Текст книги "Пока телефон не зазвонил"

Львова нахмурилась и, уперев выгнутые ладони в край столешницы, откинулась назад.

– Все не так просто, Станислав. Когда-то на месте этого дома стоял дом родителей Димы. В двухтысячном он сгорел. Так вот Федор вынес из пожара отца и маму Димы. Спас их. – Соседка собралась что-то добавить, но Евгения ее опередила: – Или вот Анфиса… Вы знаете, что мама Федора была фельдшером? Единственным медицинским работником на всю округу? Именно Степанида Николаевна когда-то заметила, что у Анфисы непорядок с ногой, осмотрела ее и приказала – буквально приказала! – ехать к онкологу. Если бы не Степанида, Анфиса сейчас с нами не сидела бы. Мать Федора, хотя и фельдшер, была диагностом почище иных докторов. Всю округу лечила, ей доверяли и бегали за советом с любой болячкой. И Степанида практически никогда не ошибалась. Богатейший опыт заменял ей некоторый недостаток образование. Или талант… Степанида, как рентген, всех «насквозь просвечивала».

Крики за забором поутихли и стали удаляться. Анфиса налила в бокалы вина и предложила выпить за помин души своей спасительницы, скончавшейся в позапрошлом году.

– После смерти матери Федор совсем с глузду сбился, – промакивая губы тыльной стороной ладони, проговорила Анфиса. – Раньше она его хоть как-то в узде держала.

– Да уж, – хмыкнула Львова. – Уж что Степанида Николаевна умела, так это удержать узду. Колоритная была особа. Ростом Феденька в нее пошел…

– Да и норовом, – усмехнулась соседка. – Помню, как даст кулаком Федьке промеж глаз! Тот и с копыт долой.

– Неужели? – удивился сыщик, помнивший, что встреченному Редькину он, как говориться, в пупок дышал.

– Да, да, – подтвердила Анфиса. – Влетало Феденьке от матери. Хотя… – Капитонова прищурилась. – Защищала она его. Все говорила: «Наговариваете вы на сына». Да, Жень?

– Угу, – кивнула Львова. – Ходить и жаловаться к ней было нельзя. – Евгения посмотрела на сыщика: – Вам знакомо такое понятие, как комплекс Бога, Станислав?

– Теомания, – одним словом ответил сыщик.

– Да. Хорошие медики, случается, ему подвержены. Так вот мама Феди была отличным, превосходным медиком. И это, мне кажется, повлияло на ее сына. Степанида Николаевна смотрела на людей свысока и считала что ей все и всем обязаны. Федя так и вырос: «Тут каждый нам по гроб жизни!»

– А он-то здесь при чем? – изумился Гущин. – Он-то к медицине каким боком?

– Наслушался, – повела плечом Львова.

– Да и как не наслушаться-то? – поддержала подругу Анфиса. – Когда на поклон к матери несколько деревень бегали: «Степанида, помоги. Степанида, спасительница, Христа ради, выручи…» Времена-то тяжелые были, в районной больнице только йод и вата. А Степанида и травками умела лечить, и чирей вскрыть… вон, Синявиным двойню спасла, когда Ленка рожала, а «скорая» в сугробах на подъезде застряла. – Анфиса продолжала защищать свою спасительницу. – Она подраненную собаку могла вылечить и кошку…

– Ну, с мамой я все понял, – перебил Стас. – А Федя-то тут все-таки при чем? С какой радости он считает, что ему-то все обязаны?

– Так он у нас лучший забойщик скота на всю округу, – информировала Капитонова. – Тем и живет. Если кому свинью или бычка забить – все к Феде. Он здоровущего хряка одним ударом рубит! Или вот курица… Вы думаете, Станислав, курицу так легко поймать и шею ей свернуть?

– Не думаю, – признался Стас.

– Во-о-от. У нас, считай, каждая бабка на Федю молится. У Феди завсегда полный холодильник и мяса, и молока, и самогонки. Яйца – не переводятся. Кто ж ему откажет? Федул – злопамятный, один раз стакан не налил, осенью можешь не обращаться – сам свинью колоть и палить будешь. – Анфиса посмотрела на соседку: – Жень, сколько лет Федул на районном рынке рубщиком мяса работал?

– Не помню, – вяло отозвалась депутатка.

– Лет десять, кажется. Пока за прогулы не уволили. Но и то – держали долго, хоть Федя и запойный.

У Гущина сложилось мнение, что Анфиса чуть ли не гордится буйным соседом. «Вот так у нас и происходит, – взгрустнув, подумал сыщик. – Вначале мама защищает, потом соседи прикрывают – полезный, мол, да и злопамятный, чего с ним связываться. А в результате? В результате – дебошир безнаказанно буянит и когда-нибудь… добуянится. Обязательно добуянится!»

Гущину опротивел разговор о хулигане, прислушавшись, майор понял, что Федула удалось увести с улицы. Встав с лавки, сыщик произнес:

– Пойду-ка я, пожалуй, отдыхать. Сегодня находился, колено ноет… Спасибо за ужин, Евгения.

Толстые бревенчатые стены избушки не пропустили в комнату полуденную жару, хотя было и немного душновато. Стас приоткрыл оконную раму наискось, идущий с реки ветер раздул тюль словно расшитый розочками парус.

Пристроив трость у тумбочки, сыщик лег поверх покрывала и, включив телевизор, собрался посмотреть новостной канал, но быстро понял, что голос диктора мешает ему думать. Выключив «ящик», Стас положил руки под голову и поглядел в потолок, где сновали тени-розочки, подаренные тюлем. С улицы донеслось радостное тявканье Занозы, выскочившей из главного дома на лужайку. К гавканью собаки добавился голос Ани, девочка, вроде бы, пыталась отвлечь таксу от кротовой норы в углу двора. Там, надо сказать, фон Маргаритовна выкопала уже небольшой окоп…

Сыщик улыбнулся. Прислушиваясь к звукам, не заметил как задремал.

* * *

Проснулся Гущин уже в темноте. Бок, подставленный под речной ветерок, прилично подмерз. Станислав, поежившись, доскакал на одной ноге до окна и захлопнул застекленную раму, стараясь не прищемить занавеску.

Вернувшись к постели, собрался зажечь стоящую на тумбочке настольную лампу, но услышал, как за спиной раздался звук – кто-то бросил с улицы в окно небольшой камушек.

Стас замер. Звук не мог ему послышаться и, кажется, пробуждению предшествовало подобное цоканье камня о стекло.

«Кому-то я понадобился», – чуть удивленно подумал сыщик, подошел к окну и раздернул штору…

С улицы грянул выстрел! Стекло над головой сыщика пошло трещинами, на лицо начал вываливаться большой осколок…

Гущин стремительно присел: «Матерь Божья!! – рухнув под подоконник, перепугался сыщик. – Меня что… убивать пришли?!»

Стас, как уже говорилось, был типичным кабинетным работником. Задержание Идрисова оставило в его душе неизгладимый след и подарило несколько ночных кошмаров. Огнестрельного оружия следователь, признаться прямо, несколько побаивался, в полицейском тире не снимал наушников, так как грохот выстрелов его раздражал.

А тут… Ему выстрелили почти что в голову!

Стас перевернулся, встал на корточки и, чувствуя как под правым коленом хрустит стекло, подволакивая левую ногу, пополз к двери, неустанно поминая Божью матерь.

Когда Гущин уже добрался до прихожей и начал там подниматься на ноги, придерживаясь о косяк, с улицы раздались встревоженные голоса.

– Кто стрелял?! – кричал Львов. – Эй, уроды! Кто стрелял?!

Стас осторожно приоткрыл входную дверь, высунул нос на крыльцо и сипло каркнул:

– Я здесь… Это в меня стреляли. С реки!

Львов босиком побежал через лужайку. В легких шортах и футболке с масштабным логотипом «Мерседеса».

Через калитку в сетке рабице на участок соседей выбежал Глеб. Стас заметил, что в руке Капитонова поблескивает под фонарем полированная бейсбольная бита.

Мужчины взлетели на крыльцо избушки, Гущин постарался встретить их достойно. Загнав страх вглубь себя, он приказал губам не трястись, немного спрятал за спину вибрирующие руки.

– У вас кровь, – сразу же сказал Дмитрий, чем сильно напугал майора. – Вы ранены?

Гущин дотронулся до лба, почувствовал под похолодевшими пальцами стеклянную крошку и теплую влагу…

Мартовский кошмар, ощущение, что он снова на продуваемой ледяным ветром полутемной парковке – вернулось. От запаха крови у Стаса закружилась голова, но он нашел в себе достаточно мужества, чтобы растянуть онемевшие губы в ухмылке:

– Пустяки. Осколками стекла слегка задело.

Глеб выругался. Затянул Гущина в прихожую и, включив там свет, оглядел майора.

– Царапина, – выдохнул с облегчением. – Перекисью обработать и ничего не останется.

На крыльцо взлетел Михаил с охотничьей винтовкой наперевес.

– Чего тут?! – спросил двух отцов – родного и приемного.

Львов, не отвечая, надел на ноги гостевые домашние шлепанцы и пошагал в комнату, где пол между кроватью и окном был засыпал битым стеклом. Крикнул уже оттуда:

– С реки стреляли! Мишка, вруби свет над лодочным сараем, мы осмотримся! Только не оттуда включай, а из дома!

Сын бросился исполнять приказание. Остающийся в комнате Дмитрий, упрятавшись за шторами глядел на берег. Глеб и сыщик оставались в прихожей и напряженно смотрели на хозяина дома.

Секунд через тридцать над сараем вспыхнула не лампа, а практически прожектор, осветивший не только берег, но и насквозь просветивший кустики под окном. Львов их оглядел, высунувшись в разбитое окно, и буркнул:

– Никого. Выходим.

Дмитрий начал обходить кровать, направляясь к двери, но его остановил, обретший твердость следователь:

– Подождите, – сказал Стас. Протянув руку, он нащупал за косяком выключатель и зажег свет.

Вспыхнувшая люстра осветила пробитый дробью потолок. Гущин подошел к окну, по дырочкам на оставшемся в раме куске стекла примерился… Провел незримую нить от пробоин в окне до потолка… приложил ладонь к макушке.

Стреляли выше головы. Дробь прошла над маковкой в десяти сантиметрах.

Сыщик пригляделся к широкому разбросу дроби, отметил, что дырочки немного отличаются диаметром.

– Стреляли из обреза, – сказал мужчинам, молчаливо наблюдавшим за действиями следователя. – У кого-то в деревне есть обрез? Дробь, кстати, самопальная, разного размера. Кто у вас здесь дробь отливает?

Игнатовцы переглянулись.

Ответить им помешал появившийся в дверном проеме Владислав. Увидев разбитое окно и Глеба с бейсбольной битой, депутатский помощник удивленно присвистнул:

– Ого. Это что у вас здесь такое?

Дмитрий поморщился:

– Ты разве выстрела не слышал?

– Нет, – помотал головой министерский сын. – Я в мансарде был, в наушниках ноут смотрел.

– И выстрела не слышал?

– Да нет же говорю! У меня музыка громкая в наушниках играла, я их снял, когда яркий свет в окне увидел!

Все поглядели на освещенный прожектором пляж. Гущин взял с тумбочки мобильный телефон и пробормотал:

– Так, надо наших вызывать…

– Стас, подожди! – мгновенно перейдя на «ты», воскликнул Дмитрий и продолжил совсем тихо, просительно: – Не надо никого вызывать.

– Почему это? – изумился сыщик.

Львов кисло поглядел на Глеба, собрал лицо в досадливую гримасу и повторил:

– Не надо никого вызывать. Мы сами разберемся.

– Что значит – разберемся?! – опешил Стас. – Вы что… не понимаете, что это ЧП?! В вашем доме стреляли в следователя по особо важным делам!

– Мы сам разберемся, – твердо пообещал Дмитрий.

– Вы… знаете, кто стрелял?! – Гущина била крупная дрожь, непонимание, на которое он натолкнулся, выводило из себя.

Львов обменялся взглядом с Глебом, Стас заметил, как Капитонов чуть заметно кивнул.

– Так! – резко прикрикнул майор. – Что это за переглядки?

Хозяин дома подошел к гостю, накрыл его руку с зажатым телефоном и снова попросил:

– Стас, давай не будем гнать волну. Мы кому надо сами накостыляем…

– Да вы что, с ума сошли что ль?! – выдирая руку и отстраняясь, выкрикнул Гущин. – Это же ЧП! По сути, я о нем должен дежурному по области доложить!

– Слушай, – заглядывая в выпученные глаза следователя, наседал Михайлович, – а давай нашего участкового вызовем, а? А еще лучше, я обещаю… обещаю, что завтра утром тот, кто стрелял, сам к участковому придет и явку с повинной напишет… Зуб даю! – Львов произвел дворовый жест, чиркнув себя большим пальцем под горлом. – Сам гад придет и напишет! Когда проспится.

Стас шумно выдохнул, он начал кое-что понимать:

– Вы думаете это Редькин, да? Вы его – прикрываете? Соседи, мать вашу, доброхоты…

– Ну ты же говорил, что он над головой стрелял, – растягивая губы в неискренней улыбке, заискивающе продолжил Львов. – Он, типа, попугать хотел… Гад, конечно, понимаю…

– А я – не понимаю. – Стас твердо поглядел в глаза хозяина подворья. – Простите, Дмитрий Михайлович, но я должен поступить штатно. У меня свои правила, свое начальство. И гадов я привык наказывать – по закону.

Майор подхватил трость и направился к выходу. Смущенный Глеб посторонился.

Выйдя на крыльцо, следователь поглядел на пляж, увидел там прохаживающегося Михаила. Парень, приметив следователя, крикнул:

– Никаких следов! От самой воды стрелял!

«И по ней же ушел», – оглядывая берег, подумал Гущин. Теперь Стас был совершенно уверен, что десять минут назад именно звук цокнувшего о стекло камня его и разбудил. Возможно, камушки бросали не один раз, стрелок потерял терпение, занервничал и не успел выстрелить, когда Гущин, вставший в темноте, закрыл окно. Камень пришлось бросать еще и уже тогда – стрелять.

«Неужто это Редькин?» – недоверчиво размышлял майор. Вечером бузотер орал за забором, потом… что получается? Набрался выдержки, прокрался на пляж и молча камушки бросал? Сменил манеру поведения и начал действовать хладнокровно, тихо?

Невероятно.

Набирать номер Мартынова Стасу очень не хотелось. Майор предполагал, что капитан все-таки успел на свадьбу друга, но делать было нечего. Мартынов старший группы, если обойти его и позвонить, к примеру, подполковнику Коростылеву, Окунь осерчает и будет совершенно прав. Получится, что не пожелав отрывать капитана от застолья, Гущин действовал через его голову.

Стас нажал на вызов. Долго слушал гудки. Игорь наконец ответил, прокричав на фоне громкой музыки:

– Да, Гущин, слушаю тебя внимательно!

Музыка стала немного затихать, майор представил, как капитан быстро выходит из ресторанного зала, ловко огибая столики и танцующих людей. И потому, Стас не торопился отвечать, он медленно побрел к калитке в железном частоколе, отгораживающем двор от пляжа.

Когда Окунь вновь произнес «слушаю тебя внимательно», Гущин, замирая сердцем, приступил:

– Гарик, тут такое дело… Ты только не беспокойся. В меня стреляли.

– Что?!! – От ударившего в ухо выкрика Стас даже слегка зажмурился. И словно воочию увидел, как вытягивается шея Игоря, как подаются назад плечи и вылезают из орбит глаза. Он сам бы так отреагировал, если б услышал, что в его коллегу стреляли. – Ты ранен?!

– Нет, стреляли поверху, похоже – напугать хотели.

– Я выезжаю! – рявкнул Окунь.

– Стой! – Гущин прекрасно знал порывистого капитана. Добавлять «ты выпил, тебе незачем здесь появляться», Стас не стал, сказал другое: – Игорь, дело выеденного яйца не стоит. В меня стрелял местный алконавт, с которым я сегодня вечером повздорил. Так – бытовуха…

– Какая на хрен бытовуха?! – перебивая, взъярился капитан. – Я сейчас вызываю машину, хватаю по дороге оперов, мы едем к тебе и это Игнатово по бревнышкам раскатываем!

«А вот этого не хотелось бы», – скуксился Гущин. Оперов, которых Окунь собирался «хватать» по дороге, Стас отлично изучил – эти парни, в самом деле, раскатают деревеньку. Разгребай потом обломки, винись перед депутатским корпусом.

– Гарик, мы уже вызвали участкового, – немного слукавил следователь, – того, кто стрелял местные знают. Сами разберемся.

– Может быть, Валеру вызовешь хотя бы? Он остался на турбазе…

– Нет, – оборвал майор. – Зачем легенду разрушать? Валера работает на турбазе, незачем его ночью срывать. Я все сам тут порешаю и отзвонюсь.

– Ну смотри, – мрачно сказал Мартынов. – Но завтра утром – жди! Приеду. Будь на созвоне, я жду твоего звонка, сообщи, как порешаешь.

– Яволь, – хмыкнул Гущин и отключил связь.

Пока он разговаривал с Мартыновым на берегу появилась отважная Анфиса с костылем. Стоя рядом с вооруженным винтовкой сыном Капитонова что-то обеспокоенно ему втолковывала. За спиной неспешно ковыляющего следователя раздалось восклицание анфисиного мужа:

– Фис, ну куда ты вылезла, а?! Что… дома не сидится, больше всех нужно, да?!

Супруга только отмахнулась.

Стас обернулся к Капитонову, приметил идущего следом Влада и поинтересовался:

– А Дмитрий где?

– Девчонок своих успокаивать побежал, – отчитался Глеб. – Не то выбегут, как и моя на берег.

– Это правильно. Глеб, вы не смогли бы вызвать участкового? Я позвонил своим, но сказал, что мы сами здесь разберемся.

Капитонов долго поглядел на Стаса, кивнул и достал мобильный телефон. Разговаривая с местным полицейским он задержался во дворе, Гущин и помощник вышли на берег.

– Ну вот вы как чувствовали, Станислав, что добра не будет! – поприветствовала сыщика Анфиса.

Гущин хмыкнул, вспомнил напевающую Львову: «От людей на деревне не спрячешься». Получаса не прошло, а все уже всё знают. Версия выдвинута, подозреваемый определен. Твердо и безапелляционно.

Переволновавшаяся за мужа и сына Анфиса ворчала:

– Ну все! На этот раз обормот не отвертится. На полицейского руку поднял!

– Не руку, а ружье, – глубокомысленно поправил Стас.

– Тем более! Вечно, как напьется, ходит по улице со своим обрезом…

– Мам, – перебил Михаил, – обрез же не заряженный. Редькин никогда его не заряжал, пугал только.

– А сегодня – зарядил, – зло сверкнул глазами, вынесла вердикт Анфиса.

К Гущину подошел Глеб, шепнул негромко:

– Участковый будет через десять минут. Он в Заборье живет.

– Я знаю. Напомните, пожалуйста, как зовут старшего лейтенанта.

– Алёша… Алексей Смирнов.

Произнесенное вначале уменьшительно-ласкательное имя розовощекому старлею с пушистыми девичьими ресницами соответствовало больше. Форменная рубашка с коротким рукавом сидела на нем ладно, фуражка казалось чуточку повисшей на оттопыренных ушах, старлей старался выглядеть солидно перед столичной знаменитостью и малость – пыжился. Наивно и слегка смешно. Он косолапил впереди ковыляющего к «камуфляжным» воротам Гущина и пытался выглядеть здесь главным.

– А я давно говорил – сажать Редькина надо! – «рука закона» грохнула кулаком по покосившейся створке.

Створка на «страшного» лейтенанта едва не рухнула, Смирнов выругался и отскочил.

– Ничего не работает, – буркнул. – Руки из зада, что ли? Поправить не может? – Алеша придержал кривую створку и подождал, пока Гущин пройдет под ней.

Глеб перехватил у него дверь и помог просочиться Львову. Под створкой проскользнул и вездесущий краевед Кнышев в трикотажном спортивном костюме затейливой нежно-зеленой расцветки. Костюма от многих стирок полинял и съежился на пару размеров, в результате чего, слегка фосфоресцирующий в темноте Яков Валентинович походил на тонконогого и тонкорукого «зеленого человечка». Стас слышал, как гуманоид-краевед расспрашивает земляков о том, что произошло, почему в деревне стреляют?

…Дом покойного фельдшера Степаниды Николаевны был единственным на всю деревню, что, призрев обычаи, не выходил окнами на улицу, а прятался в глубине двора за разлапистыми яблонями, вишнями с покрытыми лишайником искривленными стволами, могучими кустами давно не облагораживаемого крыжовника и смородины. Грядок на подворье видно не было. Но судя по разновеликому бурьяну, когда-то они – были, но сейчас неравномерно заросли.

Смирнов, солидно поругивая криворукого хозяина, шел впереди. Подойдя к крыльцу дома с освещенными окнами, расстегнул кобуру, намекая, что на ночь глядя миндальничать не расположен. Поднялся по четырем прогнувшимся ступеням и, не прибегая к политесу, без стука открыл дверь и шагнул в совершенно темные сени.

– Ой, ёжкин кот! – одновременно со звуком падения чего-то пустотелого железного, раздался вскрик. – Бидон, зараза! Ничего на месте не стоит!

Сыщик задержался, подождал, пока старший лейтенант откроет дверь непосредственно в дом и падающий оттуда свет осветит сени. По узкому замусоренному всяческой рухлядью проходу прошел в прихожую, по сути, обозначенную только вешалкой для верхней одежды. Перешагнув порог, гости сразу попадали в искривленную гостиную.

Кривизну гостиной придавала печка, пятившаяся задом в главную комнату, передом выходящая на кухню. Когда-то эта комната была весьма шикарной по деревенским меркам: полированный чешский гарнитур, плюшевые кресла и диван. На стенах бра и репродукция Брюллова «Итальянский полдень», где пышнотелая брюнетка ощипывает виноград.

Сейчас всю полировку и Брюллова засидели мухи, плюшевые кресла продавились, ободрались. Бра висели криво, выступая в унисон с воротами.

Но прежде всего, в гостиной было совершенно пусто, если не считать равнодушного серого кота невероятных размеров. Скорее всего, конкретно этот кот и ободрал обивку кресел, поскольку предположить, что их долго и упорно полосовали вилками – совсем невероятно.

Кот свысока поглядел на ушастого старлея и появившегося майора, зевнул, оттягивая уши далеко назад. И спрыгнув с дивана, неспешно направился к пустой миске, носившей следы молока. Сел перед ней, оплел хвостом лапы и как бы спросил: «Ну? И чего пришли? Молока хозяину налейте».

Старлей Алеша на котяру – ноль внимания. Пустился обходить две спальни, куда вели межкомнатные двери.

– Пусто! – доложил довольно быстро.

Станислав прошел на кухню, потрогал еще теплый чайник, стоявший на плите. Полюбовался натюрмортом из яичницы, нарезанного крупными ломтями сала и малосольных огурцов…

Совсем недавно Редькин здесь закусывал: на столе осталась недопитая бутылка самогона. Но вот сколько было собутыльников?… С десяток пустых стаканов и стопок расположились по всей площади немаленькой столешницы. Какие-то из них были запыленными, какие-то не очень, но все были мутными, наспех сполоснутыми, с полосками застарелой грязи.

Подобные натюрморты Гущин видел не единожды, читал их как букварь. Место, где у окна сидел хозяин дома определил, бросив первый взгляд: Редькин выпивал с удобством – заполненная окурками пепельница поблизости, снедь концентрируется вокруг тарелки с наплывами застывшего яичного желтка. Но гость здесь, вероятно, был и, скорее всего, один. Поскольку рядом с тарелкой хозяина стояла еще одно блюдо с полосками яичного желтка.

Стас обернулся на звук открываемого холодильника. Увидел, как Глеб безмятежно снимает с полки литровую банку с молоком. У ног Капитонова вьется толстый серый кот, таки выпросивший провианта у гостей…

Станислав поморщился. Он не любил когда кто-то, что-то без спроса трогает. Но промолчал, поскольку дом Редькина никаким местом преступления по сути не был.

Выйдя из кухни, майор свернул в дверной проем смежной с гостиной спальни и сразу понял, что здесь когда-то обитала мама Федора. Высокую панцирную кровать ее сын уже завалил своей одеждой – поношенной и дурно пахнущей. Но на большом комоде еще остались какие-то косметические банки-склянки, пустой флакон из-под духов. Все было пыльным…

Стоп! Взгляд следователя зацепился за наискось стоявший на углу комода железный ящичек – старозаветный стерилизатор для медицинских инструментов, оставленный полуприкрытым. Стас стремительно шагнул к комоду. Недрогнувшей рукой взял скомканный засохший носовой платок и, нагнувшись, приподнял стерилизатор. Глянул под него.

Под ящичком, так же, как и по всей поверхности комода, лежал толстенный слой пыли. То есть, догадался Гущин, стерилизатор поставили сюда совсем недавно.

Разогнувшись, сыщик поглядел вокруг. Найти поблизости подходящий по размеру прямоугольный отпечаток не получилось, ящичек переставили откуда-то еще.

Комод располагался вплотную к шифоньеру. Гущин подтянул к себе шаткий венский стул, неловко на него взгромоздился…

На верхней крышке шифоньера четко отпечатался искомый четырехугольник, по форме совпадающий со стерилизатором. Края пятна были размытыми, такими, словно ящик с медицинскими инструментами часто снимали со шкафа и возвращали обратно.

Гущин обернулся к дверному проему в котором маячил ушастый участковый. За спиной Алеши виднелся Глеб, разглядывающий какую-то пустую коробку. Следователь гаркнул:

– Ничего здесь не трогайте! – В проеме тут же нарисовалась озабоченная физиономия краеведа, и майор повторил более спокойно: – Ничего не трогайте. И, пожалуйста, на выход. Все, кроме старшего лейтенанта.

Яков Валентинович изобразил поднятием бровей «почему?», но увидев, что майор стал протокольно суровым, выражение лица поменял на глубокомысленное «вас понял».

Гущин сполз со стула. Аккуратно приподнял платком неплотно лежащую крышку стерилизатора и поворошил мизинцем страшноватые специфические железяки. Под пинцетами, зажимами и искривленными стальными палочками – скальпеля не было.

Хотя, по здравому размышлению, он был должен там присутствовать.

У Гущина заколотилось сердце. «Редькин уходил отсюда в спешке, даже самогон не допил… Но стерилизатор с шифоньера снял? Зачем? Что ему там понадобилось?»

Возможно, чтобы взять с собой… заслуженный скальпель. А возможно, стерилизатор стоит на комоде уже давно, с наслоениями пыли смогут разобраться лишь эксперты…

Гущина ошпарило предположение: «Неужто Редькин – Водяной?!»

Нет, это невероятно, помотал головой следователь. И повторил: «Невероятно!»

И данных маловато. Основываться на единственном умозаключении: в наборе медицинских инструментов почему-то не оказалось скальпеля – рано.

Гущин быстро перешел через опустевшую гостиную в третью комнату. Оглядел разметанную кровать с серым постельным бельем, где сквозь прорехи в пододеяльнике проглядывало красное ватное одеяло. Мимо приоткрытого платьевого шкафа прошел к письменному столу, застрявшему здесь, видимо, еще со школьных времен Феди Редькина.

Сейчас стол был завален пожелтевшими газетами, какими-то древними и относительно свежими квитанциями, на единственном свободном участке стояла мутная литровая банка с водой. Стояла так, чтобы проснувшийся похмельный Редькин мог до нее дотянуться.

Из-под газет торчал уголок какого-то буклета. Он являлся здесь единственным ярким пятном, Гущин осторожно вытащил рекламный проспект наружу…

И без того колотившееся сердце сыщика подпрыгнуло до кадыка и там застряло. Майор даже дышать перестал: на обложке складного буклета была фотография блондинки, подпрыгнувшей за полетевшим через волейбольную сетку мячом! Девушка была в купальнике, прыгала на фоне надувного замка. Гущин развернул сложенный гармошкой буклет: реклама приглашала гостей на «Праздник Нептуна» и обещала водные аттракционы, два батута, лодки и катамараны. Датировалась прошлым летом.

Руки Стаса задрожали: конкретно с этого «Праздника Нептуна» и пропала пятая «русалка». Девушка пришла с подружками, те поехали кататься на «банане», когда вернулись – блондинки след простыл. С кем она ушла, куда, зачем – осталось неизвестным. На следующее утро мертвую девушку прибило к противоположному берегу водохранилища.

Гущин заторможенно повернулся к двери. Увидел молчаливого старлея с пушистыми ресницами.

– Мне надо позвонить, – сказал. – Оставайтесь здесь и ничего не трогайте.

Чувствуя, как по позвоночной ложбинке взмокшей спины стекают капли пота, следователь вышел на крыльцо. Слепо поглядел на переминающихся у нижней ступени Львова, Капитонова и Кнышева. Мужчины молчали, так как сыщик выглядел столь ошарашенным, что было заметно – ушел в себя и их совсем не замечал.

– Глеб, – секунд через тридцать заговорил майор, – у тебя сигареты есть?

Капитонов молча протянул Стасу раскрытую пачку, Гущин двинул к ней руку и тут же отдернул. Не захотел, чтобы игнатовцы увидели, как трясутся его пальцы.

– Вначале позвоню, – пробормотал и, неловко спустившись с крыльца, пошел за угол дома, где присел на завалинку и некоторое время разглядывал темные кусты смородины.

В том, что в дом Редькина нужно вызывать криминалистов, Стас не сомневался: буклет, непонятно откуда взявшийся в доме алконавта, это уже не умозрительное заключение, а – факт. Пляж на водохранилище, с которого пропала пятая «русалка» находится в другом районе Подмосковья. В Игнатово и окрестностях эти красочные проспекты не распространяли. Тогда, откуда он у Редькина?

Загадка. Почему Федор сохранил буклет – загадочно тем более.

И вот в этой-то загадочности скрывается подвох!

«Редькина нам подставляют, – почти без вопросительности сновала мысль в мозгах майора. – Стерилизатор стоит на видном месте, буклет, которому здесь нечего делать, подсунут под газеты так, что за него невозможно не зацепиться взглядом. Яркая глянцевая бумажка просто вопит – возьми меня и рассмотри! А дальше все поймешь, раскрутишь…»

И сделано-то все как умно! На буклете фотография полуобнаженной девушки, Федя еще в том возрасте, когда изображения красоток мужчина вполне может держать у своей постели. Не придерешься! Умно все, толково, хитро.

Но вот эта-то «умность», нарочитость, как раз категорически не нравилась майору. Водяной был фетишистом, с каждой из жертв он что-то забирал. И если предположить, что рекламный проспект относится к тому же ряду, то он обязан быть – спрятан. Вместе с остальными памятными штучками. Серёжками, куском подола Ларисы и чем-то еще.

Но он лежит – на видном месте. А это выбивается из рисунка поведения преступника.

«Если я сейчас позвоню и вызову опергруппу, то этим покажу, что попался на крючок, – раздумывал майор. – А следуя всему происходящему… Водяной затеял здесь какую-то игру. Интригу. Как же поступить? Идти наповоду, смотреть, что будет дальше? Или наоборот «ничего не замечать» и заставить умного преступника подбросить еще какие-то улики? Пусть долбит в одно место, авось, проколется и допустит ошибку?»

Да. Так будет лучше. Как говорилось выше, в университете Гущина похваливали за умение брать взвешенную паузу. Сейчас Стас восстанавливал свои недавние действия: никто не видел, как он нашел буклет – в тот момент игнатовцев рядом не было, а к старлею майор стоял спиной. Некоторую растерянность можно списать на задержанную реакцию на шок после выстрела почти в упор.

Не медля больше не секунды, Стас вышел из-за дома, хмуро поглядел на сгрудившихся у крыльца игнатовцев.

– Голова что-то разболелась, все никак в себя не приду. – Майор потер ладонью лоб, раздул щеки и произнес на выдохе: – О чем это я?… Ах, да. Никто не знает, куда Редькин мог направиться?

Глеб пожал плечами, Львов тоже изобразил нечто вроде «Мало ли малин в Марьиной роще?». Ответил вездесущий краевед:

– У Тимофея надо посмотреть. У дружбана его.

– Тимофей… – припоминая водителя садовой тележки, нахмурился майор, – это такой щуплый, кривоногий?

– Да. Они с Федькой – не разлей вода.

Капитонов усмехнулся:

– Навряд ли, Федул у лучшего дружка укроется.

– Точно, точно, – поддержал его Дмитрий. – Федул, конечно, отмороженный, но не настолько, чтоб не сообразить, где его в первую очередь искать начнут. – Львов потрепал задумчивого сыщика по плечу и завел прежнюю песню: – Ну чего зря на ночь глядя деревню на ноги поднимать, а? К Тимохе только сунься, такой лай на всю округу поднимет… Чего шум поднимать? Давай завтра мы с Глебом сходим к Тимке, приволочем проспавшегося Федьку к тебе… Если он там, конечно. Но по-любому, Федул сейчас лыка не вяжет и какая на фиг тебе, Стас, разница…