Текст книги "Элизиум"

Нора Сакавич
Элизиум

Посвящается Адриану, который не остался в стороне, когда начались кошмары

ELYSIUM

by Nora Sakavic

Книга издана с согласия автора.

Перевела с английского Мария Шмидт

Text copyright © Nora Sakavic, 2019

© Мария Шмидт, перевод на русский язык, 2022

© Издание на русском языке, оформление. Popcorn Books, 2022

Cover art © by Kiia Kanerva

Глава 1

– Эви, во дворе пожар.

Я поднимаю взгляд и вижу Каспер, которая тайком пробралась ко мне в ванную и сидит на раковине. Ничуть не смущаясь собственной наглости, она выжидательно сверлит меня взглядом, пока я наконец не отвечаю:

– Бывает.

– Твои волки недовольны, – сообщает Каспер, будто мои волки хоть когда-то хоть чем-то бывают довольны. – Они уже целый час под дверью бродят.

– Чушь, – отрезаю я. В том, что мой недружелюбный приветственный комитет на такое способен, я не сомневаюсь – просто знаю, что просидела в ванной куда меньше часа. После смерти Каспер утратила чувство времени и с каждым днем все больше забывает, что это такое. Она еще пытается с этим бороться, потому что умерла не так давно и пресловутая «вечность» до сих пор ее пугает, но в конце концов Каспер уступит неизбежному. И, надеюсь, покинет Элизиум прежде, чем это произойдет. – Вели им проваливать.

Каспер испепеляюще смотрит на меня.

– Ты же прекрасно знаешь, что они меня не видят.

– Но почувствуют, если ты вцепишься пальцами им в хребты. Можно мне теперь помыться спокойно?

Она наклоняется ближе и проводит бледной рукой по моей темной коже.

– Можно, конечно.

– Без посторонних глаз, если это не очевидно.

– Ханжа, – фыркает Каспер, но с раковины слезает. – Ладно, пойду тогда посмотрю, как спит Александра.

– Она не спит, – замечаю я, но Каспер уже ускользает сквозь стену в соседнюю спальню.

Я включаю воду, решив, что увещевать Каспер бесполезно, но ее предостережение не выходит у меня из головы. Разумеется, во дворе пожар. С самого моего прибытия он происходит каждый год третьего февраля.

«С моего прибытия». Злосчастные слова ядом разъедают мне горло и обжигают язык, но этот яд мне хорошо знаком. В шкафчике, где должен лежать ополаскиватель для рта, стоит бутылка «Джека», и я беру ее с собой в душ.

Все стены в Элизиуме звуконепроницаемые – и слава богу, учитывая, чем питаются некоторые местные жильцы, – так что никто не слышит, как я фальшиво пою «С днем рожденья». После каждой строчки отхлебываю по глотку «Джека» – отчасти в качестве тоста, а отчасти – чтобы выжечь ком, который застрял в горле. После пятнадцати с лишним лет работы в баре я так легко не пьянею, но и этого хватает, чтобы смягчить жар, который раздирает мне грудь. Затем я иду одеваться и по пути ставлю бутылку на место.

Обычно на работу я хожу в джинсах и самой чистой на вид рубашке, но на этот раз пытаюсь нарядиться чуть достойней. В короткой юбке будет холодно, но она мне идет и даже слегка ободряет, а мне сегодня это совсем не повредит. Я наношу на ноги лосьон, излишки втираю в предплечья и по дороге к выходу беру из шкафа пару сандалий.

Каспер не обманула: Мэрилин и Хоган в самом деле ждут меня в коридоре. В волчьем обличье они наверняка бы щетинились, но даже в человеческой форме эти двое ухитряются сохранять точно тот же свирепо-встревоженный вид. Я едва удостаиваю их взглядом, направляясь к лестнице, и Мэрилин преграждает мне путь.

– Во дворе пожар, – говорит она.

– Ну да. – Я напоминаю себе, что в прошлом году Мэрилин здесь еще не было, но мой ответ все равно звучит едко, словно это само собой разумеется. Мэрилин смотрит на меня, будто ждет подробностей – например, нормальных объяснений, – но мне сейчас не до того. Я жестом велю ей уйти с дороги, зная по опыту, что сама сдвинуть Мэрилин с места не смогу. Она крохотная, но весит целую тонну. Возможно, потому что, помимо человеческого, у нее есть еще одно тело. – Соседи ничего не заметят, и дом от пожара не сгорит. Просто не обращай внимания, к полуночи все погаснет.

– Но ты должна…

– …через пятнадцать минут быть на работе, – перебиваю ее я. – Я скажу Фалькору и Смергу присмотреть за двором. Ты довольна?

Мэрилин скалится на меня. От тревоги ее подбородок принимает звериные очертания. Мне становится слегка не по себе при виде того, как странно и неестественно выглядит ее рот, но я слишком долго прожила в Элизиуме, чтобы показывать страх. Я главная хозяйка этого сверхъестественного пристанища и по совместительству его стержень, а потому тронуть меня даже пальцем здесь никто не может, но вот всячески портить мне жизнь все имеют полное право. Чтобы выжить в Элизиуме, мне, как единственному человеку, приходится постоянно притворяться, что главное чудовище тут я, и за годы я научилась делать это мастерски. Я медленно и плавно поднимаю руку, а затем указываю на пол.

– К ноге.

Я с огромным трудом сдерживаюсь, чтобы не вздрогнуть, когда Мэрилин щелкает зубами, метя мне в горло. К счастью, меня отвлекает резкий голос Хогана:

– Сара.

Уже несколько месяцев я не слышала настоящего имени Мэрилин. Всем жильцам в день прибытия я даю прозвище и упорно не признаю, что прежде у каждого из них была иная личность. Эта привычка у меня с детства: я всегда любила придумывать людям другие имена. Моя мать говорила, что таким образом я стремилась взять все в свои руки. Теперь же это просто способ держать моих жильцов, нередко очень жутких, на коротком поводке. Даже девушка-призрак по имени Каспер не смогла избежать этой участи.

Мэрилин, названная в честь Мэрилин Монро за стильный внешний вид, с яростью смотрит на Хогана. Потом она еще поймет, почему он ее не поддержал, но сейчас Мэрилин зла на него так же, как на меня. Мне, впрочем, совершенно без разницы, потому что теперь нас двое против одного, и Мэрилин без дальнейших споров отступает в сторону. Я оставляю их разбираться друг с другом и иду вниз вызывать такси. В иное время я бы доехала до работы на велосипеде, но горький опыт подсказывает, что мини-юбки и велосипеды – вещи несовместимые.

«Сглаз» находится в паре улиц от центра Огасты, штат Джорджия. Это довольно дешевый кабак, но все же он успел стать для меня домом в той же мере, что и Элизиум. Когда я пыталась пережить жестокое предательство мужа, «Сглаз» стал не первым баром, куда я забрела, но первым, где никто не додумался потребовать у меня документы.

Больше полугода я сидела за стойкой в углу и рыдала, пока Даллас не сказал, что я могу оплатить свой заоблачный счет, если отработаю пару смен. И тут же отправил меня на кухню, едва узнал, как мало мне лет. Не такой карьеры я для себя ждала, но, в общем-то, и присматривать за чудовищами Элизиума я тоже никогда не мечтала.

На двери бара висит истрепанная за годы табличка: «3 февраля мы будем закрыты на ремонт». Я касаюсь таблички ладонью и одними губами благодарю Далласа за то, что он до сих пор помнит о моем горе. Уж не знаю, по доброте ли душевной или ради лишнего ежегодного выходного, но, если честно, мне плевать.

Я захожу и вижу у стены доску с объявлением: «Закрыто. Пожалуйста, приходите завтра». Доску я ставлю на тротуар прямо у входа, но дверь не запираю, а вместо этого иду готовить стойку к работе.

Ночь будет тихая, потому что только самые давние наши завсегдатаи знают, что мы сегодня не совсем закрыты, и менее половины из них решат, что сегодняшняя распродажа «Все за четверть цены» стоит того, чтобы заявляться на мой личный праздник жалости к себе. Я беру из подсобки кассу, достаю мелочь и бросаю несколько монет в музыкальный автомат в углу.

Порядковый номер песни Sunday Morning я знаю наизусть и поэтому жму кнопку снова и снова до тех пор, пока автомат не заявляет, что мелочь у меня кончилась. Как и всегда, первые ноты пронзают мне сердце насквозь, и я просто стою у автомата несколько секунд, слушая, как скрипка и фортепиано поют пустому бару печальный дуэт. До сих пор не понимаю, почему выбрала свадебной песней такую скорбную мелодию. Может быть, отчасти я уже тогда чувствовала, что меня ждет, и пыталась предостеречь об этом себя саму.

Под гнетом этих безрадостных мыслей я возвращаюсь обратно за стойку и наливаю в большой стакан виски со стеллажа. Пары глотков хватает, чтобы потушить полыхающий в душе огонь, и я продолжаю наводить порядок в баре. Управляюсь я быстро и почти успеваю закончить к тому времени, как в зал, неся с собой морозный ветер, заходят офицеры Родригес и Майлс.

Майлс придерживает дверь ботинком, чтобы вернуть на место объявление у входа, но Родригес его не ждет. Он огибает пустые столики, подходит к бару и вручает мне четвертак в обмен на стопку. Я уже достаточно выпила, поэтому без особых усилий улыбаюсь и несу монету к автомату. Когда я возвращаюсь, Родригес снова производит ровно тот же обмен и заодно дает мне еще четвертак, чтобы я могла выпить вместе с ними.

Мы молча поднимаем тост за мою дочь и одновременно опрокидываем шоты. В качестве аванса за остальные напитки первые посетители суют мне еще мелочи, и я ставлю перед ними бутылку. Они берут стаканы и уходят за маленький столик в углу, а я снова несу деньги в жертву автомату. «А‑26» – я жму кнопку вновь и вновь, пока не начинает ныть палец. Sunday Morning, Sunday Morning, Sunday Morning.

Уже несколько лет никто из наших завсегдатаев не спрашивал, как я потеряла Сиару. Бетти говорит, что самая популярная версия – автомобильная авария, потому что я призналась, что в один день лишилась и новорожденной дочери, и мужа. Бетти поделилась этой сплетней в надежде, что я расскажу, как все было на самом деле, но мне до сих пор тяжело говорить и о предательстве Адама, и о смерти Сиары, и о нечестивом союзе, в который я вступила с лей-линией штата Джорджия после всего этого. Мои клиенты все равно не верят в колдовство, а Бетти мучения смертных считает своего рода мимолетной забавой. Даже обидно, что в ней есть эта безжалостная жилка. Из всех моих жильцов только Бетти мне более-менее приятна, и из всех моих знакомых она лучше прочих смогла бы понять, как сильно я ненавижу Элизиум.

Элизиумом я зову дом, которым заправляю, но вообще-то изначально так назывались врата Огасты. Вся Земля пронизана лей-линиями, к которым могут подсоединяться члены сверхъестественного Общества и магические люди, а там, где энергии достаточно много и она просачивается из земли, можно найти врата. По сути, это портал, соединяющий разные точки планеты. Общество использует такие порталы, чтобы безопасно перемещаться по миру, скрываясь от глаз смертных, которые с каждым днем становятся все любопытней. У этой сети есть свои пределы, поскольку порталов известно всего сорок девять и Элизиум уже почти что не считается одним из них, но пока Общество следует правилам секретности GLOBE, вариантов получше у них все равно нет.

Запрещено пользоваться порталами только вампирам, потому что между ними и Хранителями врат тлеет очень давняя вражда. Ходят слухи, что двадцать лет назад они развязали тотальную войну за лей-линии, но подробностей я не знаю. Когда я была маленькой, мама ни разу об этом не рассказывала, и мне хватало ума не спрашивать ничего у единственного мужчины на свете, который мог мне все объяснить.

Честно говоря, мне глубоко по барабану, в чем там было дело. Куда интересней вышел исход: вампиры проиграли, Хранители снова взяли власть в свои руки, но Элизиум все равно предоставил убежище Бетти. Это было запрещено, но он создал для нее комнату прямо рядом с моей – даже прежде, чем я вообще поняла, кто Бетти такая. Хранители целую неделю пытались оспорить это, но Элизиум не пожелал приносить Бетти в жертву. В первый и единственный раз Хранители не смогли настоять на своем. Теперь им даже нельзя находиться в одной комнате с Бетти – именно по этой причине она, в общем-то, и пришлась мне по вкусу. У этого соглашения обнаружился единственный недостаток: теперь Бетти застряла здесь, совсем как я. Хранители ждут, пока она выйдет и останется без защиты Элизиума, чтобы прикончить ее на месте.

Из темной пучины мыслей меня выдергивает звон дверного колокольчика. Очередная парочка копов явилась выпить, и это неудивительно. Большинство наших завсегдатаев – пожарные или полицейские, потому что Даллас балует их скидками. Его отец был инспектором дорожно-патрульной службы, поэтому, когда Даллас наконец открыл свой бар, он постарался завоевать расположение местных стражей порядка как можно скорее. Для чернокожего парня на Юге это мудрый шаг, но вот мне еще несколько лет рядом с ними было неуютно. По правилам дома мои чудовища не могут меня тронуть, но вот простые смертные ничуть не обязаны следовать законам Общества.

К закату в «Сглаз» заходят еще только шестеро посетителей, и я понимаю, что уже совсем стемнело, когда в баре наконец появляется Бетти. Бетти – а на деле та самая Александра, нынешний предмет бестелесных воздыханий Каспер – одета даже менее скромно, чем я, и все взгляды в комнате тут же обращаются к ее бесконечным ногам. Я подумываю сказать ей, что на улице плюс пять, но Бетти не волнуют такие мелочи, как холод. Она ведь уже пару столетий как мертва. «Тепло» для нее теперь не более чем слово, даже не воспоминание – так давно оно позабыто.

Мановением длинных пальцев с еще более длинными ногтями Бетти призывает меня выйти из-за стойки и оценивающе осматривает мой наряд.

– Ты что-то пополнела. Тебе стоит прикупить юбку побольше.

– А тебе – выпить чашечку ароматного и бодрящего «Тебя не спрашивали», – парирую я. Бетти лениво усмехается. Я понимаю, что моя отповедь ее не слишком впечатлила, и красноречиво показываю Бетти оба средних пальца. – Каспер, кстати, говорит, что ты сегодня прекрасно выглядишь. И еще – что ты храпишь.

Этого хватает, чтобы улыбочка Бетти растаяла. Не знаю, откуда у живых мертвецов столько предубеждений насчет мертвецов обыкновенных, но приятно знать, что даже вампира может пробрать нервная дрожь.

– Сколько раз тебя просить не пускать своего призрака ко мне в комнату?

– Она не мой личный призрак, – напоминаю я Бетти. – И ходит куда вздумается.

– За тобой хвостом, – возражает та. – Как и все ей подобные.

Это, в общем-то, правда, так что мне остается только пожать плечами. От матери я не унаследовала никаких умений, кроме способности видеть мертвых. В Орландо это было делом обычным, но здесь, в Огасте, кроме меня, подлинных медиумов только штуки три, причем с лей-линией связана лишь я. Каспер говорит, что я мерцаю как яркая вывеска. Тогда ясно, почему за последние шестнадцать лет каждый призрак в округе хоть раз да посещал меня. А еще Каспер говорит, что неисправные врата очень ее нервируют – хотя у нее и нервов-то больше нет. Вероятно, поэтому только она из всех призраков осталась со мной. Элизиум пугает Каспер, но и манит ее, поэтому она не желает уходить, пока не выяснит, почему ее к нему так влечет.

Бетти снова жестом прогоняет меня с рабочего места, и я беру бутылку и обхожу стойку с другой стороны. С сегодняшней скудной толпой Бетти справится без моей помощи, так что я могу спокойно топить свои печали в спиртном, сидя на барном табурете, на котором когда-то подумывала вырезать свое имя.

Стоит мне усесться, как в бар заходит Джуд Пантини – как всегда, ожидаемо. Я одариваю Бетти выразительным взглядом, но если она и замечает это, то виду не подает. Бетти приветствует Джуда улыбкой, которую все посетители обычно пытаются выманить из нее чаевыми. Когда Джуд устраивается за стойкой в трех сиденьях от меня, напиток для него уже готов. Я знаю, что это безалкогольный рутбир, потому что Джуд нынче приходит в «Сглаз» исключительно пофлиртовать с Бетти. Она на удивление к нему добра, ведь с тех самых пор, как Бетти узнала, что Джуд ходит на местные собрания анонимных алкоголиков, она ни разу не попыталась подмешать ему что-нибудь в газировку или уговорить его выпить чего покрепче.

Мне хотелось бы спросить у Бетти, есть ли ей дело до Джуда, но лучше, наверное, не знать. Главное – она не трогает его запястья. Во всех страшилках обычно рассказывают, как вампиры впиваются людям в шею, но в наше время, судя по всему, в моде запястья. Бетти говорит, что так проще выдать смерть за суицид. Впрочем, никто из местных бы не поверил, что Джуд способен покончить с собой. Он сын шерифа, убежденный баптист, и друзей у него навалом. Надеюсь, Бетти вспомнит об этом, когда соблазн неизбежно возьмет верх.

Бетти передает Джуду стакан, и я вижу, как соприкасаются их пальцы, вижу, как Бетти наклоняется ближе и шепчет что-то Джуду на ухо, как она выглядит не просто оживленной, но даже почти живой, и в эти короткие мгновения я почти ненавижу их обоих за то, что с виду они так счастливы. Я допиваю виски, тщетно стремясь выжечь боль из груди, и чувствую, как мой желудок протестующе содрогается.

Я пытаюсь вспомнить, когда в последний раз ела. Обычно Даллас во время смены носит мне тарелки, но сегодня кухня у нас закрыта. В холодильнике, однако, полно еды, поэтому я встаю и, слегка шатаясь, иду в подсобку. Открываю дверь плечом, направляюсь к холодильнику и вдумчиво изучаю его содержимое. Сырный тост мне съесть очень хочется, но вот сковороду после него мыть – нет. С вероятностью в пятьдесят на пятьдесят мне удастся подкупить Бетти и уговорить ее прибраться после меня, так что я тянусь за маслом.

Но едва успеваю его коснуться, как вдруг не столько слышу, сколько чувствую глухой удар. На испуг у меня есть всего секунда: за ударом следует волна жара, такого яростного, что он грозит вскипятить мне кровь и расплавить плоть. В ушах так гудит, что я даже не слышу собственный крик.

Я чувствую, что вот-вот лопну, как перезрелый плод. Жизнь стремительно ускользает прочь, покидая мое тело. За пеленой боли – далеко-далеко, в тысяче миль – я чувствую, как вцепляюсь руками в пол, как мне в предплечья впиваются острые ногти, как женский голос пытается воззвать ко мне, оттащить от самого края. Но колдовство Бетти никогда на меня не действовало, и я могу лишь нестись волной навстречу мучительной смерти.

Все проходит так же быстро, как и началось. Остается лишь воспоминание – болезненное, как гематома на все тело. Я задыхаюсь, кашляю и пытаюсь перевернуться набок. Бетти отпускает меня, и я беспомощно плюхаюсь на живот. К щекам приливает жар, и я провожу рукой по лицу. Ожидая увидеть на пальцах кровь, я вижу, что скользкая влага, которую я ощущаю, – всего лишь слезы. Прерывисто дыша, я крепко сжимаю кулаки.

– Эвелин, – Бетти чеканит каждый слог. – Ты с на– ми?

Она намеренно подчеркивает это «с нами», но мне не так-то легко поднять голову и посмотреть, что происходит у нее за спиной. Посетители вошли следом за Бетти в подсобку, надеясь чем-нибудь помочь, и теперь стоят вокруг, бледные и изумленные. Бетти сидит на корточках рядом и сверлит меня напряженным взглядом, поджав губы. Я смотрю на нее в ответ. Не знаю, что Бетти видит у меня на лице, но она кивает и переводит взгляд на остальных – на каждого из посетителей по очереди.

– Спасибо, у нас все в порядке, – говорит она, и хотя колдовство Бетти на меня не действует, я все равно слышу его в ее уверенном голосе. – Я выйду через минутку. Всем бесплатная доливка, я угощаю.

Все уходят, не задавая вопросов, – совсем как овцы, которым и в голову не придет ни о чем спрашивать волка, – и я знаю: если Бетти велит им забыть о произошедшем, они даже не вспомнят мой срыв. Она ждет, когда уйдет последний из них, затем берет меня под локоть и помогает сесть. Я приваливаюсь к стойке и пустым взглядом смотрю на Бетти. По спине бегут мурашки, и лишь отчасти это следствие недавней мучительной боли. Я закрываю холодильник, и моя рука безвольно опадает.

– Элизиум, – говорю я. – Там что-то неладно. Я должна…

Я доблестно пытаюсь подняться, но ноги не желают повиноваться. Бетти беззвучно встает, а затем поднимает и меня. Кухня кружится перед глазами, и я чувствую, как все выпитое за вечер подступает к горлу. Я дважды сглатываю и предостерегающе сжимаю плечо Бетти. Она уже достаточно долго здесь проработала, чтобы догадаться, в чем дело, поэтому быстро отступает в сторону. Я жду, пока прилив рвоты закончится, и киваю.

Бетти ведет меня в зал, и по пути я задеваю бедром дверь кухни. Sunday Morning все еще льется из колонок, но из-за звона в ушах я едва слышу это.

– Солнце, иди сюда, – говорит Бетти. На короткий миг мне кажется, что это она так посмеивается надо мной, но пару мгновений спустя рядом возникает Джуд. Он забирает меня из рук Бетти и поддерживает за плечи. – Она слегка перебрала и не взяла с собой велосипед. Ты не подвезешь ее домой?

– Конечно, – отвечает Джуд, и по его тону ясно, что он даже луну для Бетти готов с неба достать, если она попросит его об этом таким голосом.

Джуд помогает мне добраться до дверей и выйти на улицу. Он приехал сюда прямо с работы, поэтому его патрульная машина припаркована совсем рядом. Я падаю на пассажирское сиденье и всю дорогу до Элизиума смотрю в окно.

Меня уже не в первый раз подвозит домой коп, и в частности Джуд, но сегодня завести светскую беседу он не пытается. И даже ничего не спрашивает про крики, ведь Бетти сказала, что все в порядке, и выводить меня на неприятный разговор в годовщину Джуд не хочет. Я благодарна ему за тишину, потому что сейчас мне слишком плохо и хороший собеседник из меня все равно не выйдет.

«Сглаз» находится у реки Саванна, и до дома оттуда ехать недалеко – пара миль к юго-западу по дороге и пара поворотов направо. Поскольку Джуду не впервой меня возить, он знает, как добраться до места. И даже знает, что, если предложит проводить меня до двери, я снова откажусь, но все равно предлагает.

Я знаю, что он перед отъездом подождет, пока я войду в дом, поэтому по пути к крыльцу достаю ключи и не обращаю никакого внимания на своих так называемых стражей, которые восседают на постаментах по обе стороны от входа. Джуд их не видит, потому что в нем нет ни капли магии, но ко всяким необъяснимым явлениям внимание полиции лучше не привлекать.

С третьей попытки мне удается открыть замок, и, переступая порог, я чувствую знакомый трепет колдовства Элизиума. Затем оборачиваюсь, чтобы помахать Джуду. Он машет в ответ и отъезжает. Стоит ему скрыться из виду, как полупрозрачные драконы, призванные защищать дом, начинают шипеть и недовольно плеваться. На самом деле они даже не драконы, а скорее драконьи феи, но зваться драконами эти двое любят – чувствуют себя от этого солидными персонами. Для пущей важности я даже сказала своим ревностным стражам, что Фалькор и Смерг, в честь которых я их назвала, были устрашающими мифическими чудовищами.

– Что случилось? – спрашиваю я.

Фалькор не обращает внимания на мой тихий, но строгий вопрос.

– Кого, кого, кого она впустить на наш двор?

– Вам уже доводилось видеть полицейских, – говорю я. – И во двор он не заходил. Даже не выходил из машины. – Я осторожно касаюсь ладонями дверной рамы и закрываю глаза. Колдовство Элизиума, словно бальзам, унимает боль, которая все еще ноет в моих костях. Похоже, я ошиблась. Что бы ни случилось сегодня, это было связано не конкретно с моей лей-линией, а с линиями вообще. Моя стала лишь посредником. Я неспешно делаю вдох, чтобы успокоиться, и снова спрашиваю:

– Что произошло с лей-линиями?

Смерг очень занят – как всегда, грызет себе плечо, которое постоянно чешется, – поэтому отвечает мне Фалькор.

– Хронос пал, пал, пал. Снова началось или не кончалось? Скучно, скучно, скучно. Мы думали, они будут спать вечно.

– Стоп, – перебиваю я его, заглушая лихорадочный стук сердца. Хронос – это врата у Солт-Лейк-Сити, шестые по величине в континентальной части США. Я знаю, что означать слова Фалькора могут лишь одно, но просто не могу в это поверить, поэтому все равно спрашиваю: – Что значит «Хронос пал»?

Драконы запрокидывают головы, разинув пасти и беззвучно смеясь. Представить не могу, что здесь смешного, но, в общем-то, Фалькор и Смерг живут в Элизиуме тоже не по своей воле. Возможно, феи и не настоящие драконы, но точно такие же собственники. Хранители врат подарили им меня, а значит, теперь я золото в их сокровищнице. И пока ничего дороже меня у Фалькора и Смерга нет, они будут ценой своей жизни охранять Элизиум. А поскольку я здесь застряла, выходит, что и они не могут покинуть это место и ненавидят меня за это так же сильно, как и любят.

– Как мы могли потерять очередные врата? – спрашиваю я резко.

– Мы, мы, мы, – эхом отзывается Смерг. – Она забывать, забывать, что человек.

– Но она драгоценна для нас, – встревает Фалькор. – Так что мы оставить ее себе.

– Навсегда-навечно, – соглашается Смерг.

– Навечно-вечно-вечно, – поддакивает Фалькор, и они снова безмолвно хохочут.

Ясно, что больше толку от них не добиться, поэтому я захожу в дом и захлопываю за собой дверь. На первом этаже свет не горит, но древесные духи мгновенно возникают вокруг. Ручейком сверкающих огоньков они вьются над полом, направляясь ко мне, и облепляют мои ботинки в тихом, но волнительном приветствии. Древесные духи обитают в этом доме так же долго, как я, и поскольку они не могут говорить, из всех жителей Элизиума они наименее невыносимы.

Духи смиренно ждут, пока я согреюсь у дверей. Отопление в Элизиуме впечатляющее, поэтому уже через минуту я забываю, что на улице холодно. Через пару часов станет даже жарковато, но пока что – замечательно.

Перед тем как двинуться дальше, я предостерегающе покашливаю, и духи первыми устремляются к лестнице головокружительными вихрями.

У дверей спальни меня встречает Каспер, скрестив руки на груди.

– Бетти просила от ее имени послать тебя куда подальше, – докладываю я ей вместо приветствия.

– Не Бетти, а наместница Александра, – поправляет меня Каспер слегка мечтательно.

Я хмуро смотрю на нее.

– Откуда ты знаешь, что у нее есть титул?

Каспер сочувственно смотрит на меня.

– Она так представляется, когда на звонки отвечает. Какой вообще толк быть призраком, если нельзя шпионить за людьми? Эй, а вот это уже невежливо! – заявляет она, просачиваясь сквозь дверь, которую я попыталась захлопнуть между нами. – Во дворе все еще пожар, если хочешь знать.

– Не хочу.

Я скидываю туфли и выпутываюсь из юбки. Бетти была права: чертова тряпка теперь сидит так туго, что ее почти и не стянуть. Пытаясь это сделать, я определенно сдираю слой-другой кожи, так что в следующий раз надевать эту юбку наверняка будет уже попроще. Я ожидаю от Каспер какой-нибудь колкости о том, что я перед ней раздеваюсь, но она сидит на корточках у дверей и наблюдает, как древесные духи танцуют на половицах. Я пользуюсь тем, что Каспер отвлеклась, и снимаю заодно и рубашку. Затем, проведя пальцами по уродливым шрамам на животе, быстро хватаю ночнушку.

– Кто это был? – спрашивает Каспер вдруг ни с того ни с сего.

Одевшись, я отвечаю:

– Кто? Полицейский?

– Мальчик в подвале, – отвечает она.

Я немало призраков за жизнь повидала, и все они рано или поздно начинают чудить – тем больше, чем дольше цепляются за мир смертных. Но вот видеть, как призрак сходит с ума, мне еще не доводилось. Может, отсюда и берутся все легенды о полтергейстах? Я не знаю: моя мама всех своих привидений держала в узде. На секунду я даже задумываюсь, не позвонить ли ей за советом, но мгновение спустя реальность напоминает о себе, и к горлу подступает ком. Я не говорила с мамой с тех самых пор, как покинула дом. Она предупреждала меня, что, если я уеду с Адамом, нам придется проститься, но я не думала, что мама это всерьез. Истину я осознала на горьком опыте, когда позвонила домой после смерти мужа. Телефон у мамы был отключен, а все письма, которые я ей посылала, возвращались обратно с пометкой «Неверный адрес».

– Эви? – зовет меня Каспер.

Чувствуя, как глаза начинает щипать, я моргаю.

– У нас нет подвала.

– Ну, значит, в подземном бункере, – нетерпеливо говорит Каспер. – Так кто это?

– Ты не могла бы съехать с катушек в какой-нибудь другой день? – вздыхаю я. – Я сегодня правда, правда совсем не в настроении.

Каспер смотрит на меня так, будто ждет, когда я наконец перестану валять дурака. Я сверлю ее взглядом в ответ, надеясь, что Каспер поймет намек и оставит меня в покое. Она не выдерживает первой и хмурится.

– Ты понятия не имеешь, о чем я, да? – спрашивает она, но ответа не ждет. Вместо этого Каспер указывает себе за плечо – причем она стоит так близко к двери, что ее рука проходит прямо сквозь дерево. – Пока тебя не было, в Элизиуме случилось что-то вроде перебоя энергии, и в гостиной в это время все прямо-таки жужжало. Я заглянула посмотреть, не залетели ли пчелы, и нашла половицу, сквозь которую смогла пройти. Так вот, у тебя в подвале лежит мертвый мальчик. Посмотреть хочешь?

– Я похожа на человека, который любит глазеть на покойников?

Каспер указывает на себя.

– Ау, я призрак, если что.

– А я и не говорила, что мне нравится глазеть на тебя, – парирую я, но, оглянувшись на постель, иду к Каспер. До переезда в Элизиум я любила время от времени поспать, но теперь сон больше походит на смерть. На бесконечное падение в пропасть, остановить которое невозможно. В конце концов меня будит именно ужас от мысли, что мне уже не выбраться из этой бездны, и, хотя часы твердят, что прошло время, я не высыпаюсь никогда. – Поверить не могу, что в мою годовщину ты вздумала заставить меня любоваться на кости.

– Вовсе не кости, – слегка чопорно отвечает Каспер. Она не двигается с места, поэтому мне приходится пройти прямо сквозь нее, чтобы выйти из комнаты. – Он отлично сохранился. Как варенье.

– Еще одно такое живописное сравнение, и я тебя неделю буду игнорировать.

– Ты поймешь, когда его увидишь.

– Да уж, мне прямо резко полегчало.

Я жестом велю ей показывать дорогу и иду в гостиную. Затем включаю свет, а Каспер между тем начинает бродить по комнате кругами. На пятом заходе у меня начинает кружиться голова, и я хочу окликнуть Каспер, но тут она вдруг проваливается немного вниз и испуганно взвизгивает. Я подступаю ближе, не слушая ее самодовольный лепет, и сажусь на корточки, чтобы рассмотреть пол повнимательней. Приходится приглядеться, но в итоге мне удается различить среди досок едва заметный контур. В половицах определенно есть квадратный пласт. Его почти не видно, и поддеть его, ухватившись за край, невозможно. В такой зазор разве что мои ногти пролезут.

– Это не люк, – говорю я Каспер. – Никто явно не рассчитывал, что его будут открывать.

– Выходит, этого мальчика здесь просто замуровали. Как в том рассказе, – отвечает она и тихо щелкает пальцами, размышляя. Судя по тому, как напряжены ее плечи, Каспер куда больше беспокоят провалы в памяти, чем гробница, которую она нашла. При жизни Каспер была учительницей английского, и теперь она вечно пытается убедить меня почитать книги из ее школьной программы. Вспомнив, она светлеет лицом и с улыбкой указывает на меня. – «Бочонок амонтильядо».