первом взгляде казался гораздо ниже, чем был на самом деле. На голове клок густых, взъерошенных кудрявых волос невразумительного цвета. Несколько болезненные глаза редко смотрели на собеседника, а когда такое вдруг случалось, то это был взгляд пустоты, словно не было в этом человеке ни жизни, ни души. Дополняли картину очень тонкий и с горбинкой нос с большими ноздрями, откуда рвались наружу любопытные волоски, и толстогубый рот ничем не примечательной формы. При разговоре нижняя губа дрожала, и особенно сильно – когда он нервничая заикался. Манера же говорить была вообще абсурдна: то он повелевал и снисходил величаво, порой доходя до презрительности, то скатывался до умилительного, ищущего снисхождения тона, словно жили в нём два разных человека:

– Прокл Мечтающий, позвали мы вас по такому, значит, вопросу… У меня в отделе недостаёт одного работника. Вы довольно молоды, служите исправно, за всё время работы в Управлении нареканий не было. Ваша кандидатура подходит для работы в моём отделе. Что скажете? – спросил Заслугов, при разговоре делая особое ударение, когда произносил «я», «у меня», «в моём».

– Ну, не знаю… Я как-то не думал об этом…

– Что могу сказать: во-первых, это повышение, оказание вам доверия, да и зарплата у вас будет повыше. Правда, ответственности и внимания в моём отделе от вас будет требоваться больше, ещё…

– Ну, что тут дискуссии разводить! Как правило, распоряжения у нас не обсуждаются, так что поздравляю вас, Мечтающий, работу вы теперь будете продолжать в отделе Оказия Аркадьевича! – вмешался начальник конвейерного цеха, дабы не разводить излишние полемики, и, судя по всему, хорошо зная натуру Заслугова, который любил лишний раз поговорить о всенепременной строгости работы в своём отделе.

– Я так понимаю, другого-то не остаётся… Ну, значит, теперь буду работать в отделе срочных и ценных доставок! – ответил Прокл. А в голове: «Что делать? Как быть? Я же, вроде, отныне намеревался быть писателем, книгу издать… А тут – перемены не во время… Осталось бы лучше всё как было! И отказаться-то нельзя – работа нужна. Как оно выйдёт – может, фуфло рассказ этот мой и, не дай бог конечно, скажут мне: куда ты, мол, лезешь, писака бездарный, с каракулями своими непутёвыми… Тьфу-тьфу-тьфу!»

– Правильно понял. Эту неделю дорабатываешь в цехе, а со следующей – у Заслугова. Понял? – убедительно произнёс начальник конвейерного цеха.

– Всё понятно, – ответил Прокл.

– У вас есть ещё что сказать, Оказий Аркадьевич? Давайте только коротко, у человека обед заканчивается… Да и нам бы не помешало!

– Да. Значит так, Мечтающий… В понедельник на работу уже в мой отдел, ни в коем случае не опаздывать, приходить лучше пораньше. Дальше что… С вас ещё две фотографии, обязательно! Я назначаю вам испытательный месяц. От вас: дисциплинированность, исполнительность, ответственность, ну, и конечно не только на месяц, а и вообще – на всё время работы. В противном случае…

– Всё, иди уже Мечтающий; закругляйся, Заслугов, парень тебя понял. Кушать хочется… Иди-иди, Мечтающий, чего встал?! – почти криком выгнал Прокла.

Выйдя из кабинета, Прокл направился в столовую. Взяв там первое, что попалось, он сжевал это без аппетита, погружённый в мысли. Всё такой же задумчивый, поспешил к рабочему месту, – обеденное время подходило к концу.

– Пообедать-то успел? Я тебя так и не дождался. – Встретил друга Колямба.

– Да.

– А что начальство-то вызывало?

– Со следующей недели буду работать в отделе срочных и ценных доставок.

– Повысили, значит. К фиолетовым жителям подземелья, – так их называют… Да… Ну, что, главное – сработаться там, вот что тебе пожелаю; да лизоблюдом не стать! Рассказывали мне про ихнего начальника… – посетовал напарник, и было непонятно – из зависти, или досады на такие обстоятельства.

– А что говорили-то?

– Знаешь, Прокл, не бери в голову – ляпнул не то… Может, я и не прав; может, мне ерунды наболтали. Тебе там всё-таки работать – сам всё и увидишь. Главное, будь самим собой!

– Буду!

Остаток дня прошёл более молчаливо. Если и говорили о чём, то только не о будущей работе Прокла; так же прошёл и остаток рабочей недели. Наступили выходные.

– Здравствуйте, к вам можно?! – добрался Прокл до ближайшего издательства.

– Смотря по какому вопросу, – ответила довольно симпатичная девушка, сидевшая за компьютером.

– Просто, все остальные кабинеты закрыты, и свет горит только у вас…

– Ну, правильно, сегодня же суббота! Все на отдыхе. А вам кого надо?..

– Да я, собственно, и не знаю толком… А вы кем будете?

– Интересно: вопросы в ответ на вопросы… Я – художник-оформитель; правда, на практике пока… Вот, ключи выпросила, чтоб работу закончить. А вас-то как вахтёр пустил? Что вы ему сказали?

– Ничего. Он задремал, а я не стал будить, – усмехнулся.

– Ну, да, по выходным-то здесь редко кто, вот от тишины и уснул… – Мило улыбнулась, и продолжила: – Так что вы хотели?

– Правда, не знаю. Мне, если честно, кого-нибудь из руководства надо. Скорее всего… Дело, вот… – запнулся, но продолжил: – Я книгу написал! Хотел бы её показать… Но раз в выходные никого не застать, тогда и не знаю даже… На неделе я не могу – работаю.

– Можете оставить мне. В понедельник я всё равно с редактором встречаюсь, передам. Что там у вас?

– А так точно можно?.. – произнёс Прокл, доставая из пакета тетрадь.

– Не переживайте, передам! Никуда ваша работа не пропадёт, потом сами у редактора и заберёте.

Поразмыслив недолго, Прокл положил тетрадь на стол девушки. Она взяла её в руки, и раскрыла:

– Надо же, прошлый век какой-то! Сейчас же все на компьютере печатают, а потом на дискету или диск, а там и распечатать можно, на принтере… Впрочем, и в прошлом веке уже были печатные машинки!

– У меня компьютера нет. И машинки, – сурово ответил Прокл.

– Ну, ладно! Передам, как есть.

– Спасибо. Можно мне на вас надеяться? Значит, передадите?

– Да, конечно. А уж как у редактора будет время ваше произведение посмотреть – этого я не знаю… Так что, приходите лучше к концу рабочей недели, я так думаю. Хотя, кто его знает… Ну, уж сами там смотрите… Так что, оставляете? – спросила девушка, а на лице читалась досадливое «и зачем я только связалась?!».

– Да-да, спасибо вам ещё раз! Я пошёл, до свидания! – произнёс Прокл, удаляясь из кабинета, и тихонько прошёл мимо вахтёра, который всё так же мирно дремал на своём посту. Выбравшись на улицу он направился домой, если, конечно, можно было назвать домом съёмную комнату в семь квадратов в коммуналке. По дороге он неустанно корил себя за собственную неграмотность, – действительно ведь, на дворе двадцать первый век, а он ни разу в жизни-то перед компьютером не сидел. Всё как-то не приходилось, или надобности не было, а оно вон, оказывается, как нужно-то…

* * *

– Приветствую всех! – как можно громче произнёс Прокл, едва зайдя в длинное узкое помещение, вдоль стен которого, по обе стороны, стояли шкафчики, а по центру тянулся ряд скамеек. Здесь было человек двадцать работников, стоящих у шкафчиков, или сидящих на скамейках; они переодевалось в плотную, фиолетовую робу с логотипами Управления и отдела срочных и ценных доставок, что были даже на такого же цвета кепке. Мало кто из бывших в раздевалке обратили внимание на Прокла. Впрочем, кто-то всё же спросил:

– Ты новенький, что ли?

– Да, сегодня первый рабочий день, – ответил Прокл.

– Иди через весь зал, в том конце дверь. Она там – единственная, там и находится кабинет Заслугова, и сам он там… Давай, поторопись, скоро на выезд!

Прокл стал продвигаться, из-за узости прохода невольно сталкиваясь плечами с каждым, и даже успел услышать за это время пару недобрых упрёков.

– Куда прёшь?!

– Какого…? Олух, по моим ботинкам ходишь?!

– Не хотел! Да как тут ещё пройдёшь! – отвечал Прокл, чувствуя, как по жилкам змеится гнев, вспыхнувший от совсем не доброго приёма фиолетовых работников.

– Иди уже давай…

Наконец-то добравшись до двери и постучав, он вошёл.