Текст книги "Реальная угроза"

5

Весь остаток дня был заполнен приятными хлопотами. Элис побывала у старшего помощника, который оформил все необходимые для перевода документы, потом в канцелярии интенданта её поставили на довольствие по категории Е6 – с пометкой «на правах младшего офицера», выдали положенное сержанту обмундирование и вручили ордер на новое жильё. Хотя Гарсия был фактически отчислен из лётной команды, старпом Крамер распорядился не трогать его каюту, но ради такого случая Топалова освободила свою, переселившись наконец в отсек для старшего командного состава, где, собственно, и было её место после получения звания лейтенанта-командора – в компании Томассона, Павлова, Крамера, главного инженера, главного интенданта, начальника медсанчасти, командира десантного отряда и профессоров из научно-исследовательской группы.

Процедура переселения и обустройства на новом месте затянулась до позднего вечера, поскольку к Элис то и дело заглядывали знакомые, чтобы поздравить её с продвижением по службе. Почти в каждом таком случае провозглашался тост, и Элис, хотя и пила буквально по капельке, под конец порядком захмелела. Да и я, признаться, был на добром подпитии, а Топалова, наравне с нами принимавшая участие во всех мероприятиях, и вовсе не ограничивала себя в выпивке. Мы могли себе это позволить – завтра наша группа отдыхала, у нас был плановый выходной.

Примерно к одиннадцати вечера, когда паломничество к нам прекратилось, у нас, как это бывает в пьяной компании друзей, завязался душевный разговор, и мы с Элис, неожиданно для самих себя, поделились с Топаловой своими проблемами. Не знаю, что на нас нашло, раньше никогда такого не случалось; быть может, всё дело в том, что Яна держалась с нами на равных, без всякого превосходства, но в то же время была на десять лет старше нас и обладала гораздо большим житейским опытом.

– Ах, ребятки, даже не знаю, что вам посоветовать, – сочувственно сказала она. – Никогда не попадала в подобную ситуацию. У меня-то и личной жизни почти не было. У нас, лётчиков Астроэкспедиции, редко складываются благополучные семьи. Или хотя бы пары. Идеальный вариант – чтобы оба служили на одном корабле. Как вот вы... Но у вас другая проблема. Вы дорожите своей дружбой, и вам действительно есть чем дорожить. Такая дружба бывает раз в жизни, и то не у всех. А когда расстаются супруги или любовники... да, часто можно услышать: «они остались добрыми друзьями», но это как правило означает, что порой они созваниваются, а изредка обедают вместе. И я понимаю ваши опасения. На твоём месте, Элис, я бы до дрожи в коленках боялась потерять такого друга, как Алекс. Ведь ради тебя он не побоялся сунуть голову в волчью пасть. Если бы сегодня ты провалила испытание, то... нет, конечно, его бы не понизили, он по-прежнему оставался бы на хорошем счету, но в его личном деле появилась бы запись: «проявляет субъективность в оценке профессиональных качеств». В будущем это здорово затруднило бы ему получение должности старшего пилота, а тем более – шкипера.

– Ну, до этого ещё далеко... – возразил я.

– Время бежит быстро. А ты, Алекс, поверь мне на слово, ещё до своего тридцатника будешь зачислен в программу подготовки капитанов... Но ладно, что толку от нашей болтовни. Лучше потанцуйте. Мне нравится смотреть, как вы танцуете.

В каюте было тесновато, но для хороших танцоров это не может быть серьёзным препятствием, при необходимости они должны довольствоваться и крохотным пятачком. В танцах Элис была хороша, я – если в паре с ней – тоже. Мы танцевали под тихую медленную музыку, а Топалова, забравшись с ногами на койку, с меланхоличной улыбкой смотрела на нас. Не знаю, чем была вызвана её меланхолия – то ли она думала про нас, то ли вспоминала свою юность.

– Саша, – прошептала мне на ухо Элис. – А может, попробуем? Всего один раз.

– А потом будет ещё и ещё, – напомнил я её собственные слова. – Пока не войдёт в привычку.

– Думаю, нам понравится эта привычка.

– Мне кажется, мы поменялись ролями, – заметил я. – Давай лучше остановимся. Сейчас мы пьяные и можем совершить глупость, о которой потом пожалеем.

У Элис хватило благоразумия согласиться со мной.

Вскоре после полуночи поприветствовать нового члена нашей команды явилась в полном составе Четвёртая группа, которая только что сменилась с вахты. Вместе с ними, как я и ожидал, пришла Лина. В её взгляде, устремлённом на Элис, я прочёл нечто новенькое – восхищение на грани преклонения. Из рассказов я знал, что Лина просто боготворила лётчиков и раньше, до появления Элис, не могла отказать никому, будь то мужчина или женщина, кто носил значок с золотыми крылышками. Теперь-то она была счастлива. Теперь две её страсти слились в одну...

Мы ещё немного поболтали, затем выпили, что называется, на посошок и разошлись, оставив Элис в обществе Лины. В коридоре Топалова меня задержала:

– Я думала о твоих проблемах, Алекс. И вот что тебе скажу: есть друзья, а есть подруги. Дорожи Элис как другом, но не ищи в ней подругу. Найди себе кого-то. На свете много милых девушек, а ты очень славный парень.

Запершись у себя в каюте, я поначалу собирался лечь спать, но сна у меня не было ни в одном глазу. Я выбрал наугад один из множества фильмов в нашей бортовой видеотеке, но через полчаса мне уже стало ясно, чем всё закончится. Тогда я взял монографию «Прикладная физика вакуума» – настольную книгу каждого звёздного лётчика – и принялся читать раздел о нерегулярных возбуждениях энергетических уровней в области переменной гравитации. Ясное дело, на пьяную голову я не смог вникнуть в громоздкие формулы и уравнения, а тем более – понять их физический смысл. В конце концов я откинулся на подушку, закрыл глаза и стал думать о своей причудливой личной жизни.

В том, что она причудлива и ненормальна, не было никаких сомнений. К моим двадцати трём годам у меня было свыше двух дюжин девушек – а этим может похвастаться далеко не каждый молодой человек моего возраста. То есть, похвастаться, конечно, может любой – но в подавляющем большинстве случаев это не будет соответствовать истине. В моём случае это соответствовало, хотя я никогда ни перед кем не хвастался. Во-первых, я считал подобное хвастовство признаком плохого воспитания; а во-вторых, все упомянутые девушки, все без исключения, не были моей заслугой. Меня ими снабжала Элис – на протяжении всей нашей учёбы в колледже. Единственный мой самостоятельный роман имел место ещё в интернате, но тогда всё ограничилось невинными прогулками по вечерам и поцелуями.

А в колледже я повстречал Элис и, насколько могу судить о прошлом с расстояния в пять лет, полюбил её с первого взгляда. Наверное, она сразу почувствовала это – почувствовала то, о чём я сам не подозревал, и очень тонко, ненавязчиво, но вполне определённо дала мне понять, что в сексуальном плане парни её не интересуют. С тех пор мы стали только друзьями, и чем дальше, тем крепче становилась наша дружба, а Элис, не в силах мне дать того, чего я всегда подсознательно хотел от неё, делилась со мной своими подружками. И так – целых пять лет. Хоть смейся, хоть плачь...

Где-то в полвторого, когда я уже начал дремать, раздался звонок в дверь.

– Кто там? – машинально спросил я.

От этих слов интерком автоматически включился и уже в записи повторил мой вопрос для посетителя.

– Это я, Лина, – послышалось из динамика.

Удивлённый, я поднялся с койки и набросил рубашку.

– Что ж... Заходи, пожалуйста.

Ключевая фраза разблокировала дверной замок, и в каюту вошла Лина, одетая в розовый халатик и пушистые тапочки на босу ногу. Её белокурые волосы были всклокочены, а губы слегка припухшие – ну, конечно же, от поцелуев.

– Элис попросила меня прийти к тебе, – сказала она.

– Ага, – протянул я. – Понятно.

Лина смущённо потупилась.

– Только не подумай ничего такого. Она не принуждала меня. Я сама не против. Ты мне всегда нравился. Но раньше я думала, что Элис будет возражать.

– Всё в порядке, – сказал я, подступил к ней и легонько обнял девушку. Под халатом у неё больше ничего не было – только тело, которое ещё сохраняло теплоту прикосновений Элис... – Ты горяченькая?

– Как это?

– Ну, прямо с постели?

– Да... – Лина застенчиво улыбнулась. – Если хочешь, я приму душ.

– Ни в коем случае, – заявил я и прижался губами к мягким губам девушки. К тем самым губам, которые совсем недавно целовала Элис и которые целовали её. Это было необыкновенное, пьянящее ощущение.

6

Полёт продолжался, и от вахты к вахте Элис стремительно прогрессировала. Она допускала всё меньше ошибок, её действия становились всё боле точными и уверенными, а выбор тех или иных вариантов, предлагаемых компьютером, – всё ближе к оптимальному. Конечно, Элис ещё далеко было до настоящего профессионала, однако её успехи впечатляли, с чем не могли не согласиться и командор Томассон с капитаном Павловым. Наша группа по-прежнему плелась в хвосте по показателям эффективности, но уже через десять дней достигла отметки восьмидесяти семи процентов, что было совсем неплохо.

А через месяц после принятия Элис в нашу команду Томассон, в качестве подарка к этому небольшому юбилею и в знак признания её успехов, даже позволил ей на пару часов занять место штурмана. Было бы преувеличением сказать, что она справилась со своей задачей на «отлично» или хотя бы «хорошо» – но твёрдое «удовлетворительно» заслужила. После этого я уже не сомневался, что её зачисление в постоянный штат лётно-навигационной службы всего лишь вопрос времени.

Я объяснял быстрый рост Элис её природными способностями, хорошей подготовкой, полученной в колледже, а также настойчивостью и отчаянным желанием самоутвердиться, сполна воспользоваться предоставленным ей шансом. Топалова добавлял к этому ещё один фактор, который она окрестила «экстремальной стажировкой».

У нас Элис исполняла обязанности штатного пилота, работала наравне с остальными и активно, на практике, усваивала профессиональные навыки, тогда как на гражданских судах (да и на военных тоже) стажёры были как бы сбоку припёка, и им доверяли не то что второстепенные, а большей частью третьестепенные функции. Так, скажем, на кораблях класса «Марианны» они занимали посты помощников навигатора и оператора погружения, а также второго помощника штурмана. В нашей рубке управления такие пульты тоже присутствовали, но были деактивированы и предназначались лишь для нештатных ситуаций – при прохождении сложных участков пути или в боевой обстановке, когда кораблю требовалась дополнительная манёвренность. В обычных же обстоятельствах эти посты были совершенно нефункциональны, так что стажёры, занимавшие их, практически не делали ничего полезного и только время от времени довольствовались «объедками», великодушно предоставляемыми им старшими товарищами.

Нельзя, однако, сказать, что это была в корне порочная и неверная практика; просто ошибкой было ровнять всех молодых лётчиков под одну гребёнку. Да, большинство новичков не годились для исполнения обязанностей штатных пилотов на тяжёлых кораблях – помимо того, что им не хватало умения, они не выдерживали психологического пресса ответственности, это было выше их сил. Но кроме таких заурядных выпускников (и кроме подобных мне уникумов – скромно, не правда ли?), существовали ещё ребята, вроде Элис, способные выдержать интенсивную подготовку и всего за пару месяцев приобрести необходимый опыт. Их существование ни для кого не было секретом, и тем не менее гражданские компании предпочитали не рисковать, а в Военно-Космическом Флоте существовал строгий порядок продвижения по службе: если ты стажёр, то сиди в стажёрах как минимум год, прежде чем тебе предоставят возможность доказать своё право на должность штатного пилота. Астроэкспедиция, где рисковые предприятия считались нормой, в принципе могла бы позволить себе интенсивную подготовку молодых лётчиков, однако наше начальство под предлогом недостаточного финансирования предпочитало брать только опытных пилотов и навигаторов – так и дешевле, и надёжнее, благо Корпус всегда считался престижным местом службы. Исключение, сделанное для меня, по большому счёту, не нарушило принятых правил – я оказался вполне зрелым лётчиком... ладно, не буду лишний раз поминать о своей уникальности. А вот случай с Элис действительно мог стать прецедентом – и ещё неизвестно, как на это посмотрит высшее руководство Астроэкспедиции.

Сама же Элис чувствовала себя на седьмом небе от счастья и была преисполнена благодарности ко мне. Впрочем, переспать вместе она больше не предлагала – протрезвев, всё-таки поняла, что это была плохая идея. Зато каждый вечер (или утром, если у нас была ночная смена) присылала ко мне Лину, отмеченную печатью своих ласк, а я занимался с ней любовью, представляя на её месте Элис. Лина была далеко не глупа и быстро разобралась в своей роли, но ничуть не обиделась. У неё был золотой характер, к тому же она испытывала определённое удовлетворение от того, что помогает нам с Элис в наших непростых и запутанных отношениях. Вот так мы втроём и жили – можно сказать, в любви и согласии.

Однажды вечером Топалова, улучив момент, когда поблизости никого не было, сказала мне:

– Ты знаешь, Алекс, у нас на корабле не принято рыться в чужом белье. Но всё же о вас с Элис и Линой потихоньку шепчутся. Больно странная вы троица.

– Ну и что? – спросил я, краснея.

Она посмотрела на меня долгим взглядом.

– Не понимаю почему, но меня очень беспокоит твоя судьба. И вообще – всё связанное с тобой. Я испытываю к тебе определённые чувства, более глубокие, чем просто дружеское расположение. Но это не влечение женщины к мужчине и не проявление материнского инстинкта. Это... это вроде привязанности сестры к младшему брату. У меня никогда не было братьев. И сестёр тоже. А я всегда хотела иметь кого-то родного и близкого. Особенно брата. А ты с самого первого дня приглянулся мне. Ты именно такой, каким бы я хотела видеть своего брата.

Что я мог сказать ей? Что она идеально соответствует моим представлениям о старшей сестре? Да, это было бы правдой – но слишком банальной правдой.

– Спасибо, Яна, – ответил я. – Мне очень приятно это слышать.

– Однако, – подхватила она, решив, что угадала дальнейший ход моих мыслей, – ты категорически против того, чтобы я лезла в твои личные дела. И ты, конечно, прав. Но я ничего не могу с собой поделать, меня так и подмывает вмешаться, чем-то помочь тебе, я постоянно ловлю себя на том, что мысленно примеряю к тебе своих подруг и знакомых и пытаюсь решить, какая из них могла бы сделать тебя счастливым.

– Я и так счастлив, – сказал я. – Счастье ведь бывает разное. У меня оно вот такое. Странное.

Топалова вздохнула:

– Что ж, у каждого своя жизнь.

Сразу после этого разговора я отправился к себе и ещё полчаса промаялся в каюте, пока от Элис не пришла Лина. Целуя и лаская её, я думал, действительно ли я счастлив. Пожалуй, что да. Но на свой, особенный манер...

7

На восемьдесят седьмой день полёта, когда до цели оставалось менее пятидесяти световых лет, на нашем пути возникла обширная вакуумная аномалия. Это была далеко не первая аномальная область, которая встречалась нам в течение всего рейса, но по своей силе она отличалась от ранее пройденных, как ураган от умеренного бриза. Она принадлежала к числу наиболее опасных и труднопроходимых реликтовых аномалий, которые, по современным представлениям, образовались ещё на самом раннем этапе эволюции Галактики. Характерной особенностью реликтовых аномалий была их почти идеальная сферическая форма и непрерывное нарастание напряжённости вакуума от периферии к центру. Если обычные аномалии состояли из неупорядоченного скопления множества мелких завихрений, то реликтовая представляла собой одно огромное завихрение.

Корабль вошёл в аномальную область в конце дежурства Третьей группы, потом мы приняли от них вахту и все восемь часов продирались сквозь неиствовавший инсайд. И если в начале нашей смены степень возбуждения энергетических уровней вакуума составляла пять с половиной балов, то к её концу «штормовой» показатель уже достиг отметки 9,2 по двадцатибальной шкале. За это время мы прошли всего лишь три с половиной световых года – вдвое меньше обычной нормы, а скорость корабля упала до 3700 узлов против крейсерских 8200. Если бы фрегат был оснащён не двумя, а тремя парами вакуумных излучателей, он мог бы идти гораздо быстрее, да и держался бы устойчивее. К сожалению, излучатели – наиболее дорогостоящая часть межзвёздных судов, а в условиях спокойного вакуума лишняя третья пара не добавляет кораблям класса «Марианны» ни быстроходности, ни устойчивости. Строить же корабли с оглядкой на такие вот редко встречающиеся реликтовые аномалии экономически невыгодно – куда дешевле просто обходить их. Безусловно, мы бы так и поступили – если бы цель нашего путешествия не лежала в этой самой аномальной области...

Когда на мостик явились наши сменщики, из капитанской рубки вышли Томассон, Павлов и главный инженер Роско – в последние полчаса они проводили там совещание.

Вместо распоряжения о смене вахты, шкипер отдал приказ начать подъём – и не в апертуру, а в обычное пространство. Соблюдая крайние меры предосторожности, мы потратили на это более четверти часа. Наконец корабль вынырнул на поверхность вакуума, где, как всегда, был полный «штиль» и ничто, кроме показаний наших приборов, не свидетельствовало о том, что в глубинах Моря Дирака вовсю бушует самая фундаментальная мировая стихия.

Пока мы совершали всплытие, командор Томассон объявил по интеркому полный сбор лётно-навигационной службы, и теперь в рубке находились все без исключения лётчики «Марианны».

– Итак, – заговорил шкипер, – теперь уже нет никаких сомнений, что это – реликтовая аномалия. Расчёты показывают, что её радиус приблизительно равен сорока семи световым годам, а звезда Аруна находится почти в самом её центре. Так что обходных вариантов у нас нет – придётся идти напролом. В связи с этим я объявляю в лётно-навигационной и инженерной службах чрезвычайную ситуацию, отмену выходных и скользящего графика вахт. Главный инженер сам разберётся в своём хозяйстве, а на мостике произойдут следующие изменения: персональный состав лётной вахты увеличивается до шести человек – вводятся в действие посты помощника оператора погружения и второго помощника штурмана. Четвёртая группа распускается, за её счёт будут доукомплектованы остальные три. Начальник экспедиции, капитан Павлов, согласился возглавить Третью группу в качестве штурмана. Сейчас на вахту заступает Вторая группа, в её состав дополнительно войдут пилот Мамаева – помощник оператора погружения, и пилот Кох – второй помощник штурмана. Приступайте к активации дополнительных пультов, господа. Все остальные свободны. Обновлённые составы двух других групп будут объявлены в течение часа.

Покидая рубку управления, я прикинул в уме, что даже с учётом Павлова для полной комплектации трёх групп по шесть лётчиков не хватает одного человека. Топалова тоже быстро разобралась с арифметикой и сказала:

– Похоже, у Гарсии появится неплохой шанс частично реабилитировать себя... Гм. Хотя я на месте шкипера не рискнула бы.

Как вскоре выяснилось, командор Томассон разделял мнение Топаловой и рисковать не захотел. Он перевёл Элис Тёрнер вторым помощником штурмана к Павлову, а взамен наша Первая группа получила только двух лётчиков – зато это были третий пилот Келли и четвёртый пилот Михайлов. Таким образом, у нас подобралась серьёзная компания – трое старших пилотов и старший навигатор. Плюс ещё я – новичок, которого Топалова на полном серьёзе назвала лучшим на корабле оператором погружения. Если на секунду принять это утверждение как данность, то получается, что Павлов собрал под своим крылом самых молодых, а наша группа, оставшись без второго помощника штурмана, была укомплектована четырьмя наиболее опытными лётчиками и мной – гм – молодым да ранним. И всё же меня здорово смутило, что в списке личного состава группы я был указан как оператор погружения, а старший меня и по званию, и по возрасту, и по стажу лейтенант Михайлов был определён мне в помощники.

После некоторых колебаний я решился поговорить с самим Михайловым и высказал ему свои сомнения. В ответ он фыркнул:

– Не бери дурного в голову, парень. Я не Гарсия, меня это совсем не задевает. К тому же, если шкипер не ошибается по поводу аномалии, то эти сорок светолет будут сущим адом. Работы хватит для нас обоих.

Насчёт работы он был совершенно прав. На следующей же вахте мы вкалывали, как проклятые, и ежечасно менялись ролями – то я исполнял функции основного оператора, а Михайлов «подчищал» мои действия, то наоборот. Точно так же работали и Топалова с Келли, а Вебер чуть ли не каждую минуту снабжал их «корректировками» – так назывались рассчитанные по ходу дела поправки к курсу.

Все члены лётно-навигационной службы испытывали огромные нагрузки и старались по возможности больше спать, а досуг – промежуток между вахтой и сном – проводили за спокойными развлечениями, вроде просмотра фильмов или чтения книг. В спортзал никто не ходил, хотя при обычных обстоятельствах это был обязательный пункт в распорядке дня каждого лётчика; сейчас для физических упражнений у нас просто не оставалось сил. Но больше прочих изматывал себя Томассон, который почти не покидал мостик и лишь на время короткого сна его подменяли Павлов или Топалова.

С Элис я виделся урывками. Когда я сменялся с вахты, она уже обычно спала, чтобы набраться сил перед своей сменой. Лишь поздно вечером по бортовому времени, когда я собирался ложиться, она просыпалась и ненадолго заглядывала ко мне. Несмотря на напряжённый график работы и усталость, Элис была в восторге – совершенно искренне она говорила мне, что это лучшие дни в её жизни. И я понимал почему: только теперь, в критической ситуации, она по-настоящему почувствовала себя нужной, осознала наконец, что в лётной команде её держат не из-за того, что я попросил, не благодаря расположению Топаловой, а потому что она действительно обладает незаурядными способностями пилота.

Для прохождения последних сорока световых лет нам понадобилось более пяти суток. Когда на девяносто третий день полёта наша группа явилась в рубку управления, чтобы сменить группу Павлова, командор Томассон распорядился:

– Пилот Топалова, занять пост помощника штурмана. Пилот Вильчинский – помощник оператора погружения. Остальные свободны.

Стало ясно, что дело движется к концу, поэтому шкипер решил не проводить полную смену вахты, а лишь укрепил её двумя свежими пилотами. Занимая своё место я мельком взглянул на Элис, чей пульт второго помощника штурмана находился рядом с моим. Она была поглощена работой и словно не замечала меня. Я слегка удивился, почему Томассон не поменял и её, но потом пришёл к выводу, что он просто даёт ей возможность присутствовать при завершении полёта. Похоже, он понимал, насколько это для неё важно.

Я быстро ознакомился с показаниями приборов и принял на себя управление вакуумными излучателями, давая основному оператору передышку. Глубина погружения корабля была на целых пять порядков меньше оптимальной – всего десять в тридцатой. Вакуум «штормило» почти на двенадцать балов, а это был предел для нашего фрегата. До цели оставалось всего девятнадцать световых дней, мы шли на скорости менее тысячи узлов, и нам нужно было продержаться ещё полчаса. Только полчаса, чтобы добраться до системы Аруны. А если нет, если дальше аномалия станет вообще непроходимой, мы окажемся слишком, слишком далеко от звезды по меркам досветовых скоростей, и нам понадобится ещё несколько месяцев полёта в обычном эйнштейновом пространстве...

Я держал корабль на требуемом уровне погружения, ежесекундно сбрасывая с излучателей излишки энергии. Капитан Павлов вёл фрегат по постоянно корректируемому навигатором курсу, а Топалова вместе с Элис осуществляли «подчистку», выполняя множество мелких, но необходимых действий, стабилизировавших движение корабля.

И всё-таки мы дотянули, хотя для этого потребовалось больше часа, так как по мере приближения к системе вакуумные возмущения усиливались под воздействием гравитации звезды, и Павлов был вынужден всё больше сбавлять скорость. Наконец кэп переключил привод в холостой режим – а поскольку в инсайде отсутствовала инерция, корабль тотчас остановился.

– Это всё, шкипер, дальше полетим на досвете. Слишком сильно штормит. – Он вздохнул. – Эх, жаль, что у нас нет третьей пары излучателей!.. Но ладно. В конце концов, тридцать семь астроединиц до звезды – не так и много.

Признав правоту Павлова, Томассон распорядился начать подъём. Мы произвели его аккуратно и плавно, без «встрясок», что в данных условиях было делом непростым – даже в апертуре вакуум бесновался, отчего элекрослабые отражения звёзд на обзорных экранах расплывались в крупные, неправильной формы пятна.

Но в обычном пространстве всё было как обычно. Звёзды вновь стали яркими точками на чёрном бархате космоса, а среди них виднелся небольшой жёлто-оранжевый диск Аруны – цели нашего путешествия. До неё было 37 астрономических единиц, то есть в 37 раз дальше, чем от Земли до Солнца или почти в сотню раз – чем от нашей Октавии до Эпсилон Эридана.

Элис наконец отвлеклась от своего пульта и торжествующе посмотрела на меня. Её лицо выражало усталость, на лбу блестели мелкие капли испарины, но глаза её лучились радостью.

«Да, дорогая, – ответил я взглядом на её взгляд. – Теперь ты настоящий пилот, и этого уже никто не оспорит...»

– Господа, – объявил командор Томассон. – Первая часть нашего задания успешно выполнена – мы достигли окрестностей системы Аруны. От имени командования Корпуса выношу вам и всем вашим коллегам по лётно-навигационной службе благодарность за высокий профессионализм и самоотверженность.

Павлов повернулся в своём кресле к шкиперу, выразительно посмотрел на него, а потом слегка кивнул головой в сторону Элис. Вернее, в нашу с ней сторону, но я сразу догадался, что это касается её.

Томассон понимающе улыбнулся и произнёс:

– Сержант Тёрнер... – он сделал выжидательную паузу.

Элис тотчас вскочила со своего места.

– Да, командор?

– Мичман Тёрнер! – важно провозгласил шкипер. – Пилот четвёртого класса.

Она вся просияла.

– Есть, сэр!