Текст книги "Литературное движение в Швеции"

Ола Гансон
Литературное движение в Швеции

В данный момент в Швеции нет никакого литературного движения. Оно было и прошло. Началось оно с 1879 г., со времени напечатания сатирического нравоописательного романа Августа Стриндберга «Красная комната». Книга эта имела большой успех, который является даже не вполне понятным, если не иметь представления о культуре и характере предшествовавшего ему времени.

Двадцать лет назад на долю литературных и критических интересов в Швеции отводилось мало места: все исключительно были заняты политикой и народным образованием. На первом плане были две идеи: с одной стороны, так называемый, панскандинавизм, идея политического единства скандинавских государств; с другой – так называемое нео-северное возрождение, т. е. идея новой культуры, основанная на скандинавской оригинальности и старинном положении свободного крестьянина. Обе идеи, весьма тесно связанные одна с другой, в сущности, составляли всего одну: политическое и умственное единство и независимость севера. Очагами этого движения были университеты. Гг. студенты играли в нем первую роль. Академическая молодежь в течение многих лет устроивала праздники братства и обменивалась взаимными любезностями. Идеальный союз севера подвергся испытанию датско-германской войной 1864 г. и не выдержал этого испытания.

Шведы и норвежцы преспокойно сидели себе дома около своих очагов, между тем, как братья их, датчане, сражались и гибли. Тем с большим энтузиазмом ухватилось подроставшее поколение, народившееся около 1850 года, за вторую идею: национальное и умственное развитие севера. После парламентской реформы, состоявшейся в Швеции в 1865 году и преобразовавшей прежнее представительство по сословиям в конституционное правительство с двумя палатами, – реформы, в силу которой крестьяне становились хозяевами общественной жизни страны, все необходимые условия для осуществления нового умственного идеала по-видимому были достигнуты. Академическая молодежь продолжала строить политические реформы на этой прочной основе. Было восстановлено изучение древне-скандинавского языка, среди студентов образовались ассоциации, имевшие задачей ограждать от забвения все то, что сохранилось еще из старинных нравов и первоначального языка. Кроме того, по всей стране учреждались второстепенные школы, с целью подготовления крестьянских сыновей и дочерей, т. е. потомства, в грандиозной их миссии.

Тем временем поэзия и изящные искусства пребывали под спудом. Совсем некогда было ими заниматься. Наиболее просвещенная молодежь отдавалась иной задаче. Кумир этой молодежи, поэт и ученый Виктор Ридберг, пользовался таким поклонением главным образом за то, что был вождем борьбы за свободу.

Чтобы в нескольких словах объяснить, в чем заключается существенная разница между направлением, возникшим и утвердившимся тогда в литературе, и направлением, царившим в ней дотоле, ее можно сравнить с разницей между эмпирическим умом и спекулятивным, хорошо подготовленным и методическим умом. На Швецию триумфальным маршем хлынули естественные науки в качестве судей и регуляторов на всех почвах и для всех условий цивилизации и жизни. Когда явились Дарвин и Тэн, в Швеции изучался национальный философ Бострём, друг короля Бернадотта и Священного союза, философ, который отстаивал новейшую платоническую идеологию, оправдывающую существование абсолютного правительства, существующий общественный строй и представительство четырех сословий.

Новое литературное движение длилось с 1880 г. по 1890 г. В результате его оказалось: несколько новейших проблем, присущих данному времени, и несколько индивидуальностей, глубоко шведских.

Сюжеты, трактуемые в юной шведской литературе, отнюдь не новы. Это – отношения между богачем и бедняком, мужчиной и женщиной, любовью и религиозной верой, словом, отношения индивидуума к обществу, т. е. государству, религии, нравственности и т. д. В скандинавском движении, начиная с самого раздувателя его, Георга Брандеса, наблюдается полное отсутствие какой бы ни было оригинальной идеи. Основные сюжеты, все без исключения, были вывезены из-за границы. Своеобразие существует исключительно в приемах работы, в субъективном отпечатке.

Укажем прежде всего несколько характерных черт Швеции и шведов, страны и её обитателей. Страна обширная, и потому представляющая много разнообразия, как по части пейзажа, так и в смысле климатических и геологических условий, начиная от плодородной Скании и вплоть до пустынь Лапландии. Города там редки и крайне малы, зерно населения составляют свободные крестьяне. Страна состоит из больших пустынь и маленьких нор-городов. Столица Стокгольм не может признаваться центром, – этому препятствует как географическое её положение, так и характер её жителей. Она слишком придвинута к северо-востоку, слишком близка к климатическому и интеллектуальному варварству, и южные шведы чересчур сознают близость свою к Европе, чтобы не пренебречь до известной степени своей столицей. Сверх того, стокгольмцы слишком застыли в своем образе жизни и образе мыслей, чтобы понять южных шведов, более утонченных и развитых. Центр страны не на месте, и интеллектуальная жизнь необходимо страдает от того.

Касательно геологических условий знаменателен факт, что первичная формация, основной гранит повсюду почти является здесь обнаженным, свободным от позднейших наслоений. Почти то же самое наблюдается относительно национального характера: первобытный зверь проявляется во всей своей грубости, и более тонкия дифференцирования обнаруживаются только спорадически и местами.

Умственное развитие шведов стоит на весьма низкой степени. Это – люди спинного хребта. Более высокие сферы интеллекта функционируют у них лишь неравномерными толчками, скачками, бессвязно. Этому много содействуют положение страны и суровость климата, остальное сделала национальная история. Шведы были самым воинственным народом в мире; шведки остались амазонками по преимуществу. Современные нам шведы являются истинными сынами своих отцов, которые, родившись солдатами, в течение многих поколений воевали со всей Европой. Подобно своим отцам, они остались отважными, но в умственном отношении слишком наивными. Подобно им, они любят пить, есть и нет; они остались гордыми авантюристами, с слабыми мозгами.

Они смотрят на любовь и любят так, как, по неволе, смотрели на это чувство и любили их отцы, проводившие жизнь на поле брани и спавшие, не снимая доспехов. Характерно, что в шведской литературе положительно отсутствует любовная, интимная и утонченная поэзия, свойственная датчанам, финнам и германцам. Шведы любят считать себя на высоте европейцев, но их образование настолько же поверхностно, как в те времена, когда предки их возвращались к себе после долгих странствований. Если снять лоск, то обнаружится гиперборейский варвар. Подобно своим отцам и дикарям, они любят кричащие и пестрые цветы, резкие звуки, хотя поддаются также и обаятельности, присущей грации и всему изящному.

Наиболее крупным из современных писателей Швеции считается Август Стриндберг. Впрочем, у него европейская репутация, тогда как имена его собратий положительно неизвестны за узкими пределами их родины, и это не без основания. Он единственный в своем роде. Между ним и остальными неизмеримая бездна. Но и сам он известен недостаточно, слишком односторонне.

Стриндберг имеет за собой весьма пеструю производительность. Чего только он не писал? Исторические драмы, драматизированные фантастические легенды, психологические драмы, исторические, социальные новеллы, полемические статьи, подробную автобиографию, историю умственного развития Швеции, сцены из народной жизни, книгу о французском крестьянине, сочинение о политических отношениях между Францией и Швецией, поэмы, сатиры, очерки и т. д.

Прежде чем отдаться литературе, он был, поочередно, школьным учителем и актером, телеграфным чиновником и журналистом, врачем и живописцем, проповедником и наставником, богемой и королевским библиотекарем. Он невообразимо много учился и знаком с специальностями по самым разнообразным отраслям, начиная с балтийского рыбоводства и шведской флоры и кончая китайским языком. Со времени же своего писательства он прошел через все фазисы, – фанатически проповедывал различные философии, с таким же фанатизмом опровергая их впоследствии, и постепенно перебывал пиетистом, революционером, скептиком, социальным утопистом и кончил необузданным интеллектуальным аристократизмом.

В настоящее время он проповедует евангелие о превосходстве Нитшевского «Übermensch» против масс[1]1
  Об этом учении см. «Вестник Ин. Лит.» 1893 г., № 5, стр. 206 и след.


[Закрыть], аристократии нервов и мозга против пролетария и женщины, против черни и Евы.

Несмотря на эрудицию Стриндберга, ему недостает прочной основы, дающейся субъекту древней и непрерывной цивилизацией. На него все действует поочередно, все для него равно ново и захватывает его с одинаковой силой. Ничто не связывается с чем-нибудь уже известным, и он переходит от одной идеи в другой без постепенности, бросаясь из одной крайности в другую. Какая-нибудь новая мысль или новое наблюдение, заимствованное из книги или же прямо из жизни, обращается у него немедленно в новую истину, абсолютную истину, единственную истину, неотступную идею. Стриндберг вечно был одержим какой-нибудь мономанией, и, быть может, этим-то и объясняется главным образом обаятельное впечатление, какое он производит. Ибо он сам очарован, сам ничего не видит, помимо этой блестящей точки. Ему всегда хотелось быть ученым, мыслителем, натуралистом, но он не может обнять и совладать сразу более чем с одной ассоциацией идей, более чем с одной группой фактов. С умом Стриндберга та же история, что и с его родиной: у обоих слишком редкие, слишком узкие, слишком изолированные центры цивилизации и слишком обширные пустыни залежей, окутанных мраком и не пересеченных телеграфными проволоками. Первобытный зверь, варвар сохранил всю свою оригинальную силу, тогда как залежи цивилизации отсутствуют: вся серия наслоений, дифференцирований, телеграфные проволоки – переходная связь. Свежесть впечатления бесподобна, но в мозгу царит страшный хаос, ничего, кроме сутолоки, все там сдавливается, толкается, подталкивает, летит кубарем, словно в какой-нибудь оргии или сумятице битвы. Быть может, у Стриндберга имеется для того еще один более глубокий повод, кроме физиологически национального характера расы. Не только ум его представляет скопление противоречий, но во всем существе его, по-видимому, существует двойственность. Это в своем роде раздвоение личности и не потому только, что он находится на рубеже двух эпох: «Как переходный продукт, – говорит он в своей автобиографии, – под личиной натуралиста он сохранил родовой характер романтика, на подобие того, как под змеиной чешуей сидят в зародыше конечности ящерицы». Как бы там ни было, темперамент и сочинения Стриндберга представляют постоянную борьбу на жизнь и смерть между враждебными элементами, непрерывным поднятием и опусканием весовых чашек. Стрелка весов в постоянном колебании, и эта физическая борьба никогда не разрешается в гармонию, в полный аккорд. Неспособная создать философию, которая не обрушилась бы сама на себя, борьба эта представляет бесконечный ряд актов нейтрализации между противоположными электрическими течениями.

Настоящее произведение его юношеского периода – драма «Учитель Олоф». Написанная в 1870 г., она была напечатана только 10 лет спустя. Это – описание эпохи лютеранской реформации в Швеции, в котором он не столько подчеркивает столкновение между новой и старой религией, сколько внутренний контраст у новых людей: учителя Олофа, этого шведского Лютера, и типографщика Гердта, анабаптиста, характеризующего собственный свой интеллект с настоящим Стриндбергским розмахом: «Я зовусь падшим ангелом, который возвратится десять тысяч раз; я зовусь освободителем, который явился слишком рано; я зовусь Сатаной, потому что люблю вас больше своей жизни; я назвался Лютером, я назывался Гуссом, теперь я называюсь Анабаптистом».

Когда он писал «Красную комнату», за Стриндбергом была довольно незаметно прошедшая молодость, и в 30 лет его угнетало горькое сознание, что он ничего не создал оригинального и не имел успеха. Он избрал себе девизом следующее изречение Вольтера: «Нет ничего неприятнее, как быть повешенным неведомым».

Последующая фаза ознаменовалась книгой, озаглавленной: «Новая Империя, сатирические этюды века покушений и юбилеев», в которой с жестоким и в то же время забавным юмором, занимающим средину между Теккереем и Марком Твэном, пригвоздил он в позорному столбу устои общественной лжи. Это была книга, исключительно посвященная бичеванию показного шутовства и паяцничества, но притом грозные удары и отравленные стрелы настигали по временам прямо тех, которых автор считал главными виновниками существования этого положения вещей. Это переполнило чашу маленького стокгольмского общества, где все знали друг друга лично, и автору пришлось отрясти прах возмущенной своей родины от своих ног и удалиться.

Тем не менее в 1884 г. он снова призван был в нее, чтобы явиться на суд. Заграницей он написал ряд новелл: «Браки» – двенадцать историй о семейной жизни. В этой книге 300 страниц богохульственной морали и несколько нечестивых строк. Сюда же примкнул целый отдел интимной истории скандинавской цивилизации.

«Подчиненность женщины» Стюарта Милля была переведена. В «Норе». Ибсена порабощенная женщина возмутилась. Скандинавия кишела такими Норами, явилась особенная дотоле невиданная Ева. У ней были мужские манеры и короткие волосы. Она пожимала руки, как любой парень, и глядела мужчине, – конечно, мужчине с нечистой совестью, – прямо в смущенные его очи. Они произносили речи, заводили газеты. Воздух потрясался криками о низости мужчин и порабощенности женщины, о безнравственности некоторых браков и исключительном праве жены. В особенности в Швеции целая толпа женщин бумагомарательниц заняла место в литературе с боевым кличем: за порабощенную женщину! Тогда-то Стриндберг и написал свои «Браки». По его мнению, модное эмансипированное движение стремилось не только к освобождению женщины от господства над ней мужчины, но также и к освобождению от власти природы, и идеалом современной женщины оказался какой-то ублюдок.

По новому паролю, женщина прежде всего должна быть «человеческим существом», а он заявил, что она прежде всего должна оставаться женщиной. И на громадном холсте он изобразил природу в грандиозных чертах, кишащую оплодотворяющимися растениями и плодящимися животными, поместив там Адама и Еву на первом плане.

Стриндберг обратился в утилитариста и социалиста-разрушителя в своих «Грезах сомнамбулы среди бела дня», поэме, написанной белыми стихами, – и в созидателя в томе новелл: «Утопии в действительности». Все современное общество представлялось ему искусственно заброшенным садом, вся современная цивилизация – болезненным наростом, изуродованной, поврежденной природой.

Стриндберг пережил черные годы. В сопровождении своего семейства странствовал он за границей, во Франции, Германии, Швейцарии и Дании. Утратив престиж на своей родине, он вынужден был сам издать свои драмы «Отец» и «Товарищи», напечатав их у одного провинциального типографщика в Стокгольме, так как все издатели были против него. Третью же драму «Кредиторы», доставившую ему громадный успех в Берлине, пришлось выпустить сперва на датском языке. После семилетнего отсутствия, в 1889 г., он вернулся в Швецию, где и написал свой роман «На берегу моря», рисующий ожесточенную борьбу некоего аристократа разума против черни и женщины.

В течение всего этого последнего периода его производительности у него преобладают две черты. Прежде всего автор весь проникается какой-нибудь единственной идеей, гипнотизирующей его до такой степени, что остального мира для него не существует. Впрочем, мир, в котором он жил и который описывал, всегда и во все фазы, его жизни представлялся миром крайне субъективно-ограниченным.

В настоящее время он изолировался исключительно в сферу чувств, причем вдохновляет его исключительно чувство антипатии: отвращение. Последняя его idée fixe блистает не подобно зведам или солнцу, а подобно пламени ненавистнической злобы. Одна только антипатия вызывает его в деятельности, подобно тому, как другие поэты творят, под влиянием ощущения счастья – глаза интересная в психологии художественной производительности.

Не только женщины его все Медузы и Мегеры. Если его женщины развратны, то мужчины скоты, в роде презренного честолюбца в «Юлии» и первого мужа в «Кредиторах», этого высокомерного интеллектуального палача.

Самое обширное место в литературном движении в Швеции принадлежит женщинам.

Выше было указано происхождение и характер этого эмансипированного движения. Что оно проникло в литературу, это объясняется скорее веянием времени, нежели талантом этих дам. Но шведы, не довольствуясь своим положением наименее литературного народа в мире, кичатся еще тем, что обладают рыцарством в сильнейшей степени, и потому преклонились перед женщиной и признали её превосходство и, из чистой вежливости, последовали за ней в самые глубокия дебри этой реакции.

Первою и наиболее талантливою из этой группы была Анна-Шарлота Эдгрен-Лефлер, герцогиня ди-Бананелло. В 1880 г. напечатала она три тома новелл «О жизни», представляющих изящное описание High-life'а в Стокгольме. Затем, увлеченная эмансипированным движением, она стала писать тенденциозные драмы на тему о правах женщины и бедняка. Как по своему происхождению, так и по замужеству, она принадлежала в высшему классу общества. Несмотря на то, она поставила свою жизнь и деятельность вне всякой условности, не соблюдая притом никаких галантерейностей, а действуя откровенно и несколько грубо, очень бессвязно и до известной степени жестко, прямо идя к цели в самых ясных выражениях, относясь сатирически, но всегда соблюдая притом такт светской женщины, с честным, открытым, прямолинейным темпераментом; вдохновение её всегда имело источником умственное негодование. Ни в своих произведениях, ни в жизни никогда не останавливалась она передо осуществлением того, что подсказывали ей ум её и чувство справедливости. После двадцатилетнего бездетного супружества с одним сановником, причем в последние 10 лет этого супружества она была окружена поклонением, как царица амазонок, – вдруг все ей опротивело. Сорока лет она развелась с мужем, уехала за границу, вышла замуж за итальянского герцога, сделалась матерью и, к смущению своих соотечественников, принялась писать сладострастно-эротические романы. Казалось, для неё распускалось лето, жаркое и цветущее, как вдруг прошлой осенью она скончалась, написав своеобразную биографию приятельницы своей, Софьи Ковалевской.

Вторым наиболее замечательным после неё женским шведским автором считается Виктория Бенедиктсон (Ernst Àhlgren). До тридцати двух лет жила она в маленькой деревушке, занимая одно из самых скромных положений, замужем за почтмейстером, который был гораздо старше неё. Не покидая своей комнаты, как больная, борясь с жестокими физическими страданиями, она вдруг прославилась несколькими новеллами из крестьянской жизни и романом, озаглавленным «Деньги», где описывались брак и развод одной молодой девушки с интеллектуальными стремлениями и пожилого землевладельца, лишенного всяких интеллектуальных порывов. Она покинула ненавистную ей деревню и пустилась по белу свету, с жаждой жизненных наслаждений, но сделала это немного поздно. Талант её оказался недостаточным; время шло, она сознавала бебя остановившейся на одном месте, тогда как другие непрестанно шли вперед. Наконец, в один прекрасный день, под влиянием особенно сложившихся обстоятельств, она перерезала себе горло тупой бритвой.

Литературное движение в Швеции, действительно, умерло. Давно не выходило уже там никакого сочинения, которое имело бы реальное значение. Причины этого различны. Быть может, большинство талантов, сами по себе, были недостаточно сильны, а, быть может, главное зло кроется во внешних условиях. Пиетизм, идущий от приближенных королевы, тяготеет подобно кошмару на стране женской эмансипации. Там не существует проницательной и независимой критики, имеется всего три или четыре больших газеты и единственный крупный издатель, и кому не удается поладить с ними, – приходится закрывать свою лавочку. Государство ассигнует 6.000 крон на покровительство поэзии, и эта сумма делится академией между старыми поэтами и молодыми профессорами. Всякая умственная жизнь коснеет, и всякий, кто пытается ее встряхнуть, обязательно ставится вне закона.

«Вестник Иностранной Литературы», № 12, 1893