Текст книги "Женщины-философы. Мыслительницы, изменившие мир"

Глава 5
Зинаида Гиппиус

He’s in prison now, being punished and the trial doesn’t even begin till next Wednesday.

Lewis Carroll. Through the Looking-glass, and What Alice Found There

Имя Зинаиды Гиппиус явлено сжатой метафорой культуры и быта Серебряного века. Имя, как и лицо, – раскрытие миром себя, условие существования. Смысл «имени», согласно словарю С. И. Ожегова, в его начальном происхождении – «личное название человека, даваемое при рождении, часто вообще личное название живого существа»[29]29
  Ожегов С. И. Толковый словарь русского языка. М.: Оникс-Лит. 1976. С. 368.


[Закрыть].

В трактате «Имяславие как философская предпосылка» священник Павел Флоренский определяет имя как интеллектуальное творчество, «исконное ощущение человечества», призвание которого в том, чтобы «вскрыть онтологические, гносеологические и психофизиологические предпосылки всечеловеческого ощущения и самоощущения»[30]30
  Флоренский П. А. Имяславие как философская предпосылка // Его же. У водоразделов мысли. М.: Правда, 1990. С. 178.


[Закрыть]. Флоренский утверждает: «…Имя Божие как реальность… больше самой реальности, мало того – есть Сам Бог»[31]31
  Флоренский П. А. Иконостас. Имена. М.: АСТ, 2009. С. 180.


[Закрыть]. Явления являют являемое и потому могут именоваться именем последнего, то есть именем являемого. Так происхождение бытия оборачивается происхождением имени, а явление бытия есть проекция именования.

О. Павел Флоренский в работе «Имена»[32]32
  Флоренский П. А. Иконостас… С. 170.


[Закрыть] говорит о зачарованности именем, об особом чутье писателей к именам. Так, рассказывал он историю, когда на званом обеде Флобер почувствовал себя дурно при упоминании Эмилем Золя задуманного им романа с героями по имени Бювар и Пекюшэ. Не дождавшись конца обеда, Г. Флобер отозвал в сторону Э. Золя и взволнованно просил уступить ему эти имена для своего романа. Оноре де Бальзак, упоминает русский философ, как-то писал: «Больше мне ничего не нужно. Моего героя будут звать Маркá, – в этом слышится и философ, и писатель, и непризнанный поэт, и великий политик – всё»[33]33
  Флоренский П. А. Иконостас… С. 116.


[Закрыть].

Вячеслав Иванов сводил выраженную Пушкиным суть характера цыган к имени матери Земфиры Мариулы: «Это глубоко женственное и музыкальное имя, стихия цыганства»[34]34
  Иванов В. И. О «Цыганах» Пушкина. URL: http://ivanov.lit-info.ru/ivanov/kritika-ivanova/o-cyganah-pushkina.htm.


[Закрыть]. Имя Мариула служит у Пушкина «особым разрезом мира»[35]35
  Там же.


[Закрыть], способом собрать мир в стихию и освободить стихию в мире.

Каждому известно, что «приобресть имя» – создать себе доброе (худое) имя, приобрести добрую (худую) славу, создать о себе хорошее (худое) мнение. «Человек с именем» – человек, имеющий вес, значение, положение в обществе. Отсюда именитый человек – с «именем», знаменитый. И наоборот, «бесславить, позорить имя» – позорить человека.

Что такое имя? Функция имени есть связывание явленности бытия и данности наших представлений. Имя размыкает беспорядок сознания и смыкает его в порядок. Оно и реально, и идеально. В Полном церковнославянском словаре под редакцией свящ. Г. Дьяченко «имя» означает: «нарицательное или собственное название человека, предмета, nomen вещи или лица»; «славу, известность, широко распространяющуюся молву»[36]36
  Полный церковнославянский словарь под ред. Г. Дьяченко, s. v. Имя.


[Закрыть]. Таким образом, имя слывет именем вещи и славит вещь как уже изошедшую из небытия в бытие.

Имя о. Павел Флоренский называет «тончайшей плотью, посредством которой объявляется духовная сущность»[37]37
  Флоренский П. А. Иконостас… С. 128.


[Закрыть]. В пространственном развертывании в имени фокусируется духовность или бездуховность. Флоренский приводит в своей книге случай, когда маршал Бернадотта просил Наполеона I окрестить его сына. Наполеон читал в это время Оссиана и дал мальчику имя Оскар. Оскар стал королем Швеции[38]38
  Там же. С. 186.


[Закрыть].

Флоренский говорит об имени как о лице или личности. В народном сознании данное священником при крещении имя преподобного обещает счастливую жизнь, имя мученика – тяжелую. Народная мудрость гласит: «По имени и житие». Имя Зинаиды Гиппиус – сконструированное, сложенное из обломков и кубиков смальты своего времени.

Эта женщина гордо решила быть скульптором и глиной, формой и конечной целью, объединив в своем имени все четыре аристотелевские причины своего существования. Предметность интендирует к именованию, историческая действительность переломного 1917 года взывала к новым именам, которые должны закрепить силу и статус происходящего. Вслушаемся в имена революции: НКВД, РКСМ(б), ВКП(б), ВДНХ, ВЛКСМ, ВЦИК, ВЦСПС, КПСС. Аббревиатура напоминает детское сложение по слогам или шариковское «абырвалг». Имена, которыми нарекались советские люди, также звучали странно. Тролебузина – «Троцкий, Ленин, Бухарин, Зиновьев», Эльмира – «электрификация мира, или Энгельс, Ленин, Маркс и революция», Оюшминальда – «Отто Юльевич Шмидт на льдине», Нинель – «Ленин» наоборот, Рем – «революция мировая», Роблен – «родился быть ленинцем», Мотвил – «мы от В. И. Ленина» и, конечно, небезызвестная Даздраперма – «да здравствует 1 Мая». Память об этих именах жива и сейчас: например, в расхожей сетевой шутке предлагается читать имя Арагорн как «авангард рабочих – гордость народа», Трандуил – как «трудовая агитация народа для успеха Ильича», Галадриэль – как «гражданские активисты-ленинцы активно добиваются решительной индустриализации экономики ленинизма», а Гэндальф – как «Гений Энгельса дал Ленину философию».

Социальная значимость имени признаетсявсеми. Интересна статья Льва Троцкого от 1922 года в газете «Рабочая Москва» от № 4: «Главкократия превратила заводы в номера. Пора дать, наконец, заводам и фабрикам советские имена. Вношу предложения: работу по переименованию заводов и фабрик приурочить к 5 годовщине Октябрьской революции и строжайше воспретить после определенного срока называть заводы… именем бывших владельцев»[39]39
  Каменев Ю. О робком пламени гг. Антонов Крайних // З. Н. Гиппиус: pro et contra. СПб.: Издательство РХГА, 2008. С. 246–268.


[Закрыть] и подпись: «Член Московского Совета Л. Троцкий».

Так подписался сын богатых землевладельцев-арендодателей из числа еврейских колонистов Лейба Давидович Бронштейн. В революционной деятельности он имел псевдонимы «Перо», «Антид Ото», «Л. Седов», «Старик». В 1922 году он гремел как председатель Революционного военного совета РСФСР, СССР Лев Троцкий. Он как никто другой понимал силу нового имени и пустоту цифр, которыми временно наделили советские заводы. Цифры – всегда переход, только фундамент нового. Порядковый номер обезличивает, стирает память, готовит что-то или кого-то к новой постройке.

Это понимал Евгений Замятин, наделяя строителей ИНТЕГРАЛА, жителей Единого Государства, «нумерами» мужскими: «Д-503», «R-13», «S-4711» и женскими: «I-330», «О-90». Замятин говорил: «Всякий звук человеческого голоса, всякая буква – сама по себе вызывает в человеке известные представления: Р – говорит о чем-то ярком, красном, горячем, Л – о бледном, голубом, холодном, Н – о чем-то нежном, о снеге, небе, ночи, Д и Т – о чем-то душном, тяжелом, о тьме и затхлом, с А связывается ширь, даль, океан, с О высокое, глубокое, море»[40]40
  Анненков Ю. Евгений Замятин // Замятин Е. Уездное. Мы; Платонов А. Ювенильное море. Котлован. М.: АСТ, Олимп, 1996.


[Закрыть].

Даже «нумера» наделяются у Замятинаперсональным звучанием характера героя: Д-503 – главный герой, в звуке «д» слышится рациональность и однозначность, R-13 – нумер поэта, в «R» эмоции и вибрация, S-4711 – имя хранителя, «двоякоизогнутого, сутулого и крылоухого»[41]41
  Там же.


[Закрыть].

Утеря имени означает гражданскую и историческую смерть. Процессы переименования и приращивания дополнительных имен известны в любой культурной традиции. «Имя нельзя перевести на другой язык, чтобы оно слилось в органическом единстве со своей речью». Оно должно быть воссоздано. А ведь история имен показывает нам, как переименовывается сама история. История именует, и имя становится историческим во всех смыслах.

В Санкт-Петербурге жило-было Потешное поле – большой луг в центре императорского города, где проходили потехи – военные парады. В XIX веке Потешное поле, или Царицын луг, переименовали в честь грозного бога войны – Марса, придав месту характер патетический и мемориальный. Марсово поле уже было в Риме и Париже. После долгих внешних и внутренних войн с 1918 года это место стали называть «Площадью жертв революции». Новые эпохи нуждаются в новых именах. В городе революции, на тот момент переименованном Петрограде, шел снег. Это город снега. Мелкой крупой или поземкой он страстно утягивает в воронки, из которых без крыльев, компаса или политического курса партии не вырваться.

В день 23 марта 1917 года под завывающим ветром, на слякотном грязном снегу, прохожим на улицах выдавали билеты для входа на торжественные похороны на Марсовом поле. «Воззвание Комитета по похоронам жертв революции к жителям Петрограда:

Граждане Петрограда. 23 марта наш город, первый поднявший Знамя Великой Революции, передает земле трупы славной и вечной памяти борцов за свободу. Церемониал похорон жертв революции: 1. Место – Марсово поле. 2. День – 23 марта. 3. Прекращается всякая езда с 9 утра до 5 дня по линии Васильевский Остров – Петроградская – Выборгская сторона».

Новые имена. Жертвы стали героями, Санкт-Петербург – Петроградом, а Марсово поле, бывшее Потешным в ХVIII веке, – Площадью жертв революции. Военное поколение сменилось жертвенным поколением без покаяния. Площадь стала братским кладбищем советских и партийных работников до 1933 года. Так поле выросло в луг, площадь и кладбище. Сейчас Площадь революции снова зовется Марсовым полем, которое больше походит на Потешный луг. Там запускают воздушных змеев и фонарики желания, сидят с детьми на газонах и вдыхают по весне беззаботную сирень.

Вечные повороты истории проявляются в противостоянии. Известные вопросы: Чарли Чаплин или Бастер Китон, Платон или Аристотель, идеализм или материализм, Ахматова или Цветаева, Толстой или Достоевский, – терзают людей, которые мечтают о каморке со сверчком, а заведуют кафедрой химической энзимологии и переносят в перерывах между парами стеклянные пробирки в одной руке и зеленые яблоки в другой. У них ностальгия по Богу и собственному имени, которое снесло порывом ветра с постамента своей биографии и раскрошило ржавой крошкой, сменив эпистолярный жанр жизни жанром могильных эпитафий.

Имя «Зинаида» в переводе с древнегреческого обозначает «из рода Зевса». Бесславилась или прославлялась Зинаида Гиппиус, имеющая в своем творческом арсенале около 47 зафиксированных псевдонимов? Когда ее имя как ноу-мен (умопостигаемая реальность) стало феноменом (явленной и социальной реальностью)?

Одаренная такими «мужскими» качествами, как сверхпоследовательная отвлеченность мысли и необоримая сила воли, она поставила их выше пассивности и эмоциональности, якобы типичных для женского пола. Г. Адамович упомянул в книге «Из разговоров с З. Н. Гиппиус» случай, когда Мариэтта Шагинян приглашала Гиппиус на вечер женской поэзии. Зинаида Николаевна ответила отказом, кратко прокомментировав: «Простите, по половому признаку я не объединяюсь»[42]42
  Вишняк М. З. Н. Гиппиус в письмах // З. Н. Гиппиус: pro et contra. СПб.: Издательство РХГА, 2008. С. 654.


[Закрыть].

«Неженскость» литературного стиля Гиппиус выражалась в концептуальности и логической точности речевых построений. Н. Н. Берберова отмечала в своих мемуарах: «Она (Гиппиус) искусственно выработала в себе две внешние черты: спокойствие и женственность. Внутри она не была спокойна. И она не была женщиной»[43]43
  Берберова Н. Н. Воспоминания // Октябрь, 1988, № 11. С. 186.


[Закрыть].

Публичная манифестация упорядочена социальной нормой, которую назначают в качестве меры, мерки, марки, образца, правила. Это похоже на кафкианский Закон. Кафка писал о Вратах Закона: с самого начала человек включен в Закон. Закон не просто пленил взор человека, став социальным видением, он всегда смотрел на него. Человек до Закона – человек без отличительных свойств и особенностей. Различение, от-личение сущности от себя устанавливается в отношениях между абстрактной универсальностью и частным содержанием.

Гиппиус поражала свое окружение пронзительно острыми умозаключениями, а еще более – сознанием и культом своей исключительности. Она не отличала, а исключала. С удовольствием Зинаида Николаевна шокировала, или, как тогда говорили, эпатировала публику, появляясь одетой по-мужски экстравагантно: курточки, бантики, мальчик-паж, при этом густо белила и румянила лицо, как делали актрисы для сцены. Она часто фотографировалась с сигаретой в руках, курила много и охотно. Лицо приобретало вид маски, намеренно созданной искусственности.

 
Я Богом оскорблен навек.
За это я в Него не верю.
Я самый жалкий человек,
Перед всеми лицемерю.
 
 
«Я»[44]44
  Гиппиус З. Н. Собрание стихов. 1889–1903. Тбилиси: Мерани, 1991. С. 59. Далее стихи, кроме отдельно оговоренных случаев, цитируются по этому изданию с указанием года написания.


[Закрыть]. 1901
 

В. Я. Брюсов в «Дневниках» отмечал в Гиппиус «обольстительную пикантность»: «Я причесываться не буду. Вы не рассердитесь?»[45]45
  Брюсов В. Я. Русская литература ХХ века. 1890–1910 / Под ред. С. А. Венгерова. М.: Мир, 1914. Т. 1. С. 108.


[Закрыть] – могла обратиться она к гостю. Соединение рафаэлевской и врубелевской красоты во внешнем и внутреннем мире было востребовано художественными кругами того времени.

Перверсия субъекта проявляется в конститутивной (созидательной) расщепленности себя на множество имен. Установление идентичности через именование, формирование субъективности через десубъективацию. Каждое новое имя стирает старое, субъект обезличивается и примеряет новое имя, а с ним – новое лицо. Именование себя – субъективная сингулярность (совпадение с собой, своей субъективностью), определяющаяся через универсальную норму, которая и есть порядок, и называется порядком социальных отношений.

Личность упорядочивает себя, именует и говорит разными голосами по числу имен. Это попытка определения границ (околопредельность) своего сознания. «Бесстыдство таланта» – умение дойти до табуированной границы и заглянуть за нее, более того, рассказать об этом заглядывании, подглядывании. Поэтому многоименный всегда немного вуайерист – подглядывающий за пределы нормы.

Имя человека как реальность, раскрывающая и являющая его, иногда становится больше его самого. Именовать – значит творить. Творческая натура Гиппиус позволяет творить и множить себя в разных именах. В 1899–1901 году З. Гиппиус публиковала первые литературно-критические статьи в журнале «Мир искусства», подписывая их псевдонимами: Антон Крайний, Роман Аренский, Никита Вечер. 47 псевдонимов, как мы уже упомянули, создавали хор «Гиппиус».

Имя – пространство «между». Дж. Агамбен это пространство «между» соотносит с триединством Целое-Часть-Остаток[46]46
  Агамбен Дж. Homo Sacer. Чрезвычайное положение. М.: Издательство «Европа», 2011.


[Закрыть]. Остаток определяется через избыточный элемент. Имя – остаток между нормой и лицом. Но именно псевдонимы дают возможность переизбыток личности оформить в социальную норму. Псевдоним – умение удержать колоссальное письмо, в котором личность может захлебнуться.

 
О, пусть будет то, чего не бывает,
Никогда не бывает:
Мне бледное небо чудес обещает,
Оно обещает.
 
 
«Песня». 1893
 

Разноголосье автора в стихах создает увертюру его творчества в литературе вообще, включая публицистику и критику. Если Имя Божие в имяславии – реальность, раскрывающая Божественное, то имя-псевдоним раскрывает способность литературы обернуться жизнью, живой жизнью, которая не делится на заранее отведенные социальным привычкам части, но застигает нас врасплох, как истинно целое.

Говорят, что книга талантливее автора. Книга и есть Целое, Частью которого выступает имя автора, а в Остатке – сам автор.

З. Н. Гиппиус была романтичной особой в период 1889–1903 годов:

 
Была жесткой:
Твой остов прям, твой облик жесток,
Шершавопыльный – сер гранит,
И каждый зыбкий перекресток
Тупым предательством дрожит.
«Петербург». 1909
Была откровенной:
Страшное, грубое, липкое, грязное,
Жестко тупое, всегда безобразное,
медленно рвущее, мелко нечестное,
скользкое, стыдное, низкое, тесное.
 
 
«Все кругом». 1904
 

Зинаида Николаевна Гиппиус говорила разными голосами и разными интонациями о литературе и символизме как новом направлении в искусстве, умножая собственную сущность, создавая хор и эхо сказанного вслух. В ситуации пограничного страха и отчаяния за судьбу России и за собственную судьбу она говорила только от лица собственного, оставив истории имя собственное. Имя Зинаиды Гиппиус.

В своих дневниках и письмах предстает Гиппиус как женщина от собственного имени. Мужское в публичном и женское в приватном. Казалось бы, мужское лицо Зинаиды Гиппиус только маска, прием. Но это слишком простой взгляд на ее сложную натуру. «Петербургские дневники», «Синяя» и «Черная» книги написаны Зинаидой Николаевной Гиппиус, а не Антоном Крайним. Она причисляла себя к представителям петербургской интеллигенции, в сложный исторический момент озадачившей себя бытием собственного голоса, необходимостью быть голосом события, а не привычкой отношения к событию.

Первую мировую войну Гиппиус приняла как унижение. По выводам А. А. Ермичёва, она занимала антивоенную позицию до конца жизни, начиная с Первой мировой войны: «…петроградцы категорически выступили против религиозного оправдания войны. Первое заседание военного сезона 24 октября А. А. Мейер и Д. С. Мережковский посвятили обличению “религиозной лжи мессианизма”, накрепко, по их мнению, связанного с империализмом, а на втором, 5 ноября, З. Н. Гиппиус в докладе “История в христианстве” провела резкую черту между христианством и войной. Все они исходили из бесспорного для всех христиан тезиса об абсолютной ценности личности, человеческой жизни»[47]47
  Ермичёв А. А. Религиозно-философское общество в Петербурге, 1907–1917. Хроника заседаний. СПб.: Изд-во Санкт-Петербургского университета, 2007. С. 183.


[Закрыть].

В работу Религиозно-философского общества, учрежденного в Петербурге в 1907 году, Зинаида Гиппиус и Дмитрий Мережковский погрузились сразу же после возвращения из Парижа в 1908 году. На заседаниях Религиозно-философского общества Зинаида Гиппиус выступала с докладами два раза. Первый раз, 16 (29) ноября 1910 года, она делала мемориальное сообщение «Слова Толстого», посвященное памяти писателя. 5 ноября 1914 года она прочитала доклад «История в христианстве», в котором анализировала отношение российской интеллигенции к Первой мировой войне. В ее выступлении А. А. Ермичёв подчеркивает[48]48
  Ермичёв А. А. Религиозно-философское общество в Петербурге, 1907–1917. Хроника заседаний. СПб.: Изд-во Санкт-Петербургского университета, 2007. С. 184.


[Закрыть] противопоставление войны и христианства и надежду на то, что идея ценности человеческой личности, бесспорная для всех христиан, постепенно получит все более широкое распространение.

На заседании петербургского РФО в этотдень выступали с докладами и другие: А. А. Мейер, Д. С. Мережковский, С. М. Соловьев, С. И. Гессен. Однако именно Зинаида Гиппиус, как заметила Анна Голубкова, «демонстрирует сложный путь принятия и преодоления войны как социального и метафизического явления»[49]49
  Голубкова А. А. Война как экзистенциальный феномен в докладе Зинаиды Гиппиус «История в христианстве» // Вестник РГГУ. Серия «Философия. Социология. Искусствоведение». 2023. № 4 (1). С. 31.


[Закрыть]. А. А. Голубкова[50]50
  Там же. C. 33–43.


[Закрыть] разглядывает в понимании войны Зинаидой Гиппиус поиск причинно-следственных связей, вскрытие исторической обусловленности событий. Исследовательница ссылается на заметку «Два слова раньше», написанную до войны, в 1908 году, предваряющую сборник статей «Литературный дневник»: «Надо уметь чувствовать время; надо помнить, что история везде и все в истории – в движении. Последняя мелочь – и она в истории, и она может кому-нибудь пригодиться, если только будет на своем месте. Всякий вчерашний день – история, а всякий “сборник” именно вчерашний день»[51]51
  Гиппиус З. Н. Два слова раньше // Гиппиус З. Н. Литературный дневник (1899–1907). М.: Аграф, 2000. С. 32.


[Закрыть]. Объяснение и даже своего рода погружение в исторический контекст подобно погружению в художественное произведение.

Война, по общему мнению Зинаиды Гиппиус, архаична, это своего рода «вещь в себе», слепая и глухая до боли и страданий людей. Принятие войны – это снижение до ее уровня. Российская интеллигенция, со всеми своими возвышенными идеалами, предотвратить войну не сумела, следовательно, несет ответственность за ее нынешнее и всеобщее протекание.

Октябрьскую революцию 1917 года Гиппиус встретила с крайней враждебностью. Уже в октябре 1905 года в письме к Дмитрию Философову, написанному за час до Манифеста, она, размышляя о судьбе России после возможной победы революции, писала: «…весь путь их и вся эта картина так мною неприемлема, противна, отвратительна, страшна, что коснуться к ней… равносильно для меня было бы предательству»[52]52
  Гиппиус З. Н. Петербургские дневники. Нью-Йорк, 1982. С. 101.


[Закрыть]. Дневники Гиппиус день за днем отражают трагическую картину происходившего в 1917 году: «Собачину продают на рынке спекулянты из-под полы. Стоит 50 рублей за фунт. Дохлая мышь стоит два рубля»[53]53
  Там же. С. 104.


[Закрыть]. После прихода «царства Антихриста», 24 декабря 1919 года, Гиппиус и Мережковский навсегда уезжают из России в Польшу, а затем во Францию.

В «Петербургских дневниках» 1914–1919 годов Гиппиус писала о псевдонимах революции: «Ленин, Зиновьев, Троцкий, Стеклов, Каменев – вот псевдонимы вожаков, скрывающих их неблагозвучные фамилии»[54]54
  Там же. С. 121.


[Закрыть]. Она стала называть себя «летописцем»: «Мы, коренные петербуржцы, принадлежали к тому кругу русской интеллигенции, которую принято называть “словом” и “голосом” России. Вся интеллигенция – ученые, врачи, поэты – оказались причастными к политике»[55]55
  Гиппиус З. Н. Петербургские дневники. Нью-Йорк, 1982. С. 45.


[Закрыть].

«Петербургские дневники» – один из самых волнующих и страшных документов эпохи. Характеры Карташова, Милюкова, Керенского, Николая II прописаны с психологической точностью. Квартира Мережковских становится в эти месяцы гражданско-литературным штабом, куда приходят и председатель временного правительства, и матросы, и матери кадетов, находящихся под арестом в Петропавловской крепости. Гиппиус описывает то, что происходило на улицах: «На Николаевской улице вчера оказалась редкость: павшая лошадь. Люди, конечно, бросились к ней. Один из публики, наиболее энергичный, устроил очередь. И последним достались уже кишки только»[56]56
  Там же. С. 42.


[Закрыть].

Этот же кадр из революционной жизни когда-то изобразил художник Иван Владимиров. Этот российский, советский художник, заслуженный деятель искусств РСФСР, представитель реалистической школы участвовал в революционном движении и рисовал по свежим впечатлениям. Одну и ту же картину жизни они видели с Зинаидой Николаевной вместе, стоя по разные стороны набережной.

Постреволюционную ситуацию она назвала «ассирийским рабством», то есть бесправием изнурительного труда: «Ассирийское рабство. Да нет, и не ассирийское, и не сибирская каторга, а что-то совсем вне примеров. Для тяжкой ненужной работы сгоняют людей полураздетых и шатающихся от голода, – сгоняют в снег, дождь, холод, тьму… Бывало ли?»[57]57
  Гиппиус З. Н. Петербургские дневники. Нью-Йорк, 1982. С. 56.


[Закрыть]

Определяла Зинаида Гиппиус собственное место жительства как центр революционных действий, географически это центр Петербурга, средоточие революции: около Думы, около Таврического дворца. «Я следила, как умирал старый дворец, я видела, как умирал город… Да, целый город, Петербург, созданный Петром и воспетый Пушкиным, милый, строгий и страшный город – он умирал»[58]58
  Там же. С. 161.


[Закрыть].

Петербург стал Петроградом. Гиппиус яростно описывает свое отношение к этому переименованию в стихотворении «Петроград» из «Последних стихов» 1914–1918 годов:

 
Кто посягнул на детище Петрово?
Кто совершенное деянье рук
Смел оскорбить, отняв хотя бы слово,
Смел изменить хотя б единый звук?
Не мы, не мы… растерянная челядь,
Что, властвуя, сама боится нас!
Все мечутся да чьи-то ризы делят,
И все дрожат за свой последний час.
 
 
«Петроград». 1914
 

Не менее остро и проникновенно она пишет о революции 29 октября 1917 года:

 
Блевотина войны – октябрьское веселье!
От этого зловонного вина
Как было омерзительно твое похмелье,
О бедная, о, грешная страна!
Какому дьяволу, какому псу в угоду,
Каким кошмарным обуянный сном,
Народ, безумствуя, убил свою свободу,
И даже не убил – засек кнутом?
Смеются дьяволы и псы над рабьей свалкой,
Смеются пушки, разевая рты…
И скоро в старый хлев ты будешь загнан палкой,
Народ, не уважающий святынь.
 
 
«Веселье». 1917
 

Марк Вишняк в статье «Зинаида Гиппиус в письмах»[59]59
  Вишняк М. З. Н. Гиппиус в письмах // З. Н. Гиппиус: pro et contra. СПб.: Издательство РХГА, 2008. С. 12.


[Закрыть] говорит, что «ближе к 17-му году они (З. Г. и Д. М.) стали неким центром, вокруг которого вращались люди, вести, слухи, которым жил предреволюционный и революционный Петроград».

Не только описания были в дневниках, но и пронзительные обобщения. Такова запись от 25 октября 1917 года: «Очень красивый пейзаж. Между революцией и тем, что сейчас происходит, такая же разница, как между мартом и октябрем, между сияющим тогдашним небом весны и сегодняшними грязными, темно-серыми, склизкими тучами»[60]60
  Там же. С. 382.


[Закрыть].

Март 1917 года Зинаида Николаевна описывает как юность, предвещающую светлую жизнь. Подъем и единение настроя народа и интеллигенции выливаются в строках от 1 марта 1917 года: «С утра текут, текут мимо нас полки к Думе. И довольно стройно, с флагами, со знаменами, с музыкой. День удивительный: легко-морозный, белый, весь зимний – и весь уж весенний… Порою начиналась неожиданная, чисто внешняя пурга, летели, кружась, ласковые, белые хлопья и вдруг золотели, пронизанные солнечным лучом. Такой золотой бывает летний дождь, а вот и золотая весенняя пурга… Незабвенное утро, алые крылья и марсельеза в снежной, золотом отливающей, белости»[61]61
  Вишняк М. З. Н. Гиппиус в письмах // З. Н. Гиппиус: pro et contra. СПб.: Издательство РХГА, 2008. С. 293.


[Закрыть]. Но «золотая весенняя пурга» сменилась «мзглятью» октября 1917 года; от 25 октября 1917 года: «Я выходила с Дмитрием. Шли в аспидных сумерках по Сергиевской. Мзглять, тишь, безмолвие, безлюдие, серая кислая подушка. На окраинах листки: объявляется, что “правительство низложено”… Заняли вокзалы, Мариинский дворец, телеграфы, типографии»[62]62
  Там же. С. 381.


[Закрыть].

Диагностически точно в дневнике прослеживается эволюция и падение личности А. Ф. Керенского в деле революции, в столкновении идей и психологий; об этом запись от 21 октября 1917 года: «Керенский телефонограммой отменил-таки завтрашнее моленье. Казаки подчинились, но с глухим ропотом. (Они ненавидят Керенского.) А большевики между тем, и моленья не ожидая, выступили»[63]63
  Там же. С. 378.


[Закрыть]. Или: «Сегодня несчастный Керенский выступал в Предпарламенте с речью, где говорил, что все попытки и средства уладить конфликт исчерпаны и что он просит у Совета санкции для решительных мер и вообще поддержки правительства»[64]64
  Вишняк М. З. Н. Гиппиус в письмах // З. Н. Гиппиус: pro et contra. СПб.: Издательство РХГА, 2008. С. 379.


[Закрыть]. В марте 1917 года Керенский стал предводителем, к июлю неврастеником, а к октябрю трусом, по известной городской легенде, в женском одеянии, и как итог запись в ноябре: «Да, фатальный человек, слабый… герой. Мужественный… предатель. Женственный… революционер. Истерический главнокомандующий. Нежный, пылкий, боящийся крови – убийца. И очень, очень, весь – несчастный»[65]65
  Там же. С. 395.


[Закрыть].

Также точно на рубежах революции она описывает судьбы современников: от 24 октября 1917 года: «Бедное “потерянное дитя”, Боря Бугаев, приезжал сюда и уехал обратно в Москву. Невменяемо. Безответственно. Возится с этим большевиком – Ив. Разумниковым. Другое “потерянное дитя”, похожее, – А. Блок… сказал, я, мол, имею склонность к большевикам»[66]66
  Там же. С. 380.


[Закрыть].

Тонко улавливает она состояние масс, читаем запись от того же дня: «Все как будто в одинаковой панике, и ни у кого нет активности самопроявления, даже у большевиков. На улице тишь и темь. Электричество неопределенно гас-нет»[67]67
  Там же. С. 379.


[Закрыть]. Гиппиус пишет о «страшных и стыдных днях», как И. Бунин писал о днях «окаянных». Заканчиваются «Петербургские дневники» от 6 ноября 1917 года: «Я кончу, видно, свою запись в аду. Я буду, конечно, писать… потому что я летописец»[68]68
  Вишняк М. З. Н. Гиппиус в письмах // З. Н. Гиппиус: pro et contra. СПб.: Издательство РХГА, 2008. С. 395.


[Закрыть].

Гиппиус именует происходящее «социальным переворотом». Запись от 24 октября 1917 года: «Сейчас большевики захватили “ПТА” [Петербургское телеграфное агентство] и телеграф. Правительство послало туда броневиков, а броневики перешли к большевикам, жадно братаясь. На Невском сейчас стрельба. Словом, готовится “социальный переворот”, самый темный, идиотский и грязный, какой только будет в истории»[69]69
  Там же. С. 380.


[Закрыть].

Как же выглядит «торжество победителей»? Запись от 26 октября 1917 года: «Давили дорогой фарфор, резали ковры, изрезали и проткнули портрет Серова, наконец, добрались до винного погреба… Нет, слишком стыдно писать… Но надо все знать: женский батальон, израненный, затащили в Павловские казармы и там поголовно изнасиловали»[70]70
  Там же. С. 385.


[Закрыть].

Женщина может защищать родину по-разному. Участвовать в политике, растить сыновей, воспитывая в них чувство долга, фиксировать происходящее и даже воевать. Женский батальон, о котором вскользь упомянула Зинаида Николаевна, – событие феноменальное в русской истории. Мария Леонтьевна Бочкарёва в своем бессознательном хранила в себе русские былинные архетипы. Она прожила тяжелую и короткую жизнь и была расстреляна в 1921 году в возрасте 30 лет. Жила и умерла как воин.

Прапорщик Мария Леонтьевна Бочкарёва организовала «Первую женскую военную команду смерти». Родилась в 1889 году, сложная личная жизнь вынудила ее с началом Первой мировой войны уйти в армию, где она участвовала в боях, была ранена, за боевые подвиги не раз награждалась Георгиевским крестом.

Почему женское формирование называли «батальоном смерти»? Его атрибутом являлись черные погоны с красной полосой и эмблема в виде черепа и двух скрещенных костей, символизировавших «нежелание жить, если погибнет Россия». Женщина, несущая смерть. Одной из задач «женского батальона смерти» было «устыдить солдат», требовавших окончания империалистической войны, и заставить их воевать до «победного конца».

«Доброволицей» батальона могла стать женщина в возрасте от 16 до 40 лет. Дисциплина в батальоне была суровой: обучение стрельбе и навыкам штыкового боя быстрым темпом. Подготовка женщин к фронту занимала месяц. 21 июня 1917 года первому женскому батальону смерти на площади Исаакиевского собора командующий войсками Петроградского военного округа вручил боевое знамя, а прапорщику Бочкарёвой, по распоряжению военного министра произведенной в первый офицерский чин, саблю с золотым эфесом.

Отношение к женщинам на фронте было двоя-ким. Неофицерский состав смотрел на женщин в форме с жестокой усмешкой. Например, 8 июля 1916 года у деревни Белая близ Сморгони женский батальон не был поддержан соседними частями при атаке. В бою погибла треть личного состава. Иллюстрированный журнал «Искры» писал так: «29-го июня первый женский батальон смерти прибыл на позицию и, конечно, встречен солдатами с удивлением. Они никак не ожидали, что у русской женщины окажется больше храбрости, больше любви к родине и больше понимания истинной свободы, которую мало завоевать, но надо еще и защищать, чем у них, среди которых развелось много трусов и предателей»[71]71
  Дроков С. В. Организатор Женского батальона смерти // Вопросы истории. 1993. № 7. С. 164–169.


[Закрыть].

14 августа новый Главковерх Л. Г. Корнилов своим Приказом запретил создание новых женских «батальонов смерти». Женщина могла вступать в уже созданные части. 30 ноября 1917 года Военным советом еще старого Военного министерства был издан приказ о роспуске «женских батальонов смерти».

Архетипический образа девы-воительницы исследует В. Б. Зусева-Озкан[72]72
  Зусева-Озкан В. Б. Дева-воительница в литературе русского модернизма: образ, мотивы, сюжеты / отв. ред. А. Л. Топорков. М.: Индрик, 2021. 712 с.


[Закрыть]. Она обращается к русской литературе первого двадцатилетия ХХ века в книге «Дева-воительница в литературе русского модернизма: образ, мотивы, сюжеты» и устанавливает связь выбора женщины стать воином с модернизацией национальной культуры: современность – это не только новые вызовы, но и новые подвиги.

Вариации героинь-воительниц Зусева-Озкан находит в творчестве виднейших литераторов обозначенной эпохи: Д. С. Мережковского, В. Я. Брюсова, А. А. Блока, А. Белого, Н. С. Гумилева, М. А. Кузмина, М. И. Цветаевой, Е. И. Замятина, а также в творчестве писательниц, чьи имена менее известны: Н. Г. Львовой, С. Я. Парнок. Исследовательница обосновывает тезисами исторической поэтики и мифопоэтики устойчивость и продуктивность образов дев-воительниц в отечественной и мировой культуре. Например, В. Брюсов пишет о Брунгильде как о прекрасной защитнице:

 
…Словно Брунгильда, приступит ко мне;
Лик ее будет – как призрак в огне.
Щит в ее легкой руке проблестит, —
С треском расколется твердый мой щит.
Тщетно свой меч подниму на нее, —
В панцирь мой вражье вонзится копье.
Шлем мой покатится, грустно звеня.
Вражья рука опрокинет меня.
И, окровавлен, без сил, чуть живой,
Радостно крикну из праха: «Я – твой!»[73]73
  Брюсов В. Пути и перепутья: Собрание стихов. В 3 т. Т. 3: Все напевы. М.: Скорпион, 1909. VIII. С. 62–63.


[Закрыть]
 

В. Б. Зусева-Озкан показывает парадоксальную устойчивость модели обращения к возлюбленной в шлеме как сочетания идеи защиты и настоящего страстного порыва к победе: «Напомним, что весьма древний, встречающийся уже в мифологии и в героическом эпосе образ девы-воина строится на нестандартном соотношении гендерных ролей, поскольку воинская доблесть и физическая сила – традиционно мужские атрибуты»[74]74
  Зусева-Озкан В. Б. Образ воительницы в поэтическом диалоге Валерия Брюсова и Надежды Львовой // Вестник Санкт-Петербургского университета. Язык и литература. 2021, 18 (2): 277–297. https://doi.org/10.21638/spbu09.2021.203.


[Закрыть]. О. И. Тогоева, крупнейший специалист по средневековой юриспруденции и знаток дела Жанны д’Арк, исследуя судьбу средневековых представлений, называет такой тип героини латинским словом Virago, то есть «женщина-мужчина»[75]75
  Тогоева О. И. Еретичка, ставшая святой. Две жизни Жанны д’Арк. М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2016. С. 251.


[Закрыть]. Это историко-художественный персонаж: амазонка, царь-девица, валькирия Брунгильда.