Текст книги "Ангелы полуночи"

– Но если именно этого он хочет… – Под его взглядом Франческа смолкла.

– Сомневаюсь, чтобы в данный момент даже сам Коллин знал, чего он на самом деле хочет, – тоном непреклонной решимости заявил Квентин. – Но, думаю, ему пора бы уже осознать одно – прожить без ответственности невозможно.

Отсутствие у Коллина интереса к делам компании многие годы беспокоило Квентина Деверелла гораздо сильнее, чем ему хотелось признавать. Пока Джастин трудился как пчелка, готовясь к роли, предназначенной ему от рождения, Коллин с не меньшим упорством противился тому, чтобы взвалить на свои плечи эти обязанности. Джастин упорно учился, много и усердно работал. Коллин же, напротив, с ранних лет проявлял повышенный интерес к сексу и, казалось, задался целью иметь как можно больше амурных побед. В каникулы он путешествовал по Европе, без счета завоевывая сердца представительниц прекрасного пола. Но что огорчило Квентина Деверелла больше всего, так это письма друзей и коллег, которые во время последних летних каникул Коллина не раз натыкались на него в казино французской Ривьеры.

Прежде Квентин Деверелл думал, что его сын превращается в Ромео мирового масштаба, однако увлечение Коллина азартными играми показалось ему гораздо более опасным. Деверелл уговаривал себя: со временем все переменится. Вот повзрослеет Коллин, и у него появятся другие интересы. Но время шло, а ничего не менялось.

Квентина не покидало ощущение, что Коллин, может быть, подсознательно, проявляет таким образом свою обиду на то, что отец оборвал его карьеру фехтовальщика. Если бы только удалось убедить сына посмотреть на это другими глазами! Если бы только Коллин понял, что трепет жарких спортивных дуэлей, соблазны игорных столов и рулетки – ничто по сравнению с захватывающим риском и азартом той деятельности, которой в своем офисе занимался его отец. Если бы только у Коллина открылись глаза и он увидел наконец, где его настоящее место. Если бы только его сыновья поняли, часто с грустью думал Квентин Деверелл, что сочетание холодной логики Джастина со склонностью к риску Коллина могло превратить их в команду, которой не найдется равных. Никто не смог бы остановить их.

Стянув маску, Коллин взял со скамьи полотенце и вытер вспотевшее лицо.

– Что-то ты совсем скис, Фарнсворт, – усмехнулся он. – Думаю, я мог бы разделаться с тобой, даже если бы одна рука у меня была привязана за спиной.

– Нисколько не сомневаюсь, – тяжело дыша, ответил Дерек Фарнсворт, положив рапиру и снимая перчатку.

Коллин рассмеялся.

– Я… – Он оборвал себя на полуслове, увидев, что в гимнастический зал вошел Джастин. – Черт, – еле слышно пробормотал молодой человек, – что ему-то здесь нужно?

– Всегда приятно наблюдать за проявлениями братской любви, – саркастически заметил Дерек Фарнсворт. – У меня идея: а почему бы тебе не вызвать на состязание его?

Коллин усмехнулся:

– Сражаться с Джастином? Да это все равно что муху прихлопнуть. Ему только в мяч играть. Там уж точно не прольется кровь.

– Думаю, лучше оставить вас наедине. Попытайся узнать, что заставило твоего дорогого братца снизойти до нас, простых смертных. – Фарнсворт собрал свои вещи и направился к выходу.

– Коллин, – Джастин подошел к брату, – я так и думал, что ты здесь.

Коллин небрежно отшвырнул полотенце.

– А мне казалось, что уж тут-то я в безопасности… Ты ведь всегда терпеть не мог это место.

Джастин проигнорировал сарказм, прозвучавший в словах брата.

– Я пришел сюда не для того, чтобы обмениваться колкостями, – сухо произнес он.

– Еще бы! Ты никогда не принимаешь участия в состязаниях, в которых не имеешь ни малейшего шанса победить. – Коллин взял со скамьи перчатку и рукавицу. – Ну, ладно. Так что же привело тебя сюда?

– Сегодня утром звонил отец. Как обычно, он не смог связаться с тобой, – холодно ответил Джастин. – Где ты пропадал?

– Какого черта? Я не собираюсь торчать у телефона, ожидая звонка. Что опять стряслось?

– Он хочет, чтобы мы прилетели на уик-энд. – Джастин с презрительным видом оглядел гимнастический зал. – Ожидаются гости с Юга, с которыми, по мнению отца, нам следует встретиться.

– Снова начнутся разговоры насчет преемственности и прочего в том же духе? Надо отдать отцу должное – он никогда не оставляет попыток добиться своего.

– Что касается тебя, то, может быть, ему именно так и следует поступать, – заметил Джастин. – Но похоже, это пустая трата времени.

– Вот тут, возможно, ты прав, – согласился Коллин. – Но если он и оставит меня в покое, то не потому, что я сумею переубедить его. Такое вообще невозможно.

Джастин пристально посмотрел на брата.

– Тебя в самом деле совершенно не интересует наша компания?

– Разве я говорил что-либо подобное?

– Ты – нет. Но твои поступки говорят сами за себя. – В тоне Джастина отчетливо прозвучало осуждение. – Думаешь, отцу непременно нужно сообщать все открытым текстом? Или воображаешь, будто ему неизвестно, что ты мечтаешь только о том, чтобы мотаться по всей Европе с рапирой в одной руке и очередной женщиной в другой?

– Тогда почему он продолжает настаивать на своем?

– Может быть, твое будущее беспокоит его больше, чем тебя самого, – ответил Джастин.

Коллин пристально посмотрел на брата.

– Я никогда не отвергал предложений папы, и тебе это отлично известно. – Он уже с трудом сдерживал нарастающую злость. – Мне известны его планы относительно меня, и я против них ничего не имею. Я ведь здесь, не так ли?

– Не проявляя особого энтузиазма… В общем, да, ты здесь, – с явной неохотой согласился Джастин.

– Тогда отвяжись от меня! – вспыхнул Коллин, резко повернулся и вышел.

Брат молча смотрел ему вслед.

Коллин обожал Морской Утес – поместье Девереллов, возвышающееся над проливом Лонг-Айленд-Саунд. Самые счастливые его воспоминания были связаны с местом, где он вырос. Ему не надоедало поздно вечером или в ранние утренние часы подолгу бродить по аллеям и тропинкам прекрасно обустроенного парка, окружавшего величественный особняк в английском стиле. Парка, где чего только не было – и ухоженные сады, и рукотворный водопад, и каменные балюстрады… Воспоминания о детстве всегда наполняли душу Коллина радостью. Тогда он целыми днями носился по холмам вокруг пруда, терроризировал слуг бесконечными проделками, вел долгие беседы с матерью. Ей он мог доверить все, в том числе сомнения и страхи, которые частенько испытывал, сначала еще ребенком, потом на пороге зрелости. Коллин любил обоих родителей – даже давящая властность отца ни в какой мере не ослабила любовь к нему, – но с матерью всегда был более близок.

«Странно, – подумал он, глядя в ясное, усыпанное звездами июньское небо, – как будто даже гены оказались поделены между мной и братом». Джастин унаследовал от отца неистовое честолюбие и холодную британскую сдержанность, Коллину же достались чисто итальянские черты матери – яркость и страстность. И он ничуть не сожалел об этом. Джастин не умел проявлять свои эмоции, а Коллин – контролировать их. Его чувства – любовь, страсть, гнев или страдание – всегда были сильнее, ярче, насыщеннее, чем у брата. «Страстность – признак слабости», – не раз говорил отец. Но отсутствие ее, полагал Коллин, это смерть заживо.

Хорошо быть дома, в который раз подумал он. Долгие годы он корпел в Гарварде над книгами, вовсе не будучи уверен в том, что тратит время не впустую. Хорошо, что все это позади. Отец уже предвкушал, как в самое ближайшее время они с Джастином водворятся в кабинетах «Интерконтинентал ойл», но Коллин твердо решил еще до конца этой недели поговорить с ним. Сказать, что пока не готов к выполнению роли, которую отец предназначил для него. И что он хочет – нет, ему это просто необходимо – отойти на некоторое время в сторону, обдумать все как следует. Отправиться в Европу, принять участие в нескольких турнирах, побродить по казино – в общем, расслабиться. Месяц-два, не больше. Может быть, это позволит ему принять решение.

Сомнения все еще глодали его. Ему предстояло включиться в управление «Интерконтинентал ойл», потому что так хотел отец. Но достаточно ли это веская причина, снова и снова спрашивал себя Коллин, чтобы на всю оставшуюся жизнь привязать себя к компании и, возможно, лишиться того, что сделало бы его по-настоящему счастливым?

– Ты что-то был необычно тих за обедом, – раздался за спиной хорошо знакомый голос.

Коллин обернулся. В дверном проеме стояла Франческа Деверелл. Ее силуэт четко выделялся на фоне яркого света, лившегося через балконную дверь музыкального салона. В свои сорок девять лет эта женщина выглядела потрясающе – высокая, стройная, с той благородной манерой держаться, которая дается лишь от рождения. Черные пышные волосы и темные глаза со всей очевидностью свидетельствовали о ее флорентийском происхождении.

«И тут соблюдено своего рода равновесие», – подумал Коллин. Хотя овальные удлиненные лица с резкими чертами они с Джастином унаследовали от отца, смуглая кожа им, безусловно, досталась от матери.

– Мне хотелось побыть одному… подумать, – ответил он, заставив себя улыбнуться.

– Ну, конечно. – Мать подошла поближе. – Ты наверняка испытываешь сейчас чувство облегчения, разделавшись наконец с учебой и освободившись от этой обязанности.

– Самое трудное еще впереди.

– Скажи отцу, что не хочешь работать в компании, – посоветовала Франческа.

– Как ты догадалась, что я об этом думал? – Коллин удивленно посмотрел на мать.

– Я знаю тебя, мой дорогой, – негромко рассмеялась она.

– Неужели это так заметно?

– Для меня – да. – Франческа нежно дотронулась до его руки. – Я всегда одинаково любила и тебя, и твоего брата. К сожалению, мне не удавалось достигнуть с ним такой близости, как с тобой. – Она помолчала. – Джастин всегда так сдержан… со всеми. Но ты… Ты для меня как открытая книга. Стоит лишь заглянуть в твои глаза, и становится ясно, что ты чувствуешь. Душа нараспашку – это про тебя сказано.

– Отец знает? – спросил Коллин.

– Твой отец видит только то, что желает видеть, – ответила Франческа. – Он абсолютно уверен, что кресло администратора – самое подходящее для тебя место.

– А ты как считаешь?

– Важно только то, как считаешь ты сам. – Она улыбнулась. – Чем бы тебе хотелось заниматься в жизни?

Коллин глубоко вздохнул:

– Понятия не имею.

– Но, во всяком случае, не тем, что предлагает отец?

Коллин кивнул:

– А ведь он рассчитывал на меня с тех самых пор, как мы появились на свет.

– Да уж, никто не знает этого лучше, чем я. – Франческа, положив руки на плечи сына, заглянула ему в глаза. – Поговори с ним, Коллин. Расскажи о своих чувствах. Признайся, что не готов. Не связывай себя обязательствами лишь из чувства сыновнего долга.

– Дело не только в долге, мама, – возразил Коллин. – Я хочу, чтобы он уважал меня. Чтобы гордился мной. Мне это необходимо.

– Но человек должен прежде всего сам уважать себя, – продолжала убеждать его Франческа. – Чтобы быть по-настоящему счастливым, необходимо в первую очередь руководствоваться собственными стремлениями и желаниями, а не жить по указке других. Кроме того, я уверена, отец в любом случае будет гордиться тобой… чем бы ты ни занимался.

– А что, если он все же прав? И мое место действительно в компании?

– Послушай, Коллин, мы с твоим отцом на следующей неделе летим в Каракас в связи с работой наших морских буровых. Пожалуй, тебе имеет смысл все хорошенько обдумать за это время, а потом обсудить с ним. Не исключено, к нашему возвращению…

Коллин улыбнулся и обнял ее.

– Что бы я делал без тебя, мама?

– Надеюсь, тебе не скоро предоставится возможность выяснить это, – с нежностью глядя на него, ответила она.

– Ты уверен, что мы одни? – обеспокоенно спросила стройная блондинка, поднимаясь вслед за Коллином по широкой дубовой лестнице.

– Не сомневаюсь.

Продвинувшись в отношениях с этой женщиной так далеко, он не собирался позволить ей ускользнуть лишь из-за каких-то дурацких опасений. Фэллон Меррит обратила на себя его внимание еще четыре месяца назад, когда, возвращаясь после очередного нудного посещения отцовских офисов, Коллин увидел в киоске модный журнал с ее портретом. Его тут же пленили пышные светлые волосы, большие зеленые глаза и прелестное лицо, но больше всего понравилось тело, выставленное на всеобщее обозрение.

Для знакомства пришлось прибегнуть к некоторым семейным связям. Понадобилось почти три недели, чтобы уговорить ее приехать в Морской Утес на уик-энд. Мысль спать с ним в доме его родителей не слишком привлекала Фэллон, но, по словам Коллина, они все еще находились в Южной Америке и появиться неожиданно никак не могли.

– Поездки отца часто оказываются длиннее, чем он планирует, но уж никак не короче, – уверял он ее, ведя наверх, в свою спальню. – Я даже всех слуг отпустил на уик-энд, чтобы мы могли побыть наедине. Надеюсь, ты не собираешься разочаровать меня?

– Конечно, нет.

Как только они оказались в комнате, Коллин закрыл дверь, обнял Фэллон и принялся жадно целовать, медленно водя руками вверх и вниз вдоль изгибов тела, лаская его сквозь полупрозрачную ткань легкого летнего платья. Он уже начал поднимать юбку, но девушка резко отстранилась.

– Ты не хочешь задернуть шторы?

– Зачем? – удивился Коллин.

– Ну… Ты же понимаешь…

– Вообще-то мне нравится видеть, что я делаю, – сказал он, поддразнивая Фэллон.

– Пожалуйста, Коллин! – Ее явно смущала мысль улечься с ним в постель при ярком свете дня.

– Ладно, – неохотно сдался он, пересек большую комнату, эффектно декорированную дорогими тканями ярких цветов, и задернул тяжелые бархатные шторы. Спальня погрузилась во мрак. – Так лучше?

– Гораздо.

Коллин снова обнял и стал целовать Фэллон. Расстегнул платье на спине и стянул его вниз, позволив упасть на ковер. Снял нижнее белье и отбросил в сторону, ртом нашел ее губы и сильно, требовательно прижался к ним. Просунув ладонь ей между ног, принялся ласкать, пока она не начала извиваться под его руками.

– Раздень меня, – прижимаясь всем телом, пробормотал он ей на ухо.

Фэллон молча кивнула и начала расстегивать его рубашку. В это время Коллин, обхватив ладонями ее груди, кончиками пальцев теребил соски.

Покончив с рубашкой, девушка занялась застежкой пояса и брюками. Когда они соскользнули вниз, Коллин переступил через них, испытывая все нарастающее желание. Фэллон продолжала ласкать его, возбуждая еще больше. Внезапно Коллин резко толкнул ее на постель и лег сверху, скользя руками по обнаженному телу. Он осыпал поцелуями шею Фэллон, плечи, нежно водил языком по соскам. Потом его губы передвинулись ниже, вдоль живота, к треугольнику мягких, светлых волос на лобке. Поглаживая мягкими движениями пальцев, он все время целовал ее – сначала легко, потом все более страстно. Возбуждение Фэллон нарастало, она вновь начала извиваться под ним. Обхватив ее бедра руками, Коллин прижимал девушку к постели, не давая вырваться, продолжая действовать языком и губами, и не отпускал до тех пор, пока она не закричала, умоляя его остановиться. Тогда, приподнявшись, он неистово вошел в нее и взял быстро, без единого слова.

В момент, когда они одновременно достигли пика наслаждения, дверь резко распахнулась и поток слепящего света хлынул в темноту. Коллин испуганно поднял голову. В дверях стоял Джастин с потемневшим от гнева лицом.

– Следовало ожидать, что ты и на это способен! – с негодованием воскликнул он. – Мог бы по крайней мере соблюдать приличия и не приводить своих приятельниц сюда. – Джастин поднял с ковра платье и сердито швырнул молодой женщине. – Полагаю, вам лучше уйти.

Коллин сел.

– Проклятие! Еще одно слово…

– Все в порядке, Коллин, – быстро ответила Фэллон, натягивая простыню на грудь. – Если вы оба оставите меня ненадолго одну, чтобы я могла одеться…

Коллин снизу вверх с неприязнью смотрел на брата.

– А ты мог бы по крайней мере постучать, прежде чем врываться в мою спальню.

– Меня вообще здесь не было бы, если бы тебе не вздумалось отключить все телефоны, – холодно ответил Джастин. – Я сам беспрерывно звонил тебе, начиная с самого утра. Куда, позволь спросить, подевались слуги?

– Я отпустил их на уик-энд. – Только тут Коллин заметил на лице брата выражение, которого никогда не видел прежде и которое… Нет, он не мог понять, что оно означало. – Зачем я тебе так срочно понадобился? Случилось что-то скверное?

– Да уж, на этот раз ты чертовски прав, именно скверное, – с горечью ответил Джастин. – Пока ты тут развлекался, на одной из буровых вышек в Венесуэле произошел взрыв… – Он смолк, впервые в жизни утратив дар речи.

Коллин смотрел на брата, охваченный внезапным и все возрастающим чувством тревоги.

– Мама и отец… – начал было он и смолк, чувствуя, как ужас захлестывает его.

– Они погибли, – хрипло сказал Джастин, когда ему удалось наконец вновь обрести голос. – Они оба погибли.

КАРАКАС, ВЕНЕСУЭЛА
июнь 1976 года

Реактивный самолет компании «Интерконтинентал ойл» приземлился в аэропорту Симона Боливара в тринадцати милях от Каракаса. Это произошло на рассвете жаркого, влажного летнего дня. Коллин и Джастин с трудом пробились сквозь толпу к ожидавшему их автомобилю.

Вездесущая пресса была тут как тут, осаждая братьев вопросами относительно взрыва и гибели родителей. Джастин что-то отвечал журналистам, но Коллин как танк двигался вперед, не считая нужным скрывать свое негодование. С какой стати они толпятся тут, вместо того чтобы оставить его один на один со своей потерей? Почему вьются вокруг, точно стая проклятых стервятников?

– Мог бы и сказать что-нибудь, – заметил ему Джастин, когда они наконец оказались в лимузине. – Нам нужно поддерживать имидж…

– К чертям имидж… и компанию вместе с ним, – огрызнулся Коллин, сквозь затемненное стекло глядя на Карибское море. – Мама и папа погибли, Джастин… Вот все, что в данный момент имеет значение.

– Я понимаю, что заводить серьезный разговор с тобой сейчас бесполезно? – спросил Джастин, утонув в сиденье и отвернувшись от брата.

– Совершенно верно, – без колебаний ответил Коллин. – Я не в настроении сейчас спорить с тобой.

– Странно, – холодно заметил Джастин. – Мне казалось, ты всегда в настроении, если предоставляется возможность поспорить.

– Оставь меня в покое. – Угрожающие нотки в голосе Коллина заставили Джастина смолкнуть.

Остальной путь до Каракаса прошел в молчании, оба полностью погрузились в свои мысли. Коллин попытался вспомнить, когда в последний раз был здесь. Два года назад? Квентин Деверелл тогда решил, что сыновьям пора начать знакомиться с многочисленными буровыми и холдингами «Интерконтинентал ойл», разбросанными по всему миру. Конечно, у них имелись нефтяные месторождения в Техасе, бурение велось и на Аляске, а в самое последнее время большое количество буровых вышек взяли в аренду в Южно-Китайском море. И все же глубоководными разработками в Венесуэле Квентин Деверелл гордился больше всего. Именно здесь, не раз повторял он сыновьям, в 1946 году была основана компания «Интерконтинентал ойл». И ему всегда казалось весьма знаменательным, что его дети также родились здесь.

Вскоре Коллин увидел остатки того, что всего два дня назад представляло собой самую крупную морскую буровую во всем южном полушарии.

Коллин хотел похоронить родителей в Морском Утесе, но адвокаты отца, ссылаясь на какие-то правила, терпеливо объясняли ему снова и снова, что это невозможно. Поэтому Джастин сделал необходимые приготовления, чтобы похоронить их на кладбище в Сэндс-Пойнте. Он позаботился обо всем.

Сама мысль о необходимости принимать участие в организации неизбежного ритуала похорон наводила на Коллина ужас. Он никак не мог поверить в то, что родители мертвы. Прошла всего неделя после его задушевного разговора с матерью, во время которого было принято решение сообщить отцу о нежелании работать в семейной компании. И вот теперь поверенные отца известили, что именно он, Коллин, стал главой совета директоров. Как ни трудно было в это поверить, отец оставил компанию ему. Можно сказать, собственной рукой насильно усадил в руководящее кресло.

Коллин бросил взгляд на Джастина, который тоже углубился в собственные мысли. О чем думал брат в эту минуту? Что чувствовал? Скорее всего разочарование. Может быть, даже злился как черт. Отдавая компании буквально всю жизнь, Джастин наверняка рассчитывал занять место отца в совете директоров. Проклятие, он заслужил это!.. Но даже когда поверенные отца огласили завещание, Джастин внешне воспринял новость совершенно бесстрастно. Ни гневной вспышки, ни каких-либо других эмоций. Почему? – удивлялся Коллин. О чем его брат думал, слушая последнюю волю отца?

И еще: о чем думал сам отец, составляя завещание?

Джастину и адвокатам «Интерконтинентал ойл» понадобилось несколько дней, чтобы покончить с формальностями, связанными с доставкой тел Квентина и Франчески Деверелл в Соединенные Штаты. И то они смогли сделать это лишь с помощью высокопоставленных чиновников американского посольства в Каракасе.

Коллин никакого участия в юридических процедурах не принимал. Он проводил много времени в маленькой лодке, часами плавая вокруг обломков буровой. Разговаривал с людьми, уцелевшими во время несчастья, задавал бесконечные вопросы, пытаясь выяснить, что же именно и как случилось. Эта буровая в открытом море существовала уже в течение многих лет. Лет! Что же произошло на этот раз? Почему? Что могло послужить причиной взрыва?

Власти оказались не в состоянии вразумительно ответить на эти вопросы. И вряд ли когда-либо удастся выяснить, что именно привело к трагедии, заявили они.

– Какая теперь разница? – раздраженно спросил Джастин, когда Коллин как-то вечером за обедом снова поднял этот вопрос. – Они мертвы. Их больше нет, и буровой тоже…

– Я хочу знать, почему они погибли! – упорствовал Коллин. – Хочу знать, что послужило причиной взрыва! Хочу знать, можно ли было его предотвратить, сделать так, чтобы все эти люди, включая и наших родителей, уцелели!

– Напрасный труд, – устало произнес Джастин и бросил салфетку на стол. Он был заметно раздражен упрямством брата. – Теперь это никакого значения не имеет.

Коллин пристально посмотрел на него. С самого начала, с того момента, когда Джастин явился в Морской Утес, чтобы сообщить Коллину о взрыве, он вел себя настолько холодно и бесстрастно, что это казалось даже противоестественным. Не человек, а робот. Делал все, что требовалось, но совершенно отстраненно, точно происходящее его лично вовсе не касалось. У Коллина не раз возникал вопрос: огорчила ли Джастина хоть в какой-то степени смерть родителей? Однако сейчас, вот в эту самую минуту, возникло ощущение, что брат с трудом справляется с собой, изо всех сил стараясь, как и прежде, производить впечатление спокойного и сдержанного человека. Внезапно Коллину стало жаль брата. Душа его потянулась к Джастину… Но что-то удерживало от проявления теплых чувств.

Может ли один вечер перечеркнуть двадцать лет враждебности? Исчезнет ли она когда-нибудь вообще из наших отношений?

Жарким летним утром в середине августа Коллин, глубоко задумавшись, в одиночестве бродил по обширным землям поместья Морской Утес. Прошло шесть недель после их с Джастином возвращения из Южной Америки, шесть недель после похорон родителей в Сэндс-Пойнте. Шесть недель с тех пор, как Коллин в последний раз видел брата или хотя бы разговаривал с ним.

После похорон ни тот, ни другой не предпринимали попыток хотя бы поговорить. Коллин считал, что нужно дать Джастину возможность и время справиться с горем. Ему вспоминались слова матери, сказанные накануне злополучной поездки в Каракас, о том, что ей никогда не удавалось сблизиться с Джастином так же, как с ним, Коллином. Может быть, брат просто боялся дать себе волю, боялся проявлять свои чувства. Может быть, Джастин вовсе не был холодным и бесчувственным человеком.

«Теперь, когда мама и отец ушли, мне следует попытаться перебросить мост через пропасть, разделяющую нас, – думал Коллин. – Помириться. Неужели после всех этих лет между нами на самом деле нет никаких точек соприкосновения?»

Коллин прекрасно понимал, что должен находиться сейчас в офисе «Интерконтинентал ойл» в Манхэттене, помогать Джастину удерживать компанию на плаву после смерти отца, не дать ей распасться. И все же у него по-прежнему не было ни малейшего желания взваливать на себя это бремя. Пока еще нет. Он, конечно, в долгу перед отцом, но, с другой стороны, ведь именно эта проклятая компания стала причиной гибели родителей. И Коллин никак не мог заставить себя включиться в борьбу за ее выживание. Джастин осуждал его, считая такое поведение глупым и нелогичным, однако Коллин был не в силах справиться с собой.

Он бродил по просторным комнатам поместья, его рассеянный взгляд скальзил по антикварным произведениям искусства и бесценным картинам. Но замечал Коллин не столько их, сколько следы трудов, вложенных родителями в обустройство дома, – следы той жизни, которая в одно мгновение растаяла как дым. Вынул драгоценности матери из сейфа в спальне, подержал их в руках, точно пытался таким образом вызвать ее дух. Уселся в обитое замшей рабочее кресло в кабинете отца, с удивлением обнаружив, что здесь все еще сохранился запах его одеколона и лосьона после бритья. Посмотрел на большую карту на стене, усеянную яркими разноцветными кнопками, обозначавшими холдинги «Интерконтинентал ойл», разбросанные по всему миру.

«Царство моего отца, – грустно думал он. – Царство, созданное им из ничего и оставленное в наследство сыновьям. Царство, которое убило его. Почему? – снова и снова спрашивал себя Коллин. – Как могло такое случиться?»

Прошел почти месяц, прежде чем ему удалось заставить себя приказать слугам, чтобы убрали одежду и другие личные вещи родителей. Зрелище того, как коробки, заполненные тем, что осталось от отца и матери, перекочевывают в кладовку, подводило под трагедией некую окончательную черту. «Как будто еще одно, последнее прощание с ними», – думал Коллин, наблюдая за тем, как коробку за коробкой уносят прочь. Теперь у него остались лишь воспоминания – и «Интерконтинентал ойл», индустриальный гигант, с которым рано или поздно придется встретиться лицом к лицу.

Фехтование часто сравнивают с шахматами в том смысле, что оно требует напряженных психологических усилий и, по существу, является борьбой умов. Искусному фехтовальщику необходимо обладать способностью перехитрить своего противника, с одной стороны, предугадывая его действия, а с другой – сбивая с толку неожиданной атакой. Фехтовальщик должен быть умен, терпелив, находчив, должен обладать хорошей реакцией, способностью замечать и использовать слабости противника. Что касается Коллина, то все эти качества были присущи ему от рождения. Еще первый его тренер, Жан-Мишель Перри, всегда говорил, что если кто-то и рожден для рапиры, то это Коллин Деверелл.

– У тебя все задатки настоящего чемпиона, – часто повторял он.

Хотя Коллин простился с мечтой заниматься фехтованием профессионально, он по-прежнему отдавался этому занятию при каждом удобном случае. Прекрасный способ выпустить пар, в особенности сейчас, когда ему было так муторно, когда он терзался, раздираемый противоречивыми желаниями. Правда, эти поединки незаметно для него самого начали протекать несколько иначе. Если прежде Коллин видел перед собой противника, то теперь, казалось, сражался с собственной душой. Рапира в его руке превратилась в могущественный меч, и борьба велась не на жизнь, а на смерть.

Вот и сейчас, фехтуя со старым приятелем по колледжу в фехтовальном зале Сантелли на Манхэттене, Коллин точно совершал ритуал изгнания одолевавших его злых духов. С ходу ринулся в атаку, сделав выпад. Противник парировал удар, отскочил и тут же контратаковал. Защитившись от нападения, Коллин сделал ответный выпад. Приятель, почувствовав неуправляемую ярость Коллина, отступил и попытался уклониться от рапиры.

– Что ты так заводишься, Деверелл? – Его явно напугала необычная агрессивность Коллина. Он занервничал, видя, в каком странном душевном состоянии тот находится. Ну да, все знают, что совсем недавно родители Деверелла погибли, но человек в трауре обычно не дрожит от ярости.

Теперь Коллин применил завершающий и весьма эффектный прием, очень точно называемый flеche, что по-французски означает «стрела». Атака оказалась совершенно неожиданной для противника. Всей мощью хорошо натренированного тела бросившись на него, Коллин не дал противнику ни времени, ни возможности подумать, а тем более среагировать на нападение. Оставалось одно – как можно быстрее уклониться от удара. Рапира Коллина проскочила вперед, вонзилась в стену, согнулась и сломалась пополам. В бешенстве взмахнув ее обломком, он резко полоснул им по плечу приятеля, прорвав ткань белоснежного костюма. В мгновение ока рукав окрасился хлынувшей кровью.

Коллин, внезапно придя в себя, испугался и отшвырнул обломок рапиры. Не произнеся ни слова, он рывком разорвал ткань костюма и обнажил рану. На плече виднелся порез, но из-за сильного кровотечения невозможно было разглядеть, насколько глубокий.

– Пошли, – резко сказал Коллин. – Я отведу тебя к врачу.

Его противник слабо улыбнулся:

– Ерунда. Просто поверхностная рана. Перевязать и…

– Это не поверхностная рана, – настаивал Коллин, разглядывая руку приятеля. – Нужно наложить швы.

До него внезапно дошло, что только что впервые в жизни во время поединка он ранил человека.

Что со мной творится?

Этот незначительный на первый взгляд случай странным образом повлиял на настроение Коллина. Если прежде у него иногда мелькала мысль, а не выполнить ли в самом деле волю отца, то теперь все сомнения отпали: он не желает иметь никакого отношения к «Интерконтинентал ойл». Отец всю свою жизнь посвятил компании, а кончилось тем, что собственное детище уничтожило его. Брат пошел по стопам отца и в результате вел жизнь, в которой не было места ни для чего иного. Они только воображали, будто управляют компанией; на самом деле она управляла ими.

Коллин знал, что Джастин сейчас днюет и ночует в своем кабинете. Как только пришло известие о смерти Квентина Деверелла, по Уолл-стрит мгновенно поползли слухи о возможном крахе компании. Джастин прилагал титанические усилия, чтобы эти слухи опровергнуть, хотя они тут же привели к резкому падению цен на нефть. Коллину, конечно, тоже следовало сидеть в офисе, трудиться вместе с братом не покладая рук, пытаться спасти дело, которое стоило отцу всей его жизни. И все же ему так и не удалось пересилить себя.

После возвращения из Венесуэлы он и близко не подходил к офису компании, продолжая все глубже погружаться в пучину горя и пытаясь забыться любыми доступными ему способами. Фехтовал. С сумасшедшей скоростью гонял на своем «феррари». Менял каждую ночь женщин, не запоминая их и даже попросту не зная о них ничего, кроме того, что они чертовски хороши. Слишком много пил и слишком мало спал.