Текст книги "Игра"

– Здравствуйте, Сергей Геннадьевич, как поживаете?

Сергей обернулся.

Альфред был в той же ковбойке, в тех же джинсах, даже сигаретная пачка торчала у него из кармана точно так же, словно за последний месяц он к ней ни разу не прикоснулся. При этом вид у него был свежий, словно он только что вышел из душа.

– Где вы живете? – неожиданно для себя самого спросил Сергей.

– Тут, неподалеку, – бодро сказал Альфред.

– А институт ваш где?

– О, очень близко к дому.

– А как он называется?

– Вы сегодня чрезвычайно дотошны, Сергей Геннадьевич. Впрочем, пожалуйста: Научно-исследовательский институт изучения искривления пространства, – говорил он совершенно серьезно, но при этом было такое ощущение, что посмеивается.

Сергей пожал плечами: какая, в конце концов, разница.

– А как ваши дела? – осторожно спросил Альфред.

Сергей поморщился.

– Я не имел в виду вашу личную жизнь, – торопливо сказал Альфред, – простите ради бога. Я всего лишь хотел узнать, насколько… э-э-э… обременительным вам кажется эксперимент.

– Очень, – резко ответил Сергей.

Вчерашний вечер был, наверное, самым счастливым в его взрослой жизни, он нес его в себе бережно, как воздушный шарик, и теперь у него было такое чувство, будто Альфред своим вопросом этот шарик проткнул.

– Ухожу, – сказал Альфред, искоса посмотрев на него, – искривляюсь отсюда, как вы изволили остроумно выразиться.

И исчез.

Вчера они вместе убирали квартиру, готовясь к приезду отца. Он полез вытирать пыль на шкафу и обнаружил там старинный альбом в тяжелом деревянном переплете. Ника обрадовалась, сказала, что это их семейный альбом, что она никак не могла вспомнить, куда его засунула, и как здорово, что Сергей его нашел.

Остаток вечера они провели, разглядывая фотографии томных красавиц и элегантных молодых людей в котелках.

Они сидели на диване, близко друг к другу, постоянно соприкасаясь то коленями, то руками, пока, быстро наклонившись, чтобы разглядеть что-то, она не задела щекой его щеки.

Он слегка повернул голову и коснулся ее щеки губами. Она замерла, подняла на него глаза, блестевшие каким-то сумеречным, бархатным блеском, время остановилось. Спустя минуту? час? вечность? она выкрутилась из его рук, встала, отошла к зеркалу, поправляя прическу.

Он остался сидеть на диване, не был уверен, что ноги его удержат.

– Тебе пора, – сказала она, но каким-то новым чутьем, которого раньше не было у него, он понял, что она не сердится, просто ей, как и ему, нужно время.

Приехал ее отец.

Сергей заскочил днем, перед сменой, просто посмотреть на нее после вчерашнего. Дверь ему открыл невысокий полноватый человек в зеленом шелковом то ли платье, то ли халате (кимоно, вспомнил Сергей). Глаза у него были зеленые, Никины.

– Добрый день, – сказал он, охватив всего Сергея цепким оценивающим взглядом. – Вы, должно быть, Сергей. А я Андрей Николаевич, Никин папа, очень приятно, проходите, пожалуйста.

– Я на минутку, – смущаясь, пробормотал Сергей, – мне на работу надо.

Если бы только она вышла в коридор, он бы поглядел на нее и ушел, но она не выходила, возилась на кухне, а он не мог уйти, не увидев ее.

– Проходите, – настойчиво сказал отец, – я столько о вас слышал, пришла пора и посмотреть. Попьем чаю, и пойдете на свою работу.

Сергей снял куртку, пригладил волосы, прошел за отцом на кухню. Ника готовила чай, на ней тоже был шелковый халат, весь разрисованный мелкими узорами. Стол был завален разноцветными коробками, видимо, отец привез. Сергей поймал ее взгляд, ему стало жарко, потом вдруг холодно.

– Садитесь, – пригласил отец.

Сергей сел, принял из его рук чашку с чаем.

– Вы любите тайяки? – спросил отец.

Сергей в растерянности посмотрел на нее. Она засмеялась:

– Па, Сережа не знает, что это такое.

– Ника-сан, – сказал отец церемонным голосом, – человек принят в нашем доме больше года, и ты ни разу не испекла ему тайяки? Как такое может быть? Я не говорю про вагаши, это сложно, но тайяки? Мне стыдно за тебя, Ника-сан.

– Перестань, па, ты его пугаешь.

Отец вытащил из груды, лежавшей на столе, большой пакет, раскрыл его. Достал из ящика с посудой квадратную деревянную вазочку, высыпал в нее печенье, похожее на маленьких рыбок.

– Это тайяки, – сказал он, протягивая Сергею вазочку, – угощайтесь.

Сергей попробовал. Было похоже на шоколадные вафли.

– Когда мы устраиваем торжественный прием, Ника-сан? – спросил отец.

– Завтра, – сказала она, вопросительно глядя на Сергея. Он кивнул, она повторила: – Завтра.

– Официальный прием завтра в девятнадцать ноль-ноль, форма одежды – blacktie, – сказал отец.

– Не слушай его, – засмеялась Ника, – приходи, когда хочешь и в чем хочешь.

Сергей пожал отцу руку, попрощался и ушел.

Дежурство было тяжелым, в каком-то ресторане на банкете народ отравился рыбой, всю ночь он таскал здоровенных мужиков то в палаты, то на промывание. До дому Сергей едва доплелся и, только входя в подъезд, посмотрел на часы. До семи пятнадцати оставалось полминуты. Не дожидаясь лифта, он помчался по лестнице, пытаясь на ходу достать из сумки ключи, бриться начал не снимая куртки, и все же если бы не разрешенные тридцать секунд опоздания, то не успел бы все равно. Побрившись, он стянул с себя куртку и присел на край ванны перевести дух.

– Как вы меня напугали, Сергей Геннадьевич! – Альфред стоял не у двери, как всегда, а у стены, в обычном своем наряде, с неизменным «Космосом» в кармашке.

Сергей молча кивнул, соглашаясь, отвечать не было сил.

– Второй месяц – один из трудных периодов. Еще нет привычки, но уже есть усталость, – сказал осторожно Альфред. – К тому же дело идет к зиме, зимой людям свойственно спать больше.

Сергей не ответил, он засыпал, проваливался в какую-то бесконечную, бездумную глубину и, проваливаясь, не заметил, как Альфред дотащил его до дивана, уложил, снял ботинки и накрыл пледом.

– Ужинать будешь? – спросила мать, заглянув к нему в комнату.

– Почему ужинать? – ошалело сказал он.

– Так обед-то ты проспал.

– А сколько сейчас времени? – спросил он, не вставая с дивана.

– Полседьмого уже.

– Вечера?

Мать только головой покачала, и вдруг он вспомнил, вскочил и помчался в душ, на ходу стягивая рубашку и брюки.

– Мам, рубашку, рубашку белую погладь. И костюм выпускной достань.

Выскочив из душа, он по-солдатски быстро облачился в костюм, сунул в карман галстук; обуваясь, спросил мать:

– Цветочный на углу до скольких работает?

– До шести, – сказала мать с улыбкой.

Он чертыхнулся, схватил куртку, выскочил на лестницу, нажал кнопку лифта.

– Познакомил бы, – сказала мать, стоя в дверях.

– Потом, потом, – отмахнулся он, пока лифт невыносимо медленно закрывал двери.

 
10
 

Выпускной костюм немного жал в плечах, галстук не завязывался, хотя дед его учил; цветов он тоже не нашел, хоть и сделал специальный крюк к станции метро, из-за чего опоздал на семь минут. Предчувствуя полное фиаско, он нерешительно позвонил в знакомую дверь. Открыла Ника. Она была в черном вечернем платье с открытыми плечами, в длинных сережках с мерцающим красным камнем, на каблуках, такая красивая, такая непохожая на обычную саму себя, что он так и остался стоять на пороге, не решаясь войти. Она засмеялась, довольная, втянула его за руку в квартиру, велела:

– Раздевайся.

Он снял куртку, скомкал в руках. Рядом с ней он казался себе неуклюжим переростком. Она забрала куртку, отошла на два шага, осмотрела его, сказала:

– Краси-и-вый.

Сергей достал из кармана галстук, молча протянул ей. Она подошла поближе, подняла воротник рубашки, набросила галстук ему на шею. Пахло от нее ее всегдашним весенним запахом, наверное, это были какие-то удивительные духи. Он закрыл глаза и приказал себе забыть на сегодняшний вечер о магнитных полях, взял ее руки в свои, прижал к губам.

– Ника-сан, – позвал из кухни отец.

Вместе они прошли на кухню. Андрей Николаевич в белоснежной рубашке с подвернутыми рукавами, с галстуком, закинутым за спину, в цветастом фартуке копошился у плиты.

– Я делаю мисо-суп, вы должны его попробовать, – сообщил он Сергею.

– И не вздумайте сказать ему, что вам не понравилось, – произнес грудной женский голос у него за спиной.

Сергей обернулся. В углу за холодильником сидела женщина лет сорока, похожая на Нику, но более яркая, более броская.

– Анна Николаевна, тетя, – она протянула ему руку, он не понял, то ли для пожатия, то ли для поцелуя, и, не отважившись поцеловать, осторожно пожал.

Женщина смотрела на него с нескрываемым интересом.

– Я слышала, вы медик? – спросила она.

– Будущий, – покраснев, ответил он. Сейчас она спросит, на каком он курсе.

Но она не спросила, а сказала категорично:

– Не бывает бывших или будущих медиков. Это врожденное свойство, как цвет волос. Либо есть, либо нет.

– Тетя Аня тоже врач, – пояснила Ника.

– Да, – сказала женщина с удовольствием, – единственный человек, приносящий пользу в этой исключительно культурной семье.

– Тут ты не права, Анюта, – сказал от плиты Андрей Николаевич. – И насчет цвета волос ты тоже не права, я, например, – он провел рукой по лысине, – бывший брюнет.

Сергей не удержался, хихикнул.

– Ага! – воскликнула женщина. – Вы уже обратили его в свою веру. – Скажите, Сергей, вы тоже считаете, что человечество обречено на возврат в Средневековье без атташе по культуре?

Сергей неуверенно улыбнулся. Ника протянула ему вазу с салатом, велела отнести на стол.

– Какой стол? – удивился он.

– Там увидишь, – она толкнула его в сторону комнаты.

– Спасай, спасай своего приятеля, – сказала Анна Николаевна у него за спиной, – но помни, что бегство от спора есть признание поражения де-факто.

В комнате диван был отодвинут вплотную к полкам с книгами, посередине стоял стол под крахмальной скатертью, в висячей люстре впервые на его памяти горели все лампы, отражаясь в серебряных приборах и хрустальных бокалах на столе. Стол был накрыт на шесть персон. Сергей осмотрелся. Молодая девушка, немного старше Ники, стояла у книжной полки в углу и молча его разглядывала.

– Здравствуйте, – неуверенно сказал Сергей.

– Привет, – сказала девушка, – можешь не представляться, ты Никин бой.

– Кто я? – не понимая, переспросил он.

– Бойфренд. Приятель. Друг. Кавалер, ухажер, жених, любовник. Как скажешь, так и назовем.

– Лучше просто Сергей, – сказал он, покраснев.

– Прелесть, – сказала девушка, продолжая его разглядывать. – Просто прелесть. Молоденький, хорошенький, краснеет от слова «любовник». И где только Ника тебя нашла? У тебя друга не найдется свободного, для меня? Я ее сестра, кстати. Двоюродная.

– Очень приятно, – пробормотал Сергей, не зная, что еще сказать.

– Уже? – удивилась девушка. – А мне еще нет. Но скоро будет. Дядя Рюша об этом позаботится. Он тебе нравится?

– Кто?

– Дядя Рюша.

– Н-не знаю.

– Все зависит от твоего чувства юмора. У тебя есть чувство юмора?

Сергей пожал плечами.

– Этот вопрос похож на парадокс лжеца, – сказала она. – Если у тебя есть чувство юмора, ты должен ответить «нет», но это значит, что у тебя нет чувства юмора, и тогда ты должен ответить «да». Ты согласен?

– С чем? – спросил он, вконец запутавшись.

– Странно, – задумчиво произнесла девушка. – Вряд ли Ника могла взять себе в приятели полного болвана, но ты определенно производишь очень адекватное впечатление. А, понимаю, это я тебя так поразила своей красотой. Или умом. Так красотой или умом?

– М-м-м, – промычал Сергей, не зная, как от нее избавиться.

– Впечатление слишком сильное, видимо, и тем и другим, – серьезно сказала девушка. – Но ты не расстраивайся. Мои чары сильны, но – увы! – кратковременны.

Андрей Николаевич вошел в комнату, неся дымящуюся суповую миску.

– Я вижу, вы уже познакомились, – заметил он, глядя на Сергея с улыбкой, – и она уже успела заговорить тебя до смерти.

– Дядя Рюша! – укоризненно сказала она. – Во-первых, он еще жив, я наблюдаю у него как минимум три несовместимых с клинической смертью симптома: повышенное потоотделение, покраснение кожи и несвязность речи. Во-вторых, как ты мог подумать, что я познакомлюсь с молодым человеком, не будучи ему представлена?

Андрей Николаевич засмеялся, снял фартук, раскатал рукава рубашки, застегнул манжеты красивыми запонками.

– Уважаемый Сергей… э-э-э?

– Геннадьевич.

– Уважаемый Сергей Геннадьевич, разрешите представить вам мою племянницу, Наталью Александровну Волкову, студентку факультета журналистики.

Девушка томно улыбнулась, потупилась и сделала книксен.

Андрей Николаевич развернулся к ней, глаза у него смеялись, но говорил он совершенно серьезно:

– Уважаемая Наталья Александровна, разрешите вам представить Сергея Геннадьевича Долгова, друга нашего дома, студента-медика.

Сергей кивнул, не представляя, что делать еще.

– Вы должны шаркнуть ножкой, – сказала девушка.

Ника и Анна Николаевна вошли в комнату, неся большие красивые тарелки. От тарелок поднимался пар, и вся комната заполнилась пряным, щекочущим ноздри ароматом.

– Я вижу, Ташка, ты мальчика почти до слез довела, – сказала Анна Николаевна, ставя блюдо на стол.

– Еще нет, мама, – серьезно возразила девушка, – но я очень старалась.

Сергея посадили напротив Ники, Анна Николаевна села напротив брата, место напротив Натальи оставалось пустым, и, заметив, что Сергей на него поглядывает, она сказала:

– Это для папы. Сегодня я должна сидеть напротив него.

– Почему? – удивился Сергей.

– Потому что мне нужны новые сапоги, а он за едой добреет.

– Желаю успеха, – саркастически сказала ей мать, – добрый или злой, вряд ли он забудет, что это уже третья пара.

Наталья вздохнула, сказала Сергею доверительно:

– В нашей семье нет никакой солидарности. Никто меня не поддерживает. Вот ты как считаешь, сколько пар сапог должно быть у девушки?

– Столько, сколько надо, – неуверенно сказал Сергей.

– Ника, – провозгласила Наталья на весь стол, – ты сделала правильный выбор, выходи за него замуж, у тебя будет столько сапог, сколько тебе нужно.

Спас Сергея Андрей Николаевич, провозгласив, что мисо-суп надо есть горячим. Суп был похож по вкусу на уху из несвежей селедки, но Сергей напрягся и съел все. Анна Николаевна от мисо категорически отказалась, Наталья съела ложку, скривилась, сказала, что с прошлого года вкус не улучшился.

– Я начинаю подозревать, дядя Рюша, что проблема в твоих кулинарных способностях.

– Ты это и в прошлом году подозревала, – улыбнулся он.

– В таком случае, – скорбным тоном заявила она, – подозрение переходит в уверенность.

Все засмеялись.

За столом говорили о книгах, о фильмах. Ника притащила деревянный альбом, заговорили о родственниках, о семейной истории. Выпили в память Никиной мамы, Сергею показали ее фотографию – красивая молодая женщина в высокой прическе смотрела на него просто и весело. Пришел Натальин отец, Александр Владимирович, поздоровался с Сергеем за руку, сел за стол, потер руки, спросил:

– Суп из селедки уже съели?

Сергей улучил момент, когда Ника вышла в кухню, выскользнул из-за стола, прошел вслед за ней. Она что-то доставала из холодильника, но, почувствовав его присутствие, обернулась.

– Тебе не скучно? – спросила шепотом.

Он покачал головой.

На каблуках она была лишь чуть-чуть ниже его, и лицо ее было так близко, что он мог разглядеть собственное отражение в широко раскрытых зеленых глазах.

– Ты очень красивая, – тоже шепотом сказал он.

– «Роман в холодильнике» – так я назову свою первую книгу, – раздалось у него за спиной. – Вынь девушку из холодильника, Ромео, она простудится.

Наталья стояла в дверях кухни, держа в руках стопку грязных тарелок.

– Между прочим, я сама напросилась отнести посуду, – сказала она, – чтобы старшее поколение не обнаружило, чем вы тут занимаетесь. Но я разочарована: ничего интересного, я не буду писать о вас роман. Мой подвиг пропал втуне.

После чая с тайяки гости стали собираться домой.

– Подбросить тебя до дома, Сергей? – спросил Александр Владимирович.

– Папа, – томно протянула Наталья, – ты хочешь лишить его самой прелестной, самой интимной части вечера.

Оставаться после этого стало невозможно, и, пробормотав, что он близко живет и хочет пройтись, Сергей схватил куртку и выскочил за дверь. В дверях он поймал Никин взгляд, она улыбнулась краешком губ, своей обычной полуулыбкой, показала рукой: «Приходи завтра».

 
11
 

Андрей Николаевич уехал. Начался учебный год. Виделись они намного реже, она писала курсовые, он обнаружил, что на втором курсе преподаватели гораздо менее снисходительны.

Каждую встречу он, словно драгоценность, складывал в сокровищницу, чтобы перед сном доставать, перебирать и наслаждаться. Ощущение ее тонких рук на его плечах. Ее талия, которую он мог почти обхватить пальцами – оставалось каких-то три сантиметра. Ее глаза, ее губы, ее волосы. Он как-то застал ее после ванны, с распущенными волосами, и поразился, как их было много, этих тяжелых темно-красных, медных волос, которые укрывали ее до колен, превращая в мадонну со старинных картин.

Каждое утро в семь пятнадцать он исправно брился в ванной. Альфред больше не появлялся, хотя очень часто Сергею казалось, что он видит его краем глаза где-то за спиной, в углу. Но стоило обернуться, как видение исчезало. Прошло еще пять недель. Десять из пятидесяти двух. Приближались ноябрьские праздники.

Витька решил устроить шашлыки у себя на даче. Они давно не собирались вчетвером, всем этого не хватало. Все четверо дружили с первого класса, пережили несколько серьезных ссор и несколько девичьих попыток разбавить своим присутствием их сугубо мужской коллектив. Они знали, кто на что способен, а кто на что нет, принимали друг друга безоговорочно, без зависти и претензий. Идея Витькина всем понравилась, скинулись на мясо, распределили продукты и утварь. Сергей обещал, что уговорит мать приготовить капустный салат, с детства всеми любимый. И только придя домой, сообразил, что никуда поехать не может. Потому что не было ну абсолютно никакого способа добраться из Сосновки в город восьмого ноября в шесть часов утра.

Два дня он провел в поисках выхода. Просто не поехать означало потерять друзей, он обязан был им объяснить, и объяснение должно было быть очень убедительным. Альфред Михайлович никогда явно ему не запрещал, но у Сергея было четкое ощущение, что правду лучше не рассказывать. Ничего не придумав и понимая, что тянуть больше нельзя, он отправился к Витьке.

– Я не могу ехать в Сосновку, – сказал он с порога. – Мне нужно восьмого в семь утра быть в городе.

– Зачем? – медленно спросил Витька.

– Понимаешь, – Сергея вдруг осенило, – я поспорил с одним чуваком на тысячу баксов.

– На тысячу баксов? – переспросил Витька.

Сергей кивнул.

– Ты что, охренел?! Где ты возьмешь тысячу баксов?

– Я ж тебе говорю, нельзя мне проспорить, – сказал Сергей тихо.

– А про что спор-то? – спросил Витька.

– Что я каждый день в семь пятнадцать утра буду бриться у себя дома в ванной.

– И?

– В этом и есть спор, – терпеливо пояснил Сергей. – Я сказал, что смогу, он сказал, что нет.

– Что сможешь, – не понимая, переспросил Витька, – бриться?

– Бриться каждый день, в семь пятнадцать ровно, и обязательно в своей ванной.

Витька помолчал, осмысливая, спросил:

– А ему что с того, чуваку этому?

– Он ученый, теорию какую-то доказывает, – как можно небрежнее сказал Сергей.

– И как долго?

– Целый год.

Витька покачал головой:

– Или ты мне заливаешь, или ты совсем с катушек свалился.

Помолчали.

– И давно поспорил? – спросил Витька.

– Два месяца.

Еще помолчали.

– Скажи, что брился, да и все, – предложил Витька.

Сергей покачал головой:

– Он проверяет, по телефону звонит.

– А где он возьмет тысячу баксов?

Сергей пожал плечами.

– По-моему, ты брешешь, – сказал Витька, – но это дело твое, пусть тебе жжет, что ты не можешь правду сказать лучшему другу. Насчет восьмого же так поступим. Я у братана моциль выклянчу, седьмого на нем приеду, ты на нем восьмого с утра в город смотаешься и обратно. Полчаса туда, полчаса обратно, не хрен делать.

– А он даст? – усомнился Сергей. Витькин брат был известный байкер и к мотоциклу своему относился трепетно. В седьмом классе он поймал Витьку с Сергеем в гараже за попыткой завести его «Яву» и так отдубасил, что мать отвезла Витьку в больницу наложить швы на рассеченную губу.

– На халяву не даст, – ответил Витька, – за бакшиш может. Он все равно его менять собрался.

– А что ему надо?

– Ты что, его не знаешь? Байкер, рокер – что ему надо?

– У меня ничего такого нет, – растерянно сказал Сергей.

Витька задумался.

– Слушай, эта подружка твоя, ты вроде говорил, у нее отец в Японии?

– И что?

– Наверняка у них японских цацек дома полно. Выпроси что-нибудь. Рокеры Японию уважают.

– Может, деньгами лучше? – спросил Сергей, ему отчаянно не хотелось втягивать Нику в эту историю.

– Чокнулся, что ли? Как я братану буду деньги предлагать?

Сергей особой разницы не видел, но, наверно, Витька знал лучше. Он вздохнул и пообещал неуверенно:

– Я попробую.

Идя домой, он припомнил все японские вещи в ее доме. Два огромных красивых веера. Кимоно, про которое Ника сказала, что оно ручной работы и очень дорогое, папа на него целый год копил. Альбом с видами. Несколько гравюр по дереву. Несколько рисунков по шелку. Набор палочек для еды в блестящей лаковой коробке. Нэцке. Все это было совершенно не то. Еще был кайкэн, про который он даже и думать не стал. Еще был браслет, очень ею не любимый, она никогда его не надевала, и Сергей понимал почему: он был слишком грубым, слишком большим для ее тонкой руки. Но и выкинуть или продать его она тоже не хотела, сказав коротко:

– Это подарок, подарки не выкидывают.

– Чей подарок? – спросил он.

Она не ответила, забрала у него браслет, спрятала в коробку, и больше они к этому разговору не возвращались.

Будь у него больше времени, он бы точно придумал. Смотался бы на автомобильный рынок, купил бы какую-нибудь деталь. Но времени не было совсем. Он перебрал в уме все свои нехитрые богатства: набор рыболовных крючков, доставшийся от деда, альбом марок, дедовы трофейные часы, отдать которые означало предать деда. Выбор был не богат.

На следующий день он пришел к ней с ощущением какой-то внутренней нечистоты, словно он уже обманул ее, а теперь лишь расскажет ей об этом. И уже на пороге понял: не будет он ее ни о чем просить.

Она сидела, поджав ноги, в своем любимом кресле, читала конспекты. Он подошел, наклонился поцеловать ее. Как ему хотелось сейчас, чтобы не было в его жизни никакого Альфреда Михайловича.

– У тебя плохое настроение? – спросила она, глядя ему прямо в глаза.

Не мог он ей врать, нельзя было ей врать.

– Мне нужно отплатить одному человеку за очень важную услугу.

– Тебе нужны деньги? – с готовностью вскинулась она.

– Не деньги. Деньги он не возьмет.

– Книги? Пластинки?

Он невольно улыбнулся ее чистому миру.

– Неважно, я что-нибудь придумаю.

– А он кто, этот человек?

– Рокер. Байкер.

– О-о, – сказала она, – какие интересные у тебя знакомые.

Он молчал, уже решившись сказать Витьке, что никуда не едет, и будь что будет.

– Рокеры по ночам ездят, – сказала она. – Я их встречаю иногда, когда гуляю.

Он посмотрел вопросительно.

– Ты можешь подарить ему фонарик, помнишь, я тебе показывала, японский?

Он схватил ее в охапку, закружил по комнате. Чувствовал он себя так, словно был приговорен к смертной казни и ему зачитали сейчас помилование. Фонарик – это просто. Фонарик он ей потом купит, в первые же выходные после праздников поедет на толкучку и купит ей самый лучший фонарик, какой там будет.

Она засмеялась, выскользнула из его рук, принесла фонарик в черном кожаном чехле, спросила:

– А какую услугу?

Помилование отменили.

– Я не могу тебе сказать, – с усилием произнес он, – я дал слово. Но я не сделал ничего плохого.

– Я знаю, – сказала она серьезно и погладила его по щеке.

В Сосновку они приехали в четыре часа, последним предпраздничным автобусом. Витька уже был там; мотоцикл, блестящий, отполированный, с покрывалом искусственного меха поверх седла, весь увешанный побрякушками и обклеенный наклейками, стоял у порога.

– Ничего моцик, – с уважением сказал Андрюха, обойдя его со всех сторон. – Как это братан тебе дал?

– Просить надо уметь, – сказал Витька и подмигнул Сергею.

Развели костер, открыли пиво. Болтали обо всем и ни о чем, хохотали над дурацкими анекдотами, Сергей даже не подозревал, как он соскучился по этому их мужскому братству. Через час Витька натаскал из огня углей, сложил в мангал, принес шампуры, бутылку водки. Вкусно запахло жареным мясом. Разговор перешел на женщин. Макс пожаловался, что на заводе нет ни одной приличной девчонки. Витька сказал тоном бывалого ловеласа, что бабы ему надоели, нет никакого смысла их менять, все одно и то же. Андрей вдруг спросил:

– Серега, а у тебя есть кто-то?

– Есть, – ответил он неожиданно для себя самого. Витька посмотрел на него пристально, но ничего не сказал.

– Кто?

– Студентка. Институт культуры. Четвертый курс.

– Она что, тебя старше, что ли?

– На полтора года.

– О-о-о, – уважительно протянул Андрей.

– Ну и как, – спросил Макс, – как далеко вы с ней продвинулись?

– Отстаньте, мужики, – сказал Сергей, уже жалея о своей откровенности.

– Это что, серьезно? – спросил Андрей.

– Серьезно.

Макс присвистнул. Помолчали.

– А у меня еще не было никого серьезно, – грустно сказал Андрей. – Одни телки.

– Это потому, что ты сам козел, – объявил Витька.

Андрей прыгнул на него, повалил на землю, в прелые осенние листья, они завозились, засмеялись, Сергей перевел дух. Самое трудное было позади.

В пять утра, когда ребята спали вповалку на двуспальной кровати Витькиных родителей, он осторожно выбрался наружу, вывел мотоцикл со двора, откатил его за угол, чтобы их не разбудить, завел и поехал. Чувствовал он себя не очень уверенно, права у него были, но водить ему доводилось редко. Впрочем, дорога была пустой, и езды было не больше получаса. Он ехал, думал о ней, она была у тетки, это было по дороге, он мог бы заскочить на пять минут на обратном пути. Мотоцикл чихнул, потом еще раз. На всякий случай он убрал ногу с газа, поехал медленнее, стараясь не поддаваться панике. Мотоцикл чихнул еще раз, ему показалось, что запахло паленым. Проклиная себя, Витьку, мотоцикл, Альфреда, он съехал на обочину, остановился. Осмотрел мотоцикл, вроде все было в порядке. Он снова сел в седло, включил зажигание. Мотоцикл не заводился. Он попробовал еще раз и еще. Посмотрел на часы – шесть утра. До города оставалось километров десять. Если бы не мотоцикл, он бы мог добраться до города автостопом: несколько машин все же встретилось ему на дороге. Но мотоцикл оставить было нельзя. Ему хотелось плакать.

Хорошо, сказал он себе, предположим самое худшее: я не успею. Что будет тогда? «Непредсказуемые последствия», – вспомнилось ему. Может быть, ничего страшного не произойдет. Может быть, все так и останется. Неужели все это, абсолютно все, что у них есть, – не больше чем измененное магнитное поле? Он снова вспомнил ее глаза, ее теплую ладошку на своей щеке. А может быть, это к лучшему, пусть будет что будет. Что бы ни случилось, он будет твердо знать, что это он, он сам, а не этот плюгавый Альфред с его проклятыми магнитными полями.

А вдруг больше вообще ничего не будет? Он придет к ней, она удивится и спросит, что ему нужно. Или не удивится, предложит чаю, и они опять вернутся к прежней жизни, с чаепитиями и лыжными прогулками. Он не сможет так жить, просто не сможет. Тогда ему придется все бросить и куда-нибудь уехать. Они расстанутся навсегда. Но может быть, если они расстанутся, когда они расстанутся… Или не может быть? Если бы он мог, он бы отдал год жизни, да что там год, три года, пять лет, только бы завести этот проклятый мотоцикл.

– Доброе утро, Сергей Геннадьевич, – негромко сказал знакомый баритон у него за спиной.

Он обернулся. Альфред стоял, облокотившись на мотоцикл, в неизменной своей ковбойке, и смотрел на него сочувственно.

– Положение не очень хорошее, – заметил он.

– Сделайте что-нибудь, – взмолился Сергей. – Искривите чего-нибудь, я не знаю.

– Технически говоря, я не имею права вам помогать, – сказал Альфред. – Я вообще не должен был бы здесь появляться.

– Ну так катитесь. – Сергей так ненавидел его в эту минуту, что готов был ударить или даже убить.

– Вы мне грубите, Сергей Геннадьевич, а я отношусь к вам с большой симпатией. С большой симпатией.

– Чёрта мне в вашей симпатии! – крикнул Сергей.

– Если вы прекратите свою дамскую истерику и дадите мне подумать, – сухо продолжил Альфред, – возможно, я что-нибудь и придумаю.

Сергей замолчал. Альфред смотрел вдаль, постукивая длинными белыми пальцами по панели управления. Часы на его левой руке показывали шесть двадцать.

– Хорошо, – наконец произнес он. – Я готов рискнуть. То, что я делаю, не очень… э-э-э… стерильно, но напрямую правил не нарушает.

– Спасибо, – хрипло сказал Сергей, – извините меня.

– С кем не бывает, – светским тоном ответил Альфред. – Не стоит благодарности. Я тоже заинтересован в счастливом исходе.

И исчез.

Сергей уселся на обочине у мотоцикла и принялся ждать, сам не зная чего. Утренний туман рассеивался, но дорога по-прежнему была пуста. Он тупо смотрел на часы, следил за минутной стрелкой. Прошло три минуты. Вдалеке послышался странный гул, приблизился, превратился в рев, группа в шесть или семь мотоциклов вылетела из-за поворота дороги. Увидев Сергея, они начали тормозить, потом и вовсе остановились. Высокий парень в черной кожаной куртке слез с мотоцикла, подошел поближе к Сергею, сказал:

– Привет, братан, ты че, в трабле?

Сергей молча кивнул.

– А че за трабл?

– Не заводится, – сказал Сергей.

– Ты че, лобстер, что ли? – спросил парень.

Не зная, что ответить, Сергей пожал плечами.

Парень подошел к мотоциклу, обошел его кругом. Второй парень, в джинсовой куртке с оборванными рукавами, подошел к ним, спросил у первого:

– Это что за крендель? – Поглядел на мотоцикл, похвалил: – Хороший байк.

– Я этот байк знаю, – вдруг сказал первый, – это Ворона байк, ты где его взял, лобстер?

– Мне Витька дал, Воронов брат, – быстро сказал Сергей, видя, что еще двое парней слезли с мотоциклов и неторопливо переходят дорогу.

– Зачем? – спросил второй парень.

– Мне в город надо, срочно.

– А Ворон где?

– В городе.

– Что-то я не врубился, – нахмурился первый парень. – Ворон в городе, байк его здесь.

– Послушай, – сказал Сергей, – мне очень нужно в город. Срочно. Помоги мне его завести, доедем до города, до Ворона, если я соврал, ты со мной там разберешься.

– Че у него там? – спросил первый парень второго, который присел у мотоцикла на корточки.

– Да свечу залил, козел.

– Пожалуйста, будь человеком, довези меня до города, – умоляюще попросил Сергей. – Мне очень надо.