Текст книги "Ангелы полуночи"

Однажды вечером в страдную пору, в раннем октябре, они с Сэмом Кавелли отправились посмотреть в кинотеатре Напы вновь вышедший на экраны фильм «Унесенные ветром». Сэм работал на винном заводе, они с Абби выросли вместе. С ног до головы он был, что называется, настоящий мужчина – и внешне, и по манере держаться, – но Абби никогда не внушала опасений его тактика «пещерного человека». Напротив, подходы Сэма даже забавляли ее. Из всех молодых людей, пытающихся ухаживать за ней, Сэм был самый привлекательный и самый настойчивый. Он ни за что не хотел отступать, несмотря на довольно сдержанное отношение Абби, и неизменно появлялся снова, сколько бы раз ни получал отказ. Иногда она сама удивлялась, почему не порвет с ним окончательно. Видимо, какая-то часть ее души была искренне расположена к нему – так сестра могла бы относиться к брату. К несчастью, Сэм, как выяснилось, воспринял это совершенно иначе.

После сеанса они сидели под ясным, усыпанным звездами небом в машине Сэма с откидным верхом, которую он остановил неподалеку от ее дома. Тут ему вдруг вздумалось предпринять очередную попытку произвести на Абби впечатление, и он завел разговор о своем недавнем продвижении по службе.

– Я буду мастером прежде, чем мне стукнет тридцать, – похвастался парень. – Тогда мы сможем зажить на широкую ногу… если ты не упустишь свой шанс. – Стараясь быть нежным, он обхватил ее рукой за плечи и придвинулся поближе.

– Если я не упущу свой шанс… – Абби чуть не расхохоталась. Сколько раз ей придется повторять, пока он наконец поймет: ему нет места в ее планах на будущее, она не намерена оставаться здесь и ловить с ним какой-то дурацкий шанс!

Лицо Сэма оказалось совсем рядом.

– Вот именно, малышка, – пробормотал он.

Его рот придвинулся вплотную, безошибочно и настойчиво нашел ее губы. Абби попыталась вырваться, но ее спина оказалась прижата к белому виниловому сиденью машины. Язык Сэма втиснулся ей между губами, стало трудно дышать. Крепко удерживая ее одной рукой и засунув другую под блузку, он принялся тискать грудь и теребить соски. Абби бешено извивалась.

– Отпусти меня, ублюдок! – прошипела она, когда смогла наконец немного отстраниться. Однако вырваться из его железной хватки ей по-прежнему не удавалось.

– Не надо разыгрывать передо мной принцессу-недотрогу, Абби, – хрипло пробормотал Сэм, задрав ей блузку чуть не до подмышек. – Я не собираюсь трепать языком. Никто ничего не узнает… только мы с тобой…

Наклонив голову, он захватил губами один сосок. Абби боролась как могла – пыталась оттащить его за волосы, оттолкнуть, но силы были явно не равны. В конце концов, окончательно разъярившись, она угодила локтем ему в глаз. Он вскрикнул от боли и откинулся назад, прижимая руку к лицу. Абби поправила блузку и вцепилась в ручку дверцы, но Сэм снова схватил ее.

– Ты просто маленькая грязная дрянь! Смотри-ка, понравилось парням мозги пудрить! – Теперь в его голосе отчетливо слышалась угроза. – Ходишь тут, выставляешь себя напоказ перед всеми, а стоит кому-то на это клюнуть, тут же выливаешь на него ушат холодной воды!

Большой, сильной рукой он толкнул ее на сиденье, задрал полотняную юбку, разорвал на девушке трусы и раздвинул ноги. Почувствовав внутри себя его пальцы, она попыталась закричать, но в этот момент к ее рту плотно прижались губы Сэма.

– Ты думала, что сможешь вечно морочить мне голову? – грубо лаская, шептал он ей в ухо. – Тебе не приходило на ум, что в конце концов мне надоедят эти игры и я просто возьму то, чего хочу?

– Так вот что тебе надо, чтобы чувствовать себя мужчиной? – Абби уже почти задыхалась. – Взять женщину, которая тебя не хочет?

– Чертовски приятно овладеть женщиной, о которой мечтают все парни в долине, – пробормотал Сэм, пытаясь проникнуть в нее.

Она уже чувствовала, как кончик его члена, точно большая, гадкая змея, изо всех сил втискивается внутрь. Сначала ее охватил ужас, потом вспыхнула бешеная ярость. Собрав последние силы, Абби ударила коленом парню в пах. Он отцепился от нее, вдвое сложившись от боли. Девушка рывком открыла дверцу и выскочила из машины. Ею владело одно желание – как можно скорее оказаться подальше отсюда.

Она ни разу не остановилась, пока не добежала до своего коттеджа. Слава Богу, они уже спят, подумала она, обнаружив, что в доме темно. Скинув туфли, на цыпочках пробралась по коридору в спальню. Если бы отец узнал о случившемся, он задушил бы Сэма голыми руками. Ей, конечно, было ничуть не жаль это ничтожество – она с радостью сама прикончила бы его, но вряд ли из-за Сэма Кавелли, живого или мертвого, стоило садиться в тюрьму. За всей его наглостью крылось одно: он искренне верил, будто кино и пятидолларовый обед дают ему право рассчитывать на ее благосклонность! Она всегда испытывала к парню симпатию, несмотря на его репутацию местного сердцееда, но после сегодняшнего вечера Сэм Кавелли для нее больше не существовал.

Неплохо бы, конечно, чтобы он получил по заслугам за то, что произошло сегодня. И все же от нее об этом никто не узнает. Никогда.

Раздевшись, Абби встала перед большим зеркалом, желая оценить, как сильно пострадала. Несколько синяков на бедрах, царапины на груди и в паху. Гнев и унижение нахлынули с новой силой. Все это не имеет значения, без конца повторяла она себе, скоро, очень скоро меня тут не будет, и вместе с долиной за спиной останется и прошлое. Включая Сэма Кавелли.

Абби приняла горячую ванну, яростно соскабливая с себя следы прикосновений Сэма. Вид собственного обнаженного тела против воли заставил ее вспомнить, что Сэм делал с ней… Совершенно новые, незнакомые, жгучие ощущения пронзали тело, когда он касался губами груди, когда его рука проникала между ее ног. Никто никогда не дотрагивался до нее так. Никто никогда не делал с ней такого прежде. Собственная реакция на прикосновения Сэма волновала и смущала даже больше, чем его попытка взять ее силой. Вопреки чувству неприязни к нему в ней поднялась волна возбуждения, но… Это ничего не меняет, упрямо думала она. Напротив, лишь усиливает уверенность, что ее место не здесь, что нужно как можно скорее покинуть долину.

Никому на свете, кроме самой себя, Абби не призналась бы в том, что ей страстно хочется иметь возлюбленного. Иногда, лежа поздно ночью в темноте своей спальни, она мечтала о красивом, энергичном, умном мужчине. Представляла, как он входит в ее жизнь, как они занимаются любовью… Нежный и одновременно страстный, ничуть не похожий на Сэма Кавелли и ему подобных. Инстинкт подсказывал, что такого мужчину здесь не найти. Абби Гианнини вообще никогда не найти такого возлюбленного. Но, может быть, та, другая женщина – художница, которая жила в глубине ее души и уже давно боролась за то, чтобы появиться на свет, – может быть, она найдет его в Сан-Франциско. И, может быть, этой женщине удастся добиться всего, о чем мечтала Абби, всего, что у той ускользало из рук.

Но прежде, вновь подумала она, эта женщина должна получить имя, обрести индивидуальность.

Эта мысль уже приходила ей в голову сегодня, когда они смотрели фильм. Ее очень заинтересовало имя одного из героев, имя, подходившее, по ее мнению, и для мужчины, и для женщины. Эффектное и какое-то… необычное.

Когда она, избавившись от гнева и чувства унижения, словно смыв их с себя, вышла из ванной, ей внезапно стало ясно: вот то, что нужно. Теперь она знала, кто займет место Абби Гианнини, когда придет время и та перестанет существовать.

Эшли Гордон.

БОСТОН
февраль 1976 года

– En garde![3]3
  Защищайтесь! (фр.)


[Закрыть]

Двое мужчин в традиционных белых фехтовальных костюмах с молниеносной быстротой кружили по гимнастическому залу. Металл французских рапир вспыхивал в ярком свете ламп, висевших высоко над головами. Один из противников допустил просчет, другой, тут же воспользовавшись этим, угрожающе вскинул рапиру и сделал выпад вперед с такой быстротой и напористостью, что первый был вынужден поспешно отступить, пытаясь оценить ситуацию и защититься. Атакующий надвигался как вихрь. Парировал несмелый удар противника, сделал выпад, тут же еще один, ложный, для отвлечения внимания, снова парировал – и все это, казалось, одновременно. Удары следовали один за другим, в движениях чувствовались умение и уверенность опытного фехтовальщика. Один укол, еще и еще – и вот уже он пять раз коснулся противника кончиком рапиры и выиграл состязание до истечения отведенных на него шести минут.

Одержав победу, он, однако, тут же утратил всю свою агрессивность и снял маску с ячеистой металлической сеткой. На худом лице с резкими чертами светилось выражение триумфа. Бархатистые карие глаза удовлетворенно сияли. Густые, волнистые, взъерошенные темные волосы намокли от пота.

Победитель повернулся к своему противнику и галантно поклонился, двигаясь с естественной грацией атлета, находящегося в прекрасной форме.

– Нам нужно почаще тут встречаться, Фарнсворт, – усмехнулся он.

Второй, заметно более уставший, слабо улыбнулся, с трудом переводя дыхание:

– Боюсь, это не для меня, Деверелл. Ты не играешь – ты сражаешься.

Коллин Деверелл от души рассмеялся. Сняв с правой руки кожаную перчатку, он пригладил пальцами волосы, приводя их в порядок.

– Что за поединок без стремления победить? – В его голосе по-прежнему звучали насмешливые нотки.

– Стремление победить? – Дерек Фарнсворт засмеялся. – Оно, конечно, неплохо. Только знаешь, Коллин… Еще минута, и у меня возникло бы ощущение, что ты забыл – за этой маской скрывается друг. Я чувствовал себя так, точно у нас самое настоящее боевое сражение!

– У тебя явно замедлилась реакция, дружище. – Коллин улыбнулся. – Не хочешь сразиться еще раз?

– Вряд ли я достойный противник для бывшего чемпиона мира, – ответил Фарнсворт. – Слушай, пойду-ка я, пожалуй, в душ. У меня свидание с юриспруденцией, она уже, наверно, заждалась.

Коллин кивнул.

– В таком случае до завтра?

Фарнсворт издал нарочито громкий стон отчаяния:

– Пожалуйста… Я буду неделю приходить в себя после сегодняшнего поединка! Дай мне передохнуть, ладно?

– Все время забываю, что должен проявлять терпимость и потакать твоим слабостям, а то ты и вовсе сбежишь, – поддразнил приятеля Коллин. – Ладно. Придется подыскать кого-нибудь другого.

– Ну-ну… Продолжай в том же духе – и ты быстро останешься без друзей, – поддел его Дерек Фарнсворт, когда они зашагали в раздевалку. – Повесишь их на стену рядом со своими рапирами и другими трофеями!

В этот момент дверь в дальнем конце гимнастического зала отворилась. На пороге возник высокий, стройный блондин, с ним Коллин учился в Гарварде.

– Эй, Деверелл! А я везде тебя ищу! – закричал он на весь зал. В его речи безошибочно угадывался акцент уроженца Новой Англии.

– Что бы это ни было, знать ничего не желаю! – крикнул в ответ Коллин, отмахнувшись от него.

– Твой отец в городе… – продолжал блондин, не обращая внимания на иронию, прозвучавшую в этих словах. – Уже дважды звонил, тебя спрашивал. И брат тоже звонил.

– Брат, – произнес Коллин уныло и так тихо, что его мог слышать только Дерек Фарнсворт, идущий следом. – Сам барон Грозовая Туча… Отец знает, где я живу, – громко добавил он, обращаясь к однокурснику.

– Ясное дело. Но ему также известно, что большую часть времени ты проводишь здесь. Советую позвонить ему. Он сказал, что остановился в отеле «Ритц-Карлтон».

– А то я не знаю, где его искать, – бросил Коллин. – Ладно, ты, наверное, прав. И впрямь лучше поскорее связаться с ним. Раз он примчался сюда из Нью-Йорка, вместо того чтобы просто позвонить, значит, дело срочное.

Несмотря на резкий холод, бостонский Общественный парк был полон народу. Группы демонстрантов размахивали большими, не слишком умело намалеванными плакатами. С импровизированной трибуны в центре каждой группы пылко и очень громко произносили речи ораторы. Несколько ребятишек в теплой зимней одежде мчались как угорелые в сторону спортивной площадки, две женщины с мешками рылись в ящиках для мусора. Три молоденькие девушки, готовясь выйти на лед, сидели на скамейке, зашнуровывая коньки.

Коллин шел через парк, не замечая ничего, кроме холода, – воротник плотного зимнего пальто поднят, серый кашемировый шарф наполовину закрывал лицо. Ледяной ветер обжигал щеки, вызывал резь в глазах, трепал волосы, все еще влажные после душа.

Подземный гараж располагался сразу за Зимним садом в западной стороне парка. Холод подгонял, дыхание облачком висело в морозном воздухе. Обойдя пруд, Коллин почти побежал и не замедлил шага, пока не добрался до гаража и своего серебристого «феррари». Торопливо стянул серые кожаные перчатки, достал из кармана пальто ключи и отпер дверцу. Уселся за руль, вставил ключ в замок зажигания, включил двигатель, и тот сразу же заработал. Несколько мгновений Коллин вслушивался в низкое гудение мощного, прекрасно отрегулированного мотора, потом дал задний ход и выехал со стоянки. Отметив, что гараж почти пуст, молодой человек взглянул на золотые часы: ого, позднее, чем ему казалось!

Выезжая из гаража на Арлингтон-стрит, он снова задумался о том, что привело отца в город. Дела, без сомнения. Жизнь Квентина Деверелла принадлежала исключительно «Интерконтинентал ойл» – корпорации, которую он основал и за тридцать лет сумел превратить в гигант мировой индустрии. Такой же абсолютной преданности делу Квентин Деверелл ожидал от своих служащих и от двух сыновей-близнецов – Коллина и Джастина. Идея отправить их в Гарвардскую высшую бизнес-школу принадлежала именно отцу. Заветной мечтой Квентина Деверелла было дожить до того дня, когда сыновья вместе с ним станут править семейной империей.

Что касается Джастина, проблем не предвиделось: в его жилах, как и у отца, текла кровь прирожденного руководителя. Он не мог дождаться того дня, когда займет место в совете директоров. Коллин, со своей стороны, никогда подобного энтузиазма не разделял. Точнее говоря, даже представить себе не мог, как целыми днями будет сиднем сидеть в офисе, зарывшись в бумаги, издавая приказы и заключая сделки. Ни малейшего желания стать бизнесменом у него не было. И согласился отправиться в Гарвардскую бизнес-школу лишь из уважения к отцу, для которого это так много значило. Ну и конечно, потому, что ему самому пока было не ясно, чем заняться в жизни.

Одно время он связывал свое будущее со спортом, а именно с фехтованием. Это была подлинная страсть, вспыхнувшая в душе в тот момент, когда в руках впервые оказалась рапира. Ему тогда только исполнилось четырнадцать – большинство профессиональных фехтовальщиков начинают всерьез тренироваться позднее. Сначала это было просто хобби, потом возникла мысль о возможной спортивной карьере. Его первый тренер, maitre d’armes[4]4
  учитель фехтования (фр.).


[Закрыть] из Парижа, разглядев природные способности своего ученика, всячески разжигал в душе юноши мечты об олимпийском золоте. С годами страсть к фехтованию привела к тому, что планы отца в отношении будущего Коллина стали казаться молодому человеку все менее и менее привлекательными. Точнее говоря, они просто начали его тяготить. Разозленный этим, Квентин Деверелл решительно положил конец тренировкам сына. «Твое будущее связано с управленческим офисом, а не со спортивным залом», – все время повторял он.

Коллин, однако, легко не сдавался, и вскоре у него появился новый тренер. В прошлом – золотой медалист из Милана. Он тоже почувствовал большие потенциальные возможности своего подопечного и усиленно подогревал его амбиции. Такое отношение тренера и настойчивая работа привели к тому, что Коллин неуклонно повышал мастерство. Вскоре он перешел от местных турниров к национальным, а затем и к международным. У него выработался собственный стиль яркой, молниеносной, интеллектуальной борьбы. Коллин взял лучшее от обоих тренеров: элементы аналитического французского стиля в обороне и агрессивного итальянского в нападении. К восемнадцати годам на счету Коллина было уже несколько побед в очень крупных турнирах, включая чемпионат мира.

Он готовился к Панамериканским играм, когда у отца случился сердечный приступ. Понимая, как много для Квентина значит, чтобы они с Джастином полностью отдавались интересам семейного бизнеса, Коллин отложил в долгий ящик мечты об олимпийском золоте и погрузился в учебу. Он не хотел расстраивать отца и причинять ему новые беспокойства.

С тех пор прошло четыре года, но Коллин до сих пор все еще не решил, чем ему заниматься в жизни, хотя и расстаться со своей мечтой не смог. Область будущих интересов по-прежнему оставалась загадкой для него самого, и это начало даже вызывать раздражение. К чему-то я ведь должен прийти наконец, говорил он себе. Не вечно же пребывать в состоянии неопределенности!.. Может, было бы неплохо, если бы я больше походил на брата.

Коллин и Джастин были практически неразличимы внешне. И все же любой, проведя в их обществе хотя бы несколько минут, тут же обнаруживал бьющую в глаза разницу в поведении. Коллин был подвижный, яркий, дерзкий, склонный к насмешке, шутке, а его брат – серьезный, суховатый, ультраконсервативный. Хотя им исполнилось всего по двадцать три года, Коллин часто жаловался, что брат ведет себя как старик, а Джастин, в свою очередь, говорил, что Коллин ребячится. Сам Джастин шел к цели уверенно и настойчиво, ничуть не сомневаясь, что в один прекрасный день займет самое высокое положение в «Интерконтинентал ойл».

Коллину, напротив, по-прежнему не хотелось об этом думать. Стать администратором, пусть даже в отцовской компании? Нет, никогда! Судьба одарила его сердцем и духом истинного искателя приключений. Но вот что конкретно ему нужно? Четкого ответа на этот вопрос не было. Что-нибудь волнующее, требующее напряжения всех сил… В какой-то степени фехтование заполняло пустоту его существования – ни одно другое занятие не рождало у Коллина такого ощущения полноты жизни, не вносило в нее столько напряженности, не требовало так много сил. И пока мечты о получении высочайших наград в этом виде спорта имели под собой хоть какие-то основания, у него не хватало духа окончательно и бесповоротно расстаться с ними. Он продолжал тренироваться почти каждый день, всегда, когда удавалось найти желающего сразиться с ним. К несчастью, большинство гарвардских энтузиастов фехтования были всего лишь любителями и не могли всерьез соперничать со спортсменом мирового уровня.

Пересекая по дороге в Кембридж реку по Гарвардскому мосту, Коллин бросил мимолетный взгляд на серое, затянутое облаками небо. Похоже, на Бостон и впрямь вот-вот обрушится метель, которую синоптики предсказывали уже три дня. Молодой человек включил радио и нашел станцию, передающую местные новости.

– Проклятие! – пробормотал он, услышав, что к утру выпадет от пяти до восьми дюймов снега.

У Коллина были большие планы на этот уик-энд, и метель определенно могла помешать им. Он переключил радио на спортивный канал, подрегулировал громкость и ослабил намотанный вокруг шеи шарф, радуясь, что этот длинный день подходит к концу.

Машина въехала в темный туннель, ведущий в гараж под домом, и остановилась. Поднимаясь в лифте на свой этаж, Коллин взглянул на часы и решил сразу же позвонить отцу в «Ритц-Карлтон». Квентин Деверелл не любил ждать, даже если речь шла о его собственном сыне.

Коллин снял шарф и расстегнул пальто. Легкая улыбка коснулась его губ – сегодня вечером к нему должна прийти стряпать студентка из Редклифа, изучающая историю искусств. Она сама – произведение искусства. Если бы удалось задержать ее тут допоздна… Пожалуй, в надвигающейся метели все же есть определенные преимущества.

Створки лифта раздвинулись, молодой человек вышел из кабины и открыл дверь своей квартиры. И сразу же ему бросилось в глаза, что в гостиной горит свет. Он ощутил легкий укол беспокойства, поскольку точно помнил, что выключил люстру. Потом его осенило: сам ведь дал Лауре ключ на случай, если девушка приедет раньше. Наверняка ей захотелось сделать ему сюрприз. Ну что ж, у него тоже найдется парочка сюрпризов для нее.

Улыбаясь в предвкушении предстоящего вечера, он открыл дверцу стенного шкафа и…

– Привет, сын, – раздался за спиной хорошо знакомый голос. – Я уж было подумал, что ты вообще сегодня не придешь ночевать.

Коллин резко обернулся. В дверном проеме гостиной стоял Квентин Деверелл, высокий, представительный мужчина пятидесяти трех лет, с точно такими же, как у сыновей, резкими чертами худого лица и атлетическим телосложением. Зачесанные назад густые волосы слегка отливали медью, над серо-голубыми глазами брови вразлет. Человек, безусловно, сильный, волевой. И привыкший к повиновению окружающих, включая и его своенравного сына.

«Подумать только, он – могущественный глава «Интерконтинентал ойл» и одновременно мой отец», – мелькнула мысль, которая нередко заставляла сердце Коллина биться чаще.

– Как ты вошел сюда? – спросил он, вешая пальто в стенной шкаф.

– Управляющий впустил меня, – с улыбкой ответил Квентин Деверелл. – Что тут удивительного? Ведь именно я оплачиваю твой маленький сибаритский уголок.

– А заодно получаешь детальный отчет о том, когда я ухожу, прихожу и кого принимаю? – Коллин закрыл дверцу шкафа и с улыбкой повернулся к отцу.

– В этом нет никакой необходимости, – усмехнулся Деверелл. – Я ведь знаю тебя, твои привычки и… твои вкусы. Неужели забыл, кто я?

– Помню… даже слишком хорошо. – Коллин помолчал. – Что привело тебя в Бостон, папа?

Деверелл улыбнулся:

– Разве нужен повод, чтобы время от времени навещать сыновей?

– Нет, – задумчиво ответил Коллин, – но когда ты, выражаясь твоими словами, навещаешь нас, это никогда не происходит без конкретной причины. Меня снова вызывают на ковер?

– Отнюдь нет.

– Какова же истинная причина твоего визита? – «Время для которого выбрано не слишком удачно», – мысленно продолжил Коллин.

Он прошел мимо отца в гостиную, стены которой украшали гравюры с изображением охотничьих сцен. С минуты на минуту придет Лаура, а в присутствии отца вряд ли удастся разыграть роль радушного, милого хозяина со всеми вытекающими отсюда последствиями.

– Окончание твоей учебы.

– До этого еще четыре месяца, папа, – улыбнулся Коллин. – Ты так жаждешь поскорее приковать меня цепью к письменному столу в одном из своих офисов?

– Отнесись же наконец к этому посерьезнее, Коллин, – насупился Деверелл. – Твое будущее связано с компанией. Твое и Джастина. Вы оба наследуете ее.

– Прости, папа, – мягко произнес Коллин. – Я очень серьезно отношусь к нашей компании. Мне отлично известно, как нелегко тебе было добиться, чтобы «Интерконтинентал ойл» стала такой, как сейчас. И я помню, какое значение ты придаешь нашей с Джастином работе в компании. Мне просто трудно представить самого себя вечно корпеющим над бумагами, вот и все. – Молодой человек подошел к бару в углу комнаты. – Хочешь что-нибудь выпить?

Деверелл кивнул.

– Виски с содовой. – Он помолчал, оглядываясь. – Не перестаю удивляться разнице ваших с Джастином вкусов. Ты как будто выходец из далекого прошлого. Квартира же твоего брата настолько сверхсовременна, точно он живет уже в двадцать первом веке.

– Зато в ней нежилой дух, – скучающим тоном отозвался Коллин, наполняя бокалы. – С трудом верится, что там вообще кто-то живет.

– Мне всегда казалось, что близнецы должны быть очень близки друг другу. – Деверелл принял бокал, предложенный сыном. – Ближе, чем обычные братья или сестры.

– Честно говоря, не думаю, что Джастин способен на близость с кем бы то ни было, папа. – Коллин не считал нужным скрывать от отца свое мнение. – Насколько мне известно, он даже никогда не имел дела с женщиной…

– Хватит, Коллин, – резко оборвал Деверелл. – Твой брат прежде всего заботится о своем будущем. Неплохо бы и тебе взять с него пример.

Коллин нахмурился. Снова та же старая песня. Иногда он испытывал сожаление, что принимает так близко к сердцу все связанное с отцом и нередко действует наперекор своим устремлениям, чтобы завоевать его уважение. Было бы гораздо легче жить, ориентируясь лишь на себя, на то, чего хотелось лично ему.

– Я постараюсь, папа.

– Мы с Джастином встречались за ленчем у «Эпли», – продолжал Деверелл. – Жаль, что тебя не было с нами.

– Я был в гимнастическом зале. И даже не знал, что ты в городе. – Коллин уселся на кушетку напротив отца, подтянув одну ногу так, что колено почти касалось груди, и сделал глоток из бокала.

– Опять фехтование? – Лицо Деверелла выражало явное неодобрение.

– Не волнуйся, моим занятиям оно не мешает. Думаю, я по-прежнему могу сказать, что иду в группе третьим.

– Коллин, я прекрасно понимаю, как сильно тебя всегда привлекала рапира. Бог знает, твое обучение обошлось весьма недешево, – вздохнул Деверелл. – И я горжусь твоими успехами. – Он перевел взгляд на многочисленные призы, висящие на одной из стен. – Но твое место в «Интерконтинентал ойл», рядом со мной и братом.

Коллин криво усмехнулся.

– Если хочешь услышать правду, папа, скажу тебе вот что. По-моему, Джастин был бы только рад, если бы я остался в стороне от нашего бизнеса.

– Даже на секунду не допускаю такой мысли! – Деверелл энергично покачал головой. – Джастину с самого начала было известно, что в мои планы входит привлечь вас обоих к активному управлению компанией.

Коллин на мгновение задумался.

– Не слишком ли много будет начальников? – не удержавшись, пробормотал он.

Квентин Деверелл нахмурился.

– Вы с братом не часто встречаетесь, верно? – Он подчеркнуто проигнорировал последнее замечание сына.

– У него своя жизнь, у меня своя. – Коллин допил то, что оставалось в бокале. – У нас в самом деле мало общего. Разве что, глядя в зеркало, мы видим одно и то же лицо.

– Вы действительно разные, и это меня огорчает. Рано или поздно наступит день, когда вы возглавите компанию…

– Уж не лелеешь ли ты в глубине души желание, чтобы твое царство распалось, папа? – спросил Коллин, безрадостно рассмеявшись. – Тебе прекрасно известно, что мы с Джастином совместимы, как масло с водой.

– Да, – со вздохом ответил Деверелл. Перед некоторыми обстоятельствами пасовал даже он.

Между Коллином и Джастином с детства не было близости. Они были так похожи внешне, что отличить их могла лишь мать, жена Деверелла Франческа, но даже ей это не всегда удавалось без труда. Различие же в характерах и поведении просто бросалось в глаза. Порой вообще не верилось, что они братья, тем более близнецы.

Франческа родила их раньше времени, за месяц до предполагаемого срока. Она вместе с мужем находилась тогда в Южной Америке в деловой поездке, связанной с эксплуатацией буровых «Интерконтинентал ойл». Близнецы родились в венесуэльском госпитале в Каракасе, и с первого мгновения стало ясно, что похожи они лишь внешне.

Появившись на свет первым, Коллин тут же пронзительно и возмущенно закричал. Рождение Джастина – на четыре с половиной минуты позже – протекало на редкость спокойно.

И в младенческом возрасте разница между ними была не менее заметна. Коллин рос нетерпеливым и темпераментным. Если ему требовался рожок, то немедленно, безо всяких проволочек, а иначе малыш разражался возмущенным плачем. Джастин, напротив, был исключительно тихим ребенком. Даже в самом нежном возрасте в нем ощущалось какое-то спокойное достоинство. Можно сказать, с ним и хлопот-то никаких не было.

Через три года родители окончательно поняли, что их сыновья – близнецы только в физическом смысле, но отнюдь не по складу ума. Уже в те времена Коллин был сущим наказанием, а Джастин вел себя как-то неестественно тихо и спокойно.

– По-моему, этот чертенок умудрится кому хочешь вымотать нервы, – говорил Деверелл жене, в очередной раз вытащив Коллина из своего кабинета или из кухни, где сорванец вертелся под ногами и мешал повару. – Из Джастина скорее всего выйдет ученый, а Коллин… Коллин просто какой-то возмутитель спокойствия!

В шесть лет Джастин уже два с половиной года как умел читать и по-прежнему вел себя необычно спокойно и сдержанно для своих лет. На совести же Коллина к этому времени было увольнение трех нянь, последняя из которых называла своего юного подопечного не иначе как чистым бесенком. В среднем дважды в неделю в доме по его милости включалась охранная сигнализация. Он скормил маленький резиновый мячик одной из собак, охранявших дом, и, разыгрывая побег из тюрьмы, свалился с дерева, росшего под окном спальни.

Чем старше становились мальчики, тем сильнее ощущалась их непохожесть. Беспокойный Коллин, вечный искатель приключений, то и дело нарывался на неприятности; Джастин был прилежен и легко управляем. С годами эти различия разводили братьев все дальше и дальше, пока всякий намек на близость между ними не исчез. В восемнадцать они уже встречались только в случае крайней необходимости.

Оба мальчика были явно умны, обладали значительным интеллектуальным потенциалом, и все же лишь Джастину удалось добиться заметных успехов в учебе. Коллина исключили чуть ли не из всех частных школ Манхэттена, а характеристики, выдаваемые ему учителями и консультантами, были удивительно схожи: «Коллин Деверелл – необыкновенно способный ученик, который мог бы добиться выдающихся успехов, если бы не сильно развитая в нем тенденция к непослушанию. Трудный ребенок, лишенный всякого уважения к авторитетам».

Мать не сомневалась, что это просто определенная фаза его развития и со временем он перерастет свои недостатки. Отца, однако, уже тогда это всерьез беспокоило. Он напоминал жене, что по праву первородства, в соответствии с которым, в частности, определялось, какой из близнецов, рожденных в монаршей семье, со временем займет трон, Коллин, родившийся первым, являлся естественным наследником и должен впоследствии возглавить «Интерконтинентал ойл».

– Но ты не король, и твоя компания – не монархия, – ответила ему Франческа во время очередного обсуждения этой проблемы. – Решать должен сам Коллин. А вдруг он не захочет пойти по твоим стопам? В конце концов, Джастин гораздо больше подходит для роли…

– Франческа, у нас двое сыновей, – перебил ее Квентин Деверелл, которому надоели споры, то и дело возникавшие после рождения детей. – Они оба – наследники нашей компании, и, по-моему, будет правильно, если и тот, и другой примут на себя ответственность за нее.

– Дорогой, Коллину по натуре меньше всего подходит роль администратора, – возразила жена. – Ты же знаешь, бесполезно заставлять его заниматься чем-то против воли. Пусть Джастин управляет компанией. Коллин мог бы иметь равную с ним долю акционерного капитала, заседать в совете директоров…

– Что?! Допустить, чтобы мой сын прожигал жизнь, разъезжая по всему миру и изображая Эрола Флинна?[5]5
  Флинн, Эрол (1909–1959) – актер, звезда Голливуда 30—40-х годов. Его имя в сознании американцев стало синонимом беззастенчивого прожигателя жизни и покорителя женских сердец.


[Закрыть] – взорвался Деверелл. – Нет! Даже слышать об этом не желаю!