Текст книги "Валентина. Тайные желания"

Белль

Она жаждет темноты. Поэтому сегодня вечером возвращается к мосту Риальто, где началась ее карьера венецианской проститутки. Свет ей невыносим, ибо при свете клиенты увидят следы на ее теле. Сегодня утром синьор Бжезинский не бил ее кулаками, как обычно, он решил воспользоваться ручкой щетки для волос. Он бил ее по заду, по тому самому месту, по которому шлепал русский, но на этот раз весело не было. Он бил ее снова и снова, безжалостно, и ей пришлось молить о пощаде. И чем она это заслужила? Тем, что посмеялась над ним. И тем, что разговаривала по-польски. Синьор Бжезинский стоял посреди спальни, упершись рукой в бок, и разглагольствовал о том, каким замечательным лидером был Муссолини, и что он наконец приведет Италию к ее былой славе, возродит империю. Луизе показалось: ее муж в эту минуту сам стал похож на итальянского диктатора – невысокий, лысый, большая голова и пухлые губы, чересчур экспрессивная речь, напыщенность. Слишком напоминает итальянца, чтобы им быть. Он выглядел смешно: плотный поляк в красном шелковом халате, который чересчур велик для него и волочится по полу, выкрикивает что-то на скверном итальянском так, словно у него забит рот.

Она рассмеялась и заговорила с ним по-польски, забыв на миг об осторожности.

– Но ведь мы поляки! Какое вам дело до Муссолини, до Италии?

Синьор Бжезинский подскочил к ней и наотмашь ударил по щеке.

– Никогда больше не говори со мной по-польски!

Это ее не остановило. Даже напротив. Что ей было терять? Глаза его сузились, и она поняла, что последует за этим.

– Но мы оттуда родом. Вы не сможете стереть наше прошлое.

Он схватил ее за руку и рванул с кровати. Она еле-еле сдержала крик. Если закричать, будет еще хуже.

– Я живу в этом городе, – зашипел он ей в лицо. – А ты принадлежишь мне с того дня, когда твой отец отдал тебя замуж.

Он взял с ее туалетного столика щетку для волос. Серебряная ручка сверкнула в утреннем свете, заставив ее затаить дыхание в предчувствии боли. Он толкнул ее на пол, она упала навзничь, ртом коснувшись ворса ковра. Муж сел на нее сверху, полностью лишив возможности двигаться. В первый раз он ударил ее по бедрам. Она стиснула зубы, решив, что не проронит ни звука.

– Ты больше не будешь разговаривать на польском в этом доме, – прорычал он и, задрав ее шелковую ночную рубашку, принялся остервенело колотить щеткой по голым ягодицам.

Луиза крепко зажмурилась, пытаясь не думать о жестоких, жгучих ударах.

Что произошло с ее мужем? Ведь он не всегда был таким. Бредя по темному притихшему городу вдоль тихо плещущегося канала, она вспоминает тот день, когда они впервые приехали в Венецию. Это было четырнадцать лет назад. Тогда с ними жила мать Луизы. Синьор Бжезинский прекрасно относился к ней. Луиза вспоминает, как они сидели на балконе, дивясь игре зеленых оттенков вод канала, и впервые после того как похоронили отца, мать улыбнулась. Синьор Бжезинский присоединился к ним с бутылкой шампанского в одной руке и тремя бокалами на длинных ножках в другой. Сев между двумя женщинами, он произнес тост. «За нашу новую жизнь в Венеции, – сказал он по-польски, обращаясь к матери Луизы. – И пусть судьба даст мне возможность всегда заботиться о моих обеих особенных женщинах так, как бы этого хотел ваш дорогой супруг».

Луиза помнит: мать побледнела от упоминания ее умершего мужа, но не заплакала, лишь взглянула на зятя глазами побитой собаки.

Что произошло с этим человеком? Пока с ними жила мать, он к Луизе не прикасался. Она была совсем молода, когда вышла за него, и он дал слово ждать, пока девушка не созреет. Но под этой любезной маской таились демоны. Иногда по ночам ее будили доносившиеся из его спальни крики, грохот и треск ломаемой мебели. Она садилась в кровати, сжималась от страха и гадала, слышит ли этот шум мать. Поведение мужа она объясняла тем, что ему пришлось пройти до того, как они покинули Польшу. Конечно, такое может сломать человека… Видеть, как убивают всю твою семью… Однако внешне казалось, что это только закалило синьора Бжезинского. Она так и не узнала, как ему удалось разбогатеть и после смерти ее отца вывезти их с матерью из Варшавы, прямо из-под носа немцев, оккупировавших город. Как не уставала повторять ей мать, они были обязаны ему жизнью.

Казалось, днем мать Луизы избегала встреч с синьором Бжезинским. Она так и не оправилась после смерти любимого мужа. В Венеции чувствовала себя чужой и не понимала Италии. С годами словно отгородилась стеной от внешнего мира и сознание ее начало затуманиваться. Будучи еще достаточно молодой женщиной и не утратив привлекавшей мужчин славянской красоты, она вполне могла снова выйти замуж, но оставалась с Луизой и синьором Бжезинским до того ужасного дня, который произошел одиннадцать лет назад. К тому времени она уже не понимала, где находится. Мысленно перемещалась из Италии в Польшу и обратно. Она видела в их доме мертвого мужа, и не раз Луиза заставала мать, которая неподвижно, словно призрак, стояла и разговаривала с кем-то невидимым, повторяя снова и снова: «Что мы натворили, Алексей? Что натворили? Посмотри, что мы с ней сделали!»

Если Луиза интересовалась у матери, о чем речь, та смотрела на нее непонимающими глазами и спрашивала, кто она.

«Где Людвика? – бормотала она. – Что с моей девочкой?»

Синьор Бжезинский настаивал на том, что мать, ради ее собственного блага, необходимо отправить в больницу, недавно открывшуюся на острове Повелья. Он сказал ей, что там работает врач, который совершил настоящий прорыв в лечении умственных расстройств. Если кто-то и мог вернуть ее мать к жизни, то это был именно он. Но каждый раз, когда Луиза навещала мать (а это происходило реже и реже, потому что остров производил на нее неимоверно гнетущее впечатление), та замыкалась в себе все больше. Она вовсе перестала разговаривать и бродила вдоль берега угрюмого острова, общаясь с незримыми духами и не узнавая собственную дочь.

Именно в тот день, когда мать отвезли в больницу, произошла перемена с синьором Бжезинским. Луиза рыдала, уткнувшись лицом в подушку, потому что с отъездом матери ее охватило чувство вины. Как бы отреагировал отец на то, что она позволила увезти мать в это ужасное место? Синьор Бжезинский вошел в ее спальню, и сперва она решила, что он хочет утешить ее. Он забрался в ее кровать и лег рядом. Но потом он не обнял ее, как она ожидала, а отнял ее руки от лица.

– Перестань плакать, – приказал он по-итальянски. Она до того удивилась, что почти сразу умолкла и уставилась в его лицо, едва различимое в темноте комнаты. – Теперь, когда твоя мать уехала, Луиза, ты наконец повзрослеешь.

Он потянул лямки ее ночной рубашки, соскользнувшей с плеч, и грубо схватил ее за грудь.

– Нет, не сегодня, – воскликнула она по-польски. – У меня нет настроения.

К величайшему изумлению Луизы, муж хлестнул ее ладонью по лицу. Задохнувшись от неожиданности и ужаса, она прижала руку к красной щеке, глаза тут же наполнились слезами.

– Никогда не перечь мне. Ты моя жена, и тебе пора исполнить свой долг. Я хочу сына, Луиза.

До сих пор Луизе удавалось сохранить невинность, но в ту ночь синьор Бжезинский ее грубо отнял.

Когда все закончилось, он ненадолго подобрел, даже обнял ее, плачущую от потрясения и страха. Она запомнила его слова, но до сих пор не могла понять их.

«Твоя очередь, Луиза, – прошептал он. – Заставь меня полюбить тебя». Голос его дрогнул, в нем послышалось отчаяние. Так мог бы говорить человек, у которого есть сердце. Но теперь Луиза не сомневалась: у ее супруга сердца нет.

О, как же ей было больно сегодня утром! Отношения их становятся все хуже и хуже, и все же она не может его бросить. Она дала слово умирающему отцу. Она поклялась жизнью матери, что выйдет замуж за синьора Бжезинского и будет защищать ее. Она не может нарушить это священное обещание. Мать томится на острове, но, кто знает, возможно, она когда-нибудь придет в себя и вернется домой. Луиза должна оставаться в Венеции, по крайней мере пока мать жива. Есть надежда, что двойная жизнь станет для нее отдушиной, и это поможет ей не сломаться.

Белль медленно идет вдоль узких венецианских каналов, мысли о кошмаре, в который превратился ее дом, постепенно отступают. Муж уехал куда-то с деловыми партнерами, но скоро вернется, пьяный и еще более злой, чем утром. Ей нужно очиститься от его запаха, прикосновений, и она знает только один способ.

Под мостом найти клиента не трудно. Первым ей попадается незнакомый моряк. Он высокий и черный, как сама ночь, его пряный запах настолько силен, что сразу перебивает дух ее мужа.

Она хочет отвести его к нише, недалеко от моста, но он качает головой.

– Пойдем со мной на корабль, – предлагает он тихим, мелодичным голосом. Раньше она бы ни за что не согласилась, но сегодня ей хочется рисковать. Она кивает, и он прижимает ее к себе, обхватив рукой за талию. Он настолько высок, что чуть не отрывает ее от земли.

Он ведет ее к гавани, где, покачиваясь на воде, трутся бортами суда, а тишину лагуны нарушают поскрипывание и стон мачт. Он берет ее за руку и по сходням заводит на палубу.

– Это твой корабль? – спрашивает она, представляя его пиратом из Вест-Индии.

– Нет, – отвечает он. – Я первый помощник капитана. Хочешь встретиться с ним?

Он улыбается, и на его темном лице обнажаются настолько крупные и белоснежные зубы, что она вздрагивает. Так это игра, думает она. Выходит, она – подарок для капитана? Или ее купили по приказанию самого капитана?

Он ведет ее под палубу. В нос бьет резкий мужской запах. Запах пота, силы. Женщине более чувствительной этот тяжелый, всепоглощающий дух, возможно, покажется неприятным, но Белль он только возбуждает. Она в мужском царстве. Это обостряет все чувства, заставляет ощущать себя еще более распутной.

Первый помощник ведет ее в каюту капитана и захлопывает за ней дверь. Она с удивлением замечает, что в каюте никого нет. Она поворачивается к спутнику и вопросительно поднимает брови.

– Он придет, – говорит черный человек и мягко проводит пальцами по ее щеке. – Но сначала… Я должен исполнить приказ и подготовить тебя.

Она замирает. Что этот красавец собирается с ней делать? Трепет охватывает Белль, и вдруг ее тело перестает чувствовать боль. Жгущее воспоминание об ударах щеткой исчезло, как ни бывало, и тело начинает смягчаться, раскрываться.

– Вот как! – кокетливо произносит она. – Может, сначала задуешь свечи?

Капитан, который настолько же белокож, насколько черен его старший помощник, держит ее так, что не пошевельнешься. Правой рукой он задирает платье, а левой поднимает ее подбородок. От его дыхания у нее на затылке шевелятся волосы, и она чувствует, как его обнаженное тело вжимается в нее сзади, его возбужденный член лежит у нее между ягодиц. Ей хочется, чтобы он вошел в нее, но он сдерживается, наблюдая, как первый помощник становится перед ней на колени. В мерцающем свете единственной свечи помощник медленно расшнуровывает ее ботинки, осторожно отстегивает чулки, снимает с нее последние предметы одежды и складывает их на кресло капитана. Он по одной поднимает ее ноги, гладит их по всей длине, а потом целует каждый палец. Капитан тем временем перемещает правую руку, начиная ласкать ее правую грудь. Когда сосок между его грубыми пальцами затвердевает, ей уже кажется, что она растаяла и сделалась жидкой и сладкой, словно сироп.

Никогда раньше она не делила свое тело с двумя мужчинами сразу. Она чувствует соленый запах всех семи морей, который впитался в потрескавшиеся деревянные стены каюты капитана. Она слышит завораживающий шепот лагуны, оглаживающей борта корабля, когда первый помощник начинает нежно лизать ее. Она чуть не задыхается, когда он глубоко вводит в нее язык. О, где же диковинный красавец научился такому? Это несравненно приятнее, чем один на один. Она чувствует соперничество между двумя мужчинами. Кто лучший любовник? Кто первый доведет ее до финала?

Помощник отрывается от нее, и по команде капитана они вдвоем поднимают ее и несут в дальний угол каюты, где еще темнее. Она замечает, что на полу разбросано несколько подушек. Конечно же, они планировали это заранее. Они кладут ее на подушки и ложатся по бокам от нее. Первый помощник находится справа. Он снова начинает лизать ее, а капитан вводит в нее пальцы, исследует ее влажные горячие недра, вынимает пальцы и кладет их себе в рот, пробуя ее вкус. Она переваливается на правый бок, инстинктивно понимая, чего они хотят. Вот что делает ее особенной в их глазах. Вот почему они разыскали ее. Все мужчины Венеции хотят узнать ее, все моряки, солдаты, бунтари и приспособленцы. Все они хотят ее. Она – одно из сокровищ этого города.

Она складывает руки в молитвенном жесте, гладит пенис первого помощника, направляя его член себе в рот. Она слышит удовлетворенный стон, когда щекочет языком его кончик. Одновременно капитан с силой входит в нее, а она, крепко сжимая вокруг него ноги, прижимается к нему задом. Она слышит, как он сдавленно выдыхает: «О да!», и произносит что-то еще. Быть может, имя другой женщины, но какое ей до того дело? Ей нужно одно: стереть боль и ненависть этого утра. Могучий член капитана мощными толчками то входит, то выходит из нее, одна рука его держит ее голову, вторая крепко сжимает талию. Первобытная исступленная страсть капитана и утонченные ласки его первого помощника соединяются в ни с чем не сравнимое ощущение. Она так близка к финалу и хочет, чтобы он был совершенным. Она сосредотачивает внимание на пенисе у нее во рту. Она чувствует его вкус и понимает, что он готов. Толчки капитана становятся все более и более настойчивыми, она и сама начинает двигаться в такт с ними. Быстрее, быстрее, глубже, глубже.

Их ноги переплетаются, корабль едва заметно покачивается под ними. Бархат подушек трет, согревает кожу, сплавляет тела, когда они втроем, чужие, но божественно соединенные люди, одновременно достигают вершины страсти. Она открывает рот, языком выталкивает пенис себе в ладонь, доводит его до наивысшей точки, пока капитан взрывается внутри нее. В ответ ее лоно дрожит вокруг него, снова и снова. В это мгновение она чувствует себя совершенным, целостным существом, но уже в следующий миг раскалывается на тысячу осколков.

Теперь они неподвижны. Соединены друг с другом телами, биением сердец, затихающей страстью. Она слышит, как оба мужчины тяжело дышат, остывая, а сама чувствует себя так, будто просачивается сквозь подушки, сквозь деревянный пол каюты и погружается в водную глубь под ними, вся и со всем, что вокруг нее. Осколки соединились, и она снова стала целой.

Белль идет мимо кораблей, останавливается у причала и смотрит на лагуну. Всё погружено во тьму, словно все до единого моряки сошли в Венеции на берег, чтобы пить и веселиться. Шотландского капитана и его первого помощника ямайца она оставила на их корабле пить ром. Ей были вручены деньги, немалая сумма, и они распрощались с уважением друг к другу. У нее нет желания увидеть кого-либо из них снова. Вечер сослужил свою службу, и теперь она должна вернуться домой и, скорее всего, снова быть изнасилованной мужем. Но, по крайней мере, у нее есть утешение: свою долю удовольствия она получила первой.

Отходя от гавани, Белль замечает белый корабль. Она смотрела на него, когда принимала в своей комнате доктора. Белль вспоминает моряка, которого на днях видела по дороге домой. Конечно, это тот самый моряк с корабля. Именно он. Но что-то в нем изменилось.

По телу проходит дрожь, хотя сейчас совсем не холодно. Будто бы ей было явлено предостережение. Она снова смотрит на белый корабль. В черной ночи тревожно звонит церковный колокол. Ей начинает казаться, что судно это похоже на корабль-призрак, вынырнувший из туманов другого измерения. Она думает о призраках острова Повелья, затерявшегося где-то в темноте лагуны, о матери и других потерянных душах, живых и мертвых, населяющих это жуткое место. Она пытается заглушить воспоминания о том дне, когда в последний раз ступала на про́клятую землю острова Повелья, которая и не земля вовсе, а сожженные кости его жертв, превратившиеся в затвердевший пепел. Она невольно закрывает руками уши, чтобы не слышать завывания матери: «Кто ты? Где Людвика? Что ты с ней сделала?» Как будто она знала, что Луиза тогда уже превращалась в Белль – проститутку, самый страшный позор для родителей.

В темноте вспыхивает огонек. Кто-то на борту призрачного корабля зажег лампу. Мелькает лицо, неразличимое в золотом ореоле света, как несущее надежду видение из будущего. «Неужели это он, тот загадочный моряк?» – думает она. Золотое сияние сужается, превращаясь в огонек лампы. Того, кто ее держит, больше не видно. Она вздрагивает, будто очнувшись от забытья, и продолжает путь. Но видение света, лица и корабля-призрака преследует ее. Ей кажется, что лампа была зажжена для нее, что он в темноте искал ее.

Валентина

Валентина читает электронное письмо и не верит своим глазам.

«Вернусь на следующей неделе. Развлекайся. Тео».

Никогда еще он так надолго не уезжал. Почему он начал избегать ее? Ей все равно, если он встречается с кем-то еще. Не в том дело. Валентину задевает то, что он избегает ее. Он знает, как она не любит спать в одиночестве. Это ее слабое место.

Валентина была воспитана независимой и эмоционально самодостаточной. Ее родительница, профессионал и мать-одиночка, не нуждалась в постоянном мужчине, и эта позиция глубоко вошла в сознание девочки. Хотя жили они главным образом в Милане, мать постаралась, чтобы Валентина повидала мир до того, как станет взрослой. Она хотела, чтобы ее дочь была умнее своих сверстниц и обучилась науке манипулирования мужчинами. Но, невзирая на старания матери, Валентина росла стеснительной и нелюдимой. Душой она ждала не похвалы, а любви. Возможно, ее трудности в отношениях с мужчинами объясняются тем фактом, что отец исчез, когда она была совсем маленькой. А теперь, похоже, исчез и ее любовник. Неужели она так же, как и мать, не способна любить? Возможно, она сама оттолкнула Тео? Он просил ее стать его девушкой, другими словами, начать «правильные» отношения, и она ответила, что подумает. Может, он дает время на принятие решения? Но ей этого не нужно. Она не может пойти на такой шаг.

Лишь один раз в жизни она была влюблена. После катастрофы, в которую вылилась ее влюбленность, Валентина решила, что не позволит этому повториться. Мать предупреждала ее, но дочь пренебрегла советом. Уже в девятнадцать лет она готова была сделать все, чтобы доказать: она не такая, как мать, и потому втюрилась при первой же возможности.

Преподаватель фотографии Франческо Мерико подвернулся ей в колледже. Для Валентины было совершенно не важно, что он на десять лет ее старше. Бывая с Франческо, она удостаивалась его особого внимания. Впервые в жизни почувствовала, что стала для кого-то центром мироздания. Он писал ей стихи, без конца фотографировал ее и, разумеется, познакомил с радостями секса. Валентина отдала ему всё: свои мысли, творчество, девственность и свое сердце. Теперь она морщится, когда вспоминает, какой наивной была тогда. Она действительно верила, что он тоже ее любит. Верила ему, когда он говорил, что разведется с женой.

В этом блаженном неведении она прожила семь месяцев. Валентине их тайные свидания казались ужасно романтическими и захватывающими, а постельные отношения – прекрасными. Рядом с Франческо она чувствовала себя мудрой и опытной. Наконец-то она стала женщиной.

Хватило одной секунды, чтобы ее воображаемый мир рассыпался в прах. Она выполняла поручение матери, забирала платье из магазина «Прада» в Галерее[7]7
  Галерея Виктора Эммануила II – старейший универмаг в Италии.


[Закрыть], когда увидела в толпе Франческо с женой. Валентина тут же отступила и спряталась так, чтобы он ее не заметил. Она долго смотрела на своего любовника, который приобнимал жену за плечи, ограждая от толчеи. Они не выглядели как пара на грани разрыва. Но худшее было впереди. Когда Франческо с женой остановились у витрины «Гуччи», они немного повернулись, и она смогла лучше рассмотреть синьору Мерико. Та оказалась хорошенькой: блондинка с лицом херувима. И она явно была беременна. Валентина оторвала от них глаза и глядела вверх, на высокий купол из стекла и железа. Нет, не может быть! Это неправда! Она опустила взгляд и снова посмотрела на чету Мерико. Синьора Мерико указывала на что-то в витрине, положив вторую руку себе на живот. Ее положение не оставляло сомнений. Валентина перевела взгляд на Франческо. Не удержалась. Он что-то оживленно рассказывал жене, не подозревая о присутствии Валентины, и она увидела на его лице выражение любви, которая, как думала, принадлежала ей.

От невыносимой муки она задохнулась и согнулась пополам, чуть не упав ничком на старый мозаичный пол. Какая-то проходившая мимо пожилая женщина спросила, все ли в порядке. Si, si, grazie[8]8
  Да, да, спасибо (итал.).


[Закрыть]. Она с трудом выпрямилась. Меньше всего ей хотелось, чтобы Франческо увидел ее боль и унижение. Она развернулась и бросилась бежать из запруженной людьми Галереи. Крестообразно расположенным залам пассажа, казалось, не будет конца, и тело ее двигалось, словно в замедленном кино. Сердечная боль сковывала ее, как вериги на ногах. Наконец она выбежала с другой стороны Галереи к знакомой громадине Ла Скала.

Валентина никогда не забудет той боли. Ей физически было плохо. Вернувшись домой, она начала задыхаться, ей не хватало воздуха. К счастью, матери не оказалось дома и некому было сказать: «Я же тебе говорила». Она даже не смогла дойти до своей спальни. Упала на пол в гостиной и свернулась калачиком. Слез не было, но тело судорожно вздрагивало. Однако это еще не конец истории.

Валентина до сих пор краснеет от стыда, когда вспоминает, как повела себя тогда. Влюбленность превратила ее в монстра. Хотя она своими собственными глазами увидела истинное положение вещей, отпустить Франческо не могла. Внутренний голос настойчиво требовал отомстить ему за всю ту боль, которую она испытала. Когда его жена уехала из города, Валентина настояла на встрече, пришла домой к Франческо и занялась с ним любовью. О, она вложила в это всю душу, чтобы вырвать его сердце и оставить себе. Она хотела, чтобы он вспоминал о ней каждый раз, когда будет ложиться в постель со своей женой. Она засы́пала его вопросами: действительно ли он ее любит, когда наконец разведется. Уверяла его, что не может без него жить. Она не отпускала его от себя ни на секунду. Ей было наплевать на его жену и на их еще не рожденного ребенка. Она убивала его любовь к жене своим ненасытным желанием, но он ни разу не попытался отделаться от нее. Он все твердил, что любит ее, и в иные минуты она почти верила в это. Он был так убедителен, когда объяснял свое положение. Даже чуть не заплакал. Говорил, как ему непросто будет бросить жену теперь, когда она забеременела. Убеждал ее, что это была ошибка. Он не хотел ребенка. Но Валентина знала: все это ложь. Перед глазами у нее стояла синьора Мерико, красивая, беззаботная и очаровательная в своем положении. Ни один мужчина не бросит такую.

Все закончилось ужасно. Она обезумела от любви к нему, хотела даже пойти и объясниться с его женой, но вмешалась мать. Тина силой увезла Валентину с собой в Грецию, где они провели следующие три недели. Мать заставляла ее вместе лазать по сухим выжженным солнцем горам, исследовать древние руины и исторические места. Валентина чувствовала себя живым мертвецом, никаких желаний или эмоций у нее не осталось, но она следовала за матерью, как голодный козленок бегает за козой-кормилицей. Мать водила ее плавать в лазурных водах Средиземного моря, и постепенно красота Греции помогла Валентине отыскать крошечную искорку веры в то, что жизнь не закончена. Она сумела выбраться из пропасти. Черная яма ее утраты становилась все меньше и меньше, и через какое-то время она смогла выбраться из нее и забыть про боль. В Милан она вернулась другим человеком. Никогда больше Валентина не позволит подобному случиться в ее жизни. Однако ей хотелось увидеть Франческо в последний раз, дабы иметь удовольствие заявить ему, что между ними все кончено. Ей хотелось сказать ему в лицо, каким подлецом она его считает.

Но не вышло. Вечером в день их возвращения в Милан мать велела ей даже не думать о встрече с Франческо. У Тины были влиятельные друзья в высоких кругах, и она сделала так, чтобы Франческо никогда больше не работал в Милане. Ему пришлось покинуть Италию и переехать вместе с женой в Англию, где он сумел получить место в той же должности преподавателя, но менее престижное.

– Несчастное создание, – сказала как-то мать, налив в бокал красного вина и плюхнувшись на диван в гостиной.

– Франческо? – прошептала Валентина, все еще обескураженная решительными действиями матери.

– Нет, его дура жена, – с омерзением произнесла мать. – Я не сомневаюсь, что он и раньше это проделывал. Ты не первая невинная студентка, которую он затащил в постель, и, поверь мне, не последняя. Представляю, какое невеселое будущее ждет эту женщину.

Валентина минуту стояла молча, ошеломленная жестокими словами матери.

– Может, тебе следовало ей все рассказать? Она была бы тебе благодарна, – сказала мать, взглянув на дочь весело поблескивающими глазами.

«Ей это кажется смешным, – подумала Валентина. – Как моя собственная мать может быть такой жестокой?»

– Он любил меня! – неожиданно выкрикнула она.

Мать подняла брови, продолжая смотреть на дочь поверх бокала.

– Валентина, – мягко произнесла она, – разве ты ничему у меня не научилась?

«Слишком многому!» – захотелось закричать ей. Слишком многому из того, что ее мать называла «иллюзией любви». А еще тому, что, если отдавать тело, а не сердце, живется проще.

– Не любил он тебя. Он никого не любит, ни жену свою, ни тебя.

– Прекрати! – закричала Валентина. – Хватит вмешиваться в мою жизнь, говорить мне, что делать.

В кои-то веки ее мать, похоже, удивилась.

– Я стараюсь помочь тебе, Валентина, – холодно сказала она.

– Спасибо за такую помощь! Из-за тебя я стала ненормальной… Такой же, как ты. Ты отца выжила, ты выжила всех мужчин, которые тебя любили, ты даже сына выжила. Никто не может долго тебя вынести…

Голос изменил ей. Она задыхалась от злости. В голове была одна мысль: мать не имела права вмешиваться и избавляться от Франческо. Она хотела увидеть его в последний раз, чтобы самой сказать ему: все кончено. А может, дать ему последний шанс?

Мать ничего не ответила. Она смотрела на дочь так, словно впервые увидела ее, и на какое-то мгновение Валентине показалось, что на глазах у нее выступили слезы. Неужели мать сейчас заплачет? Никогда прежде она не видела подобного. От этой мысли ей стало страшно.

– Хватит с меня! – запальчиво бросила Валентина и пулей вылетела из комнаты. Ворвавшись в свою спальню, она захлопнула за собой дверь и закрылась на ключ. Но в этом не было нужды, потому что мать не последовала за ней. Она прислонилась спиной к двери, все еще клокоча от ярости, но чувствуя облегчение. Любовный дурман выветрился. Словно в ее жизни распахнулось окно и она смогла полной грудью вдохнуть свежий воздух.

На следующее утро Валентина проснулась поздно. Когда встала, матери не было. В кухне на столе она нашла записку.

«Я вижу, что ты стала женщиной. Как и мне, тебе необходимо жить своей жизнью. Я должна уехать в Америку по делам. Не знаю, когда вернусь, но позвоню. Квартира твоя. Распоряжайся. Тина».

Как же это похоже на мать: вырвать у дочери из-под ног ковер, на котором она стоит. Валентина ждала, что утром состоится какой-нибудь серьезный разговор, что мать, может быть, даже извинится за то, что вмешалась в ее сердечные дела. А получила она только эту сухую записку, подписанную «Тина». Даже не «Мама». Ни одного теплого слова. Валентина осознавала, что рассердила мать. Но она тоже на нее злилась. Ну и пусть себе едет в Америку на свои съемки. Какая ей разница? Мать больше ей не нужна. В конце концов, ей почти двадцать.

Откуда было знать Валентине, что ее мать решила не возвращаться в Милан? Тина Росселли пресытилась родным городом, где была известна каждой собаке. Она буквально влюбилась в страну, в которой открывалась возможность начать все с нуля. Спустя несколько недель она прислала Валентине письмо, приглашала к себе в Штаты, но дочь ответила решительным отказом. Потом еще пару раз звала ее, однако Валентина твердо решила остаться в Милане. Время шло, и так получилось, что мать и дочь не виделись больше семи лет.

Даже сейчас Валентина винит мать в том, что потеряла Франческо. Это не логично, она знает, но Тина лишила ее возможности поставить точку. Ей необходимо было знать, любил ли ее Франческо или же отношения с ней были для него просто приятным способом отвлечься от брака. Ей нужно было, чтобы он ответил на этот вопрос. Она хотела видеть его глаза.

За эти годы Валентина не забыла, какой бессильной сделала ее любовь к Франческо. Меньше всего на свете она хотела снова испытать подобное, и потому каждого мужчину, с которым встречалась, держит на расстоянии. Вернее, так было, пока она не встретила Тео. Нельзя отрицать, что с того дня, когда они стали жить вместе, динамика их отношений изменилась.

Она еще раз перечитала электронное письмо.

«Развлекайся».

Что, черт возьми, он имеет в виду? Она вспоминает первые недели их отношений. Как захватывающе это было, насколько не походило на все, что происходило с ней раньше, как весело им было вместе!

Вторая их встреча началась достаточно тривиально. Он позвонил ей и пригласил поужинать в миланском «Принсипе ди Савойя». Ей тогда подумалось, что это слишком роскошное место для такой встречи, но Валентина решила: они выпьют там хорошего aperitivo[9]9
  Аперитива (итал.).


[Закрыть] и пойдут в заведение попроще. Однако, когда в назначенное время она прибыла в ресторан гостиницы, Тео на месте не оказалось. Она двинулась по залу, лавируя между креслами и столиками, немного обескураженная роскошью, и в то же время любуясь выставленным напоказ богатством. Это было так по-милански, так привычно! Она села в большое мягкое кресло с подлокотниками и заказала мохито. К ее удивлению, официантка, вернувшаяся с напитком, тарелочкой сочных маслин и прочих изысканных закусок, вручила ей увесистый пакет. На нем изящным каллиграфическим почерком было начертано ее имя: «Синьорина Валентина Росселли».

Она сразу догадалась, что это от Тео. Он из тех мужчин, которые пишут красивым почерком. Она разорвала упаковочную бумагу, и на колени выпала карточка-ключ, а вместе с ней свернутая черная шелковая лента и маленький бумажный прямоугольник с напечатанными простым машинописным шрифтом словами: «Номер 342. Надень это перед тем, как открыть дверь».