Текст книги "Рожденная в огне"

5

Высокая трава, развалины монастыря. Здесь прекрасное место отдохновения для усопших. Мегги потребовались немалые усилия, чтобы убедить родных: ее отца лучше похоронить именно здесь, а не на ухоженном, равнодушном деревенском кладбище за церковью. Она хотела для него полного покоя и, кроме того, считала за честь для человека быть похороненным на таком старинном кладбище. Брианна спорила с сестрой, но больше под воздействием матери, и, когда та, перестав возражать, сказала, что умывает руки, Брианна сразу же согласилась с Мегги.

Дважды в год Мегги приходила на могилу отца – в его и свой собственный день рождения. Приходила благодарить за то, что он дал ей жизнь. Она никогда не бывала здесь в годовщину его смерти, никогда его не оплакивала.

Не делала она этого и сейчас. Просто сидела на траве рядом с его могилой, рядом с ним, подогнув колени и обхватив их руками. Солнце, прорываясь сквозь облака, золотило надгробия, дул свежий ветер, пахнущий полевыми цветами. У нее не было с собой цветов, она ни разу их не приносила, однако Брианна посадила возле могилы целую грядку цветов, и с весенним теплом все они ярко расцветали. Сейчас уже начали появляться нежные бутоны примул, а яркие головки коломбин приветливо колыхались среди ростков шпорника и буквицы.

Мегги следила за полетом сороки, покружившись над памятниками, она полетела в поле. Первая сорока – к печали, вспомнила она народное поверье и стала искать глазами вторую птицу – к радости.

Уже появились бабочки с пестрыми бесшумными крыльями. Она с наслаждением провожала их глазами – сколько покоя, красоты и разноцветья в их полете.

Жаль, что не похоронили его возле моря, подумала она, но и это место понравилось бы ему, знай он о нем.

Она прислонилась спиной к надгробию, закрыла глаза. Как бы мне хотелось, мысленно воскликнула она, чтобы ты был сейчас здесь! Чтоб я могла рассказать тебе о том, что делаю, что со мной происходит. Не то чтобы я стала следовать твоим советам, нет, но с каким удовольствием выслушивала бы их.

Если Роган Суини человек слова, а скорей всего он таковым и является, если это так, то вскоре я стану богатой. О, как бы ты радовался этому! У нас хватило бы денег, чтобы ты смог открыть свой собственный паб, о котором так мечтал. Ты был страшно неудачливым фермером, дорогой отец! Но лучшим из отцов. Самым прекрасным!

Что касается ее, она выполнила обещание, которое дала ему: заботиться о матери и о сестре, а также не оставлять своей мечты.

– Мегги!

Она открыла глаза. Перед ней стояла Брианна. Как всегда, блещущая чистотой и опрятностью, словно новая монетка. Волосы аккуратно причесаны, одежда выглажена – ни одной морщинки.

– Выглядишь прямо как школьная учительница, – съязвила Мегги и добавила: – Как хорошая учительница.

– А ты – как старьевщик, – парировала Брианна, оглядывая вытертые джинсы и рваный свитер Мегги. – Но хороший старьевщик.

Они улыбнулись друг другу. Брианна опустилась на колени возле сестры, сложила руки. Не для того чтобы молиться, просто ей было так удобней и ничего не мялось из одежды.

Некоторое время они молчали, слушая, как ветер шелестит в траве и ударяется о могильные камни.

– Хороший сегодня день для того, чтобы побывать на кладбище, – задумчиво сказала наконец Мегги. – Ему было бы семьдесят один. И цветы так распустились.

– Нужно их прополоть. – Брианна принялась за дело. – Мегги, перед уходом я нашла деньги на кухонном столе. Это слишком много.

– Я удачно продала работы. А лишние отложи.

– Тебе просто нравится бросаться ими!

– Ты права. Особенно когда знаю, что это приближает день твоего освобождения.

Брианна глубоко вздохнула.

– Она не такое уж бремя для меня, говорю тебе. – И, поймав непреклонное выражение на лице сестры, добавила: – Не такое, как ты думаешь. Правда, если она плохо себя чувствует…

– А это бывает всегда. Бри, я обожаю тебя!

– Знаю.

– И благодаря деньгам имею возможность доказать тебе это! Па хотел, чтобы я помогала тебе чем могу, и вот я… Но жить с ней я бы не сумела, видит бог! Она довела бы меня до сумасшедшего дома, или я сама довела бы себя до тюрьмы, потому что убила бы ее во сне.

– Ты согласилась иметь дела с Роганом Суини из-за нее, так?

– Ничего подобного. Для нее, это вернее. А еще вернее – для себя. Потому что, когда у нее будет свое жилище и прислуга и ты избавишься от нее, ты выйдешь замуж и нарожаешь мне кучу племянников.

– Ты могла бы иметь и своих детей.

– Я не хочу замуж. – Мегги снова прикрыла глаза. Ей было хорошо и спокойно. – Честное слово, не хочу. Предпочитаю уходить и приходить, когда мне нравится, и ни перед кем не отчитываться. Лучше я буду баловать и портить твоих детей, и они станут прибегать к доброй тете Мегги, когда мать будет слишком сурова с ними. – Она приоткрыла один глаз. – Почему бы тебе не выйти замуж за Мерфи?

Смех Брианны разнесся над стелющейся под ветром травой.

– Он был бы потрясен, услышав об этом.

– Он всегда хорошо к тебе относился.

– Пожалуй, да… Когда мне было лет тринадцать. Он славный парень, и я тоже хорошо к нему отношусь. Как к брату. Но в мужья я бы подыскала себе другого.

– У тебя уже все запланировано?

– Ничего у меня не запланировано. И оставим эту тему. Мы говорили о другом. Я не хочу, чтобы ты связывалась с мистером Суини только из-за того, что считаешь себя в чем-то обязанной мне. Вообще-то, я думаю, для твоей работы это полезно, но если тебе не хочется, то и не надо. Если я не слишком счастлива в жизни, это не значит, что и ты не должна быть счастливой. Я не хочу такой ценой…

– Ладно. Лучше скажи, сколько раз за этот месяц ты приносила ей еду в постель?

– Не знаю, я не веду учета. Что здесь такого?

– Вот и для меня ничего такого нет в том, что я подписала с ним контракт. Уже неделю назад. Дело сделано. Теперь я под опекой самого мистера Суини и дирекции Всемирной галереи. – Мегги схватила сестру за рукав. – Мы заставим его оплачивать нам лучшие отели и будем есть только в дорогих ресторанах и покупать никому не нужные, но дорогостоящие вещи. Потому что через две недели у меня будет выставка в Дублине.

– Так скоро? А при чем тут отель и рестораны?

– Потому что ты обязательно поедешь со мной, сестричка. Это решено.

Магазины, магазины. Пища, которую не нужно готовить самой, кровати, которые не нужно стелить. Боже, как это прекрасно, как заманчиво! Как остро захотелось всего этого! Но только на мгновение.

– Я очень хочу поехать с тобой, Мегги, – виновато сказала она. – Но не могу оставить ее в таком состоянии.

– Черта с два не можешь! Господи, неужели она несколько дней не может побыть без тебя?

– Я не могу. – Поколебавшись, Брианна все же уселась на траву. – На прошлой неделе она упала.

– Повредила себе что-нибудь? – Пальцы Мегги впились в руку сестры. – Почему ты ничего не говорила, Бри? Как это случилось?

– Не сказала потому, что все обошлось. Она была в саду, вышла сама, без помощи. Ну и, видно, потеряла равновесие. Я была наверху, убирала комнаты. У нее царапина на ноге и болит плечо.

– Ты вызывала доктора Хогана?

– А как ты думаешь? Он сказал, что беспокоиться нечего, она просто оступилась. Что ей нужно больше двигаться, лучше питаться и все такое. Тогда она будет здоровее.

– Это каждый дурак знает! – Черт ее побери, эту женщину! И черт побери постоянное и неумолимое чувство вины перед ней, которое живет в душе у Мегги! – И, конечно, она сразу отправилась в кровать и уже не встает с тех пор? Я угадала?

Брианна поджала губы.

– Я боюсь тревожить ее. Она считает, что у нее какая-то болезнь внутреннего уха, из-за которой она в любой момент может упасть, и хочет ехать в Корк к врачу-специалисту.

– Ох! – Мегги затрясла головой и, запрокинув ее, уставилась в небо. – Все это старые штучки! Я не знаю ни одного человека более мнительного, чем Мейв Конкеннан. Она держит тебя на коротком поводке. Всю жизнь! – Палец Мегги почти уперся в плечо сестры.

– Я и не отрицаю этого, – пробормотала Брианна. – Но не в силах оборвать его.

– Это сделаю я! – Мегги встала, отряхнула джинсы. – Ответ тут очень прост – деньги! Да, Бри, ей всегда их было мало, всегда хотелось еще и еще. Она испортила жизнь отцу, требуя, настаивая, выпрашивая их.

Как бы желая защитить отца, она положила руку на камень над его могилой.

– Это верно, Мегги, но и он испортил ей жизнь. Они совсем, ну совсем не подходили друг другу. Браки далеко не всегда совершаются на небесах или в преисподней. Иногда и в чистилище, где супруги все время ожидают чего-то один от другого и не могут дождаться.

– И не хватает ума, чтобы разбежаться в разные стороны. Или они чересчур богобоязненные и правильные для такого решения. – Рука, лежавшая на могильном камне, дрогнула и потом упала с него, вытянувшись вдоль тела. – Знаешь, по-моему, глупцы куда лучше, чем сознательные страдальцы, которые намеренно приносят себя в жертву. Ладно. Копи деньги, Бри. Прошу тебя. Скоро будут еще. Я займусь этим как следует в Дублине.

– Ты повидаешься с ней перед отъездом?

– Да…

* * *

– Мне кажется, она тебе будет интересна. – Роган окунул лепешку в сметану и улыбнулся своей бабушке. – Это незаурядная женщина.

– Что ж, любопытно.

Кристина Суини приподняла седую бровь. Она хорошо изучила внука, знала почти каждый нюанс в его тоне или выражении лица. Однако сейчас не могла бы с уверенностью сказать, что именно он имеет в виду. Поэтому посчитала необходимым уточнить:

– Чем именно интересна?

Он и сам не ощущал ясности по этому поводу и, стараясь собраться с мыслями, начал помешивать чай, ничего не отвечая. Потом сказал:

– Она превосходный художник по стеклу. Ее видение предмета совершенно необычно. А живет в полном одиночестве, бог знает где, в графстве Клер, в крошечном доме, почти без мебели, и все такое. Но тем не менее обстановка там уникальна. Она с головой погружена в работу, однако не любит ее демонстрировать. И это не поза, я чувствую, а совершенно искренняя позиция. Она может быть и грубоватой, и очаровательной – и то и другое тоже абсолютно непритворно.

– Состоит из контрастов?

– Еще каких!

Он удобно устроился в кресле эпохи королевы Анны посреди красивой гостиной, с чашкой севрского фарфора в руке; голова его покоилась на парчовой обивке кресла. В камине горело спокойное пламя, цветы и лепешки на столе были свежими.

Он любил эти случайные чаепития у бабушки, любила их и она. Покой и порядок, царившие в ее доме, а также достоинство, с которым она держалась, и ее увядающая красота действовали на него умиротворяюще.

Ей было уже семьдесят три года, и он испытывал гордость за себя и за нее оттого, что она выглядит лет на десять моложе. У нее была бледная, как алебастр, морщинистая кожа, но, как ни странно, эти приметы возраста лишь подчеркивали спокойствие лица. Глаза же были по-юношески синие, волосы белые и мягкие, словно первый снег.

Она обладала достаточно острым умом и безошибочным вкусом, у нее было великодушное сердце и превосходное, подчас довольно едкое чувство юмора. Словом, для Рогана, о чем он очень часто говорил ей, она была идеальной женщиной. Это ей льстило, даже если она не могла до конца согласиться с ним.

В одном только она огорчала внука – что не всегда могла понять и разделить его профессиональные пристрастия.

– Как идут приготовления к выставке? – поинтересовалась она.

– Неплохо. Но было бы еще лучше, если художник, ради которого я стараюсь, почаще бы отвечал на телефонные звонки. Черт ее побери! – Он справился с раздражением и продолжал: – Доставленные экземпляры превосходны. Надеюсь, ты придешь на выставку и посмотришь собственными глазами.

– Возможно. – Но ее больше интересовал сам автор, нежели его работы, а потому она спросила: – Ты, кажется, говорил, что она молодая женщина?

– Кто?

– Ну, эта… мисс Конкеннан. Я правильно произношу фамилию? Ты упоминал, что она молода?

– По-моему, двадцать с чем-то. Разумеется, молода, и сколько уже успела!

Господи, сведения о ней приходится выуживать из него с большим трудом.

– И, наверное, одевается, как многие сейчас? Вроде той, помнишь? Как ее звали? Кажется, Миранда Уитфилд. Та, что работает по металлу и вся увешана металлическими предметами и разноцветными шарфами.

– У нее ничего общего с Мирандой. – Слава богу, что ничего общего. Он вспомнил, как та преследовала его своим вниманием и докучала просьбами. – Мисс Конкеннан не вылезает из сапог и хлопчатобумажных ковбоек. А волосы… Словно она стригла их садовыми ножницами. Или вообще никогда не стригла и не причесывала.

– Неприглядная, значит?

– Как ни странно, совсем наоборот. Но в другом смысле слова.

– Мужеподобная?

– Да нет. – Он с некоторым стеснением вспомнил и как будто бы даже вновь ощутил тот огромный чувственный заряд, что угадывался в ней, вспомнил ее мгновенную невольную дрожь от прикосновения его руки. – Нет, – повторил он. – Этого бы я не сказал.

Ага, значит, нужно будет обязательно поглядеть на это чудо, заключила его бабушка, на женщину, которая заставила ее внука так затрудниться при описании ее внешности и характера.

– Мой дорогой, она всерьез заинтересовала тебя?

– Естественно. Иначе бы я не стал подписывать с ней контракт. – Он поймал взгляд бабушки, ее иронически поднятую бровь и ответил тем же движением бровей. – Это же мой бизнес, бабушка. Просто бизнес, ничего больше.

– Я так и поняла. – Усмехаясь про себя, она снова налила ему чая. – Расскажи еще что-нибудь о твоих делах.

На следующий день в восемь утра Роган был уже в галерее. Вчерашний вечер он провел в театре, затем допоздна ужинал с приятельницей. Как обычно, Патриция была мила и обаятельна. Вдова давнего его друга, рано умершего от неизлечимой болезни, она казалась ему почти что родственницей. Они с удовольствием обсудили пьесу Юджина О’Нила – за лососиной с лимоном и шампанским – и расстались после полуночи, довольные друг другом, обменявшись платоническим поцелуем. После чего Роган провел почти бессонную ночь. Однако не легкий завораживающий смех Патриции и не возбуждающий запах ее духов были тому причиной.

Причина была в Мегги Конкеннан, в ее выставке, которая надвигалась. Полночи он ругал ее последними словами за то, что она опять словно провалилась в тартарары, ее невозможно поймать по телефону – что за идиотское, какое-то патологическое отвращение к этому нормальному виду связи! – и приходится засыпать ее телеграммами, на которые тоже нет ответа.

Впрочем, одну телеграмму от нее взамен десятка своих он все же получил. Она была чрезвычайно лаконична: «ПЕРЕСТАНЬТЕ МЕНЯ ПИЛИТЬ».

Подумать только, продолжал кипеть Роган, уже открывая элегантные стеклянные двери в галерею, обвинять его в том, что он чересчур беспокоится о выставке. О ее выставке. Нет, какова наглость! Дала ему отповедь, словно капризному надоевшему ребенку. Он не испорченный ребенок, черт побери, а вполне солидный и преуспевающий бизнесмен, который к тому же предпринимает шаги, чтобы дать толчок ее карьере – карьере этой полубезумной талантливой особы. А она не изволит даже поднять трубку своего проклятого телефона и произнести «алло», как всякий умственно здоровый человек! Да будет ей известно, что он не первый день ведет дела с различными художниками и неплохо знает эту братию – их чудачества, их детские претензии, неуверенность в себе и прочие милые комплексы. В этом его профессия, и он умеет ладить с ними, ему хватает на это сноровки и терпения. Однако, чтобы общаться с мисс Конкеннан, никакого терпения не хватит!

Он прикрыл за собою двери и с наслаждением вдохнул спокойный неповторимый воздух галерейного помещения. Здание, построенное еще его дедом, в готическом стиле, с резными каменными балюстрадами, вполне можно было назвать грандиозным. Внутри его располагались несколько десятков залов, больших и поменьше, переходивших один в другой при помощи арочных входов. Витые лестницы вели на второй этаж, где находился самый большой зал – такого размера, словно был предназначен для устройства балов, и ряд небольших помещений, весьма изящно обставленных небольшими мягкими диванами.

Именно в этих комнатах он намеревался разместить работы Мегги. А в зале будет играть небольшой оркестр и подадут шампанское. Во время открытия, конечно, не постоянно. Несколько работ – большего размера – он поставит и в самом зале, остальные – в комнатах.

В который уже раз рисуя все это в своем воображении, он прошел через нижние галерейные помещения в ту часть здания, где располагались служебные кабинеты и запасники.

Управляющего галереей, Джозефа Донахоу, он обнаружил в небольшой кухоньке за чашкой кофе.

– Рановато вы сегодня, – улыбнулся тот, сверкнув золотым зубом. – Кофе?

– Да, пожалуйста. Хотел посмотреть, как продвигаются дела наверху.

– Все в порядке, – заверил Джозеф.

Оба они были примерно одного возраста, только волосы Джозефа начали уже редеть на макушке, и тот постарался компенсировать их потерю тем, что отпустил космы на затылке, сплетя их в прямую тугую косицу. Нос его хранил следы перелома – от случайного удара клюшкой во время игры в конное поло – и клонился немного влево, отчего лицом он походил на пирата. Правда, в отличном костюме самого модного покроя.

У женщин он пользовался оглушительным успехом.

– Вид у вас сегодня не очень, – заметил он Рогану.

– Плохо спал, – ответил тот и налил себе кофе без молока. – То, что прибыло вчерашним рейсом, уже распаковано?

Джозеф поморщился.

– Боялся, что вы об этом спросите. – Он отпил из чашки. – Груз еще не поступил.

– Как?

Джозеф работал с Роганом уже с десяток лет и знал все оттенки его тона. Этот был не из самых учтивых.

– Вчера груз не прибыл. Рассчитываю, что сегодня его доставят. – Джозеф старался говорить как можно мягче. – Поэтому я тоже пришел пораньше.

– Что эта женщина себе думает? Ей все было сказано, все расписано. Последнюю часть работ нужно было отправить позавчера.

– Это ведь художники, Роган. Как будто вы их не знаете? Вероятно, в последний момент к ней пришло вдохновение, и она позабыла обо всем. Но вы не волнуйтесь, у нас еще уйма времени.

– Я люблю, чтобы все делалось по плану, и мне противно, когда люди тянут резину! – Роган яростно схватил телефонную трубку. Ему не нужно было искать телефон Мегги в записной книжке, он помнил его наизусть. Лучше, чем собственный.

Телефонные кнопки он нажимал с такой силой, что чуть не вдавил их навечно в трубку. Послышались гудки. И снова гудки.

– Безответственная сумасбродка! Черт ее побери!

Джозеф допил кофе и закурил. Роган с треском бросил трубку.

– У нас уже больше тридцати экспонатов, – спокойно сказал Джозеф. – Вполне достаточно и без последнего поступления. А какие работы, Роган! Даже такой старый волк, как я, в изумлении.

– Но речь сейчас не об этом!

Джозеф выпустил клуб дыма, поджал губы.

– Да, конечно.

– Мы договорились с ней, что будет сорок работ! – закричал Роган. – Не тридцать и не тридцать три, а сорок. И, кровь из носа, я их должен получить! И получу! Нет, она меня доведет! Я…

– Роган, куда вы? – воскликнул Джозеф, увидев, что его патрон ринулся из кухни.

– В графство Клер, будь оно трижды неладно!

Приветственно помахав сигаретой, Джозеф провозгласил:

– Приятного путешествия.

Зная своего шефа, он ничему не удивился.

* * *

Полет был коротким, Роган не успел остыть. Безмятежная голубизна неба и теплый воздух, которые встретили его в аэропорту Шеннона, не изменили настроения. Хлопнув дверцей и положив руки на руль взятого напрокат автомобиля, он не переставал на все лады честить Мегги Конкеннан, сумасбродку и эгоистку.

К тому времени когда Роган подъехал к ее дому, он был уже на грани кипения.

Нарушен весь ритм его деловой жизни! Он не сумеет сделать стольких дел, намеченных на сегодня, и все из-за этой шальной женщины, из-за ее капризов! Воображает, она у него одна-единственная! Ничего подобного!

Он колотил в ее дверь, пока у него не заболела рука. Потом, позабыв о всяких приличиях, ворвался в дом.

– Мегги! – заорал он, проходя через гостиную в кухню. – Где вы, черт возьми?

Не задерживаясь, он вышел в заднюю дверь и поспешил в мастерскую.

Надо было сразу сообразить, что она там. Где же еще?

Она без удивления взглянула на него со своей рабочей скамьи, вокруг которой валялись обрывки упаковочной бумаги.

– Хорошо, что появились. Вы мне поможете.

– Какого черта не отвечаете по телефону? Для чего затевать все дело, если вы откровенно плюете на него?!

– Тот же вопрос я задаю самой себе. Вы не передадите мне молоток? Вон он лежит.

Он взял в руку молоток, ощутил его вес и на мгновение почувствовал неодолимое желание опустить его на ее упрямую голову.

– Где тот груз, который вы должны были отправить?

– Он здесь. – Она провела рукой по своим непричесанным волосам, прежде чем протянуть ее за молотком. – Я его пакую, разве не видите?

– Он еще вчера должен был быть в Дублине.

– Он не мог там быть, потому что я его не послала.

Она стала умело вбивать гвозди в упаковочный ящик на полу.

– Если вы приехали, чтобы смотреть, как я забиваю гвозди, должна сказать, у вас много свободного времени.

Внезапно он поднял ее с пола и поставил на скамью. Молоток упал на цементное покрытие, едва не попав ему по ноге. Прежде чем она смогла оправиться от удивления и сказать, что она о нем думает, пальцы его сжали ее подбородок.

– У меня очень мало времени, – услышала она, – для того чтобы нянчиться с упрямой, безалаберной женщиной. От кого если что и требуется, так это чтобы она изволила вовремя отправить груз, который нужно было отправить, чтобы не нарушать распорядка работы галереи, где привыкли все делать по часам и даже минутам.

Она отбросила его руку.

– Мне абсолютно наплевать на ваши правила и распорядки, мистер Суини! Вы подписывали контракт с художником, а не с чиновником.

– Какие же «художества», мадам, помешали вам выполнить столь простые обязанности, позвольте спросить?

Она дернулась, словно хотела укусить его, но не сделала этого, а просто ткнула пальцем в один из углов мастерской:

– Вот это!

Он повернулся, куда она указывала, и замер. Только гнев, ослепивший его в момент прихода, мог помешать увидеть раньше то, что он увидел сейчас.

Скульптура, стоявшая в дальнем конце комнаты, была полных три фута в высоту и вся перетекала переливами красок, струила причудливые волны, которые превращались в линии человеческого тела, двух тел, бесстыдно обнаженных, слившихся в одно, прекрасных.

Он подошел ближе, осмотрел скульптуру с разных сторон. Ему казалось, он видит лица, их лица, на которых радость, удовлетворение от утоленных желаний, изнеможение.

Это праздник, подумалось ему, торжество человеческого духа и низменных, животных вожделений.

– Как вы назвали это? – спросил он.

– Сдача… Капитуляция… – Она улыбнулась. – Не знаю. Возможно, вы вдохновили меня, Роган. – Она легко соскочила со скамьи. Внутри себя она тоже ощущала легкость, почти невесомость и слабое головокружение. А еще было чувство огромной радости. – Мне понадобилась почти вечность, чтобы подобрать нужные цвета. Вы не можете представить, какие только дьявольские смеси я не изобретала. – Залившись счастливым смехом, она подняла молоток и вбила еще один гвоздь в ящик. – Не знаю, когда я спала в последний раз. Два дня назад, три… – Она опять рассмеялась, опять коснулась рукой спутанных волос. – Но я совсем не устала. Чувствую себя прекрасно. Полна жуткой энергии, которую не остановить.

– Очень рад за вас, Мегги.

– А работа эта, пожалуй, лучшая из тех, что я вообще сделала. – Она внимательно оглядела свое произведение, нетерпеливо похлопала молотком по ладони. – Да, определенно, лучшая.

– Я позабочусь об упаковке, – мягко сказал Роган.

Он отвернулся от статуи, чтобы взглянуть на Мегги. Какая она бледная, каким обессиленным кажется все ее утомленное тело. Что бы она там ни говорила о своей неиссякаемой энергии, а видно, силы у нее на исходе.

– Я прослежу, чтобы ее доставили в порт, – заботливо повторил он.

– Не нужно, я сама все сделаю.

– Вам нельзя доверять.

– Нет, можно. – Она находилась в таком радужном настроении, что даже забыла обидеться.

– Хорошо, тогда я позвоню и закажу грузовик. Сколько времени вам понадобится, чтобы все закончить с упаковкой?

– Один час.

– Даю вам два с половиной. Надеюсь, телефон работает?

– Ах, как вам идет быть насмешливым, – игриво сказала она, подходя к нему вплотную. – Почти так же, как этот ваш неотразимый галстук.

Прежде чем оба успели подумать, она ухватилась за галстук и притянула к себе владельца. Теплые губы прижались к его губам, а свободная рука скользнула по его темным волосам. Хватка становилась тем сильней, чем крепче ее тело прижималось к его груди. В поцелуе был жар, злость, горечь.

Так же стремительно, как притянула, она оттолкнула его.

– Просто порыв… извините, – сказала она с улыбкой. Сердце у нее колотилось как бешеное, но об этом она вспомнит потом. Сейчас же она добавила, глядя ему прямо в глаза: – Отнесите это за счет недостатка сна и избытка энергии. А теперь…

Она хотела повернуться, но он удержал ее. Нет, так легко ты от меня не отделаешься, подумал он. Захватить врасплох, а потом оттолкнуть… Нет уж!

– У меня тоже порыв, – пробормотал он и слегка притянул ее за шею, глядя прямо в глаза. В них было настороженное удивление, ожидание, но она не оказывала сопротивления. Ему показалось – до того, как он коснулся ее губ своими, что изумленное выражение ее глаз сменилось на игривое. Но и оно длилось недолго. Зато поцелуй был бесконечным, нежным и жгучим в одно и то же время. Таким же неожиданным, как рождавшиеся в огне плавильной печи цвета и формы; он смирял и возбуждал, обуздывал и будоражил.

Ей показалось, она услышала какой-то посторонний звук, похожий и на легкий стон, и на вздох, и была поражена, когда поняла, что он исходит из ее собственного горла. Но она не отпрянула, даже когда звук повторился снова – тихий, беспомощный, удивленный. Она не оторвала своих губ от его – умелых и настойчивых. Не сделала этого, потому что была не в силах. Не хотела.

Она словно бы растворялась в нем – медленно, постепенно. Изначальная внезапная вспышка пламени унялась, превратилась в ровный спокойный жар.

Он уже не помнил о своем раздражении, злости, ощущая лишь одно – жажду жизни. Ему хотелось одерживать верх, побеждать, брать силой. Цивилизованный человек в нем куда-то отступил; на смену всем этическим нормам поведения приходила атавистическая, древняя потребность применить насилие, силу, почувствовать ее самому и дать почувствовать другому. Но он не одобрял этого превращения.

У нее закружилась голова. Она вынуждена была искать поддержку, рука оперлась о высокую спинку кресла. Несколько глубоких вдохов помогли восстановить дыхание. Она увидела, что он пристально смотрит на нее – в его глазах открытое желание и потрясение.

– Что же, – с трудом проговорила она, – обо всем этом следует серьезно поразмыслить.

Еще смеет иронизировать!

Роган молчал. Он думал сейчас о том, что глупо с его стороны осуждать себя за полубезумные эротические мысли, только что посетившие его: как он бросает ее на пол, срывая с нее нелепую фланелевую ковбойку, рваные джинсы… Он ведь и не пытался осуществить их. Он лишь поцеловал ее. Дружеский поцелуй, выразивший его восхищение ее работой. Поцелуй-поздравление. Кроме того, она первая начала все это.

– И все же не надо забывать, – ровным голосом заговорил он, – что наши отношения чисто деловые. Было бы не слишком умно, даже разрушительно, вносить в них что-то, что…

Господи, что он несет!

Она чуть склонила голову, раскачиваясь на пятках.

– Вы хотите сказать, – спросила она с вызовом, – что совместное спанье было бы разрушительным?

Конечно, так он и знал! Она постарается сделать из него идиота. Другого он и не заслуживает за свои дурацкие рассуждения. И ведь он продолжает желать ее, несмотря ни на что. Черт побери!

То, что он произнес, опять звучало глупо, он понимал это.

– В данное время необходимо думать о вашей выставке.

– Ну да, конечно.

Она отвернулась, начала убирать инструменты. На самом деле ей просто нужно было прийти в себя.

Все эти годы она не была неразборчива в своих нечастых интимных связях, не ложилась в постель с каждым понравившимся ей мужчиной. Далеко не так. Однако было приятно чувствовать себя свободной и независимой в этом вопросе и самой решать, кто станет ее любовником.

Сейчас, она это хорошо понимала, выбор ее пал на Рогана Суини.

– Зачем вы поцеловали меня? – просто спросила она, продолжая уборку.

– А вы?

– Я вам уже говорила. На радостях.

– А я – потому что вы раздражаете меня.

Она выпрямилась, насмешливо посмотрела на него.

– Поскольку я все время делаю это, боюсь, нам придется слишком много времени уделять поцелуям.

– Ну, это во многом зависит от нас самих.

«Снова чересчур серьезно и чопорно!» – выругал он себя.

– Догадываюсь, вы обладаете колоссальной силой воли, – съязвила она. – Мне ее не хватает. – Она тряхнула волосами, сложила руки на груди. – Интересно, что вы сделаете, если я решусь вам отказать? Прогоните в три шеи?

– Не думаю, что до этого дойдет. – К нему уже возвращалось спокойствие, а с ним и утерянное чувство юмора. – Для вас сейчас важнее всего ваше будущее, а потому на какое-то время вы позабудете о настоящем, и я могу считать себя в безопасности.

– О, конечно. Спасибо, что разъяснили. Итак, будем использовать друг друга в профессиональном смысле – и дела пойдут!

– Я бы сказал, не использовать, а помогать друг другу. – Нет, ему душно здесь, с этой чертовой женщиной! – Я, пожалуй, все же пойду и позвоню насчет грузовика.

– Роган! – Она произнесла его имя, когда он уже был около двери. – Я хотела бы поехать с вами.

– В Дублин? Сегодня?

– Да. К тому времени как подъедет грузовик, обещаю быть готовой. Только нужно по дороге остановиться у моей сестры.

Она сдержала обещание: когда увозили груз, она уже забрасывала свой чемодан на заднее сиденье легкового автомобиля Рогана.

– Займет не больше десяти минут, – сказала она, когда отъехали от ее дома. – Надеюсь, Бри напоит нас чаем или кофе.

– Прекрасно.

Они молча доехали до «Блекторна», и Роган вошел вслед за Мегги в дом через заднюю дверь, оказавшись сразу на кухне, где, конечно же, находилась Брианна – в белоснежном фартуке, с измазанными мукой руками.

– Прошу простить меня, мистер Суини, – извинилась она, – у нас сейчас гости, я должна сделать к обеду пирожки.

– Бри, я уезжаю в Дублин.

Мегги смотрела на нее встревоженно.

– Прямо сейчас? – Брианна обтерла руки посудным полотенцем. – Я думала, выставка на следующей неделе.

– Да, но я решила поехать раньше. Она у себя в комнате?

– Конечно. Ты не хочешь, чтобы я пошла с тобой?