Текст книги "Игра"

– Да ничего не значит, – рассердился Сергей.

– Это значит, – не слушая его, продолжал Витька, – что она в тебе заинтересована, к тебе привязана, но, – он сделал эффектную паузу, поднял вверх указательный палец, – заинтересована и привязана не романтически.

– Тоже мне бином Ньютона, – разочарованно сказал Сергей.

Витька жестом показал «помолчи» и продолжил:

– Что можно сделать, чтобы превратить уже существующий неромантический интерес в романтический? Создать романтическую обстановку.

– Как? – спросил Сергей, заинтересовавшись против воли.

– Дари ей цветы, води ее на фильмы про любовь, читай стихи, гуляй с ней в парках, это все азбука, сын мой. Создавай романтические поводы.

Идея вдруг так Сергею понравилась, что он даже оставил без внимания снисходительное «сын мой». Вернувшись домой, он начал искать романтический повод и высчитал, что послепослезавтра исполняется пятьсот дней со дня их знакомства. Он посмотрел на часы: полдвенадцатого ночи, она еще не спит. Из-под одеяла, чтобы мать не услышала, он позвонил ей.

– Привет, это я.

– Привет, – сказала она, – ты дочитал «Жука»?

Это была еще одна вещь, которая ужасно ему в ней нравилась: в ней не было совсем ничего «старушечьего», как он это называл, этой вечной тревоги «а не случилось ли что», этого вечного ожидания черного дня, этого откладывания жизни на потом.

Один человек звонит другому в двенадцать часов ночи. Девять из десяти спросили бы, что случилось. Она же спрашивала, дочитал ли он книжку.

– Нет, не дочитал, – улыбнувшись этой мысли, сказал он. – Я о другом.

– О чем другом? – разочарованно спросила она.

– Ты знаешь, что будет послепослезавтра?

– Восемнадцатое августа?

– Ну да, но что это за день – восемнадцатое августа?

– День рождения Сальери? – растерянно спросила она после паузы.

Он не выдержал, захохотал так громко, что мать завозилась во сне в соседней комнате.

Она тоже засмеялась, сказала:

– Ну не знаю я, что будет?

– Пятьсот дней, как мы с тобой познакомились, – быстро, на одном дыхании выговорил он, – давай сходим в кафе или в ресторан, я зарплату получил, отметим.

– Давай, – легко согласилась она, – только пополам.

– Пополам так пополам, – уступил он. Главное было – создать романтическую атмосферу.

 
5
 

В ресторан ее позвать он все-таки не решился и, перебрав в уме недлинный список городских кафе, остановился на «Интеграле», недавно открытом недалеко от ее дома.

В обеденный перерыв (он подрабатывал санитаром в больнице) он попытался туда дозвониться, не получилось, он нервничал, а вдруг не будет мест, кафе было новым и поэтому модным.

Места были, им даже достался столик у окна, близко к сцене. Вместо стульев были модные деревянные диванчики с высокими спинками. Спинки отгораживали их от мира, создавали ощущение интимности и одиночества одновременно. Она села напротив него, бегло просмотрела меню, сказала, что не голодна и будет только кофе и мороженое. Он растерялся, под выжидающим взглядом официанта ткнул пальцем в первое попавшееся блюдо. На сцене завозились музыканты, настраивая инструменты и откашливаясь. Вся затея показалась ему вдруг очень глупой: ну что романтического в том, что два человека вместе жуют под громкую музыку, сидя друг против друга за плохо протертым столиком?

В ожидании заказа поговорили немного о ее курсовом проекте, о его работе. Принесли еду, он жевал, еда застревала в горле, она смотрела, как он ест, думала о чем-то своем. Куда-то исчезла их обычная домашняя непринужденность, сидящая напротив него молодая женщина была незнакомой, чужой. На ней была ее любимая серая юбка, белая блузка, какие-то им еще не виденные экзотические бусы выгодно оттеняли белизну кожи, проходящие мимо парни ее разглядывали. Она не была красавицей, но мужчины на нее оглядывались, это он давно заметил. И такая тоска вдруг овладела им, хоть волком вой. Может, перевестись в другой город? Или завербоваться на север? Или на Дальний Восток? Где-то же есть ему спасение.

Она поднялась, сказала, что сейчас вернется, и ушла. Не поднимая глаз, он продолжал ковырять в тарелке.

– Да-с, не улыбнулась вам фортуна, вьюноша, – произнес приятный мужской голос. Сергей поднял глаза.

Мужик сидел на диванчике напротив, довольно плюгавенький мужичонка, и совершенно непонятно было, откуда он взялся: окно и диванчики загораживали их столик с трех сторон, и Сергей мог поклясться, что с открытой, четвертой, стороны к столику никто не подходил. Тем не менее мужичонка сидел напротив, почему-то во фраке, галстуке-бабочке и белых перчатках. Зрелище было сюрреалистичное. Сергей тряхнул головой, моргнул, нет, конечно, показалось, мужичонка был в обычном костюме и галстуке. И рубашка у него была не белая, а синяя, хотя минуту назад была белоснежной. Сергей неуверенно потрогал лоб, нет ли температуры, не бредит ли.

– Уверяю вас, что вы вовсе не больны, милейший государь, – сказал мужичонка.

Сергей поперхнулся, закашлялся. Мужичонка протянул ему стакан воды. Откуда он его взял?

– Выпейте, молодой человек, – предложил мужичонка. – И не нервничайте, я не сделаю вам ничего плохого.

Сергей выпил, прикончив весь стакан двумя жадными глотками.

– Чем я вас так поразил? – с интересом спросил мужичонка.

Сергей молчал, глядел на него во все глаза. Скорее бы вернулась Ника, чтобы можно было уйти из этого кафе. К черту, к дьяволу эту романтическую атмосферу, скорее бы домой, к книгам, к чаю, к обычным их разговорам.

– Я, видите ли, ученый, затворник, – сказал мужичонка, – мало общаюсь с людьми, иногда допускаю некоторые экстравагантности.

Сергей молчал.

Мужик вздохнул, побарабанил по столу длинными белыми пальцами с ухоженными ногтями, сказал мягко:

– Я бы мог вам помочь, молодой человек.

Сергей поглядел на часы, ее не было уже минут десять, не меньше.

– Она не придет, пока я здесь сижу, – заметил мужичонка и, кинув взгляд на Сергея, быстро добавил: – Нет-нет, я с ней не знаком, и ей ничего не угрожает.

– Что вам нужно? – грубо спросил Сергей.

– Я же сказал вам, Сергей Геннадьевич, я бы мог вам помочь.

– Откуда вы знаете, как меня зовут?

Мужичонка молча указал куда-то, Сергей посмотрел. На столе лежала его тетрадь с конспектами, подписанная полным именем, как требовал профессор по медицинской этике. Тетрадь была его, и почерк его, но, даже если допустить, что он с неизвестной целью протаскал эту тетрадь в сумке все лето, на стол он ее не выкладывал, за это он мог поручиться.

Ему стало жарко, он потянулся за стаканом, стакан опять был полон.

– Если бы вы уделили мне пять минут, – мягко сказал мужичонка, – я бы многое мог вам объяснить.

– Почему вы хотите мне помочь? – резко спросил Сергей. Неужели он был так очевидно жалок, что даже этот неказистый мужик ему посочувствовал?

– О, я совсем не альтруист, – улыбнулся мужичонка, – я помогу вам на определенных условиях. Вы можете получить то, чего вам больше всего сейчас хочется, но только в обмен на некоторую, скажем так, услугу.

– Да что вы, Мефистофель, что ли? – рассердился Сергей. Весь этот абсурдный разговор раздражал его, как зубная боль, но почему-то он верил, что, пока мужичонка не уйдет, Ника не вернется.

Мужик захохотал, голос у него был красивый, глубокий, бархатный, из тех, что очень нравятся женщинам.

– Прошу прощения, – сказал он, – я не представился, как невежливо с моей стороны. Можете звать меня Альфредом. Альфред Михайлович.

Сергей молча кивнул.

– Отвечая на ваш вопрос, уважаемый Сергей Геннадьевич, нет, я не Мефистофель. Я совершенно не желаю завладеть вашей бессмертной душой, более того, я даже не уверен в ее существовании. Я просто предлагаю вам некоторый… э-э-э… взаимовыгодный обмен услугами.

– Какими услугами?

– Прямо к делу, – одобрительно покивал мужичонка. – Ну что ж… На секунду он задумался, потом сказал сухо и деловито: – Если вы обязуетесь в течение года каждый день, – он загнул один длинный белый палец, – в одном и том же месте и в одно и то же время, – он загнул второй палец, – производить одно и то же действие, – он загнул третий палец, выдержал паузу, разогнул пальцы, – то я, в свою очередь, могу гарантировать вам ответный интерес вашей прелестной дамы.

Сергей протянул через стол руку и очень больно ущипнул мужичонку за запястье. Мужичонка взвизгнул, люди за соседними столиками приподнимались, смотрели в их сторону.

– Ну зачем же вы так, Сергей Геннадьевич? – укоризненно сказал мужичонка, потирая больное место. – Существуют гораздо менее болезненные способы убедиться, что я не плод вашего воображения.

На запястье у него прямо на глазах расплывался огромный синяк.

– Я ученый, – снова повторил мужичонка, – специалист по магнитным полям и искривлению пространства. Вы знаете, что каждое живое существо создает вокруг себя магнитное поле?

Сергей кивнул.

– Процесс искривления пространства очень сложен, но для наших с вами целей достаточно знать, что он влияет на магнитные поля. Для того чтобы между людьми возникла некая, скажем так, симпатия, их магнитные поля должны иметь… э-э-э… определенные общие характеристики. Чтобы придать… – мужичонка прервался, посмотрел на Сергея внимательно. – Послушайте, Сергей Геннадьевич, вряд ли я смогу все это вам объяснить достаточно популярно и вместе с тем достаточно убедительно. Давайте остановимся на том, что без всякой черной магии, совершенно законным и сугубо научным методом я помогу вам завоевать вашу даму сердца, если вы, в свою очередь, поможете мне провести некоторый научный эксперимент.

– Какой эксперимент?

– Каждый день в течение года… – снова начал мужичонка.

– Это я все понял, – нетерпеливо перебил Сергей, – в одном месте, в одно время, а делать-то что?

– А что хотите, – с легкостью сказал мужичонка, – хотите – пойте, хотите – пляшите, хотите – зарядку делайте. Главное – в том же самом месте, в то же самое время, то же самое действие.

Наступило молчание. Сергей ощущал себя как в тяжелом похмелье. Голова была пустая, какие-то обрывки мыслей носились в ней туда-сюда, ни одну мысль не мог он поймать, ни на одной не мог сосредоточиться.

– Я понимаю, это неожиданное предложение, – сочувственно сказал мужичонка, – вам нужно его тщательно обдумать. К сожалению, я несколько стеснен во времени, но могу дать вам на обдумывание двадцать четыре часа. Вы согласны?

Сергей кивнул, он на что угодно сейчас был согласен, только бы этот мужичонка ушел.

– Вот и славно, – сказал мужичонка, – до завтра, не беспокойтесь, я сам вас найду.

Волосатый гитарист на сцене постучал по микрофону, объявил:

– Начинаем нашу вечернюю программу.

На секунду в зале погас свет, а когда снова зажегся и загремела музыка, диванчик напротив был пуст, и Ника шла к их столику, улыбаясь ему.

– Где ты была? – спросил он и, почувствовав, что прозвучало слишком грубо, уточнил: – Так долго.

– Долго? – удивилась она, присмотрелась к нему, спросила: – Ты плохо себя чувствуешь? У тебя больной вид.

– Нет, просто устал, – вяло ответил он. – Ты знаешь, мне здесь не нравится.

– Мне тоже, – с облегчением призналась она. – Уходим?

Он проводил ее, но подниматься не стал, сославшись на усталость. Дома, чувствуя себя так, словно весь день мешки таскал, он лег на свой диван и попытался привести мысли в порядок.

Что это было? Сон? Галлюцинация? Начало психического расстройства? Так ничего и не решив, он заснул. Утром, на свежую голову, он вновь попытался найти вчерашнему происшествию какое-нибудь простое и разумное объяснение, но опять не нашел и решил просто подождать до вечера, до истечения двадцати четырех часов, отведенных ему на размышление этим Альфредом или как там его.

Ему предстояла ночная смена на скорой помощи, поэтому он еще немного повалялся, поел; подумав, позвонил Витьке.

– Ты знаешь, что такое искривление пространства?

– Нет, – длинно зевнув, сказал Витька. – А надо?

– Очень, – сказал Сергей.

– А это вообще откуда и о чем? – спросил Витька.

Сергей повесил трубку. Достал том БСЭ на букву «и», потом на букву «п». Достал том на букву «м» и долго читал про магнитные поля, ничего не понимая в прочитанном.

Вернулась с работы мать, сказала, что у него усталый вид, что начинается учебный год, а потому с работой пора кончать. Он промолчал, мать вгляделась в него повнимательней, спросила осторожно:

– Влюбился, что ли?

– Всегда, – с напускной бодростью ответил он и отправился в ванную бриться перед работой. Мать ушла на кухню, закрыла за собой дверь, как обычно, когда собиралась что-то жарить. Он брился, опять вспоминал вчерашний разговор, с облегчением решил, что это был чей-то глупый розыгрыш, и если он когда-нибудь узнает, чей именно, то…

– Добрый вечер, Сергей Геннадьевич, – произнес приятный мужской голос у него за спиной.

 
6
 

Сергей обернулся так резко, что чуть не снес себе бритвой полщеки. Вчерашний мужичонка стоял на пороге ванной, непринужденно прислонившись к двери, и улыбался ему улыбкой старого друга.

– Что же это вы так неосторожно, Сергей Геннадьевич, – сочувственно сказал он, – эко вы себя раскромсали.

– Как вы сюда попали? – хрипло спросил Сергей, прижав к кровоточащей щеке полотенце.

– Искривление пространства, – сказал мужичонка жизнерадостно, – я же вам вчера объяснял. Впрочем, нет, именно вам я как раз не объяснял, но если вы хотите…

– Что вам нужно? – перебил Сергей. Не хватало только, чтобы мать его увидела, этого плюгавого урода.

– Мы же с вами вчера договаривались, – обиженно сказал мужичонка, – вы должны дать мне ответ.

Сергей втянул его в ванную и закрыл дверь. Мужичонка не сопротивлялся. Сегодня он был одет в ковбойку и джинсы, причем и ковбойка, и джинсы были хорошие, фирменные. На ногах у него были кеды, из кармана ковбойки торчала пачка сигарет «Космос», и похож он был на молодящегося научного сотрудника какого-нибудь НИИ.

«Может, и вправду ученый, – подумал Сергей, – может, все так и есть, как он говорит».

– А какие у меня гарантии? – спросил он, глядя мужичонке прямо в глаза. – Какие гарантии, что вы тот, за кого себя выдаете, и что вы можете сделать то, что обещаете?

Мужичонка нисколько не обиделся, радостно хихикнул, потер руки, сказал:

– Я вижу, что мы движемся в правильном направлении. Замечательно, замечательно. Какие гарантии вы предпочитаете?

Сергей растерялся. Попросить удостоверение? Потребовать демонстрации? Приказать снять кеды, чтобы убедиться, что нет копыт? Последняя мысль его развеселила, он улыбнулся, и мужичонка тут же захихикал в ответ. Но вдруг перестал и сказал совершенно серьезно, даже грустно:

– Теперь вы понимаете мое положение, Сергей Геннадьевич? Я ученый, а должен заниматься всякими фокусами, чтобы доказать, что я не шарлатан. Без фокусов никто мне не верит, с фокусами меня боятся.

– А вы еще кого-то просили? – удивился Сергей: мысль была неожиданной и странно успокаивающей.

– Ну конечно, – сказал Альфред. – Многих.

– И никто не согласился?

– Ну почему же, соглашались. Только ни у кого не получилось. Последний, такой многообещающий товарищ, проспал. За десять дней до конца, представляете, – сказал он с досадой.

– А почему вы думаете, что у меня получится?

– Потому что для вас это очень важно, – мягко сказал Альфред. – Очень важно.

Минут пять они молчали, Сергей думал, мужичонка откровенно наблюдал за ним.

– Предположим, я соглашусь, – сказал Сергей. – И, предположим, у меня получится. Что тогда?

– Тогда вы получите то, что желаете.

– И как я это получу? – поинтересовался Сергей. – Приду к ней – и она мне на шею бросится?

– Ну зачем так грубо? – обиженно сказал Альфред. – Еще раз, Сергей Геннадьевич, я не шарлатан, не черный маг, я ученый. Изменение магнитного поля – это сложный процесс, он должен происходить постепенно, это требует времени. Работать я начну, как только получу ваше согласие, изменения обычно бывают заметны со второй недели. Впрочем, бывают и более, и менее чувствительные индивидуумы.

– А если у меня не получится?

– Процесс будет остановлен с непредсказуемыми последствиями.

– Это как?

– Может быть, изменения окажутся постоянными, а может быть, и нет. Скорее всего, вы вернетесь к тому состоянию, которое мы имеем на сегодняшний день. Ухудшение крайне маловероятно, так что вы практически ничего не теряете, Сергей Геннадьевич, совершенно ничего.

– А вам со всего этого какая выгода?

– Видите ли, я разработал теорию о связи энтропии с возможностью искривления пространства. Этот эксперимент должен снизить уровень энтропии в вашей отдельно взятой жизни и…

В дверь постучали.

– Сережа, у тебя живот болит? – спросила мать.

– Ничего не болит, – стесняясь мужичонки, крикнул Сергей. – Я ванну принимаю.

– Опоздаешь, – сказала мать и ушла.

Сергей бросил взгляд на часы, времени и впрямь оставалось в обрез.

– А почему вы его не разбудили, этого, который проспал? – быстро спросил он.

– Нельзя, – печально сказал Альфред, – запрещено условиями эксперимента.

– Предположим, я соглашусь.

– Вы даже не представляете, как вы меня выручили, Сергей Геннадьевич! – воскликнул Альфред.

Сергей приложил палец к губам, мотнул головой в сторону двери.

– Я вам так благодарен, – зашептал Альфред.

– Я сказал «предположим», – также шепотом перебил Сергей. – Что теперь?

– Вы должны мне сообщить, где, когда и что именно вы собираетесь делать. Действие должно длиться не менее пяти минут.

– А если я заболею и не смогу? Или война начнется? Или наводнение? Или меня в колхоз пошлют?

– К сожалению, – печально сказал Альфред, – в данном эксперименте нет скидок на форс-мажорные обстоятельства.

Сергей присвистнул:

– Это практически невыполнимо.

– Я знаю, – еще более печально подтвердил Альфред. – Поэтому я и предлагаю такую высокую цену.

– А почему непременно год?

– Магнитные поля напрямую связаны…

Сергей не дослушал, времени не было совсем. Он отнял от щеки окровавленное полотенце, мать его убьет, конечно, но это потом. Сейчас надо решать, и решать быстро.

– А какая точность вам нужна? – спросил он. – Если у меня часы отстанут?

– Допускается отклонение до тридцати секунд в любую сторону.

Сергей зажмурился, сосчитал до десяти.

– Хорошо, – сказал он. – Я согласен. Каждое утро, в семь пятнадцать, в этой ванной я буду бриться в течение пяти минут.

– Я так вам благодарен, Сергей Геннадьевич, – восторженно прошептал Альфред. – Позвольте дать вам пару советов.

– Завтра, – перебил Сергей, – завтра. А сейчас давайте искривляйтесь отсюда.

 
7
 

– Порез-то какой, господи, и как умудрился только, – сказала мать. – И с кем это ты в ванной разговаривал?

– Да ты что, мать, с кем я могу разговаривать в ванной? – удивился он, надеясь, что вышло не слишком фальшиво.

– Вот и я не пойму, но словно голос слышала. Мужской, красивый.

– Да соседи это, соседи. Все, давай бутерброды, я побежал.

– Я тебе полотенце испачкал, прости, – добавил он с порога, вспомнив об эффекте последнего слова.

– Новое? – воскликнула мать.

– Да уж какое было. – Он захлопнул дверь.

Ночная смена далась ему намного легче обычного. Не то что спать, на месте он усидеть не мог, все ходил туда-сюда по коридору, пока дежурная медсестра не прикрикнула на него:

– Да уймись ты наконец, в глазах от тебя рябит, шило в заднице, что ли.

Усилием воли он заставил себя сидеть спокойно. Он и сам не знал, почему так нервничает, этот странный договор можно прервать в любой момент: не пойти бриться, и все, проще некуда. Да и не был он до конца убежден, что это не розыгрыш. Тем не менее, закончив смену в полседьмого утра, он примчался домой на полчаса раньше обычного, мать еще не успела уйти.

– В туалет хочу, – бросил он на ходу, закрывая за собой дверь в ванную.

Выждал две минуты, до семи пятнадцати, начал бриться. Слышно было, как мать подслушивает за дверью.

Он хотел было крикнуть ей, что все в порядке, чтобы не волновалась, но вовремя удержался, а то пришлось бы повторять каждый день. Мысль эта его рассмешила, но смеяться тоже было нельзя, договор все более напоминал изощренную пытку. Он добрился, протер бритву, посмотрел на часы, специально положенные возле раковины. Семь двадцать один. Слава богу. Вышел из ванной, прошел на кухню, мать наливала себе термос с чаем.

– Едва добежал, – заметил он небрежно и хихикнул.

– Видела, – сказала мать. Похоже, она ничего не заподозрила.

Провалявшись с час на кровати, он понял, что не уснет, и позвонил ей.

– Почему ты не спишь? – удивилась Ника. Значит, помнит, что у него ночная смена. Это вдруг показалось ему хорошим знаком.

– Я приду?

– Конечно приходи. Поможешь мне собраться.

– Куда собраться? – удивился он.

– В колхоз.

В прошлом августе ее от колхоза освободили, потому что приехал в отпуск отец. Он был уверен, что и в этом году будет то же самое, репетировал мысленно сцену встречи с ее отцом. И вот на тебе, колхоз.

– А что, отец не приедет? – осторожно спросил он.

– В конце сентября, – грустно сказала она.

Сергей расстроился. Он ездил в колхоз прошлым летом, перед первым курсом. Все время шел дождь, и они постоянно были по уши в грязи, мыться надо было в бане, поливая себя из ушата, еда в столовой была отвратительной. Местные парни все время приставали к девчонкам и задирали ребят, словом, никаких хороших воспоминаний он из этого колхоза не вывез. И как она будет там выживать, с ее чайными церемониями, искусством молчания и томиком хокку, не представлял.

Он думал, что найдет ее расстроенной или хотя бы озабоченной. К его удивлению, она была совершенно спокойна, очень деловита, на диване аккуратными стопочками была разложена одежда, резиновые сапоги стояли в коридоре.

– Достань мне, пожалуйста, чемодан с антресоли, – попросила она.

Он снял сверху огромный чемодан с железными уголками.

– Бабушкин, – пояснила она.

Ехать с этим монстром, конечно же, было нельзя: во-первых, он и пустой весил больше, чем иной полный, во-вторых, не было никакой гарантии, что он не развалится при первой же попытке его поднять. Сергей велел ей ставить чайник, она послушно отправилась на кухню, а он побежал домой за рюкзаком и, пока бежал, подумал, что, может быть, колхоз – это не так уж и страшно. Дождей пока не обещают, библиотечный факультет – одни девчонки, с местными парнями вряд ли ей будет о чем говорить, постоять за себя она умеет. Зато она может по нему, Сергею, соскучиться, посмотреть на их отношения другими глазами. «Изменения обычно бывают заметны со второй недели», – вспомнилось ему.

Вернувшись, он по всем походным правилам сложил в рюкзак вещи с дивана, удивляясь, насколько правильно и разумно она собралась. Сам Сергей был турист со стажем; пока был жив дед, каждые выходные они ездили то за грибами, то на рыбалку, а то просто ходили по лесу, и дед объяснял ему всякие разные туристские хитрости: как определить, где север, как развести костер, как быстро согреться и высушить одежду. Ника же казалась ему человеком исключительно городским, а вот поди ж ты, и это она умела.

Сложив рюкзак, он отправился на кухню пить чай.

– Вас не посылают? – спросила она.

Он покачал головой, после первого курса медиков старались не трогать.

– А технологический едет вместе с нами, – сказала она, и все его хорошее настроение мгновенно улетучилось. Ребята из технологического ее, конечно, не пропустят. Сначала пригласят на танцы, потом предложат выпить, потом проводить, он знал все эти приемы и приемчики, Витька рассказывал.

«Может, попросить Витьку», – мелькнула в голове шальная мысль, но он тут же ее отбросил. Просить Витьку последить за девушкой было все равно что просить лису последить за курятником.

– Ты какой-то странный сегодня, – вдруг услышал он ее голос. – И вчера тоже был странный.

Он не нашелся что ответить, попытался улыбнуться, улыбка получилась кривой.

– Иди-ка ты домой, – сказала она, – и как следует выспись.

Он встал, собираясь уходить.

– Ты… – начал он. Ему хотелось сказать, чтобы она была осторожна, чтоб не поддавалась на дешевые приемы, чтобы не гуляла неизвестно где и с кем по ночам, не пила всякую гадость, которой ее – уж это он точно знал – будут усердно потчевать, но звучало все это так, словно он был ее бабушкой, поэтому он сглотнул и закончил: – Когда приедешь?

– Четвертого, – ответила она, все еще пристально глядя на него, потом встала, подошла поближе, ласково, едва касаясь, погладила его по щеке. Отошла на шаг и сказала: – Я буду скучать по тебе.

– Я тоже, – выпалил он и выскочил за дверь.

 
8
 

Щека горела. Он остановился, перевел дух. Конечно, можно было найти миллион разумных простых объяснений. Например, это первый раз, когда они расстаются надолго. Или она хотела поблагодарить его за помощь. Или у него был грустный вид, и она его пожалела. Или это у них в семье такая традиция – гладить по щеке при прощании. И все же что это было? Кто будет скучать по нему – она или ее магнитное поле? Теперь он уже никогда не узнает. Совпадение магнитных полей – вот и вся любовь. А как же тогда стихи, и книги, и фильмы – все неправда? Ее любимый Бунин, «Темные аллеи», – тоже неправда? Если это все неправда, тогда зачем она ему нужна? Но ведь нужна же, именно она, и больше никто не нужен. А может, дело все-таки не в магнитных полях, этот Альфред говорил, что изменения начинаются только со второй недели. А не послать ли его к черту, этого Альфреда? Но Сергей уже знал, что не пошлет. Перед сном он завел на семь часов все три их с матерью будильника.

Две недели прошли на удивление быстро. Мать поглядывала на него с любопытством. Покачала головой на три будильника, но спрашивать ничего не стала. Он купил себе карманный календарик. «Зачем вам, год уже кончается», – удивилась продавщица в киоске. Он купил календарь и на следующий год тоже. Две недели прошли, осталось пятьдесят. Он высчитал, это 3,84 процента. Оставалось еще 96,16.

Утром четвертого сентября он украдкой из дежурки позвонил в деканат института культуры и, стараясь говорить басом, спросил, когда возвращается четвертый курс.

– В четыре часа на площади Воровского, – привычно-равнодушно ответила секретарша, видимо, не он первый звонил.

Сергею хотелось ее встретить, но не хватало смелости. Все же он пришел к четырем на площадь, спрятался за газетным киоском, делал вид, что выбирает журнал, поглядывал на часы, ждал. На площади уже стояла группа людей, родители наверное. В начале пятого приехал первый автобус, девчонки выскакивали со смехом, что-то пели, фотографировались в обнимку, постепенно расходились. Ее не было. Не было ее и во втором. В полпятого появился последний, третий, автобус. Она вышла, с трудом волоча за собой огромный рюкзак. «Чем она его набила?» – удивился Сергей.

Рядом с ней стояла ее подруга Алла, высокая брюнетка с большими зубами и неизменной прической «конский хвост». Год назад при первой их встрече, когда Ника их представила, Алла уставилась на него своими огромными глазищами и сказала:

– Я думала, вы князь Мышкин, а вы просто Ланселот.

Ника засмеялась, Сергей покраснел и, хотя и догадывался, что это комплимент, Аллу невзлюбил.

Народ с площади расходился, оставалось человек пятнадцать. Сергей решился, вышел из-за киоска и направился к ней, небрежно помахивая журналом «Крестьянка», купленным, когда киоскерша стала на него усиленно коситься.

– Сережа, – обрадовалась она, – как здорово, что ты пришел! А то мы с Аллой не знаем, что с этим делать, – и показала рукой на рюкзак, горой лежавший у ее ног. Сергей попробовал приподнять его, рюкзак весил килограммов сорок, не меньше.

– Что у тебя там? – спросил он в изумлении.

– Книги, – счастливо сказала она.

Сергей засмеялся. Ну конечно, как он мог не догадаться: она отправилась в деревенский книжный магазин и скупила там все, что годами пылилось на полках. Впрочем, он был несправедлив, в деревнях и вправду попадались хорошие книги, он сам привез ей в прошлом году двухтомник Голсуорси.

– Какие книги? – спросил он с любопытством.

– «Литературные памятники».

Он вздохнул. Библиотечный факультет, что с них возьмешь.

– И как вы собирались их тащить?

– Мы думали, Аллин брат нас встретит, мы ему звонили из деревни.

«Мне не позвонила», – подумал Сергей ревниво. Но настроение не испортилось, она была так явно и очевидно ему рада, вряд ли это было только из-за книг.

Он присел, потрогал рюкзак, вроде по хребту бить ничего не будет, а что до веса – носил он и тяжелее.

– Я складывала, как ты меня учил, – робко сказала она.

– Игорь, Игорь! – неожиданно закричала Алла на всю площадь. – Мы здесь.

Оказалось, что Игорь был на машине. Вдвоем они с трудом запихнули рюкзак в багажник, Игорь только головой качал. Алла уселась впереди, они устроились сзади. Машина тронулась, и в темноте она вдруг по-детски доверчиво взяла его за руку маленькой крепкой рукой. Он замер. Мир завертелся вокруг него с удвоенной скоростью, потом совсем остановился. К черту сомнения, к черту магнитные поля, к черту все на свете, только бы ехать долго, бесконечно долго в этой машине, сжимать в руке ее ладошку, ощущать тепло ее плеча, запах ее волос, удивительный весенний запах.

Доехали они очень быстро, а может, это ему показалось. Девчонки раскрыли рюкзак, стали делить книжки. Игорь закурил, предложил Сергею, тот отказался.

– Давно ее знаешь? – спросил Игорь.

Лица его не видно было в сумерках, но что-то в его голосе заставило Сергея подойти поближе.

– Полтора года, – осторожно сказал он.

– Крепкий орешек, – загадочно сказал Игорь. – Мне не по зубам. Желаю удачи.

Сергей промолчал.

Книги наконец разделили, Алла с Игорем уехали. С бьющимся сердцем Сергей потащил рюкзак наверх, думая, что же сейчас будет.

Не было ничего. Она сказала, что очень устала, хочет принять ванну и лечь спать.

– Приходи завтра, будем книжки смотреть, – пригласила, улыбаясь своей обычной домашней улыбкой.

– Завтра мне в ночь, – внезапно севшим голосом сказал он.

– Тогда послезавтра.

Он еще немного помедлил в дверях, она подняла глаза, погладила его по рукаву куртки, сказала:

– Спокойной ночи, Сережа.

Он ушел.

«А чего ты ждал? – спросил он сам себя, выйдя на улицу. – Что она бросится тебе на шею, едва захлопнется дверь? Что вы будете ходить по квартире, взявшись за руки? Что она тебе в любви признается?»

Все было правильно, но чувство, близкое к разочарованию, не покидало его весь вечер. И только поздно ночью, уже лежа в кровати, уже засыпая, он вдруг почувствовал снова в своей руке ее ладонь и понял, что счастлив, что благодарен ей и за то, что было, и за то, чего не было.

 
9
 

Прошло еще две недели. Четыре из пятидесяти двух. Одна тринадцатая. Хотя Альфред Михайлович больше не появлялся, Сергей был уверен, что он вот-вот объявится, и последние два дня брился при закрытых дверях. Чутье его не подвело, на третий день утром, едва только положил он на место помазок, за спиной послышался знакомый баритон: