Текст книги "Сэйдж"

Наконец, молодой женщине удалось осмелиться и взглянуть на кухарку, которая сидела и с жалостью смотрела на нее:

– Ты знаешь, Тилли, мне даже начинает казаться, что мать Джонти стала для него просто удобным предлогом, чтобы не ограничивать себя только одной женщиной. Ну, как же! Мы все недостойны его драгоценной любви!

Ее аппетит исчез. Когда Сэйдж встала, ее глаза гневно блестели.

– Ну, что же! Джим Латур научил меня, по крайней мере, одному: никогда не зависеть от мужчин и не показывать вида, что тебе хоть один из них дорог. Я сейчас пойду переоденусь, а когда вернусь, я хочу, чтобы ты, Тилли, помогла мне решить, в какой город я поеду.

– Но, Сэйдж! – воскликнула было кухарка и тут же замолчала, потому что Сэйдж стремительно вышла из комнаты.

Переходя от безысходного горя, отчаяния к ощущению острой боли в груди, Сэйдж несколько минут стояла за дверью своей комнаты, прислонившись к ней спиной и боясь разрыдаться. Наконец, немного совладав с собой, она подошла к гардеробу и, с отвращением глядя на синие пятна, видные по всему телу, оставленные мужскими губами, облачилась в платье с самым высоким воротником. Конечно, такое одеяние меньше всего подходило для того знойного дня, который начался, но она не собиралась демонстрировать всему городу «награды», полученные ею ночью за «верную службу», которые украшали теперь ее шею и плечи.

Уже собираясь покинуть комнату, женщина внезапно услышала, как по улице прокатился обычный в это время почтовый дилижанс. Пожалуй, именно на нем она вскоре уедет из Коттонвуда. Только сначала надо будет поговорить с Джонти и попросить ее оставить Дэнни у них на ранчо. Сэйдж заберет племянника сразу, как только устроится.

Когда она вошла на кухню, Тилли по-прежнему сидела за столом, словно ожидая ее все это время.

– Я заварила свежий кофе, – сказала кухарка и встала, – хочешь чашечку?

– Да, Тилли, было бы здорово, спасибо! – Сэйдж уселась на свое обычное место за столом и подождала, пока подруга не села тоже. Только после этого, помешивая ложечкой сахар в чашке с крепким, ароматным напитком, она сказала то, что в эти тягостные минуты занимало ее больше всего:

– Какой город самый большой на территории Вайоминга, Тилли?

Тилли пожала плечами и задумалась.

– Думаю, Шайенн. А почему ты спрашиваешь? Ты хочешь отправиться туда?

Сэйдж кивнула.

– По крайней мере, посмотрю, смогу ли я там найти место, чтобы петь на сцене.

– Сэйдж! Думаю, тебе не стоит так поступать! – Тилли посмотрела на молодую женщину в полной растерянности. – Должен быть какой-то другой путь! Я не могу подумать, что ты уедешь куда-то, совсем одна. И кто будет помогать тебе и мальчику?

– Тилли! Я вовсе не такая уж беспомощная и могу сама позаботиться о себе и о мальчике.

Сэйдж допила остатки кофе одним большим глотком и решительно поставила чашку на стол.

– Ты же понимаешь, Тилли, я не могу теперь здесь оставаться. После этой… этой…

– После этой ночи, – закончила Тилли и горько улыбнулась.

Лицо Сэйдж стало пунцовым. – Так ты знаешь?

Кухарка и не пыталась скрыть своей жалости к обманутой подруге.

– Милая моя, я знаю только то, что сама по себе ты бы не произвела столько шума. Да и, кроме того, я не спала, когда Джим пробрался к выходу из кухни, а просто притворилась спящей, когда он стал меня трясти за плечо и говорить, что пора вставать.

Женщина положила ладонь на плечо Сэйдж и добавила:

– Я тоже надеялась, что у вас с ним… все будет…

Она не договорила, а Сэйдж устало пожала плечами и отвернулась, не говоря ни слова, понимая, что стоит ей только открыть рот, как она разрыдается. Они посидели несколько минут молча, обе думая об одном и том же. Об эгоизме мужчин и о том, что для достижения гармонии во вселенной их всех, по справедливости, следовало бы послать в преисподнюю. И вдруг подруги подскочили от неожиданности, потому что дверь внезапно распахнулась, и в комнату веселой гурьбой ввалились Джонти и Дэнни, держащий на руках Коди.

– Посмотри-ка, кто приехал, – воскликнула Тилли и заключила свою малютку в объятия, а Дэнни, поставив Коди на землю, радостно завопил: «Привет, тетя Сэйдж» и повис на шее тетки.

Несколько минут вся комната была наполнена радостной, беспорядочной болтовней встретившихся людей. Вопросы следовали за вопросами, а ответов практически никто не слушал.

– Ну, как тут у вас жизнь?

– Мы вас так скоро и не ждали! Как Корд?

– Сколько вы здесь пробудете?

– Можно мне печенье?

– А где Джим? – Джим сегодня утром укатил к себе на ранчо.

Тилли еще что-то отвечала без умолку щебетавшему Дэнни, Коди, смешно ковыляя, начал обследовать кухню в поисках любимого печенья, а Джонти разочарованно посмотрела на кухарку и села за стол.

– Ну надо же! Как жалко, что мы разминулись! А мы хотели побыть у вас пару дней. Корд сейчас как раз на постоялом дворе, распрягает экипаж. Он хотел найти стойло для нашей лошади.

– Ну, раз уж так все вышло, почему бы вам не отправиться на ранчо и там повидаться с Джимом, – предложила Тилли.

Лицо Джонти прояснилось, она легонько хлопнула себя по лбу.

– Конечно! Как это я сама не подумала? Я бы, пожалуй, хотела опять побывать на ранчо, хотя… может, и тяжело будет вспоминать все, что там было.

И отвечая на вопросительный взгляд Сэйдж, дочь Латура сказала:

– Я там жила, но, однажды, на нас напал один старый папин враг. Он изнасиловал жену Джона Легкая Нога, а потом поджег дом. Я еле успела вытащить ее и Коди до того, как рухнул дом.

– О, Боже! Джонти! Как ужасно! – воскликнула Сэйдж.

– Да, – тихо сказала Джонти, а потом улыбнулась. – Но там было и много хорошего. Там родился Коди.

Потом она посмотрела на Сэйдж, Тилли и спросила:

– А вы не знаете, что за домик строит папуля? Большой или только так, для себя?

– Да он никогда не говорил об этом, – пожала плечами Тилли. – Он больше говорил о животных, которых ему должны пригнать со дня на день. Мне кажется, он всерьез решил заняться хозяйством. – Приятно слышать, – Джонти улыбнулась. – Я никогда не одобряла его салуна.

Потом она лукаво посмотрела на Сэйдж и добавила:

– Все, что ему сейчас надо, так это найти хорошенькую, приличную женщину себе в жены.

Сэйдж сделала вид, что не услышала более чем прозрачного намека в словах молодой женщины, и, обращаясь к племяннику, сказала:

– Дэнни, пойдем ко мне в комнату. Ты мне все про себя расскажешь. Я так по тебе скучала!

И обняв мальчика, она пошла к двери.

Тилли увидела улыбку, мелькнувшую на губах у Джонти, и когда тетя с племянником удалились, сказала, словно жалуясь на обиду, нанесенную лично ей:

– Да, да! Я тоже надеялась – вот, наконец, достойная женщина! Но ты же знаешь своего папочку. Он по-прежнему думает, что любит только твою мать.

– Знаю, но это просто глупо! После стольких лет… Бьюсь об заклад, он уже и сам не помнит, как выглядела мама.

Джонти встала и, поймав сынишку за рукав, оттащила его от плиты, где он проводил ревизию кастрюль.

– Знаешь, Тилли, что я собираюсь сделать? Когда мы с ним встретимся, я попрошу его рассказать мне о маме, описать ее.

Хитрая улыбка заиграла на лице кухарки.

– Я бы дорого дала, чтобы послушать, что он скажет!

– Я тоже, потому что бабушка мне очень часто рассказывала про маму, про то, какой она была. И лучше бы ему дать мне такое же описание!

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Джим пытался опередить надвигающуюся бурю и отчаянно погонял жеребца. Первые признаки приближавшейся грозы появились, когда он был на половине пути от ранчо, и вот, когда до места оставалось не больше полумили, небеса разверзлись, и на землю обрушились потоки воды. Как только непрерывные холодные струи дождя окатили его голову и плечи, Латур пустил коня широким аллюром. Сверкнула молния, ударил гром, а дождь стал еще сильнее. Вода, слепя, заливала лицо. Казалось, что он едет по дну какой-то жуткой ревущей реки. Вдруг жеребец испуганно захрипел и шарахнулся в сторону, чуть не вышвырнув Джима из седла.

– Какого черта с тобой стряслось, Майор? – рявкнул, удержавшись в седле, Латур, пытаясь хоть что-нибудь рассмотреть в мокрой пелене, которая уже в десяти сантиметрах от глаз становилась совершенно непроницаемой. И вдруг при очередной вспышке молнии, в сверкании льющейся воды он увидел то, что заставило его замысловато выругаться: выпученные глаза, сотни задранных кверху мычащих морд, рога и множество мокрых, блестящих спин животных. Лицо Джима расплылось в довольной улыбке – прибыло его стадо, и они с Майором чуть не оказались в его центре.

За ревом коров на мгновение не стало слышно шума дождя, а в следующее мгновение Джим увидел смутный силуэт всадника на лошади. Лицо всадника было укрыто полями промокшей насквозь шляпы, но он, тем не менее, очень умело, невзирая на дождь, продолжал направлять стадо, не давая животным повернуть назад или разбежаться. При следующей вспышке молнии Латуру удалось различить еще несколько всадников.

Джим нахмурился. Он готов был поспорить, что стадо не разбежится в такую погоду, а вот парням, действительно, может прийтись туго. Их могло убить молнией или они могли заработать воспаление, или просто в такой непроглядной мокрой тьме они вместе с конем могли запросто попасть под копыта животных.

Когда Джим подъехал к ближайшему ковбою так, что его можно было услышать за шумом ливня, он крикнул:

– Эй, вы, на ранчо Латура! Можете сбивать животных в круг, если сможете!

– А черт его знает, сможем или нет! – закричал в ответ пастух, – они точно взбесились!

– Поверните их направо, там поблизости река, оттуда они никуда не денутся.

Медленно, с большим трудом, отчаянно ругаясь, ковбоям удалось завернуть головных животных, и тогда за ними слепо последовало все остальное стадо. И спустя минуту-другую, – как будто мать-природа сжалилась над людьми, – дождь стал слабеть, затем перешел в мелкую темную морось, и Джим, наконец, получил возможность внимательно рассмотреть погонщиков. Он остался доволен тем, что увидел.

Погонщиков было восемь человек, большинство – по виду техасцы, быстрые, энергичные, с чистыми глазами и кристально честные. Как и все выходцы из Техаса, парни, наверняка, прямодушные и честно работают на того, кто их наймет. Они пойдут за своим вожаком, если понадобится, даже в ад и пригонят оттуда столько буйволов, сколько надо, если, конечно, они там водятся.

Животных остановили, сбили в одну группу, и в это время показался крытый брезентом фургон, за которым следовал еще один ковбой и небольшой, голов в двадцать, табун лошадей. Погонщикам приходилось менять лошадей два или три раза в день.

Джим направился к фургону. Остановив жеребца рядом с вихляющейся на неровностях почвы повозкой, он посмотрел на опаленное солнцем, обветренное лицо человека лет пятидесяти пяти, сидевшего внутри и правившего четверкой лошадей. По всей вероятности, возница сам был ковбоем, пока с ним не случилось какое-то несчастье. Возможно, его сбросила взбесившаяся лошадь, а может быть, он попал в середину стада, охваченного паникой, был затоптан и теперь не мог перегонять скот.

– Мое имя Джесси, Джесси Браун, – произнес мужчина, дождавшись пока Латур подъехал к нему и выплевывая прямо под копыта его лошади разжеванный табак.

– Привет, Джесси, – хозяин ранчо подъехал поближе и подал руку худому, высокому вознице. – Я Джим Латур.

Затем Джим махнул рукой в направлении маленького строения, видневшегося в нескольких ярдах впереди и сказал:

– Вон за тем холмом есть сарай. Там ваши люди могут обсушиться и выспаться, а ты пока обустроишься и сможешь приготовить им чего-нибудь горяченького.

Джим правильно определил, что в этой команде отставной ковбой выполняет роль повара.

Джесси кивнул и подстегнул лошадей. Латур посмотрел вослед фургону, отмечая про себя, как все ладно и аккуратно прилажено. С одной стороны повозки был привязан бочонок с водой, на другой – погромыхивал ящик с инструментами и походными снастями. Под фургоном колыхалась огромная веревочная сеть, доверху наполненная дровами, а на самом верху виднелся ящик, в котором, как знал по опыту Джим, находились разные необходимые в дороге вещи, вроде запаса кофе, сахара, а также бекон, фасоль, мука и соль.

В глазах Джима засветилось удовлетворение. Похоже, его агенту в Шайенне, Генри Кристалу, удалось найти повара и снарядить хороший фургон. Теперь, если повар умеет готовить, а пастухи пасти стада, то он, Джим Латур, метис и владелец салуна, явно находится на пути к выполнению своей мечты.

Он направил своего коня вперед и, обогнав фургон, поехал к группе из пяти всадников, ожидавших его в отдалении. Все ковбои были мокрыми до нитки, вода продолжала капать с полей их широких шляп и черных, непромокаемых накидок. Самый высокий из всей группы поехал навстречу хозяину ранчо.

– Я Клем Троубридж, главный погонщик этого загона.

Джим кивнул, пожал протянутую ему руку, назвал себя еще раз, а потом спросил:

– Тяжело пришлось во время перегона?

– Да нет, не особенно. Пару голов угнали какие то коровьи воры; одного нашего человека ранили в руку. Какая-то индейская банда смогла отбить десяток бычков, и около двадцати мы сами потеряли на переправе через реку.

– Неплохо, – кивнул Джим снова. – Я ожидал, что убыток больше. Парень, которого ранили – с ним все в порядке?

– Да, Куки подлечил его, рука поболела пару дней и все. Они подъехали к остальным четверым погонщикам, которые, вольно расслабившись, ожидали старшего и хозяина ранчо. Клем представил своих людей, но Джим даже не старался запомнить их имен. Если кто-то из них останется у него, то, со временем, он и так разберется, а пока, после знакомства, просто сказал, переходя сразу к делу.

– Я плачу тридцать монет в месяц каждому пастуху, старшему больше. Кто-нибудь из вас, парни, хочет остаться поработать со мной?

Все пятеро ответили, что работа нужна и им, и их троим товарищам, которые в эту минуту охраняли стадо.

– Отлично, улыбнулся Латур. – Мне нужна полная команда. Клем, старшим будешь ты!

– Черт! Почему нет? – тут же согласился верзила-техасец. – Мне в этой стороне нравится.

– Ну, вот и порешили, – довольно подвел итог Джим и поспешно добавил:

– Вы, парни, будете жить в амбаре, пока я закончу строить вам жилье. Я тоже буду там спать, пока не построят мой дом. Примерно год назад прежний сгорел у меня дотла.

– Ну, если для тебя, хозяин, этот сарай хорош, так для нас он тоже сгодится, – за всех ответил ковбой, самый младший по виду.

– Спасибо, дружище, – Джим улыбнулся юноше и затем, обращаясь ко всем, предложил им следовать за собой.

– Сейчас, если хотите, поехали со мной. Я еду как раз к амбару, чтобы переодеться в сухое. Более чем вероятно, что Джесси уже приготовил нам кофе.

В сыром, теплом воздухе, действительно, разносился запах свежезаваренного кофе, и всадник направился к видневшемуся строению.

Когда они, разбрызгивая копытами своих лошадей грязь и воду, приблизились к бывшему сеновалу, там уже кипела работа. Джесси подогнал фургон вплотную ко входу в сарай и откинул задний борт. Очаг он устроил внутри так, что огонь и припасы оказались защищенными от огня и ветра, а сам, сварив кофе, теперь как раз помешивал в котле похлебку. Джим и другие мужчины, как только оказались под крышей, схватили расставленные на складном столике железные кружки и торопливо подставили под густо-коричневую, ароматную струю. И после первого же глотка обжигающего, бодрящего напитка, на их лицах расцвели блаженные улыбки.

Латур, захватив свою чашку, пошел в глубину сарая, к задней стенке, где у него хранился запас чистой одежды, развешанной на гвоздях. Переодеваясь, он слышал, как ковбои, сидя у огня, скинули свои промокшие накидки и теперь поддразнивали повара, а Джесси, деловито снуя от фургона к костру и обратно, отшучивался, не желая оставаться в долгу.

Оказавшись снова во всем сухом и чистом, Джим, наконец, почувствовал себя человеком и вернулся к костру. Присаживаясь в круг техасцев, он налил себе еще кружку кофе и улыбнулся.

– Слушайте, парни, чем зевать прямо в лицо кухарке, шли бы вон туда, на сено, разложили бы свои спальные мешки, да вздремнули.

Кто-то из них признал, что это отличная идея. Они достали из фургона свернутые спальные принадлежности и стали располагаться на отдых. Спустя минуту-другую Латур подмигнул повару и кивнул в ту сторону, где укладывались ковбои.

– Послушай-ка, – ухмыльнулся он, – как они добродушно подтрунивают друг над другом.

– Я не желаю спать рядом с Клемом. Он во сне храпит так, что коровы разбегаются.

– Угу, – отозвался Клем. – Да я произвожу вполовину меньше шума, чем вы, коровьи требухи Вспомни, как вы притащили в лагерь двух шлюшек. Шэнси, когда вытаскивал, визжал, как недорезанная свинья А Куки – вопил так, будто у него миску с супом отбирают.

– Ну да, а ты, когда вскарабкался на девчонку, ты молчал! То-то, даже койоты разбежались от твоего пыхтения.

Добродушные подначки и шутки продолжались, пока они не приготовили себе постелей. Затем все вернулись к огню. Один из погонщиков, парень не больше двадцати лет, как предположил Джим, вошел в амбар и начал снимать дождевик.

– Это Кэл, мой сын, – с гордостью в голосе произнес Джесси. – Мальчуган начал ухаживать за лошадьми с шестнадцати лет.

Латур встал и пожал протянутую ему руку.

– Думаю, ты нашел загон позади сарая.

– Да, только нам понадобиться больший. Лошади стали беспокойными и отчаянно грызутся, когда находятся вместе.

– Ты позаботился о наших лошадях, малыш? – спросил Шэнси.

– Ну, чего ерунду спрашиваешь! Конечно! – Кэл налил себе чашку кофе.

После этого разговоры стихли, усталость стала брать свое. Мужчины пили кофе, курили День все таки у них выдался трудный.

Дождь тем временем совсем прекратился, и над землей поплыла пелена серого тумана. Повар наложил мужчинам полные тарелки фасоли с беконом, и они начали устало поглощать еду, и в эту минуту показалась легкая повозка, направляющаяся в сторону ранчо Латура.

Джим встал, прищурился и воскликнул:

– Черт! Пусть я сдохну, если это не моя дочка с зятем!

Когда повозка остановилась у амбара, он с радостной широкой улыбкой на лице вышел навстречу и протянул руку детям.

– Джонти, Корд, каким ветром вас сюда занесло? Корд спрыгнул на землю, помог жене вылезти из повозки и, пока Джим нежно обнимал свою дочь, проворчал:

– Вот, поехала повидаться с любимым папочкой, а когда в салуне его не оказалось, даже целый взвод солдат не удержал бы ее от поездки сюда. По дороге я был уверен, что мы или захлебнемся, или нас расшибет в лепешку молнией.

– Я же вся в папулю! – улыбнулась отцу Джонти, а потом втянула носом воздух. – О! Чертовски хорошо тут у вас пахнет! А я так есть хочу!

– Вы как раз приехали к ужину. Иди, познакомься с моим поваром и некоторыми загонщиками. Трое парней пока у стада.

Мужчины, не видевшие женщин уже недели три, застенчиво заулыбались дочке хозяина и невнятно поздоровались. Потом по очереди пожали руку Корду.

– Я смотрю, вы оставили Коди и Дании с Тилли, – проговорил Латур, вместе с дочерью усаживаясь в кружок ужинающих ковбоев, к наполненным тарелкам.

– Да, Тилли настояла. Она утверждает, что сарай неподходящее место для детей. Сэйдж тоже обещала присмотреть за Коди. Хотя она явно хочет проводить все свободное время с племянником.

При упоминании имени Сэйдж, Джим посмотрел в сторону, мимо дочери. Видимо, что-то крепко его беспокоило, потому что он не расслышал вопрос, и Джонти пришлось его повторить:

– Так сколько голов скота ты купил? Когда мы ехали мимо стада, мне показалось – несколько сотен.

– Так оно и есть, пятьсот голов, если уж быть точным.

– Ого! – воскликнула Джонти. А потом повернулась и поискала глазами мужа, приглашая того разделить с нею ее удивление.

В течение следующих десяти минут в сарае не было слышно ничего, кроме позвякивания ложек о металлические тарелки.

Когда ковбои поужинали, Клем составил пустые тарелки одна в одну и вышел, чтобы кликнуть своих трех товарищей, находившихся у стада. А Джим скрутил себе сигарету, встал и подал руку Джонти.

– Пойдем, взглянешь на дом, который строит твой старик.

В сумерках подкрадывающейся ночи силуэт недостроенного здания возвышался загадочной таинственной громадой. Его мокрые бревна угрюмо темнели на фоне заката. Джим и сам только сейчас, глядя на то, как выглядит его дом в сочетании с окружающей местностью и послегрозовым небом, понял, какое величавое впечатление будет производить постройка после завершения.

Джонти остановилась и изумленно уставилась на стройку.

– Папа, я думала ты строишь просто загородный домик! А это больше похоже на дворец. Зачем такие хоромы старому холостяку?

Она лукаво усмехнулась и толкнула его локтем в бок.

– Или этот статус уходит в прошлое? Положил уже глаз на какую-нибудь прекрасную вдовушку?

Джим сделал вид, что не расслышал двух последних вопросов и сказал:

– Я, конечно, понимаю, что это глупо, строить такой хороший дом для самого себя, но я всю жизнь мечтал о таком. Я хочу доказать всем, что бедный полукровка тоже кое-чего добился.

Джонти любовно пожала руку отца и вновь повернула разговор к Сэйдж.

– Послушай, пап, Сэйдж – прекрасная женщина. Готова поспорить, что если бы ты попытался, она вполне могла бы стать тебе подходящей парой.

Джим сурово на нее посмотрел и отрезал:

– Жениться? В моем возрасте? Я люблю твою маму, Джонти. Она всегда будет в моем сердце.

– Расскажи мне о маме, пап. Какая она была? Высокая или низкая, худенькая или толстушка? Какие у нее были глаза, волосы? Она была серьезной или хохотушкой?

Джим вдруг растерянно остановился, оглянулся, будто ожидая подсказки от кого-то, а потом, нахмурившись, стал говорить, пытаясь получше вспомнить ускользающий, расплывающийся образ своей первой любви.

– У Клео были каштановые волосы и глаза… ну, такие… зеленоватые. Она была высокая – мне до подбородка и стройная… удивительно стройная. А насчет характера – знаешь… такая… смесь серьезности и веселости. Но не легкомысленная, нет!

«Э, папочка, – печально подумала Джонти, – ТЫ ДАЖЕ НЕ ПОМНИШЬ, как моя мама выглядела! Судя по описаниям бабки, волосы Клео были темно-русыми, а глаза – светло-карими. И доставать она Джиму должна была едва до груди. Он сказал, что девушка, которую он любил, была удивительно стройной, но штука-то в том, что она была немного по-детски пухловатой. Единственно, что в его рассказе почти соответствует бабкиному описанию – это то, что ее мать не была легкомысленной». Молодая женщина взяла отца под руку, и они пошли назад к амбару. Сам о том не догадываясь, ее любимый папочка только что описал Сэйдж Ларкин.

Уже совсем подойдя к месту ночлега, Джонти опять нарушила молчание.

– Я бы хотела, чтобы ты все-таки подумал о женитьбе. Мне вовсе не хочется все время думать о том, как ты тут, на старости лет, живешь один в таком дворце.

– Ты хочешь сказать, что не пустишь меня к себе? – пытаясь перевести все в шутку, Джим состроил обиженное лицо. Но дочь не приняла его игры.

– Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю. Ты сам не захочешь жить у нас.

– Не беспокойся обо мне, дорогая, – он похлопал ее по руке. – Твой папа всегда подыщет себе хорошенькую молоденькую экономку.

Позже, уже ночью, когда ковбои заснули, а Джонти и Корд отправились спать на сеновал, Джим долго лежал с открытыми глазами, снова и снова перебирая в памяти разговор с дочерью. Его потрясло то, что он не может себе ясно представить Клео. Ведь он ее так любил! Почему же ему не удается вспомнить ее образ?

Джим лежал, глядя в темноту, возвращаясь мысленно в те далекие годы. Многое забылось, очень многое. Но зато сейчас возникли вопросы, которые до этой ночи вообще никогда у него не возникали. И он сам был поражен ответами, которые на них неизбежно следовали.

Любил ли он Клео Рэнд? Да, конечно! Но его любовь к этой девушке была любовью молодого, азартного юноши. Первая любовь, горячая и страстная, горевшая, как факел в ночи. Вот только теперь Джим спрашивал себя, если бы все-таки у их первой любви был более счастливый конец, сохранился бы этот огонь все время? Может быть, из-за того, что эта юная женщина на подарила ему дочь, плод их любви, дочь, которую он безумно любил, он и вознес Клео на пьедестал? Наверное, тут еще и чувство вины за то, что Клео умерла, подарив жизнь его ребенку… Что, если попытаться честно посмотреть правде в глаза?

Джим беспокойно ворочался, не находя ответов на все эти вопросы, Мучительно пытаясь отбросить все сомнения и вернуть утраченное душевное равновесие и, наконец, не заметил сам, как уснул.

– А не пора ли тебе в кровать? – Сэйдж взъерошила волосы на голове племянника, войдя в кухню после концерта.

– А я и так собираюсь, – улыбнулся Дэнни, демонстрируя тетке губы, обмазанные джемом и сливочным кремом. – Вот только доем эти пирожные и допью молоко.

Сэйдж улыбнулась Тилли:

– Вижу, тебе каким-то образам удалось уложить Коди?

Кухарка посмотрела на детскую кроватку, которую раздобыл где-то Рустер и в которой теперь спал ее любимец, а потом кивнула на Дэнни, весело болтающего ногами, и улыбнулась в ответ.

– Это Дэнни его уложил. Этот куцехвостик делает все, о чем его Дэнни попросит. Он ни на секунду не выпускает твоего племянника из виду.

– Какой ты все-таки молодец, что помогаешь смотреть за Коди. – Сэйдж села возле восьмилетнего мальчугана, которого любила больше всех на свете.

– А, чего там, – Дэнни допил остатки молока. – Он хороший малыш.

После того, как вылез из-за стола, Дэнни подошел к тетке, запечатлел на ее щеке мокрый поцелуй и, обращаясь сразу к ней и к Тилли, сказал: г – Я пошел спать. Спасибо за молоко и пирожные. Когда за ним закрылась дверь, Тилли улыбнулась:

– Он прекрасный мальчуган, такой вежливый!

– Спасибо, Тилли, думаю, что родители неплохо его воспитали. – Глаза Сэйдж наполнились слезами. Ее подруга подошла к ней, легонько сжала руку молодой женщины и глухим голосом проговорила:

– Да, тебе, Сэйдж, мой совет – постарайся поменьше думать о прошлом и оглядываться назад.

– Я стараюсь, Тилли, пытаюсь., все время. Хотя иногда это очень тяжело.

– Я знаю… – Тилли встала и принесла кофейник и чашки.

Сэйдж подождала, пока кухарка нальет в чашки кофе и сядет на свое место, и тогда, не глядя на Тилли, тихонько сказала:

– Я решила уехать в Шайенн после того, как Джонти и Корд возвратятся домой.

– О, Сэйдж! Я не хочу, чтобы ты ехала! – Тилли бросилась к подруге и заговорила взволнованно, пытаясь убедить ее переменить решение.

– Неужели ты еще немного не можешь побыть у нас? Я не могу отделаться от чувства, что твое будущее связано с Коттонвудом. Подожди чуть-чуть, все наладится!

– Тилли, ты ведь хорошо все понимаешь! – мягко возразила Сэйдж – Здесь моя репутация полностью погибла. Дэнни и я всю жизнь проведем под этим облаком и никогда не отмоемся. У меня более, чем достаточно причин для того, чтобы попытаться начать все заново, на новом месте.

И еще, Тилли, готова поклясться, что больше ни за что не позволю втянуть себя в такую переделку, как тут. Мужчин в моей жизни больше не будет, ни одного. – О, Господи! Сэйдж, ты же еще слишком молода, чтобы давать себе зароки. И потом, по-моему, с твоим внешним видом, ты просто не сумеешь постоянно отгонять от себя мужчин!

– Смогу, если решила! – просто ответила Сэйдж. – Сейчас для меня главная проблема – выбраться из города так, чтобы не узнали, кто я. И мне бы не хотелось, чтобы кто-то, кроме тебя, знал, куда я поехала. Я потом свяжусь с тобой в письмах, но обратный адрес я, на всякий случай, не буду писать.

Мне хочется там устроиться , а потом вернуться за Дэнни. На это все, я думаю, уйдет недели три.

Тилли вздохнула, понимая, что все равно не сможет переубедить молодую женщину. Поэтому, немного погодя, она сказала:

– Ну, если уж ты твердо решила дать тягу, я тебе помогу. Дай-ка подумать.

Кухарка яростно размешивала в течение минуты свой кофе, глядя в окно, а Сэйдж с надеждой смотрела на нее. Наконец, Тилли бросила ложечку на блюдце и сказала:

– Тебе надо одеться, как молодой вдове, а чтобы скрыть лицо, оденешь вуаль. Прежде, чем одеть шляпку, повяжешь косынку на голову, иначе тебя узнают по волосам. У нас в Коттонвуде ни у кого нет таких волос, как у тебя.

Тилли помолчала, задумчиво погрызла ложечку.

– Думаю, тебе надо надеть платье пошире и подлиннее. Надо спрятать твою талию и бедра, чтобы у тебя вид был, как у матроны. А когда прибудет дилижанс, тебе надо будет взять билет и посидеть на станции до того времени, как ему отправляться.

– Да, ты все неплохо придумала, Тилли! Сэйдж посмотрела на пожилую женщину, и глаза у нее заблестели. Она поспешно закусила нижнюю губу и посидела так, не говоря ни слова. А затем, слегка нахмурившись спросила:

– Слушай, как ты думаешь, Джонти не будет против, если я возьму несколько ее платьев, пока не куплю своих собственных?

– Ну да! она не будет против, даже если ты их все заберешь! Жене владельца ранчо нет нужды во всяких безделушках.

– Ну и ладно, хватит об этом! – Сэйдж встала и, взяв свою пустую чашку, отнесла ее на столик для грязной посуды. Повернувшись к кухарке, она добавила:

– Пожалуй, теперь и я пойду спать. Завтра у меня будет очень напряженный день.

– Я завтра схожу в магазин и куплю тебе платье и шляпку, – сказала Тилли, тоже вставая из-за стола, – скажу, что покупаю себе. Надеюсь, никто не спросит, за каким чертом мне понадобилась вуаль.

Сэйдж обняла кухарку за плечи.

– Тилли, мне так плохо будет без тебя!

– Ну-ну, только без слез! – проворчала та, пряча свои мокрые глаза. – Иди-ка, ты, ложись, и я тоже лягу, посплю. Как ты сказала – завтра будет тяжелый день.

Стоявшая снаружи, возле открытого кухонного окна Реби слышала весь разговор между Тилли и Сэйдж от слова до слова. Оказавшись тут случайно, экс-любовница Латура почти час простояла, затаив дыхание, в тени здания. И теперь едва не плясала от радости.

Наконец-то, эта певичка, эта выскочка уматывается! Теперь Джим опять вернется к ней, своей Реби!