Текст книги "Святые грехи"

Она просидела неподвижно в течение нескольких минут, чтобы унять вспыхнувшую ярость. Ей не дозволено выходить из себя; она должна слушать, задавать вопросы и помогать советами. Ее удел – сострадание, но не гнев, а она, видите ли, позволила себе распуститься, не смогла сдержаться. С детства она не позволяла себе распускаться, а потом это сделалось профессиональной обязанностью. Она готова была стукнуть кого-нибудь или что-то разбить вдребезги, затопать ногами, лишь бы избавиться от этого отвратительного ощущения безнадежности.

Вместо этого Тэсс открыла историю болезни Джо и сделала пометки о сегодняшней встрече.

Пошел дождь со снегом. Она надела очки, но в окно не взглянула, а потому не увидела, что на тротуаре напротив дома стоит какой-то мужчина и не сводит глаз с ее освещенного окна. Даже если бы и взглянула и увидела, все равно не придала бы значения.

Услышав стук в дверь, она ничего не заподозрила, только рассердилась, что мешают работать. Телефон звонил беспрестанно, но на него она не обращала внимания – в бюро обслуживания все запишут. А для пациентов у нее есть специальное устройство, которое сработает вовремя и даст ей знать о важном звонке. Телефонные звонки, решила Тэсс, связаны со статьей в вечернем выпуске газеты, где говорилось об ее участии в расследовании убийств.

Отложив папку, Тэсс подошла к двери:

– Кто там?

– Пэрис.

Только по голосу можно многое понять, даже если произнесено всего лишь одно слово. Открывая дверь, Тэсс почувствовала, что предстоит стычка.

– А, это вы, детектив! Не слишком ли поздно для официального визита?

– Как раз вовремя, чтобы послушать одиннадцатичасовой выпуск новостей. – Бен вошел в квартиру и включил телевизор. Тэсс продолжала стоять у двери.

– Разве у вас дома нет телевизора?

– В цирк лучше ходить вдвоем.

Она тихо прикрыла дверь, хотя хотелось хлопнуть ею изо всех сил.

– Между прочим, я работаю. Отчего бы вам не сказать причину вашего визита, после чего я вернусь к делу.

Он искоса посмотрел на стол, на раскрытые папки и брошенные на них очки в толстой оправе.

– Это не займет много времени. – Бен даже не присел, продолжал стоять, засунув руки в карманы и не отрывая глаз от экрана, на котором появилась диктор – симпатичная блондинка с лицом в форме сердечка. Она начала перечислять основные темы вечернего выпуска:

– Канцелярия мэра сегодня подтвердила, что известный вашингтонский психиатр, доктор Тереза Курт, включена в группу по расследованию убийств, связанных со Священником. С самой доктором Курт, внучкой сенатского долгожителя Джонатана Райтмора, связаться не удалось. В убийстве по меньшей мере трех женщин подозревается мужчина по прозвищу Священник. Его жертвы были удушены с помощью епитрахили – аксессуара облачения католических священников. С помощью доктора Курт полиция продолжает расследование, начатое еще в августе.

– Неплохо, – пробормотал Бен, – ваше имя упомянуто три раза.

Тэсс подошла к телевизору и с раздражением выключила его. Бен даже не пошевелился.

– Еще раз спрашиваю, что вам от меня нужно? Голос ее звучал ровно. Не желая уступать, Бен вытащил сигарету.

– Завтра в восемь утра в мэрии пресс-конференция.

– Мне сообщили.

– Вам следует ограничиться общими замечаниями. По возможности избегайте подробностей. Орудие убийства прессе известно, но, что касается записок и их содержания, нам удалось сохранить в тайне.

– Бен, разве я похожа на идиотку? Уж как-нибудь справлюсь с вопросами.

– Не сомневаюсь. Ведь речь идет о деле, а не личной популярности.

Тэсс открыла было рот, но лишь шумно вздохнула, не стала давать волю чувствам, считая это бессмысленным: дурацкое, хотя и горькое замечание не заслуживает внимания. Она считала, что этого типа, разыгрывающего из себя судью, нужно корректно, хладнокровно выпроводить отсюда.

– Ты, мерзкий, безмозглый, бесчувственный осел, – снова зазвонил телефон, но никто на него не обратил внимания, – что ты себе позволяешь?! Врываешься в дом и начинаешь нести всякую чепуху!

Он огляделся по сторонам в поисках пепельницы и, не обнаружив ее, воспользовался небольшим, ручной работы блюдом. Рядом с ним стояла ваза со свежими хризантемами.

– Да? И что же это за чепуха?

Она стояла навытяжку, словно солдат, а он небрежно облокотился о стол, стряхивая время от времени пепел в блюдо.

– Давайте все расставим по своим местам. Лично я журналистам не говорила ничего.

– Никто этого и не утверждает.

– Ах вот как? – Она сунула руки в карманы юбки, которую не снимала в течение четырнадцати часов. Спина у нее ныла, сосало под ложечкой, но больше всего ей сейчас не хватало рассудительности, которую она с таким трудом внушает своим пациентам. – Я несколько иначе оцениваю ситуацию. К вашему сведению, мне обещали не упоминать моего имени в связи с этим расследованием.

– Не хотите, чтобы стало известно о ваших связях с полицией?

– А вы умник, не так ли?

– Да еще какой! – Бен наслаждался тем, что удалось вывести ее из себя. С пылающим лицом она крупными шагами расхаживала по комнате. Внутри все клокотало, но то был холодный гнев, ничего похожего на злобные выкрики, битье посуды и прочее, к чему он давно привык. Что ж, так даже интереснее…

– Что бы я ни сказала, у вас на все есть ответ. А не приходило ли вам в голову, детектив, что мне вовсе не хочется, чтобы пациенты, коллеги, друзья расспрашивали меня об этом деле? Вы знаете, что я вообще не хотела за него браться?

– Так почему же взялись? Гонорар ведь ничтожный!

– Потому, что меня убедили, что я могу быть полезной. И если бы я в этом усомнилась, я просто послала бы вас с вашим расследованием ко всем чертям. Неужели вы думаете, что я получаю удовольствие от споров о нравственности моей профессии с узколобым типом, который возомнил себя судьей? А то у меня без того не хватает проблем!

– Проблем, доктор? – Он медленно обвел взглядом комнату: цветы, хрусталь на полках, отметил преобладание пастельных тонов убранства. – На мой взгляд, у вас тут довольно уютно.

– Да что вы знаете обо мне, о моей жизни, о моей работе? – Она подошла к столу и оперлась о него обеими руками, пытаясь успокоиться. – Вот эти папки, эти бумаги, эти пленки, видите? В них жизнь четырнадцатилетнего мальчика. Мальчика, который уже пристрастился к спиртному и которому нужен хоть кто-нибудь, кто смог бы открыть ему глаза на самого себя и помочь стать на ноги. – Она резко откинулась назад. В темных глазах застыла пустота. – А вы знаете, детектив, каково это – пытаться спасти чью-то жизнь? Знаете, как это больно, как страшно?! И этой работой я занимаюсь без оружия: винтовку в руки не беру. В течение десяти лет я учусь своему делу. И может быть, со временем, если достанет умения и удачи, я смогу помочь ему. Проклятие! – Тэсс замолчала. С чего это вдруг из-за каких-то двух слов ее так разобрало? – А впрочем, мне не в чем перед вами оправдываться.

– Это верно. – Бен ткнул докуренную сигарету в фарфоровое блюдо. – Извините, что-то меня занесло.

Она шумно выдохнула, все еще пытаясь взять себя в руки.

– Но что я вам такого сделала, что вы так разозлились?

Он не был готов к откровенности, не мог обнажить перед ней свою старую, еще не зажившую, рану – он просто устало прикрыл глаза.

– Вы здесь ни при чем. Просто работа такая. Чувствуешь себя, словно на тонкой проволоке, натянутой над очень глубоким рвом.

– Ладно, будем считать, что это так. – Хотя она не такого ответа ждала, какой хотелось получить: она услышала только полуправду. – Сейчас трудно быть объективным.

– Давайте на время заключим перемирие. Я не слишком высокого мнения о вашей работе, а вы – о моей.

Она немного помолчала и согласно кивнула:

– Договорились.

– Вот и хорошо. – Он подошел к ее столу и взял наполовину пустую чашку с кофе. – Горячего не найдется?

– Нет. Но могу заварить.

– Не беспокойтесь. – Он прижал руку ко лбу, неожиданно почувствовав разламывающую над бровями боль. – Еще раз извините. Работаешь как вол, а получается, что топчешься на месте, единственный полученный результат – так это то, что пресса что-то пронюхала.

– Я понимаю. Возможно, вы не поверите, но я в не меньшей степени окунулась в это дело и чувствую такую же ответственность. – Она опять замолчала, но на сей раз между ними словно протянулась невидимая ниточка, какое-то общее чувство объединило их. – В этом-то вся трудность, верно? В том, что чувствуешь ответственность.

«Она хорошо знает свое дело», – подумал Бен, по-прежнему не отходя от стола.

– Никак не могу отделаться от ощущения, что он готовит новый удар. А мы все так же бродим впотьмах, доктор. Прессу мы завтра убедим, но от этого ничего не изменится. Мы-то знаем, что не продвинулись вперед ни на йоту. И даже если вы выясните причину убийств, очередной жертве от этого легче не станет.

– Бен, все, что я могу, – это рассказать о внутренней сути этого человека.

– Признаться, мне на это наплевать. – Он повернулся и поглядел на нее. Теперь она уже вполне овладела собой. Об этом говорили ее глаза. – Когда мы поймаем его, а поймаем его обязательно, тогда пригодится ваш психологический портрет. Другие добавят к нему что-нибудь свое. Потом вас или кого-то из ваших коллег призовут на освидетельствование и его… отпустят.

– Его поместят в психиатрическую лечебницу. А это не курорт, Бен.

– А по прошествии времени врачебный консилиум объявит его здоровым.

– Все не так просто. Вы знаете законы лучше, нежели я. – Она покрутила спускающуюся с виска прядь волос. И он был прав, и она тоже. Но от этого все становилось только сложнее.

– Вы ведь не сажаете за решетку человека, больного раком, так как он бессилен предотвратить распад своего тела. Разве можно наказывать, не принимая во внимание распад мозга? Только одна шизофрения, Бен, давно уже убивает больше людей, чем рак. Сотни тысяч прикованы к больничным койкам. Не можем же мы повернуться к ним спиной или сжечь их, как ведьм, на костре потому, что в мозгу у них образовался химический дисбаланс.

Но его не интересовали ни статистика, ни аргументация – ему нужен был только результат.

– Док, вы как-то сказали: безумие – это юридический термин. Безумен он, нет ли, но у него тоже есть гражданские права, он имеет право на адвоката. Его адвокат тоже будет использовать этот юридический термин. Хотелось бы мне услышать, что вы скажете трем обездоленным семьям о химическом дисбалансе, когда все кончится. Интересно, удастся ли вам убедить их, что восторжествовала справедливость?

Ей приходилось бывать в семьях убитых, и ей ведомо царящее в них чувство бессилия, ощущение предательства. Такую беспомощность врач понимает инстинктивно, никакие анализы тут не нужны.

– В ваших руках, Бен, – меч, мое оружие – слова.

– Это верно. – Впрочем, слова были и у него, и он тоже прибегал к ним, но гордиться этим ему не приходилось. – Сейчас я мечтаю о глотке коньяка да о женщине… Завтра у меня встреча с монсеньором Логаном. Вам хотелось бы принять участие?

– Да. – Она скрестила руки на груди. Почему, интересно, после таких вспышек она чувствует себя совершенно опустошенной? – Вообще-то у меня весь день расписан, но четырехчасовой сеанс я могу отменить.

– Что, не такой уж псих?

Поскольку он явно хотел пошутить, она решила подыграть ему и добродушно улыбнулась:

– Считайте, что я этого не слышала.

– Постараюсь назначить встречу на шестнадцать тридцать. За вами заедут.

– Прекрасно! – Вроде и говорить больше не о чем, или, наоборот, слишком много осталось невысказанным, но ни один из них не был к этому готов. – Точно не хотите кофе?

Да хотел он, хотел, а еще больше хотел просто посидеть с ней и потолковать, только не о деле, которое свело их сейчас.

– Нет, спасибо, нужно идти. На улице и так черт знает что творится.

Да? – Она посмотрела в окно и увидела падающую с неба снежную крупу.

– Да, доктор, видно, вы и впрямь слишком много работаете, коль не видите происходящего за окном. – Он направился к двери. – А задвижку вы так и не поставили?

– Не поставила.

Уже взявшись за дверную ручку, он обернулся. Гораздо больше, чем рюмки коньяка и какой-то воображаемой женщины, ему хотелось просто остаться с ней.

– Как вам Богарт?

– Очень понравился.

– Может, как-нибудь еще сходим?

– Почему бы и нет?

– До встречи, док. Не забудьте накинуть цепочку.

Он закрыл за собой дверь и подождал, пока с противоположной стороны повернется ключ в замке.

Глава 5

Эд вел машину вниз по Шестнадцатой. Неторопливую езду он любил так же, или почти так же, как визг тормозов на полной скорости. Для простого, более или менее добродушного человека уличные гонки – не такой уж большой грех. Рядом с ним сидел молчаливый Бен, обычно не упускавший случая сделать несколько колких замечаний по поводу езды напарника. В конторе к этому все давно привыкли. А сейчас молчание свидетельствовало о том, что его мысли были далеко, но где именно, Эд не мог сказать. Даже включенную напарником кассету Тани Такер Бен не заметил. Здесь нужен более привычный к рефлексии ум, которым Эд не обладал.

– С делом Борелли у меня все. – Он с удовольствием слушал, как Таня жалуется на ложь и предательство.

– Что? Ах да, у меня тоже бумаги готовы. Думаю, суду больше двух дней в следующем месяце не понадобится. Окружной прокурор быстро закончит дело.

– Хотелось бы! Зря, что ли, мы бегали как очумелые в поисках свидетельских показаний?

Молчание опять заполнило машину. Эд мурлыкал что-то вслед за Таней, потом пропел несколько нот вместе с хором, затем снова замурлыкал.

– Слышал, что случилось у Лоуэнстайн? – спросил он. – Муж всю кухню залил водой. Опять что-то сломалось в системе стока.

– Так всегда бывает, когда с гаечным ключом по квартире расхаживает бухгалтер.

Бен зажег сигарету и приоткрыл окно, чтобы выпустить дым наружу.

– Пятнадцатая, – заметил Эд. – Вряд ли ты добьешься чего-нибудь, если обкуришь всех на пресс-конференции.

– Я никого не собираюсь обкуривать, я просто люблю курить. – И в доказательство он глубоко затянулся, выпуская дым в сторону. – Это одно из самых больших наслаждений, какие изобрело человечество.

– Ну да, вместе с попойками, после которых блюешь себе под ноги.

– У меня с башмаками все в порядке, Джексон. А вот один мой приятель, помню, свалился, как подпиленное дерево, влив в себя предварительно полгаллона водки, смешанной с морковным соком.

– Мне просто захотелось вздремнуть.

– Ну да, уткнувшись лицом в пол. Если бы я не подхватил тебя, едва не получив грыжу, то был бы сломан твой большой нос. Что ты, черт возьми, улыбаешься?

– Если ругаешься, значит, траур по себе уже не поносишь. Знаешь, Бен, а она на самом деле хорошо держалась.

– А кто спорит? – При очередной затяжке Бен буквально вонзил зубы в фильтр. – И кто сказал, что я вообще думаю о ней?

– О ком – «о ней»?

– О Тэсс.

– Разве я назвал это имя? – Увидев желтый свет, Эд прибавил газу и успел проскочить перекресток, пока не загорелся красный.

– Перестань валять дурака; кстати, ты проехал на красный.

– На желтый.

– Это был красный, дальтоник, у тебя давно пора отобрать права. Всякий раз, когда я сажусь с тобой в машину, прощаюсь с жизнью. Мне нужно за это орден дать.

– И выглядела здорово, – продолжал Эд, – ноги – просто потрясающие.

– То-то ты сразу возбудился. – Даже через узкое отверстие в окне ветер пронизывал до костей, и Бен включил обогреватель. – А мне кажется, что она выглядела так, словно способна была на расстоянии двадцати шагов превратить любого в ледышку.

– От нее сквозь одежду идут сигналы: уверенность – нерешительность – уверенность. Казалось, что она искала середину; не успела и рта открыть, как все репортеры были у нее в руках.

– Надо бы аннулировать твою подписку на «Ридерз дайджест», – пробормотал Бен.

Большие старые деревья, окаймлявшие дорогу, горели осенними красками. Сейчас листья на ощупь мягкие: красные, желтые, оранжевые, – они словно трепещут, достаточно лишь взять их в руки. Не пройдет и недели, как они высохнут, опадут на тротуар, заполнят водосточные канавы, зашуршат под ногами. Бен щелчком отправил окурок в окно и наглухо закрыл его.

– Ладно, допустим, держалась она хорошо. К сожалению, газеты будут пережевывать эту «жвачку» бог знает сколько времени! У прессы особый интерес к психам. – Он смотрел на старые надежные дома, скрывавшиеся за старыми раскидистыми деревьями. Тэсс под стать именно такие дома, а он смотрит на них только снаружи. – И, черт возьми, у нее действительно потрясающие ноги.

– Да и умом не обделена. А мужчина способен оценить женский ум.

– Ты-то что о нем знаешь? У твоей последней девчонки интеллектуальное развитие было на уровне яйца всмятку. Что за бред мы слушаем?

Довольный тем, что напарник вошел наконец в колею, Эд улыбнулся:

– Таня Такер.

– О Боже! – Бен откинулся на спинку и за крыл глаза.

– Кажется, сегодня вы гораздо лучше себя чувствуете, миссис Холдермен.

– О да. Это правда. – Симпатичная смуглая женщина не легла на кушетку и даже не присела – она почти танцевала по кабинету Тэсс. Швырнув соболью накидку на подлокотник кресла, она приняла позу манекенщицы на подиуме: – Что скажете о моем новом платье?

– Оно вам очень идет.

– Правда идет? – Миссис Холдермен разгладила тонкую шерсть на шелковой подкладке. – Красное притягивает взгляды, а я обожаю, когда на меня смотрят!

– Снова ходили по магазинам, миссис Холдермен?

– Да, – ответила она, улыбаясь. Тут же ее кукольное личико исказила недовольная гримаса. – Да не волнуйтесь вы, доктор Курт. Я помню, что вы рекомендовали мне на некоторое время забыть о магазинах. Я последовала вашему совету – почти неделю не была у Наймана.

– Я абсолютно спокойна, миссис Холдермен… – Гримаса вновь сменилась широкой улыбкой. – У вас отличный вкус, – и слава Богу. По натуре Эллен Холдермен была женщиной одержимой. Понравившееся ей платье покупалось тотчас, но, надев его один раз, она моментально забывала о нем или выбрасывала. Точно так же миссис Холдермен поступала с мужчинами.

– Спасибо, доктор. – Она, как маленькая девочка, сделала пируэт, чтобы показать юбку. – Я так замечательно походила по магазинам! Вы можете мной гордиться: я купила всего два костюма, ах нет, три, – поправила она себя, – белье не в счет, правда? Потом я пошла выпить чашечку кофе в чудесный ресторанчик в Мазза-гэлери, откуда все так хорошо видно: и люди, и магазины…

– Да. – Тэсс присела на краешек стола. Миссис Холдермен не сводила с нее глаз. Она закусывала нижнюю губу, не проявляя ни смущения, ни беспокойства, – ее переполняла рвущаяся наружу радость. Она подошла к стулу, села и застыла в неестественной позе.

– Я заказала кофе. Хотела взять булочку, но передумала: нужно следить за фигурой, а то неинтересно будет покупать платья. И знаете, доктор Курт, тут я увидела мужчину и сразу поняла: это Он. Сердце у меня бешено забилось. – Она прижала руку к груди, словно оно продолжало так же учащенно биться. – Он такой красивый! Здесь слегка пробивается седина. – Она прикоснулась пальцами к вискам, и тут же в глазах появилось мягкое, мечтательное выражение, которое Тэсс видела так часто, что уже потеряла счет. – Загорелый, словно он катался где-то на лыжах; скорее всего в Сент-Морице, подумала я, для Вермонта еще слишком рано. В руках у него был кожаный портфель с небольшой монограммой. Я пыталась разгадать инициалы: М.У. – Она глубоко вздохнула. Тэсс знала, что в своем воображении она уже меняет монограмму на собственных банных полотенцах. – Вы и представить себе не можете, сколько вариантов я перебрала!

– Ну и что же выяснилось?

– Максвелл Уизерспун. Чудесное имя, правда?

– Весьма аристократическое.

– Вот-вот, так я ему и сказала.

– Значит, вы разговаривали?

– Видите ли, у меня упало портмоне. – Она прижала палец к губам, пытаясь скрыть улыбку. – У девушки всегда должны быть уловки для знакомства с приятным мужчиной.

– Так вы нарочно уронили портмоне под стол?

– Оно упало прямо у его ног. Вы знаете, это портмоне – такое славное, черно-белое, из змеиной кожи. Максвелл наклонился за ним. Возвращал он его мне с улыбкой. Сердце мое замерло. Все было как во сне. Я не слышала шума за соседними столиками, не видела никого и ничего вокруг. Наши пальцы соприкоснулись, и… Обещайте, доктор Курт, что не будете смеяться.

– Разумеется, не буду.

– Он будто не пальцев – души моей коснулся.

Этого Тэсс и боялась. Она поднялась со стола и села напротив пациентки.

– Миссис Холдермен, помните Асанти?

– Ах этого! – Миссис Холдермен наморщила нос, не желая говорить о своем четвертом муже.

– Встретив его в картинной галерее, у его собственного полотна с видом Венеции, вы тоже почувствовали, что он «тронул вашу душу».

– Тогда все было иначе. Асанти – итальянец, а вы знаете, каковы итальянцы с женщинами. Максвелл из Бостона.

Тэсс подавила вздох. Да, ей предстоят долгие пятьдесят минут.

Приемная Тэсс, куда вошел Бен, полностью соответствовала его воображению. Здесь царили спокойствие и стиль, как и дома. Мягкие цвета – темно-розовый и пепельно-серый – должны успокаивающе действовать на пациентов. В горшках на подоконнике стояли папоротники с влажными листьями, будто их только что обрызгали водой. Свежие цветы и коллекция статуэток в застекленном шкафу напоминали скорее всего домашнюю гостиную, нежели приемную. По экземпляру «Bогa», лежащему открытым на кофейном столике, Бен понял, что в кабинете женщина.

Увиденное ни в малейшей степени не напомнило ему кабинет другого врача: там были белые стены и стоял запах кожи.

При входе в кабинет у него не было ни дрожи в ногах, ни испарины на затылке. Брата он здесь не мог встретить, потому что Джош умер.

Секретарша Тэсс сидела за небольшим полированным столиком и работала на компьютере. При появлении детективов она подняла голову. Вид у нее был такой же невозмутимый и спокойный, как и у самой комнаты.

– Чем могу быть полезна?

– Детективы Пэрис и Джексон.

– О да, конечно. Доктор Курт ждет вас. Но сейчас у нее пациент. Если можете немного подождать, я приготовлю кофе.

– Мне просто кипяток, – сказал Эд и достал из кармана пакетик с чаем.

Секретарша и глазом не моргнула.

– Как прикажете…

– Ты вечно заставляешь меня краснеть, – пробормотал Бен, глядя вслед секретарше, выходящей в соседнюю комнату.

– Не собираюсь накачиваться кофеином только ради того, чтобы вести себя по правилам. – Не выпуская из рук свой пакетик травяного чая, Эд огляделся. – Ну, как тебе комната? Класс, а?

– Да. – Бен еще раз окинул приемную беглым взглядом. – Соответствует ей.

– Не понимаю, почему это тебя так задевает, – невозмутимо произнес Эд, разглядывая литографии Моне: восход на реке, приглушенные краски, едва пробивающиеся первые солнечные лучи – такая живопись ему нравилась. Впрочем, он вообще любил живопись и восхищался теми, у кого хватало воображения, терпения и мастерства заниматься ею. На весь род человеческий он смотрел примерно так же. – Привлекательная, стильная женщина с острым умом не должна устрашать мужчину, который знает себе цену.

– Боже правый, да тебе только статьи писать!

Дверь кабинета Тэсс открылась, и вышла миссис Холдермен с перекинутой через руку собольей накидкой. Увидев мужчин, она остановилась, улыбнулась и облизала верхнюю губу, словно маленькая девочка при виде вазочки с шоколадным мороженым.

– Привет!

– Привет! – Бен сжал руки в карманах.

– Пришли к доктору Курт?

– Точно.

Она немного постояла, а затем, оглядев с ног до головы Эда, удивленно раскрыла глаза.

– Ничего себе… а рост-то у вас ого-го!

У Эда запершило в горле. Он откашлялся и произнес:

– Не смею спорить, мэм.

– От крупных мужчин… я просто без ума. – Она подошла к нему поближе и, хлопая ресницами, принялась буквально пожирать его глазами. – При них чувствуешь себя такой беспомощной, такой слабой… А какой у вас рост, мистер…

Ухмыляясь и все еще не разжимая кулаки в кармане, Бен пошел к двери в кабинет, предоставив Эду самостоятельно выпутываться из сложившейся ситуации.

Тэсс сидела за столом, закинув голову и прикрыв глаза. Волосы были собраны в пучок, но недоступной она не выглядела. «Устала, – подумал он, – и не только физически». Она потерла висок – начиналась головная боль.

– Похоже, вам не помешает таблетка аспирина, доктор.

Тэсс открыла глаза и опустила голову – расслабляться она позволяла себе только наедине. Тэсс была небольшого роста, но все в интерьере кабинета ей идеально подходило – и стол, и диплом в черной рамке за спиной.

– Не люблю принимать таблетки.

– Только прописываете? Она подняла голову еще выше:

– Надеюсь, вы недолго ждали. Погодите, сейчас возьму портфель. Она начала было подниматься, но Бен поспешно подошел к столу.

– У нас есть немного времени. Тяжелый был день?

– Пожалуй. А у вас?

– Да вроде никого не прикончил. – Он взял со стола маленький аметист и перебросил его из руки в руку. – Хотел сказать, что утром у вас все отлично получилось.

Она взяла карандаш, поиграла им, положила на место. Значит, судя по всему, очередная стычка откладывается.

– Спасибо. У вас тоже.

Он как-то сразу почувствовал, что в этом кабинете можно чувствовать себя спокойно, несмотря на то, что он психиатрический.

– Как насчет того, чтобы сходить в кино в субботу днем?

– Открыта для переговоров. Он невольно усмехнулся:

– Так я и думал. Дают ретроспективу фильмов Винсента Прайса.

– «Дом со свечами»?

– И «Муху». Ну как?

– Почему бы нет? – Она встала. Головная боль проявлялась лишь слабым жжением в одном виске, на которое можно не обращать внимания. – Если только программа включает пакетик жареной кукурузы.

– Она включает даже пиццу после сеанса.

– Продано.

– Тэсс, – Бен положил руку ей на плечо, хотя ее строгий серый костюм по-прежнему смущал его, – насчет вчерашнего…

– Мы ведь вроде уже извинились друг перед другом.

– Да. – Теперь она не выглядела ни утомленной, ни доступной. Все в момент исчезло, и она стала недоступной, неприкосновенной. Он отступил, все еще держа аметист, который был как раз под цвет ее глаз. – Занимались здесь когда-нибудь любовью?

Тэсс приподняла бровь. Она поняла, что он хочет шокировать или по крайней мере задеть ее.

– Информация не для разглашения. – Она подхватила портфель и направилась к двери. – Пошли?

На какое-то мгновение у него появилось искушение сунуть аметист в карман. Подавляя раздражение, он аккуратно положил его на стол и пошел вслед за Тэсс.

Эд стоял у стола секретарши, потягивая чай. Лицо у него было почти таким же огненно-красным, как и волосы.

– Это из-за миссис Холдермен, – пояснила секретарша, сочувственно улыбнувшись Эду. – Мне удалось выпроводить ее, пока она его не съела.

– Право, мне очень жаль, Эд. – В глазах у Тэсс плясали смешинки. – Может, присядете ненадолго?

– Нет, спасибо. – Он посмотрел на напарника многообещающе. – Можно тебя на минутку, Пэрис?

– Не сейчас. – Само воплощенное простодушие, Бен подошел к двери и открыл ее. Пропустив Эда, он пристроился рядом. – Так ты у нас, стало быть, великан, а?

– Заткнись!

Монсеньор Тимоти Логан совершенно не соответствовал образу священника, какой сложился у Бена в детстве. Вместо рясы на нем был твидовый пиджак, а под пиджаком – бледно-желтый свитер с высоким воротом. Он был похож на широколицего ирландца с сединой в ярко-рыжих волосах.

В кабинете его не было почтительной тишины, характерной для дома священника, где о возвышенном свидетельствуют сами запахи и потемневшие от старости деревянные стены. Здесь пахло трубочным табаком и пылью, словно это была обитель обыкновенного человека.

На стенах – ни изображений святых, ни самого Спасителя, ни керамических статуэток Девы Марии с печальным, всепонимающим взглядом. Кругом – книги, десятки и сотни книг: по теологии, психиатрии, рыбной ловле… На месте распятия висел серебряный корнет. На возвышении лежала старинная Библия в кожаном переплете, на столе – другая, поновее; ею, видно, пользовались чаще. Рядом были четки с крупными деревянными бусинами.

– Рада видеть вас, монсеньор Логан. – Тэсс протянула хозяину руку, как коллега коллеге, и Бену это понравилось. Этот человек, хотя и в твидовом пиджаке, – священник, а священников следует уважать, почитать и даже немного побаиваться. Слуги Господни, так, помнится, называла их мать. Они отправляют обряды, отпускают грехи и провожают человека в последний путь.

Бен вспомнил, как после смерти Джоша пришел священник. Семье было выражено сочувствие, произнесены добрые слова. Но отпевания не последовало, поскольку самоубийство считается самым смертным из всех смертных грехов.

– Взаимно, доктор Курт. – У Логана был чистый грудной голос: можно с легкостью представить, как он заполняет все пространство собора. Но чувствовалась в нем чуждая нотка, какая-то жесткость, напоминающая, подумалось Бену, жесткость рефери, ведущего счет на ринге. – Я был на вашей лекции по проблемам деменции. К сожалению, не I удалось поговорить с вами сразу по окончании и выразить вам свое восхищение.

– Спасибо. Монсеньор, это детективы Пэрис и Джексон. Они возглавляют расследование.

– Детективы.

Бен ответил на рукопожатие и почувствовал угрызения совести: как можно было усомниться, даже на самое короткое мгновение, что это будет просто рука человека из плоти и крови?

– Устраивайтесь поудобнее. – Логан указал на кресла. – Портрет, составленный вами, и отчет у меня на столе, доктор Курт. – Он расхаживал по комнате легкой, свободной походкой игрока в гольф. – Сегодня утром я прочитал их. Тонкая работа. Заставляет задуматься.

– Так вы согласны?

– Да, опираясь на данные расследования, я нарисовал бы такой же портрет. Религиозные мотивировки в данном случае несомненны. Впрочем, религиозные иллюзии и иллюзии вообще характерны для шизофрении.

– Жанна д'Арк слышала голоса, – пробормотал Бен.

Логан улыбнулся и скрестил свои большие, сильные руки на груди.

– Точно так же, как любой святой или мученик. Впрочем, есть люди, которые говорят, что после сорокадневного поста всякий будет слышать голоса. Другие возражают – только избранные. В данном случае следует признать, что мы имеем дело не со святым, а с человеком с сильно расстроенной психикой.

– Никто не спорит, – негромко откликнулся Эд, сжимая в руке записную книжку. Он вспомнил, что после трехдневного поста сам ощущал некоторый духовный подъем.

– Как врач и как священник я вижу в акте убийства преступление против Бога, грех, а также выражение крайнего душевного смятения. На последнее нам и следует обратить первоочередное внимание, чтобы не дать повториться греху.

Логан открыл папку Тэсс и постучал по ней пальцами.

– Похоже, что религиозные мотивы в данном случае католического происхождения. Должен согласиться с вами и в том, что использование епитрахили как орудия убийства можно рассматривать либо как бунт против церкви, либо, напротив, как знак веры.