Текст книги "Туда отсюда не попасть"

Огден Нэш
Туда отсюда не попасть

OGDEN NASH

You Can’t Get There From Here

В тексте соблюдены авторские орфография и пунктуация

© Ogden Nash, 2018

© Комарова И. Б., предисловие, составление, перевод на русский язык, 2018

© ООО «Издательство «Пальмира», АО «Т8 Издательские Технологии», 2018

* * *

Из остроумных сарказмов Нэша и милых житейских мелочей вырастает вечная, но сегодня по-особому актуальная мысль: все мы, земляне, – братья, все – одна семья.

Илья Фоняков

Переводчица блестяще справилась с задачей, передав всю радугу «черного юмора» оригинала и одновременно мастерски растягивая во всю длину кажущиеся почти прозой строчки, которые неожиданно заканчиваются сочными, сцепляющими смысл рифмами.

Евгений Евтушенко

Если бы Огден Нэш писал по-русски, он написал бы именно так.

Корней Чуковский

Предисловие переводчика

В 1944 году, во время Второй мировой войны, в Нью-Йорке вышел томик стихов – в дешевой обложке, на серой бумаге: «карманный» Огден Нэш, с предисловием видного исследователя американской поэзии Л. Унтермейера, который уже тогда сумел сказать о Нэше самое главное. Он писал: «Огденов Нэшей по меньшей мере три. Один – экспериментатор в области формы, другой – социальный критик, третий – озорной юморист. Иногда он предстает перед нами по преимуществу в одном из своих обличий, но чаще опускает разделяющие их решетки и позволяет всем троим – новатору, философу и клоуну – резвиться в счастливом согласии… Его шутливая и даже несколько безумная манера, его пристрастие к пародии и каламбуру обманчивы – под ними явственно просматривается социальная критика… И если при первом знакомстве нас покоряет обаяние Нэша – веселого рифмоплета, то к Нэшу-философу, к Нэшу-сатирику у нас возникает привязанность длительная и серьезная».

Фредерик Огден Нэш родился 19 августа 1902 года в небольшом городке Рай в штате Нью-Йорк. Среди его предков были люди, прославленные в истории Америки: Абнер Нэш, губернатор штата Северная Каролина во время Войны за независимость, и его брат, генерал Фрэнсис Нэш, в честь которого был позднее назван город Нэшвилль (штат Теннесси). Нэш учился в школе Святого Георгия в Ньюпорте (Род-Айленд) и, окончив ее, остался еще на год – попробовать силы в должности учителя младших классов. Года оказалось достаточно, чтобы Нэш навсегда оставил мысль о преподавании. В 1924 году он поступил в Гарвардский университет, но через год ушел и оттуда, усвоив тем не менее, как сам шутливо вспоминал, лучшее в Америке бостонское произношение и на всю жизнь сохранив к Гарварду теплое чувство. Один из биографов приводит рассказ Нэша о том, что было дальше: «Я приехал в Нью-Йорк с намерением нажить состояние и занялся продажей акций. За два года мне удалось продать одну-единственную акцию – собственной крестной, но зато я посмотрел много хороших фильмов. Затем я стал сочинять тексты для рекламных афишек, которые расклеивались в трамваях. Это привело меня в рекламное агентство „Даблдей, Доран и К^о“, где я и даблдействовал до 1931 года». В 1931 году в жизни Нэша произошло два важнейших события: он женился на Франсез Ленард – балтиморской красавице, за которой ухаживал больше трех лет и которую в конце концов завоевал «путем взаимной переписки», – и выпустил один за другим свои первые стихотворные сборники.

Арчибальд Маклиш в предисловии к посмертному однотомнику поэта, изданному в 1975 году, писал: «Все началось для Нэша в 1930 году, когда программа перманентного процветания, выдвинутая президентом Гербертом Гувером, рухнула и обернулась Великой депрессией, выбившей почву из-под ног у целого поколения американской молодежи. Нэшу в то время было двадцать восемь лет. За плечами у него была неудачная попытка преподавания в начальной школе, неудачная биржевая деятельность, а на хлеб он зарабатывал, сочиняя тексты для рекламного агентства… И вот в один прекрасный день, сидя в своей неприглядной конторе на Мэдисон-авеню, он нашел себя – или во всяком случае ту форму, в какую мог облечь свои мысли. Он набросал на листке бумаги несколько рифмованных двустиший, которые изменили всю его жизнь… Писал ли он всерьез? Поначалу все решили, что, разумеется, нет, что он весельчак, шутник – и только. Напечатал эти первые стихи журнал „Нью-Йоркер“, в те годы в основном юмористический. Вскоре Нэша пригласили в штат журнала…»

В тот памятный день, о котором пишет Маклиш, Нэш действительно совершил открытие: он изобрел новый, особый авторский голос. Прозвучав со страниц журнала, этот голос сразу привлек внимание. Знаменитое первое двустишие с озорной рифмой помнят и неизменно цитируют свидетели появления Нэша на нью-йоркской литературной сцене:

 
I sit in an office at 244 Madison Avenue, And say to myself,
You have a responsible job, havenue?
 

(“Spring Comes to Murray Hill”)

Успех первых публикаций приблизил момент выбора между служебной карьерой, дававшей надежду на материальное благополучие, и литературной деятельностью, ничего подобного не сулившей. После недолгой работы в «Нью-Йоркере» и столь же недолгой службы в частной книгоиздательской фирме Нэш решился попытать счастья в качестве киносценариста и даже на время переехал в Голливуд из Балтимора, где жил после женитьбы. Скоро в семье родились две дочери, Линелл и Изабел. В 1933 году Нэш отважился на шаг, который по тем временам требовал немалого мужества: он целиком посвятил себя литературе.

С середины 1930-х, продолжая печататься в периодических изданиях, Нэш каждые два-три года выпускал сборники стихов. Его принципы сформировались в самом начале, творческая зрелость наступила быстро – и так же быстро пришло признание публики и критики: уже в 1940 году Нэша называли выдающимся мастером, «тонким знатоком человеческого сердца, несравненным полемистом и пророком». К 1942 году относится его главный театральный опыт: вместе с С. Перельманом Нэш создал текст для мюзикла «Прикосновение Венеры» (One Touch of Venus) на сюжет, заимствованный из пародийного романа Ф. Энсти «Раскрашенная Венера» (The Tinted Venus, 1865) и знакомый нам по новелле Мериме «Венера Илльская». Спектакль долго с успехом шел в одном из самых известных бродвейских театров, а в 1948 году был экранизирован с Авой Гарднер в главной роли. Музыку написал Курт Вайль, который в 1935 году переехал в США из Германии, спасаясь от нацизма.

Бо́льшую часть года Нэш, убежденный горожанин, проводил в Нью-Йорке, где обосновался окончательно. Состояния он не нажил: литературные заработки в Америке невелики. Поэт был избран членом Национального института искусств и литературы (1950) и американской Академии искусств и наук (1962), удостоился многих престижных наград, но при этом до конца жизни был вынужден подрабатывать публичными лекциями в университетах разных штатов. Пулитцеровскую премию, которой Нэш, по единодушному мнению коллег и критиков, безусловно заслуживал, он так и не получил. Только в начале 1960-х годов, когда уже подрастали внуки, он купил в Нью-Гэмпшире собственный дом, о котором давно мечтал. В промежутках между сильно утомлявшими его лекционными турами Нэш старался выезжать с семьей в Европу. Четыре раза (1939, 1957, 1964, 1969) он побывал в Англии, где тоже был известен и любим. Июньская поездка 1969 года оказалась последней. Подводило здоровье: он стал часто прихварывать, несколько раз лежал в больнице (и посвятил своим врачам сборник стихов на медицинские темы). Операция на кишечнике, проведенная в Балтиморе, повлекла за собой осложнения, и 19 мая 1971 года Нэш умер, прожив шестьдесят восемь лет.

Огден Нэш оставил обширное наследие – более трех десятков книг. Назову самые известные сборники: «Суровые строки» (Hard Lines, 1931); «Без педалей» (Free Wheeling, 1931); «Безмятежные дни» (Happy Days, 1933); «Тропа утех» (The Primrose Path, 1935); «Цветник стихов для непослушных родителей» (The Bad Parents’ Garden of Verse, 1936); «Я здесь и сам чужой» (I’m a Stranger Here Myself, 1938); «Благие намерения» (Good Intentions, 1942); «Наперекор» (Versus, 1949); «Отдельная столовая» (The Private Dining Room, 1953); «Туда отсюда не попасть» (You Can’t Get There from Here, 1957); «Все, кроме нас с тобой» (Everyone But Thee and Me, 1962); «Ветряные мельницы что-то не кончаются» (There’s Always Another Windmill, 1968); и наконец последний составленный самим автором сборник – «И лежа лает старый пес» (The Old Dog Barks Backwards, 1972). Параллельно издавались итоговые и тематические однотомники, в том числе «Знакомое лицо» (The Face Is Familiar, 1940), «Так много лет назад» (Many Long Years Ago, 1945), «Семейный сбор» (Family Reunion, 1950), «Свидетельство о браке» (Marriage Lines, 1964) и другие. Для большой антологии (Verses from 1929 On, 1959) Нэш отобрал и заново отредактировал около восьмисот стихотворений из шести сборников. В 1975 году вышел в свет объемистый том с цитированным выше предисловием Арчибальда Мак-лиша – «Я рад, что я успел» (I Wouldn’t Have Missed It). В качестве названия здесь использована концовка стихотворения, где поэт прощается с собственным прошлым:

 
Here lies my past, good-by I have kissed it;
Thank you, kids, I wouldn’t have missed it.
 

(“Preface to the Past”)

С середины 40-х годов прошлого века стихи Огдена Нэша регулярно включались в различные антологии. Сам он, любитель и знаток англоязычной поэзии для детей, имеющей богатейшие традиции, объединил под двумя обложками самые популярные, хрестоматийные детские стихи – «Луна светила словно днем» (The Moon Is Shining Bright As Day, 1953) и «Каждый должен это знать» (Everybody Ought to Know, 1961). Его собственные детские книжки (около двадцати названий!) выходили вплоть до 1968 года.

До последних дней жизни Нэш продолжал активно работать. Он стал сотрудничать с радио и телевидением, написал великолепные стихи к «Карнавалу животных» Сен-Санса (на виниловой пластинке их читает Ноэль Кауэрд) и тексты песен для двух музыкальных телевизионных постановок: «Петя и волк» Прокофьева и «Ученик чародея» Дюка. Проектов было много…

Творчество Нэша в США не забывается: его стихи переиздаются, его имя продолжает жить, и главную роль в его сегодняшней известности играют дочери и наследницы поэта, Линелл Смит и Изабел Эберштадт (вдова Нэша, Франсез, скончалась в 1994 году, сохранив до преклонного возраста аристократическую стать и красоту). Дочери в молодости пробовали свои силы в литературе, а Линелл иллюстрировала детские книги отца. За подготовленным ими обеими капитальным изданием 1975 года последовали еще по меньшей мере семь сборников; в них вошли и не печатавшиеся ранее стихи. В 1990 году Линелл составила и выпустила «семейный альбом» – письма Нэша к жене и дочерям. Архив поэта приобрел Техасский университет (г. Остин); материалы архива активно обрабатываются и публикуются. Появились два солидных исследования, которые содержат подробнейший анализ творчества Нэша и ценный биографический материал: David Stuart, The Life and Rhymes of Ogden Nash (Lanham, New York, Oxford, 2000); Douglas M. Parker, Ogden Nash: The Life and Work of America’s Laureate of Light Verse (Chicago, 2005). К столетию Огдена Нэша в США была выпущена почтовая марка; вокруг портрета автора уместилось целых шесть его стихотворных миниатюр – их можно прочесть через лупу.

В названии своей последней книги, увидевшей свет уже посмертно, Нэш использовал двустишие Роберта Фроста «Жизненный срок» (“The Span of Life”):

 
The old dog barks backwards without getting up;
Ican remember when he was a pup.
 
 
(И лежа лает старый пес; он немощен и хром.
Я знал его, когда он был щенком.)
 

Издатель этой книги писал: «В течение четырех десятилетий Огден Нэш был в числе самых проницательных летописцев американской жизни XX века, чьи свидетельства поистине бесценны; его острая наблюдательность, неподражаемый юмор, трезвость суждений и оценок всегда находили отклик у читателей разных поколений…» И далее приводились слова критика: «Нэш говорит для всех и за всех. В этом ключ к его неувядающей популярности. Он поэт обыденного и вечного. Он пишет о событиях вполне заурядных, свидетелями или участниками которых ежедневно становимся мы сами, но, пропуская их через призму своей поэтической наблюдательности, высвечивает для нас опыт „среднего человека“ с ясностью, на какую способен он один. Мы смеемся, читая его стихи, не потому, что они смешны – хотя, видит бог, они смешны, и еще как! – но главным образом потому, что узнаём в них себя…»

Здесь четко обозначены две существенные особенности творчества Нэша. Во-первых, это неисчерпаемость тем, охватывающих практически весь мир современного горожанина – героя и рупора Нэша, с которым автор, надев маску «среднего американца», максимально сближается и часто притворно отождествляется (хотя диалектика отношений «автор – читатель» у Нэша далеко не так проста, как может показаться). Во-вторых, это счастливо найденная поэтическая манера, соединившая казалось бы несоединимое: подчеркнутую прозаичность, «приземленность», откровенное пародирование прописных истин, явное дидактическое начало – и парадоксальность мысли, разнообразие гротеска, блестящую изобретательность версификатора.

Что сделал Нэш? Он произвольно удлинил стиховую строку, превратил ее практически в «безразмерную»: от начальной прописной буквы до рифмы она может растянуться на три-четыре строчки печатного текста. При этом конструкция таких строк-предложений необычайно прочна: обладая синтаксической завершенностью, они скреплены отчетливым внутренним ритмом (который нередко поддерживается добавочными созвучиями внутри строки), а самое главное – связаны попарно рифмой, у которой есть оба свойства, необходимые хорошей современной рифме: точность и неожиданность. Нэш ввел в свои двустишия, как пишет Л. Унтермейер, «…неслыханно смелые и даже безответственные рифмы. Вместо того чтобы угождать читателю, привыкшему к традиционной соразмерности и благозвучию, Нэш обрушил на публику каскад эпатажа. Он соединял рифмой слова, которые прежде не были даже отдаленно знакомы друг с другом и которые приходилось вытягивать или подреза́ть, чтобы подогнать их окончательно, – но эти невиданные рифмы оказались живыми, сразу запоминались, их хотелось цитировать…». Нэш полагал, что при сравнительно малом количестве рифм в общем объеме стихотворения они должны строиться на предельном звуковом и зрительном подобии, и ради этого играючи жертвовал правилами грамматики и орфографии, сдвигая ударение с законного места, переиначивая привычный облик слов, дробя их на части или сливая, и засыпа́л читателя загадками. Вот несколько примеров из множества: analyzing – tanalizing (вместо tantalizing), bottom – ottom (autumn), luncheon – duncheon (dungeon), liar – inquiar (inquire), deforested – exhorested (exhausted), thoughts – shoughts (shorts), Buddha – shuddha (should do), Gospel – pospel (possible), faucets – causets (corsets), annuity – duity (duty), chiropodist – St. John the Bopodist (Baptist) и так далее до бесконечности.

Нэш писал не только в своей особой манере: у него немало стихов внешне привычных, метризованных по всем правилам, но еще более концентрированных, брызжущих виртуозной словесной игрой, которая заставляет вспомнить его предшественников – великих англичан Лира, Кэрролла, Гилберта – или его старшего современника Беллока: присущее им всем сочетание рациональности с элементом абсурда (common sense and uncommon nonsense) характерно и для Нэша. Он любил пятистрочный лимерик – стихотворную форму, которую обессмертил Лир, – и включил в сборник 1968 года целый раздел остроумных подражаний классику, озаглавив его пародийной цитатой:“How Pleasant to Ape Mr. Lear”. Замечательны и другие его короткие стихи, в частности четверостишия, составившие бестиарий, и бесчисленные виртуозные миниатюры, практически непереводимые. (Впрочем, этого поэта и вообще можно только пытаться переводить – с большей или меньшей степенью приближения к смыслу и духу: по-настоящему Нэшу повезло в Польше, где в 60-е годы прошлого века его переводил и печатал в журнале «Пшекруй» талантливейший и удивительно с ним созвучный Людвик Ежи Керн.)

Здесь следует сказать о незаурядной языковой одаренности Нэша: он сумел извлечь максимум выразительности из английского языка, своего материала и орудия, которое он постоянно оттачивал и совершенствовал. Он – полностью в духе XX века – прозаизировал поэзию, вводя в нее неосвоенные слои лексики и бытовой фразеологии, пародируя канцелярский и псевдокультурный стили речи, высмеивая расхожие штампы. Он взрывал устойчивые словосочетания, подменяя ожидаемый компонент неожиданным, и выворачивал наизнанку цитаты и пословицы. Скрытые цитаты рассыпаны у него повсюду; на них построены названия многих стихотворений и почти всех сборников. Ориентируясь – не без иронии – на уровень среднеобразованного читателя, Нэш щедро сдабривал свой текст иноязычными словами и латынью. Он неутомимо путешествовал по словарям, посвящая стихи случайно обнаруженным редким словам (например, serendipity и velleity). Его могли вдохновить особенности местного произношения, правила образования множественного числа и даже суффиксы – все эти «филологические опыты» содержат тонкие наблюдения над законами живого языка. С конца 1950-х годов его стало особенно беспокоить засилье газетного жаргона, модных словечек и оборотов, безвкусных официальных эвфемизмов, предвестников нынешней «политкорректности» (например, «граждане пожилого возраста» вместо «старики»; повесть Хемингуэя он предлагал именовать «Гражданин пожилого возраста и море» – “The Senior Citizen and the Sea”), общий упадок языковой культуры, насаждаемая средствами массовой информации пошлость, убогость и малограмотность речи. Он написал об этом целый цикл стихотворений, печально констатируя: «Родной язык серьезно болен…»

Говоря о тематике творчества Нэша, стоит упомянуть любопытный указатель к его произведениям, вышедший в США в 1972 году. Он помогает ориентироваться в наследии поэта, который нередко давал своим стихам названия парадоксальные или пародийные, напрямую не связанные с содержанием: автор словно нарочно запутывал читателя, чтобы потом удивить его неожиданной концовкой. Среди постоянных тем Нэша присутствуют (выписываю подряд): дети, почта, поезда, родственники, проблемы преклонного возраста, медицина и болезни, театр, живопись, женщины, деньги, проблемы брака, реклама, торговля, гости, детская литература, бытовая техника, спорт, бабушки и дедушки, собаки, языковые штампы, война, карьера, лесть, рассеянность, банкиры, угрызения совести, правдивость, порнография, прогресс, университетское образование, трусость, многоженство, везение и невезение, красноречие, терпимость, политические партии, слава, кино, распределение богатства в обществе, любовь, налоги, жилищные условия, сон и бессонница… Перечень можно продолжать без конца. Вращаясь в кругу старых, общеизвестных тем, Нэш сумел сделать сотни открытий – при этом открытий таких, на которые, как мы думаем, читая его стихи, мы вполне были бы способны и сами, если бы… если бы обладали его талантом смотреть на мир свежим взглядом, подмечать и обобщать с безошибочной точностью и смешные черты характера, и все нелепости жизни, крупные и мелкие, которые мешают человеку жить по-человечески.

В 1953 году Нэш заметил: «Я убежден, что надо действовать так, как если бы до тебя не было написано ни строчки. То обстоятельство, что все, о чем тебе хотелось бы сказать, уже сказано другими до тебя и лучше тебя, оказывает на литератора парализующее действие, и остается только одно: полностью это игнорировать и считать, что ты живешь в первый день творенья».

В известном смысле творчество Нэша – расширенный автопортрет. В настоящем издании, как и в первом сборнике поэта на русском языке, вышедшем ровно 30 лет назад («Все, кроме нас с тобой», Лениздат, 1988[1]1
  Тексты для издания «Пальмиры» заново отредактированы, в состав сборника внесены изменения и дополнения.


[Закрыть]), стихи расположены в хронологическом порядке и в какой-то мере отражают эволюцию личности автора, то, как менялось его отношение к действительности, хотя в целом жизненные и творческие принципы Нэша оставались на редкость постоянными. На смену молодому озорству приходит мудрость, общий тон становится грустнее, и в последних сборниках немало серьезных и горьких вещей. Автора многое объединяет с героем: в молодые годы это поиски места под солнцем, попытки вписаться в существующую систему, мечта разбогатеть, позднее – житейские неурядицы, сознание своей беспомощности в бездушном, механизированном мире, страх перед болезнями, перед наступающей старостью… Но при этом сохраняется главное: незыблемая шкала ценностей и юмор, который помогает выжить.

Нэш во многом предугадал путь, которым в послевоенные годы пошли создатели знаменитых «законов Мерфи», «закона Паркинсона», «принципа Питера». Автор последнего, Лоуренс Питер, писал: «Что в этих законах пленило умы? То, что в каждом из них схвачена часть сложного человеческого опыта, и выражено это короткой, понятной, легко запоминающейся фразой. Почему они получили всеобщее признание? Потому что в каждом из них содержится некая основополагающая истина, верная для всего мира, независимо от различий в политическом строе, религиозных убеждениях или расовой принадлежности. Для этих законов не существует границ, разделяющих нации и культуры». Кажется, что все это сказано о Нэше.

Его рано оценили как незаурядного наблюдателя – с начала 1930-х годов он последовательно создавал панораму современных нравов. Нэш-летописец выступал одновременно и как простодушный обыватель, словно впервые заметивший несуразность и уродство общепринятого, – этакий новоявленный Кандид, потребность в котором литература испытывала всегда, – и как просветитель, пророк, проповедник, который призван наставлять и предостерегать, пускай шутя. В текстах Нэша звучат отголоски событий, происходивших в его стране и в мире. Он никогда не участвовал в политических играх, стоял, как был уверен, вне политики, но его убеждения достаточно четко выражены в стихах, отражавших – и осуждавших – приход к власти фашизма, империалистические притязания Англии, вечную междоусобицу республиканцев и демократов. Он был противником тирании и всякого фанатизма, а в последние годы все чаще думал и писал о бессмысленности и преступности войн. В одном из интервью Нэш говорил: «В узком плане я пессимист – многое из того, что я вижу вокруг, повергает меня в тревогу и даже в дрожь, но в широком плане я неисправимый оптимист». Его оптимизм упорно противился всем ударам, вера в здравый смысл и в силу слова не оставляла его до конца.

В упомянутом предисловии к однотомнику 1975 года Арчибальд Маклиш подвел итоги: «Нэш… изобрел новую форму, отрицающую все привычные категории и существенно изменившую читательское восприятие его времени. Он ввел читателя в дотоле не исследованный мир – мир банальных условностей современного города… Только теперь, когда мы можем окинуть взглядом все его творчество, мы понимаем, что́ он делал, на что́ посягал. Нынешнее поколение американцев лучше, чем кто-либо иной, может оценить смелость этого человека, обнажившего в своих комических двустишиях, скрепленных эксцентричной рифмой, несообразность всей нашей жизни. Сегодняшний читатель, я надеюсь, поймет, что Нэш, не будучи сатириком свифтовского толка, был снедаем тревогой за человечество и движим состраданием к нему. И может быть, в книгах Нэша читатель будет искать не столько смех, сколько слезы – и обнаружит там не зубоскальство, а любовь».