Текст книги "Как в СССР принимали высоких гостей"

Флоринского, как и в предыдущие дни визита, интересовали не только протокольные вопросы, в Крыму он решил изучить реформаторскую деятельность падишаха. На вопрос Флоринского одному из гостей Мухалатки, какие реформы готовит падишах, тот ответил, что реформирование будет происходить постепенно. «Будучи человеком дела, – заявил мой собеседник, – король любит мало говорить, предпочитая слову дело, меньше всего он говорит о вынашиваемых планах. Но все мы чувствуем, что он готовится к большим реформам» [114]. Затем Флоринский спросил, что неужели падишах допустит, чтобы королева и принцессы, раз открыв лица, снова их закрыли по возвращении на Родину. На это собеседник Флоринского ответил: «Да, это придется сделать, но не надолго. Одной из первых реформ, по-видимому, будет снятие паранджи, причем падишах намерен начать со своей семьи» [115].

Вечером 15 мая Флоринский отправился в Алупку, чтобы проследить за размещением свиты в Шуваловском корпусе, недавно отремонтированном под санаторий. Следует заметить, что, несмотря на великолепие Воронцовского дворца и парка, из афганской делегации там остановились только Хабибулла-хан и турецкий посол, а позже афганский посланник в Тегеране. Согласно программе пребывания падишаха в СССР, 18 мая в 12 часов он со своей свитой должен был отплыть из Севастополя на турецком корабле «Измир» в Константинополь. Следует отметить, что еще 25 февраля заместитель народного комиссара по иностранным делам Карахан сообщил заместителю председателя Реввоенсовета СССР И.С. Уншлихту, что падишах собирается выехать из Севастополя или другого крымского порта в Константинополь и просит выделить для этого советское военное судно. В связи с намеченным в мае походом советских черноморских судов (крейсер «Червона Украина» и др.) в Турцию, коллегия НКИД считала необходимым приурочить этот поход к моменту отъезда падишаха, чтобы использовать военные суда для «переброски» падишаха в Турцию [116].

1 марта Уншлихт сообщил Карахану, что поход крейсера «Червона Украина» и трех эскадронных миноносцев в Константинополь имеет цель «оморячивание и тренировку личного состава <…> и обучение его работать с иностранными картами и пособиями».

По мнению Уншлихта, совмещение похода в целях учебнобоевой подготовки с поездкой падишаха невозможно, так как поход – это тревоги и учения, а пребывание «официального представителя дружественной нации на корабле потребует соблюдения этикета и обеспечения полного комфорта и спокойствия во все время пребывания падишаха на крейсере». К тому же наркомвоенмор не возражает против дополнительного похода кораблей морских сил Черного моря в Константинополь вместе с падишахом, если будет выделен дополнительный кредит на топливо и смазочные материалы.

Проводы падишаха из Севастополя состоялись по церемониалу, предложенному советской стороной туркам и афганцам. На площади перед пристанью 3-го Интернационала был выстроен почетный караул, на правом фланге – комсостав. Падишах прошел вдоль фронта почетного караула, оркестр исполнил афганский и турецкий гимны, «Интернационал», затем состоялся объезд на катерах по бухте советских военных судов, на которых были выстроены команды. Когда падишах поднялся на «Измир», оркестр исполнил «Интернационал», афганский и турецкий гимны. Карахан произнес прощальную речь. Представители крымского населения подарили падишаху местные сладости и папиросы. Сопровождающие с советской стороны пожелали падишаху счастливого пути и покинули судно. Эта «импозантная», по мнению Флоринского, церемония прошла по плану.

До границы территориальных вод «Измир» сопровождали не только советские суда, но и эскадрилья самолетов, с которых летчики сбросили 20 цветочных бомб (18 попали в «Измир»).

С борта корабля падишах отправил Калинину телеграмму с благодарностью за оказанный прием (следует отметить, что падишах и свита были в восторге от приема в Крыму).

21-го в Москву выехал Карахан, Флоринский остался в Севастополе, чтобы решать вопросы, связанные с кавказской программой.

Турция

27 мая эскадра советских военных кораблей в составе крейсера «Червона Украина» и эсминцев «Петровский», «Шаумян», «Фрунзе» вышла из Севастополя (под командованием Орлова). На следующий день эскадра вошла в Босфор. Прибытие советской эскадры в Константинополь произошло почти одновременно с приездом туда из Ангоры падишаха.

30 мая должен был состояться футбольный матч между советской и турецкой командами, а вечером турецкие моряки должны были принимать краснофлотцев.

В 16 часов на футбольное поле выбежала турецкая команда с большим советским флагом. После исполнения оркестром «Интернационала» и турецкого гимна на поле вышла советская команда с турецким флагом, наш оркестр вместо турецкого гимна играл «Интернационал». Получив с трибуны распоряжение, он исполнил турецкий гимн [117]. Когда команды сошлись, начался сильный дождь. Игра закончилась поражением нашей команды. Во время матча Флоринский, отправившийся на переговоры с турецкими коллегами, обратил их внимание, что в прессе наш флот называют «русским», а не «советским» и что, к сожалению, даже на пристани не было советских флагов (город украшали турецкие и афганские флаги), тогда как в Севастополе были не только афганские и советские флаги, но и турецкие (несмотря на обещание турецкой стороны, советские флаги не были вывешены).

В 20 часов в одном из самых больших ресторанных залов в «Туркуазе» состоялся турецкий банкет в честь советских моряков на 600 кувертов, обслуживали собравшихся русские эмигранты. У каждого прибора лежало меню на русском и турецком языках «Ужин в честь офицеров и матросов Флота Советской Республики, устраиваемый Турецким Флотом» [118].

Турецкие моряки вели себя как радушные хозяева и так быстро нашли общий язык с краснофлотцами, что у советских представителей начались опасения по поводу выступления краснофлотцев и турецких матросов после официальных речей, но «все прошло гладко» [119]. Расстались около полуночи.

На следующий день падишах присутствовал на гребных гонках с участием советских и турецких моряков. Вечером в бывшем тронном зале в Доме Бахче состоялся раут, на который были приглашены советские дипломаты и моряки. Советская делегация подошла к падишаху и его супруге, обошла афганскую свиту. Министр двора передал Флоринскому, что падишах желает с ним лично побеседовать. Во время разговора Аманулла-хан спрашивал о здоровье Калинина, Ворошилова, Чичерина, Карахана, говорил о том, что прием в СССР «глубоко тронул своей простотой и сердечностью». После обмена любезностями начались танцы. Следует заметить, что, по словам очевидцев, дамы на рауте были одеты «слишком элегантно» [120]. В том же зале состоялся ужин а-ля фуршет, около часа ночи падишах и королева простились с гостями.

1 июня, в день отъезда падишаха из Константинополя, состоялся парад турецких войск в его присутствии. Прощальной церемонии не было. Когда падишах с семьей и свитой был доставлен на «Измир», прогремел салют советских и турецких судов. «Измир» шел впереди «Червоны Украины», наши миноносцы шли следом в кильватерной колонне, сопровождаемой турецкими миноносцами. Следует отметить, что безукоризненное поведение советских моряков, их выдержка и дисциплина произвели в Турции должный эффект. В целом прием носил демонстративный характер и подчеркивал дружеские отношения между СССР и Турцией. Но, оказывая радушный прием, турецкие власти, по мнению Флоринского, старались избегать «лишнего шума, чтобы не слишком волновать «западных друзей» [121], доказательством этому может служить отсутствие в Константинополе на улицах советских флагов.

Турецкая власть не стремилась, в отличие от советской в Севастополе, языком протокола говорить о советско-турецко-афганской дружбе. Турки «не смешивали» советских представителей с афганскими и не приглашали их вместе практически ни на одно официальное мероприятие. Но как только падишах узнал, что в Константинополе находится советская делегация, он пригласил ее членов на единственный прием, который давал городу. «Линия поведения афганцев оказалась более четкой и ясной, чем у турок», – писал Флоринский [122].

На «Измире»

Во время путешествия на Кавказ стояла прекрасная погода, на борту «Измира» царила непринужденная атмосфера. Свита падишаха пополнилась его дочерью, очаровательной девочкой 9 лет, свободно говорящей по-французски (на Кавказе она забрались в вагон охраны, подружилась с красноармейцами, перебрала все оружие, заявила, что никуда не уйдет, так как «любит солдат») [123].

Распорядок дня включал завтрак в 13 часов и обед в 20 часов. В кают-компании накрывался большой стол посередине и небольшие столы вокруг. Сначала турки распределили места и разложили карточки, но падишах отменил этот порядок, места занимали по своему желанию. К концу первого дня путешествия (1 июня), перед заходом солнца «Червона Украина» с выстроенной на палубе командой, под звуки афганского гимна и «Интернационала» прошла мимо «Измира». «Падишах был в восторге, «махал команде платком и кричал приветствия», затем «Червона Украина» пошла перед «Измиром» [124]. На следующий день свите падишаха были вручены подарки – золотые и серебряные портсигары.

В 15 часов падишах наблюдал за боевым учением на эсминцах. Особый эффект произвела на зрителей дымовая завеса, за которой они скрылись. Во время прохождения кораблей падишах приветствовал команды.

Кавказ

Встреча падишаха в Батуми началась с салюта. Затем к «Измиру» подошел катер, с которого сошли представители правительства ЗСФСР. Падишах перешел на «Червону Украину». У трапа его встретили Орлов и командный состав. Оркестр исполнил афганский гимн и «Интернационал», команда построена на палубе. После того как падишах обошел крейсер, все сели в катера, доставившие гостей на пристань, где прозвучали гимны и прошел обход почетного караула.

После небольшой поездки по городу Аманулла-хан с семьей и свитой отправился завтракать на Зеленый мыс. Завтрак, накрытый на утопавшей в цветах площадке, прошел в непринужденной обстановке. Гостям предложили концертную программу, составленную из кавказских песен и танцев. По окончании завтрака (в 17 часов) последовал осмотр чайной плантации и фабрики в Чакве, затем все направились к морю и расположились на пляже. В ожидании поезда падишах старался перещеголять своих министров «в бросании камешков в море» [125]. На станции, с выстроенным почетным караулом, состоялось прощание падишаха с правительством Аджаристана и с турецкой делегацией. Встреча в Тифлисе проходила в целом по той же схеме, что и в Москве, но с учетом допущенных там протокольных ошибок.

На перроне из членов правительства находились только представитель Закавказского ЦИК С.И. Касьян и представитель Грузинского ЦИК Ф.И. Махарадзе. Приветствовавшие падишаха другие члены закавказского и грузинского правительств были представлены падишаху в парадных комнатах вокзала. После обхода строя почетного караула на привокзальной площади падишах, его свита и члены правительства поднимались на трибуну, мимо которой торжественным маршем прошли войска. Члены правительства провозгласили здравицы в честь афганского народа, «борца за независимость Афганистана» [126]. В отличие от встречи в Москве движение по главным улицам города было приостановлено. Несмотря на большое скопление народа, порядок поддерживали немногочисленные посты милиции. «Тифлисцы, видать, народ дисциплинированный – порядок образцовый», – заметил Флоринский. Прежде чем отправиться в резиденцию, гости объехали город и с горы полюбовались на Тифлис. На обратном пути падишах сел за руль. После размещения в резиденции все были приглашены на завтрак, накрытый в саду (министры к этому времени успели посетить знаменитые Тифлисские серные бани). Но из-за сильного ветра завтрак перенесли в один из залов дворца. Протокольной службе пришлось срочно готовить новое помещение.

Во время трапезы звучала кавказская музыка, исполнялись кавказские песни и танцы, произносились официальные речи. Кофе был накрыт в саду, королеве и принцессам подарили серебряные вещи старинной грузинской работы.

В Тифлисе падишах и его свита купили летние картузы, падишах щеголял в картузе в Баку, куда делегация отправилась из Тифлиса.

В Баку падишах посетил нефтяные промыслы, а на королеву сильное впечатление произвел женский клуб, в котором велась большая работа. Завтрак в честь падишаха был накрыт на террасе Дворца физкультуры. На приеме, вопреки заранее составленной программе, состоялись незапланированные выступления. Так, приехавший из Берлина корреспондент одной из революционных восточных газет, выходившей в Германии, произнес зажигательную речь по-персидски. Когда вышли из-за стола, Флоринский попытался уговорить падишаха отложить ради королевы поездку из-за шторма на море. «Ничего, пусть привыкает», – ответил Аманулла-хан.

В порту в честь падишаха был выстроен почетный караул, в 17 часов корабль с высокими гостями отвалил от берега, эскортируемый двумя эсминцами. В целом падишах остался доволен пребыванием на Кавказе, некоторые протокольные неувязки (слишком широкий состав присутствующих на официальных приемах, экспромтные выступления и т. д.) были отнесены за счет восточного гостеприимства и радушия, не укладывающихся в формальные рамки протокола [127].

К промахам в организации визита падишаха с семьей и свитой на Кавказе, по мнению Флоринского, можно отнести:

– широкий состав правительственной делегации, встречавшей и провожавшей падишаха;

– в Батуме не было интимного завтрака в узком кругу. Приемы были громоздкими. «Многолюдство, затруднявшее маневрирование, представлялось тем менее целесообразным, что многие из присутствующих вообще не были представлены падишаху и таким образом присутствие лишено было всякой ценности, поскольку падишах не знал, кто эти многочисленные гости, сидящие за столами. Непонятно было, для какой цели они приглашены»;

– иностранных консулов приглашать не следовало, так как в Ленинграде они не принимали участие в приеме. Таким образом, был дан повод для справедливых упреков со стороны ленинградских консулов. «Совершенно излишним представлялось иметь этих враждебных наблюдателей за завтраком, который прошел не слишком организованно» [128].

На «Полуяне» (пароходе, на котором падишах покинул Кавказ) выяснилось, что не хватает комплектов белья и подушек, притом что на прием были израсходованы значительные средства.

Видимо, не хватило средств и на ремонт сходен: в Батуме, выходя из катера на берег, королева едва не провалилась, и ее выносил в своих объятиях один из сотрудников Закавказского ЦИК. На «Полуяне» падишах и свита находились в отличном настроении: гуляли по палубе, музицировали. Падишах даже попытался танцевать со своей супругой. Служба протокола создавала для Амануллы-хана максимально комфортные условия на протяжении всего путешествия. Однажды, когда Аманулла-хан фотографировал волны, в фокус попал один из сопровождавших корабль миноносцев. Падишах заметил, обращаясь к Флоринскому: «Вы не мешаете мне снимать».

Персия

Флоринский был приглашен продолжать путешествие с падишахом в Тегеран, Москва одобрила это предложение [129].

Пристань в Пехлеви и прилегающий бульвар пестро украшены флагами, фонариками, цветами. Почетный караул в «зеленых, несколько опереточных мундирах». На пароходе выстроена советская охрана во главе с Фокиным и Рыбкиным на берегу, у сходни также находились наши охранники с саблями наголо. «Т. Фокин отлично проводит эту церемонию, просто, но внушительно. Молодцы его ребята. Полный контраст с персидской бутафорией», – вспоминал Флоринский [130].

Падишах сошел на берег в сопровождении своей семьи и свиты, турецкого посла и прикомандированных из РФ. На королеве и принцессах были шляпки с легкими вуалетками. Из персидских дам никто не принимал участие в официальной встрече. После обхода почетного караула падишах с семьей отправляется на остров, на котором находится дом для падишаха. Флоринский обращает внимание на большое число военных в опереточных красных и голубых мундирах, являющихся слабым воспроизведением Наполеоновской эпохи.

Обер-церемониймейстер знакомит Флоринского с программой. Вечером должен состояться обед, на который приглашены прикомандированные к падишаху с советской стороны и командный состав эсминцев. Для краснофлотцев обед будет дан отдельно. Первоначально гостям сообщили, что они должны быть на обеде во фраках, за три часа до приема поступило новое решение – согласно воле падишаха все должны быть в пиджаках.

Далее Флоринскому сообщают, что, исходя из норм протокола, министр двора просит советских представителей выехать в Тегеран отдельно от падишаха и немного раньше его. Флоринский задает вопрос о том, стоит ли вообще советским представителям ехать в Тегеран. На это ему отвечают, что посещение Тегерана гостями из СССР весьма желательно, так же как участие во всех приемах, которые будут в столице в честь падишаха. После того как Флоринский поделился с коллегами этой информацией, высказывались мнения, что предложение об отдельном путешествии в Тегеран вызвано нежеланием персидской стороны портить отношения с Англией, принимая во внимание заключенные с ней соглашения. Советская делегация пребывает во дворец к 20 часам, но никаких признаков начала обеда не наблюдается [131]. Флоринский добивается встречи с министром двора, в беседе с которым заявляет, что если «наше присутствие вызывает протокольные затруднения в пути, но нет гарантий, что таковые не возникнут в Тегеране, хотя эти протокольные тонкости мне не совсем понятны, ибо 2 персидских дипломата путешествовали в нашем поезде с падишахом по всей территории Кавказа <…>». Далее Флоринский заявляет, что советская сторона не склонна создавать ни политические, ни протокольные проблемы дружественному персидскому правительству и поэтому предпочитает отказаться от поездки в Тегеран [132].

В ответ на это министр двора заявил, что никаких политических соображений, препятствующих поездке, нет: «Мы достаточно теперь сильны, чтобы принимать своих друзей, не считаясь с тем, приятно это или нет некоторым другим державам – я понимаю, что Вы имеете в виду Англию» [133]. Предложение ехать отдельно вызвано, по словам министра, только протокольными соображениями. Кроме того, «мы не хотели бы, чтобы создавалось впечатление, что Вы приехали в нашу столицу исключительно ради падишаха, а не для нас самих». Далее министр двора попросил советских представителей погостить в Тегеране подольше и остаться там и после отъезда падишаха. «Ваш отказ от поездки в Тегеран я буду рассматривать как личное оскорбление и должен вам пригрозить разрывом дипломатических отношений», – шутливо закончил он. В результате было принято решение, что советские прикомандированные явятся проводить падишаха в момент его отъезда из Пехлеви, затем самостоятельно (министр двора обещал предоставить автомобиль) отправятся в Тегеран, где примут участие во встрече.

Между тем время приближалось к 10 часам, но признаков начала обеда не было. Сконфуженный министр двора пригласил гостей в столовую. Аманулла-хан не вышел к обеду, он предпочел обедать в своих покоях с семьей. Есть основания полагать, что такое поведение падишаха вызвано тем, что от церемонии отстранялась королева [134]. Несмотря на отсутствие падишаха, обед состоялся (распределения мест не было). В присутствии афганских министров министр двора был подчеркнуто любезен с Флоринским, выражал надежду, что тот подольше погостит в Тегеране и они сыграют в его любимый бридж. При этом постоянно подчеркивалось, что советские представители едут в Тегеран не только ради падишаха (говорилось это громко, чтобы слышали афганские министры). Обед прошел «сумбурно, без всякого подъема. Выступали певички шантанного типа. Никаких речей не было. Странный был обед», – вспоминал Флоринский [135].

На следующий день, прощаясь с падишахом, Флоринский от имени своих коллег пожелал ему и королеве счастливого пути. Аманулла-хан выразил удивление и легкое недовольство, узнав, что по просьбе персидских друзей советская делегация самостоятельно направляется в Тегеран. Последующие дни пребывания падишаха в Тегеране были ознаменованы, в том числе, столкновением правил европейского протокола и этикета с восточными традициями. И если в предыдущих поездках падишах пытался проводить свою линию в этом вопросе, то есть демонстрировал приверженность европейским нормам поведения, то в Тегеране он был вынужден следовать традициям Востока.

9 июля падишах торжественно въезжал в Тегеран без супруги: ее встречала шахиня, и они въехали в город на полчаса раньше, но днем падишах демонстративно ездил с женой по городу. Во время одной из прогулок он купил в лавочке персидские туфли, что дало повод для враждебной против него кампании со стороны части общества: «Какой это падишах, если сам себе покупает туфли» [136]. Таким образом, отстаивая свои принципы, падишах настраивал против себя и в конечном итоге против своего государства ту часть населения восточных стран, для которых монарх должен «непременно находиться в ореоле величия и быть недостигаем для подданных» [137], – заявил в беседе с Флоринским в Военном министерстве начальник штаба Д.Д. Нахичеванский. Более терпимым он оказался по отношению к чадре: «Пора снять, но это нелегко – нужно выдержать солидную борьбу с предрассудками старшего поколения» [138].

Во время встречи собеседники обсуждали не только проблемы традиционного поведения на Востоке, говорили и об Индии, об афгано-индийских отношениях, о посылке молодых персов в иностранные военные школы [139]. Начальник штаба (воспитанный в России) заявил Флоринскому, что только с установлением «советского режима» стали возможными дружеские отношения между странами.

В этот же день начальник протокольной службы НКИД встретился с заместителем министра иностранных дел, с которым они говорили о СССР, о советско-персидской дружбе, о путешествии падишаха. Заместитель министра «выразительно» заметил, что ему известны добрые отношения СССР с Афганистаном. Говоря о назначении турецких инструкторов в афганскую армию, он поинтересовался у Флоринского, действительно ли турки уступают афганцам большую партию военного снабжения из своих запасов, образовавшихся из-за значительных закупок и из-за захваченного у греков оружия, полученного теми от англичан. Флоринский ответил, что англичане на этот счет мастера, в свое время и Красной армии пригодилось их вооружение, которым они снабжали белые армии в период интервенции [140].

Вечером представители нашей делегации были приглашены на раут к шаху Пехлеви. Когда началось шествие высочайших особ, дипкорпус выстроился вдоль одной из дорожек. Аманулла-хан заметил советскую делегацию, подошел и поздоровался. Флоринскому сообщили, что его хочет видеть шах. Во время беседы Флоринский сказал, что советские представители рады посетить его страну, шах ограничился обычными фразами любезности. В шатре был сервирован «скверный» ужин а-ля фуршет с ограниченным числом стаканов, каждым стаканом пользовались по несколько человек по очереди. Хозяева приема выделялись своим внешним видом. Персидские министры были в шитых золотом мундирах с экзотическими звездами, шах – в мундире с орденской цепью, дипкорпус также в мундирах. «Много внешнего блеска и мишуры, а стаканов нет», – заметил Флоринский [141].

Впоследствии стало известно, что падишах предлагал шаху привести на обед жен и таким образом разрешить проблему чадры, но шах на это не решился.

Несмотря на все усилия персидской стороны сделать пребывание супруги падишаха незаметным, Аманулла-хан придерживался другой точки зрения. 12 июня утром королева принимала жен шефов миссий и сказала немало теплых слов о своем пребывании в СССР, в частности в Крыму.

Вечером того же дня премьер давал обед, на котором падишах, как и прежде, был любезен по отношению к гостям вечера. В отличие от Амануллы-хана шах появился на приеме с «перекошенным лицом», обругал «крепкими словами» одного из своих министров. Успокоившись, он начал здороваться с гостями. Оказывается, шофер, не зная дороги, завез его неизвестно куда и посадил машину в канаву. Во дворец шах пришел пешком. На обеде, который, по мнению Флоринского, прошел натянуто и скучно, ему удалось возобновить и завести новые знакомства среди представителей дипкорпуса, в частности с германским и французским посланниками, польским и голландским поверенными в делах. С англичанами и египтянами советские представители не знакомились и не здоровались [142].

Английский вопрос остро прозвучал и на обеде, устроенном падишахом 14 июня. Приглашенные обращали внимание, что британский поверенный в делах сидит в самом конце стола «ниже других» [143]. Но подлинной сенсацией стало появление на приеме маленькой принцессы, дочери падишаха, что, по сути, было своеобразным вызовом: не хотите, чтобы я появлялся с женой, так я позвал дочь, которой, вероятно, не придется носить чадру и подчиняться предрассудкам.

Флоринский поблагодарил шаха за оказанное гостеприимство. Шах заметил, что в связи с приездом Амануллы-хана персидское правительство было лишено возможности оказать советской делегации достойный прием, но он надеется, что мы увезем с собой хорошие воспоминания о Персии. Шах уехал рано, ни с кем не прощаясь. Падишах оставался еще довольно продолжительное время и перед уходом обошел всех гостей, прощаясь с каждым. Обходительность Амануллы-хана буквально очаровала весь дипкорпус. Своим поведением падишах постоянно подчеркивал, что для него проявление искренних чувств важнее соблюдения формальных правил.

16 июня Флоринский, прощаясь с падишахом, передал ему от имени Калинина благодарность за приветствие, переданное на «Полуяне».

В ночь с 17 на 18 июня советская делегация выехала в Пехлеви. Следует отметить, что перед ее участниками стояла непростая задача – сопровождая падишаха Афганистана в его поездке в Иран, что уже само по себе являлось демонстрацией дружеских отношений между странами, одновременно, а точнее, параллельно заверять шаха и правительство Ирана в стремлении СССР к дружбе и сотрудничеству и в том, что представители СССР прибыли в Иран не только ради отношений с Афганистаном, но и для укрепления связей с Ираном.

Говоря о результатах поездки советской делегации в Тегеран, можно утверждать, что первая составляющая цели визита была выполнена в полном объеме, однако это вызвало заметное раздражение британской стороны, что, в свою очередь, сказалось на приеме, оказанном членам делегации в Тегеране. Так, на обеде у премьера членам советской делегации были отведены места ниже поверенных в делах, в том числе и английских. Пребывание делегации в Тегеране ограничилось посещением официальных приемов. Впоследствии Флоринский признавал, что было ошибкой не попросить специальной аудиенции у шаха, на которой надо было объяснить, что советские представители прибыли в Иран не только ради падишаха. В то же время Аманулла-хан и вся его свита открыто выражали на приемах свое отношение к СССР.

Именно в Персии, по словам Флоринского, советские представители убедились, что поездка в СССР оставила у афганцев неизгладимое впечатление, и королева, и вся свита с восторгом вспоминали о днях, проведенных в Советском Союзе. Флоринский вспоминал: «Невольно у каждого из них напрашивалась параллель в обстановке персидской мишуры и внешнего блеска. «Это не люди, а манекены, одетые в мундиры», – сказал министр двора <…>. В не менее резких выражениях отзывались о персидских порядках и остальные. Придворная челядь и камарилья в богатых мундирах, жмущиеся в углу в присутствии своего Шаха и отвешивавшие оттуда поклоны дипкорпусу, – такую картину являли персидские министры на приеме у падишаха <…>. «Среди них нет ни одного живого человека, – это не то, что у вас», – говорили афганцы» [144].

Несмотря на высокий профессионализм Флоринского, ему трудно быть объективным в оценке церемоний, организованных и происходивших при дворе шаха Ирана. Само слово «двор» несло для советского дипломата негативную информацию. Конечно, парадные мундиры придворных и пиджаки членов советского правительства не могут сосуществовать в рамках одного церемониала, тем более что даже фраки были отвергнуты советским протоколом, точнее, не протоколом, а советским строем, советской политической системой.

Своим отношением к жене, которая, несмотря на старания Амануллы-хана, не была допущена на приемы, своими манерами падишах вызывал раздражение. То, что являлось нормой в Европе, на Востоке воспринималось как угроза устоявшимся традициям. В Тегеране его упрекали в самостоятельной покупке туфель, в самостоятельном вождении автомобиля и т. д. В Реште на бое быков, устроенном в честь падишаха губернатором, увидев, что быки не желают сходиться, падишах заметил: «Даже животные стали настолько культурны, что не желают заниматься таким диким спортом». В отличие от Реза-шаха падишах не отвечал принятому на Востоке образу идеального монарха.

Уже из Кабула на имя Калинина была получена телеграмма от падишаха с благодарностью за дружеское отношение. Уникальность этого документа заключается в том, что, по всей вероятности, он подписан не только Амануллой, но и его супругой королевой Сорайей. На это обратил внимание и Флоринский. Вероятно, это первый случай в истории, чтобы супруга монарха в мусульманском государстве, устраненная, согласно законам, от политической деятельности, обращалась с заявлением к главе другого государства. Тем более, как справедливо отмечает заведующий Протокольным отделом НКИД Флоринский, отправив телеграмму с борта «Полуяна», падишах выполнил все протокольные формальности [145].

Подводя итоги визита Амануллы-хана в СССР, следует отметить, что он явился знаковым событием в истории отношений СССР с Афганистаном, что в свою очередь отразилось и на развитии советского дипломатического протокола.

Главная цель при составлении программы пребывания падишаха заключалась в ознакомлении Амануллы-хана с основными направлениями развития СССР, прежде всего в военной области. «Военная» часть программы была составлена таким образом, чтобы падишах смог лично увидеть главные отличия советской армии и флота от армии других государств, и прежде всего Англии, в борьбе с которой падишах надеялся на поддержку СССР. Но при этом, как точно заметила А.М. Коллонтай, «Аманулла боится Англии, но боится и нас. Мы чествуем хана Афганистана, но подумываем, как бы он не окреп через меру и не вздумал «скушать» Хиву и Бухару <…>» [146].