Текст книги "Обманы восприятия"

– Ну, Ритусь, какой вилкой будем цеплять устриц? – не без ехидства спросил жених.

Поведя загорелым плечом, невеста в платье, больше похожем на полотенце, протяжно завыла. Стоявший рядом официант вздрогнул, и с его подноса, эффектно разлетаясь в воздухе, рухнули на пол дорогие хрустальные бокалы.

Виктор и Рита тоскливо смотрели на непонятные приборы – то ли вилки, то ли ложки, которые, будто издеваясь, искрили безупречной стерильностью.

– Разберемся! – прошептал на ушко жених, пытаясь обуздать нервные плечики невесты мягким поглаживанием. И, чтобы окончательно утешить, незаметно вернул ее тонкой шейке медальон с барышней в лиловом платье и шляпке с огромным пером. Ему было весело наблюдать, как она, пытаясь стать «дамою приятною во всех отношениях», решила за пять минут усвоить хорошие манеры.

Двор наполнялся машинами. В дорогих глянцевых иномарках отражались люди. Молодые, старые, они становились одинаково сгорбленными и бесцветными. Все смешалось в воздухе, которым пытался надышаться Незнамов. Но будто кто-то подло перекрыл клапан – кислород с трудом поступал в его легкие.

Началось официальное знакомство с многочисленным семейством Маргуши – так называли они Риту. И жених послушно погрузился в бесконечную пучину вранья и лицемерия. Все гости, безликие, бесформенные, облитые одним дорогим едким парфюмом, беспечно шатались по будущим владениям его невесты. Виктор задыхался. В горле першило, в глазах выступили слезы.

«Какой нежный, романтичный, скромный и чувствительный мальчик!» – делилась впечатлениями от знакомства с ним дряхлеющая сентиментальная дама. Другая, такая же облезлая, вторила ей: «Наша Маргуша хорошо разбирается в людях!» Дамы были похожи на рыб из аквариума. Они причмокивали плоскими ртами и таращились блеклыми выпуклыми зеньками.

Мелькали золотые запонки у мужчин и роскошные украшения у женщин. Лишь раз Виктор поймал вспышку зеленых глаз светленькой девушки в строгом красном платье, которую ему еще не представили, и он, зацепившись за возможность пообщаться хоть с одним живым существом, потянул Риту к новой персоне, но незнакомка исчезла.

В тот знаменательный по-летнему теплый день обед состоялся на застекленной террасе. Искусно сервированный стол был таким длинным, что жующие с одного его конца не слышали, о чем говорят на другом его краю. Лишь эхо, ударяясь о стекло, доносило звуки чавкающих ртов и бряканье посуды. Виктор усмехнулся, увидев, как Рита, пыхтя над тарелкой, неуклюже выковыривала у громоздкого шедевра кулинарии съедобные части. Он, проголодавшись, уж было начал так же неумело орудовать ножом и вилкой, как заметил странный блеск. Напротив, как раз перед ним, сидела она, девушка с изумрудными глазами, и, не обращая ни на кого внимания, красиво, не издавая звуков, пережевывала пищу. Ее гордая осанка и благородно сомкнутые губы подсказали ему лишний раз, что его чванливая, вечно хвастающая своим происхождением невеста – простая плебейка! Попытки стать аристократичной смешны, если не сказать более – комичны! Рита хлюпала, кривила гримасы и мотала головой за обеденным столом.

Виктор произвел хорошее впечатление на присутствующих и был в приятном расположении духа, как неприятно вспомнил, что Рита в первый день их знакомства, сразу же после секса на заднем сиденье «ягуара», выскочила полуголая из машины и кому-то ответила на мобилу: «Психиатр постарался! Теперь он член общества людей».

Перед десертом сытые родственники разбрелись по саду. Уловив момент, когда сияющая от счастья невеста удалилась курить и сплетничать, жених кинулся искать зеленоокую диву. И вот наконец в толпе надоевших гостей мелькнул точеный силуэт. Виктор решительно приблизился к незнакомке. Она была холодна и чопорна, как и все гости, а выделяли ее из общей массы людей глаза, вернее неожиданные их вспышки и меняющийся цвет.

Нарушая все правила этикета, Виктор попытался завести с ней диалог.

– Не правда ли, прекрасная усадьба?

– Да, вполне, но я не видела всего дома, он огромный и странный, – охотно ответила она, трогательно наклоняя голову чуть набок. – Я была в нем ребенком. Давно живу за границей. Прилетела специально на вашу помолвку.

Виктор дерзко предложил:

– Я покажу весь дом!

Ему захотелось взять девушку за руку и хулиганить. Нежная мелодия ее голоса, какого-то детского, наивного, словно вернула его в другую реальность – туда, где не нужно примерять маски респектабельности.

– А разве это уместно? – спросила она тихо.

– Конечно, мы улизнем, – ответил он твердо. Ее беспомощность вселяла в него силу и уверенность.

Виктор много ел и пил. Еда, безупречно вкусная, изысканная, напитки, мастерски подобранные под закуски, шикарные сервизы из тонкого фарфора, хрустальные фужеры, серебро, даже цветы в вазах – все кричало о богатстве, о бесконечной власти денег над человеком.

«А если обед в таком стиле у тебя первый и последний?» – эта мысль остановила его. Спутница, обнажив аккуратные белые зубки, мило улыбнулась. У девушки был странный взгляд: смотрела в лицо собеседнику и глазами искала что-то вдали. От этого она казалось еще более загадочной и привлекательной.

– Нас забыли познакомить. Я Соня, а вы Виктор! – сказала она так мило и так искренне, что он, попав в плен ее голоса, чарующего, с бархатными нотками, решился на необдуманный поступок.

– В доме три этажа, к сожалению, наверху идет ремонт, – тоном экскурсовода начал он.

– Картины и вазы имеют художественную и историческую ценность? – с нотками иронии пропел бархатный голосок.

– Да, может быть, – последовал от него неуверенный ответ.

– Архип Куинджи. Великий имитатор таланта. Он смело играл светом, не более того, – взглянув на известные полотна художника, сказала Соня. – «Осенняя распутица», «Березовая роща», «Красный закат», «Лунная ночь», – великодушно перечисляла она. – К сожалению, здесь я вижу всего лишь копии.

В памяти Виктора всплыла домашняя картина с серым снегом: «Ну да, конечно, распутица и луна в конце туннеля».

– А вы умны и красивы! – Виктор осмелился на банальный комплимент после минутного замешательства. Он увидел ее поодаль. Яркий дневной свет из окна озарил ее всю, и она, приподнятая солнечными лучами, словно парила.

– Полотна Куинджи вгоняют в депрессию, – задумчиво сказала девушка.

– Простите за мое невежество, но вот море, а вот березовая роща, – возразил ее спутник.

Неуклюжая попытка вступиться за бедного художника рассмешила красавицу.

– Вы знакомы с живописью Эдварда Мунка? – спросила она.

Виктор смутился и не знал, что ответить.

– Вы видели… Каждый видел картину «Крик», и я даже предполагаю, что вы смеялись с друзьями над ней, но это – шедевр! И не потому, что ее купили за баснословную сумму. Нет! Полотна Мунка живые, они говорят, дышат, – Соня ласково перечисляла страшные имена картин: – «Отчаяние», «Вампир», «Убийца в переулке», «Убийца» – эти полотна эмоционально разгружают, в них есть интрига, философский смысл, в них смотришь, как в свое отражение.

– Какие жуткие названия, – ответил он в задумчивости.

– Куинджи долго не признавали… И потом, его происхождение – то ли грек, то ли еврей? – сказала Соня, поглаживая рукой широкие перила лестницы. – А вы знаете, что Гитлер любил пачкать холсты своей мазней и на продажу расписывал, чтобы хоть как-то себя прокормить, открытки. Гитлер – загадка человечества. В нем сочетались ледяная бессердечность и искренняя теплота. Вот и Куинджи разрисовывал открытки за кусок хлеба. До сих пор неизвестно, кто были его родители.

Ее глаза лесной феи заискрили, и она, глядя на него и в то же время вдаль, вкрадчиво спросила:

– Вы любите тайны?

Он одобрительно кивнул головой и словно случайно дотронулся до ее тонкого запястья, девушка неприязненно дернулась.

– Виктор, давайте пройдем дальше, дом напоминает лабиринт, – сказала она и, словно извиняясь, сама подала ему свои маленькие ладони. Мгновенно по его телу волнами разлились приятные ощущения, но не такие, когда мужчина испытывает плотское наслаждение при касании соблазнительных женских прелестей. Нет. Это было что-то другое, очень родное и до боли знакомое, будто его тело только и ждало этих сигналов близости. Он держал ее ручки, но, теплые, мягкие, согревшись, они, как проказливые котята, убежали: она резко вырвала руку, застеснявшись мимолетной близости.

– Милая Соня, вы психолог или искусствовед?

– Я была замужем за художником. Я вдова! – выпалила она. Виктор заметил, как задрожали ее веки, а глаза, наполнившись влагой, потухли. Трогательно наклонив свою аккуратную голову с маленькими прижатыми ушками, она замкнулась.

– Простите за мою бестактность, – сказал он и виновато улыбнулся. Вспомнилось, как преподаватель из детского дома давала советы девочкам: «Никогда, никогда не выходите замуж за художника, потому что при нем вы будете помирать с голоду, ваши дети будут ходить босыми».

Сонины быстрые пальцы, скользнув по его губам, подсказали, что лучше не поднимать эту тему.

– Архипу повезло: его полотна попали – случайно – на московскую выставку. Видимо, там их и заметил скандально известный французишка, – журчала она. Ее маленькие ножки в красных туфельках на высоченной тонкой шпильке плавно вышагивали по ступенькам. Узкое платье из эластичного материала не сковывало движений, и, излагая скучные факты из биографии художника, Соня была прекрасна. – Во Франции, в этой смелой стране, где зародился импрессионизм, Куинджи дали неплохие рецензии, поэтому после выставки в Париже он получил признание родины, тугодумной России. Страны, в которой всю жизнь подчиняются чужой воле, раболепствуют загранице, – с укором констатировала она. – Импрессия легкая, ни к чему не обязывающая, а экспрессионизм выводит наружу все, что творится в душе: боль, страх, нездоровую похоть. Но было еще семь художников, они создали уникальные полотна, и называли они себя «прерафаэлиты»!

Соня, перешагнув через последнюю ступеньку, нервно заходила по коридору второго этажа, при этом изящные руки ее то вытягивались вдоль туловища, то непонятным образом заламывались назад. На их пути встретилась железная круглая ваза с чеканкой в виде затяжной петли. Она ее резко схватила и стремительно спустилась вместе с ней в зал. И, нисколько не запыхавшись, мгновенно вернулась.

– Рядом с инкрустированным столиком ваза будет смотреться гармоничнее, – объяснила она свой порыв.

Это произошло так быстро, что Виктор не успел удивиться. Ему в какой-то момент показалось, что Соня скатилась с широких перил. Но, отогнав бредовые видения, он повел ее дальше по коридору. На втором этаже тоже был зал – без камина, с плотно зашторенными окнами, мрачный. Виктор щелкнул выключателем, и перед ними возникла картина, которую прежде он не видел.

– Джон Эверетт Милле. Это его знаменитая «Офелия». Вот где все доподлинно четко вырисовывается! – сказала Соня. Ее глаза, и без того огромные, расширились и загорелись зеленым светом. – Каждый вздох природы поглощает живую плоть. Здесь нельзя ошибиться! Здесь не должно быть ничего лишнего! Символы, кругом символы… Этот стиль хоть и прекрасен, но он меня пугает!

Метнув в него остекленевший взгляд, девушка начала рассказывать про тайное братство прерафаэлитов. Про печальную судьбу жены одного из них: юная мать задушила новорожденного ради спокойствия мужа-художника. Судорожно выплескивая скандальные моменты из жизни английской богемы, Соня словно боялась, что не успеет сказать чего-то важного, значимого для нее самой.

Но Виктор позорно сбежал, оставив ее одну среди ваз и копий знаменитых картин. Телефонный звук СМС предательски напомнил, что нужно срочно пополнить счет. Спустившись с небес на землю, он кинулся искать невесту.

* * *

– Твой сын вырастет убийцей, его все боятся! Он связывает голубям крылья.

– Во-первых, наш сын, а во-вторых, ты все врешь!

– Нет, я говорю правду! Твой сын будет жить в специальном интернате для злодеев! Кстати, Иванов сказал мне, что Максима в туннель заманил твой сыночек. На вот, ознакомься, про твоего подчиненного статью написали, – кричала Люда, подсовывая в вялые руки мужа местную газетенку. – «Учащиеся 36-й школы Незнамов Виктор и Старцев Максим потерялись в заброшенном туннеле. Инженер химзавода Иванов Глеб Николаевич спас детей», – прочла она сама и с издевкой добавила: – Лучше бы они написали, что сын главного инженера из дома продукты ворует, а школьные портфели и обувь на сигареты меняет.

По плану перед десертом Виктор попросит руку и сердце. Он, понимая, что это лишь красивая традиция, совершенно не волновался. И ликовал, когда «голубая кровь», будто кем-то подгоняемая, послушной гурьбой наконец обступила их. Незнамов присел на одно колено перед счастливой Ритой, сказал заветные слова. Усохшая тетушка, глава клана липовых дворян, благословляя, одобрительно закивала. Маргуша, сама не зная того, вместе с рукой и сердцем согласилась отдать свои богатства. Тяжелые люстры, сверкая, поздравляли помолвленных богемским перезвоном. Грянул вальс – Рита и Виктор заскользили по начищенному паркету. Невеста сменила свой первый наряд, и вместо платья-полотенца на ней оказалось платье-фартук – с оголенной спиной и чуть-чуть прикрытой грудью. На уши повесила жуткие огромные клипсы в виде ракушек.

– Куда смотрят твои тетки-дворянки? Они явно не привили тебе художественный вкус! – язвил Виктор в танце. Сам же, если не брать в расчет удавку-бабочку, чувствовал себя в черном смокинге элегантным и утонченным. Лакированные, темнее ночи туфли благородно на нем хрипели, словно подбадривали, и он наконец ощутил прилив радости – предвкушение больших перемен. Но вдруг в нем начал расти страх. Страх, как тогда в детстве, когда пропало его маленькое счастье: отец и мать, нарядные, ведут его в цирк, но по пути их встречают непреодолимые преграды, и он оказывается в палате туберкулезного санатория.

«Макс, старье слиняет, море жрачки и бухла! Будут девки» – такое сообщение отправил Виктор своему другу с надеждой, что вечер в награду за тяжелый день подарит ему веселую компанию.

Помолвленные, смело держа друг друга за руки, подходили прощаться к отъезжающим родственникам. С одинаковым выражением грусти от якобы быстрого расставания они появлялись то у одной машины, то у другой. Рита, истинная светская львица, говорила всем приятные фразы. Виктор же считал минуты, когда наступит долгожданный миг – он скинет с шеи бабочку-удавку.

Набежали тучи, закрыли и без того затухающее солнце. Ворвался ветер. Прогулявшись по женским подолам, он вызвал сумятицу среди отъезжающих гостей. В самый последний момент Незнамов увидел: вышколенный водитель открывает Соне дверцу машины.

– А это кто? – спросил он у Риты.

– О, это… – отмахнулась от него невеста, нервно подергивая плечиками.

– Уговори ее остаться, приедет Макс, будет весело.

– Ага, чего захотели! Вас что, на старух потянуло? Эта дама вам не по зубам, – спохватившись, добавила она. И тут же, подбежав к Соне, подобострастно, лилейным голосом затарахтела: – София! Я надеюсь на скорую встречу!

Но та вряд ли ее поняла. Дама молниеносно скрылась за тонированными стеклами шикарного авто.

– Стерва! – выдавила Рита, криво улыбаясь.

Виктор, воспользовавшись заминкой, ускользнул, чтобы ответить другу на телефонный звонок.

– Макс, будешь последним лохом, если не приедешь! Кстати, можешь поздравить! Свадьба через месяц! – шипел он в трубку так, чтобы тот, «заценив» размах кутежа, вмиг примчался.

– Ладно, уговорил, девочки-то хоть приличные?

– Вполне, «презики» не забудь! – шутил новоявленный жених.

Глава 2
Вечеринка

От гостей остались лишь отпечатанные грубыми колесами иномарок полоски смятой травы. Рита курила тонкую синюю сигарету и трепалась со своими то ли подругами, то ли не особо ценными родственницами. Забыв про наваждение в виде Сони, Виктор с нетерпением ждал друга и безудержной ночной тусовки. «Девицы, рослые и дерзкие, с блудным блеском в глазах, должны понравиться Максиму», – он развалился в плетеном кресле и, свободный от обязанности льстиво улыбаться, бесцеремонно разглядывал всех и все, что его окружало.

Первая зелень слегка маскировала погибшие стебли роз. Цветы, так и не оправившись от морозов, скромно тянули мертвые веточки к солнцу, и наоборот, буйно разросшиеся кусты шиповника, демонстрируя неблагородные бутоны, воинственно торчали колючками вверх.

«Садовник – лентяй. Шиповник пора вырубить, – сделал вывод будущий хозяин. Если раньше дом и сад казались ему безупречными, не считая странных ваз и картин, то теперь он стал замечать разные недочеты и ошибки: – Деревянную баню нужно облагородить, а лучше и вовсе снести, а бассейн углубить». Особенно Виктора нервировали дешевые решетки на окнах. Намертво прикрученные, они были только на окнах первого этажа. Помпезный вид здания ужасно страдал от примитивных и даже уродливых, без намека на художественную тонкость прямых и грубых решеток. «Сниму и закажу витые, под старину, из чугуна, – планировал он, – идиотские вазы сразу выброшу, а картины… – его как молнией ударило. – А ведь Соня часто бывала в этом доме! К чему эта глупая экскурсия?

Ну да, так она хотела со мной пофлиртовать», – и по его физиономии расплылась самодовольная улыбка.

Приехал Макс. Рита и две ее родственницы сразу же повисли на нем, как игрушки на елке. Высокий, темный, с глазами цвета спелой вишни, с огромными мускулами и с накаченным синхронно с руками животом, он вызывал у окружающих добрый смех. Да и по характеру друг Виктора славный малый – беззлобный, благодушный.

Молодые люди не торопились зайти в дом. Было тепло. На мощенной мрамором площадке возле бассейна стояли столики с выпивкой и закуской, играла музыка, и у всех присутствующих захватывало дух от восторга комфортной, какой-то новой шикарной жизни. Макс без лишних слов тискал Лилю и Милу – так звали оставшихся на разгул девиц, а они, радостно повизгивая от его прикосновений, по-кошачьи выгибали спины. Почувствовав себя олигархом, жених, поглядывая на друга, снисходительно размышлял: «Приперся в своей дурацкой, в облипочку, футболке. Наверняка рассматривал бицепсы в зеркале, гордился собой».

Началась беззаботная пирушка, пустая и расслабляющая. Рита в мерцающем платье. В нем, словно в змеиной коже, она эротично двигается под красивую музыку и балдеет сама от себя. Витек – так окликали его нахальные девицы – скинул наконец с себя фрак и в джинсах, в свободной, на выпуск рубашке молча пьет хорошее вино из высоких хрустальных фужеров. Макс же ест и пьет все подряд и лапает девчонок – те радостно повизгивают.

– Лилек, у тебя оригинальная безделушка на шее болтается, – похвалила Рита яркое, напичканное самоцветами украшение.

– Этот крест – подарок мамы на выпускной! – прощебетала та, не заметив, что Рита после ее слов как-то сразу поблекла.

– Подаренный матерью крест – к несчастью, – прохаживаясь между извивающимися под сексуальную мелодию девчатами, флегматично заметил Виктор. Сердце его при этом противно защемило: увидел, как Рита, отстранив на шее медальон с мордашкой в шляпе, подцепила невидимую цепочку и поцеловала малюсенький нательный крестик. «От мамы, а у меня даже этого нет». И зло спросил: – Лиля… Какое интересное имя. И ваша внешность ну совсем не славянская! Зачем тебе атрибут христианской веры?

– Да, мой отец татарин, и я этим горжусь! – дерзко ответила девушка.

Внезапно на смену приятной попсовой мелодии загремел, заскрипел, врезаясь в грудь, тяжелый рок.

– А я крест не ношу! Не хочу нести крест революционера, бунтаря! Его распяли – он нас проклял! Обиделся на все человечество! Я ни в чем перед ним не виноват и крест за его грехи – носить не буду! Они там в своей религии совсем запутались, – пробасил Макс. – И потом, выражение «все в руках Божьих» меня не устраивает! Все мы в руках олигархов. Как им захочется – так и будет. Вот придумают они вакцину, чтобы истребить лишних, завтра же все мужики станут бесплодными! Бабью́ рожать нечего будет! Или закроют весь мир на карантин, на морды нацепят повязки и застращают заразой! Возможно, что будут тупо бомбить и рассуждать о демократии, – орал он вместе с рок-музыкантами. Потешно играя косматыми бровями, Максим показывал, как нужно пугать бестолковый народ.

– Я с тобой согласна! – поддержала Рита, пританцовывая по кромке бассейна. Она не надрывалась: из аппаратуры вновь полилась тихая мелодия. – Представляю, вот я такая вся богатая и вижу, как на мой любимый остров среди океана повылазили люди. Реально, всех бы на карантин. Да-да!

А чтоб не шастали, а сидели бы по домам и телик смотрели – виртуально развлекались! Однажды в мою усадьбу свинья из деревни притащилась, так я ее велела заколоть!

– Маргуша, мы с тобой гениально правы! Мир испачкался о виртуальный секс. В принципе, нас давно уже нет, ведь мы дрочим на фото своих возлюбленных! – сказал Макс, запихивая в рот остатки семги. Он часто заглядывал в телефон и нервничал оттого, что не ловит интернет.

– Плохо, если нами будут управлять импотенты, – подытожила Рита.

– Дрочить модно, и ничего нет в том позорного! А если нас изолируют друг от друга? Придется сексом по видео заниматься, – не согласилась одна из девиц.

– Подданные должны жить в страхе! А вечного страха не бывает! Не прокатит карантин! – словно поверженный монарх, Макс достойно отрекся от своей теории. – Мы все под контролем, пока держим в руках эту фигню! – сказал он, бережно засовывая в карман узких джинсов айфон.

Тем временем танцующая Рита чуть не свалилась в пустой бассейн. Виктор ловко подхватил ее.

– Ты мой герой! – восторженно завопила она.

– Герои – это такие люди, которые способны выдержать то, что противоестественно здравомыслящему человеку, – охладил ее романтичный пыл жених.

– То есть герои – это люди с больной психикой? – взвизгнула Рита, прижатая к его груди. Рысьи глаза ее жгли с такой ненавистью, что он резко опустил руки. Невеста пошатнулась и чуть снова не упала, но на зависть Лили и Милы в одну секунду оказалась в других крепких объятьях.

– Герой – это человек, презирающий смерть во имя жизни людей, – важно пробасил Макс, не отпуская Риту.

«Ты бы еще сказал: “Сила в единстве!”» – хотел уколоть Виктор, вспомнив, что Старцева воспитывала бабушка, музейный работник, но передумал и злорадно наблюдал, как невеста, попав в лапы друга, вся скривилась от отвращения. «Дорвался до халявы, выпачкался весь и девчонок перепачкал. Нельзя его приглашать в приличное общество», – с досадой решил он.

Солнце, мелькнув последний раз раскаленными лучами, спряталось за горизонт. Усадьбу озарили дружно загоревшиеся разноцветные фонари, но яркий электрический свет, как ни старался, не мог согреть веселую компанию.

– Толстячок, нам холодно! – капризно пропищали Лиля с Милой, зябко поеживаясь и обнимая общего, еще не поделенного между ними Макса. – А может, попаримся? Это баня? – предложили они, тыча длинными ногтями в деревянную постройку.

Девушки были похожи друг на друга, но не лицами, а манерами вытягивать губы трубочкой и одинаково двигаться.

– Вперед и только вперед! – загудел Максим. И, живо подцепив девчонок, устремился к дому.

После минутной перепалки у всех снова поднялось настроение.

Обстановка в уютном зале с широким диваном, глубокими креслами, камином, столом, накрытым хрустящей скатертью и утыканным лакомствами, примитивной, но модной музыкой сделала свое дело – компания снова шумела и резвилась. Молодость беспечна. Они ели и пили то, что осталось после званого обеда. Деликатесы валялись на тарелках без должного почтения, и никому не было дела до этикета – какой вилкой цеплять устриц и в какой последовательности есть мясо или рыбу, а уж тем более чем запивать – красным или белым. Бесперебойно жуя, Максим дергал сальными пальцами длинную челку. Рита же постоянно исчезала, а когда появлялась, то шокировала новым нелепым нарядом. То ли сестры, то ли подруги изображали сексуальные па под эротичную мелодию. Им до ужаса хотелось соблазнить толстячка длинными ногами, сосками, грозно торчавшими из-под прозрачных блузок, упругими попками, которые они разными похотливыми способами выставляли напоказ. «Секс-старты начались!» – подзадорил их Макс, оценивая, у кого тверже задница и круче титьки. Но девушки, резко прервав развратный танец, отошли и озабоченно зашептались. Виктор уловил отрывки их разговора, когда вслед за ними двинулся в уборную.

– На нас в розыск уж, наверное, подали! Если вышибут, домой не поеду, лучше вздернусь! Мне с Маргушей хорошо…

– Сколько мы отсутствуем?

– Третья неделя… Лилька, а я в баню все же заглянула! Там, прикинь, огромные пупсы сидят в тазиках…

– Во даешь, подруга! Перепила или обкурилась? – последнее, что он услышал.

Не придавая их болтовне большого значения, расшифровал: «Девчонки прогуливают занятия и боятся, что их в общагу не пустят». Он столкнулся с ними у зеркальной стены. Окинув его презрительным взглядом и тыча в него прямыми, словно острые кинжалы, пальцами, они дружно засмеялись. Ногти нахалок, сверкая ядовитым лаком, чуть было не пронзили ему глаз. Их лица, обезображенные алкоголем, пересекаясь в отражениях, кривились неблагородным оскалом. Виктору почудилось, что у девиц вместо ртов клювы, а вместо маникюра грязные когти. «Хорошо, хоть эти простушки не корчат из себя дворянок», – подумал он.

Лиля с Милой вернулись в зал. И снова их тела заволновались, затряслись в немыслимых вихляниях. Виктор захандрил, ему вспомнился рассказ Сони о художниках.

– Ритуля, скажи, на стенах висят полотна Куинджи? Почему не Мунк? – выключив музыку, спросил он.

Танцующая компания застыла в немом удивлении. До этого вопроса никто не обращал внимания на интерьер комнаты, на стены, увешанные картинами. Лиля и Мила, вскинув неподъемные ресницы, начали рассматривать шедевры мирового искусства. Рита уже готовилась дать отпор, но ее опередили.

– Зачем Ритуле этот псих? – спросил Макс, поглаживая одной рукой попку Лили, а другой коленку Милы.

– Полотна этого психа стоят баснословных денег! – возмутился Виктор и уточнил: – У Куинджи луна сияла, как фонарь! Но краски тускнели – полотна блекли.

Добавить было нечего, и воцарилась тишина. То ли сестры, то ли подруги заскучали и, раскидав свои бесконечные ноги вдоль дивана, задымили Ритиными разноцветными сигаретками. Синхронно выпуская кольца из вытянутых трубочкой губ, они мечтательно закатывали глаза.

Странным образом неожиданно для всех грянула бравурная музыка. Максим, любитель пародий, тут же начал изображать из себя фашиста. Он то и дело отдавал честь, резко вытягивая вперед руку, и так же резко то опускал, то задирал голову. Черная челка, слипшись, воинственно торчала, мясистый нос дрожал, живот еще больше выпячивался, а ноги его выписывали такие нелепые кренделя, что Лиля с Милой визжали от восторга. Им так понравился танец кровавых монстров, что и они начали подпрыгивать, кричать «хай» и вскидывать руку.

– Всех уничтожить, евреев в газовую камеру! – горланили они вместе с Максом.

– Насмотрелись идиотских фильмов! Фу, надоели, перестаньте! Как можно смеяться над жестокостью и смертью? – возмутилась хозяйка, выключив аппаратуру. Все ее безоблачное существование противилось насилию. Брезгливая и равнодушная к чужому горю, она не хотела касаться темной стороны жизни. Любое упоминание о неприятностях приводило Риту к душевному дискомфорту, и у нее начинались «панические атаки». Она задыхалась от ненависти к чужим проблемам.

– Маргуша, тебе ли говорить о гуманности? Ты приговорила к смертной казни через отрубание головы целую свинью. Теперь бедняжка ждет, когда я ее съем, – подтрунивал над ней Макс. Вечно голодный, он подошел к столу в поисках жирной пищи.

Виктор, вспомнив, что Соня сравнила прославленное искусство Куинджи с провальными полотнами фюрера, задумчиво произнес:

– А ведь Гитлер был художником.

– А Геббельс Пауль Йозеф, – писатель и драматург! – прошамкал Макс, запихнув свинину в рот.

– Да уж, ты тут не умничай, женишок, – снизив нотки яркого голоса, Рита старалась не раздражаться, но янтарные глаза ее то и дело, видимо от злости, сужались. В вывороченных силиконом пышных губах торчала очередная сигаретка «Sobranie», на этот раз красная. Она ей намеренно громко пыхала, и дым, словно вуаль, окутывал ее лицо.

– А кто такой Геббельс? – тихонько спросила Лиля у Милы.

– Немец! – уверенно ответила та, гордясь знаниями истории.

– А тогда кто такие Пауль и Иосиф? – поинтересовалась Лиля, коверкая имя душегуба.

Максим стремительно подскочил к Лиле, схватил ее грубо за плечи, стащил с дивана и усадил на кресло напротив горящего абажура.

– Любопытно, кто бы из вас выдержал пытки в гестапо? Ты, моя милая, сразу бы меня сдала! – говорил, как на допросе, сморщив высокий лоб и в упор глядя на бедняжку. Но от его безалаберного кривляния всем стало смешно.

Виктор с Максимом слегка, совсем поверхностно, все же были образованы и любили поболтать на разные умные темы: политика, литература, история или поэзия с живописью – да все что угодно, лишь бы отстаивать свою точку зрения. Придумывая нелепые теории, выставляя напоказ надуманные гипотезы, артефакты, они могли спорить до бесконечности. Вот и сейчас Виктору было безразлично мнение женщин: его раздражал Максим. Тот слишком нагло ухмылялся и вел себя так, будто это он, а не Виктор, хозяин положения. И Ритин жених важно бросил:

– Есть одно течение в живописи, которые вы, я уверен, не знаете!

– Ну, говори, что ты знаешь такого, что не знаю я? – молниеносно отреагировал Макс, отпустив Лилю.

– Прерафа…

Виктор не смог выговорить трудное слово, засмущался и сник. Этого было достаточно – девицы во главе с Ритой оглушительно заржали, закидывая пьяные красные лица назад. Виктор смотрел на их безобразные рты, полные крупных зубов, на сморщенные от натуги носы, и ему казалось, что они все потешаются не над ним, а над другим Виктором – хилым, лысым и сутулым. Он даже оглянулся: может, и правда к ним кто-то зашел?

– Я тебя понял, дружище, ты про извращенцев, – прогудел Макс, сдвинув брови у переносицы. Глаза-вишни его заблестели и, остановив женский смех резким взмахом руки, он четко, по слогам, сказал: – Прерафаэлиты! – насладившись восхищенным взглядом Риты и девочек, продолжил: – Ну, уж раз мы опять заговорили о художниках, то выдам страшную тайну! Наш доблестный рыцарь с детства боится одной картины, она ему напоминает туннель, – и уточнил: – «Заброшки».

Старцев не думал обижать товарища, но молодые люди стояли друг против друга, как два отъявленных дуэлянта.

– Детские страхи есть у каждого, – с нескрываемой болью оправдывался Виктор.