Текст книги "Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914–1917). 1915 год. Апогей"

Так думали не только в России. Новость о падении Перемышля вызвала шок в Ставке Вильгельма II в Шарлевилле. 22 марта 1915 г. адмирал А. фон Тирпиц записал в своем дневнике: «К счастью, падение Перемышля почти совпало с поражением англичан в Дарданеллах. Поэтому впечатление от первого события будет менее сильным, но русские повсюду переходят в энергичное наступление, австрийцев все бьют и бьют, а мы начинаем нервничать. Силы Гинденбурга подходят к концу»⁴¹. Еще ранее, 6 марта граф Г фон Лерхенфельд, представитель Баварии в Берлине, сообщал своему правительству: «Рейхсканцлер позавчера был у фельдмаршала Гинденбурга, чтобы с ним поговорить о положении. То, что он привез, звучит малоблагоприятно. Фельдмаршал заявил, что из-за численного превосходства русских он не сможет выполнить свой план – взять территорию до Вислы и Варшаву. Он в состоянии только удержать занятую до того территорию и отбить любую атаку на Восточную Пруссию. Фельдмаршал при этих обстоятельствах советует заключить мир»⁴².

П. фон Гинденбург вообще считал, что основным направлением для германского наступления должен стать запад. Оттуда, по его мнению, исходила угроза целостности Германии. Что же касается России, то ее агрессивных намерений он не опасался и считал, что с восточным соседом будет легче договориться о мире. Для этого, однако, по мнению фельдмаршала, необходимо было нанести России серию поражений⁴³. Но за каждым провалом русского командования на германском фронте следовал успех на австрийском. Эта закономерность действовала на Ставку кайзера самым негативным образом. 23 марта А. фон Тирпиц записал в своем дневнике: «Настроение в общем довольно вялое. Падение Перемышля подействовало угнетающе. Как я слышал, то же самое ощущается и на фронте». Через шесть дней новая запись: «Настроение здесь очень подавленное. Фалькенгайн говорит, что он ничего больше не может сделать. Австрийцам вообще больше ничего не доверяют»⁴⁴.

Моральное значение падения Перемышля было действительно велико. На русских фронтах эта новость была встречена с восторгом, воздух сотрясали крики «ура!» и приветственные залпы винтовок и орудий⁴⁵. Благодарственные службы и приближение весны – все это настраивало людей на радостный лад⁴⁶. Еще накануне в России приступили к обсуждению в общих чертах планов будущего устройства славянских земель Австро-Венгрии. В частности, они были изложены в февральском выпуске «Военного сборника» за 1915 г., когда казалось, что русское наступление вот-вот перевалит Карпаты. Для нормального развития независимой Чехии ей потребуются границы по Судетским, Рудным и Исполинским горам и выход к Адриатическому морю через Триест, который, возможно, превратится в общеславянский порт. Самостоятельное существование земель чехов и словаков, без поддержки России, считалось маловероятным – слишком уж значителен был немецкий элемент: в Чехии – 38 %, в Моравии – 28 %, в Силезии – 45 %⁴⁷.

Ожидания скорой победы, казалось, подтверждались новостями с фронта, где наметилась тенденция резкого понижения боеспособности славянских частей австро-венгерской армии. 20 марта (2 апреля) 1915 г. 28-й пехотный Пражский короля Италии Виктора-Эммануила полк, в основном укомплектованный чехами, добровольно сложил оружие почти в полном составе. В тыл удалось уйти лишь командиру полка с одной ротой. Столь массовая сдача в плен стала результатом работы, проведенной добровольцами дружины чехов и словаков⁴⁸. На Юго-Западный фронт она прибыла в конце октября 1914 г., русское командование благоразумно распределило ее между частями. За 28-м полком последовали 36-й Младоболеславский, 88-й, большая часть 21-го Чаславского и 13-го Оломоуцкого полков⁴⁹. После капитуляции Перемышля у командования Юго-Западного фронта появлялся резерв – освобождалась 11-я армия, осаждавшая Перемышль. Два ее корпуса были поделены между 3-й и 8-й армиями⁵⁰. Ожидания выхода русской армии на Венгерскую равнину и последующего коллапса Австро-Венгрии были достаточно распространены и, казалось, имели под собой основания. И все же такая оценка победы в Карпатах была преувеличением.

М. В. Алексеев по-прежнему готовился к прорыву в Венгрию, не очень считаясь с Барановичами. 27 марта 1915 г. он объяснял свои действия в письме к сыну: «Велика была ответственность здесь, но она делилась между двумя, и большая доля ее, внешне по крайней мере, ложилась на Николая Иудовича… Ты увидишь потом, как последовательно и осторожно подвигал я к Хырову сначала пехотные дивизии, как перемещал их к югу, заменяя одну другою, потом стал втягивать на Карпаты из армии обложения, заменяя резервы конницей»⁵¹. Ответственность действительно была велика. «Перед глазами Николая Николаевича поочередно появлялись как заманчивые цели то Вена, то Берлин, – вспоминал А. А. Самойло, – и он колебался в выборе, иллюстрируя своим положением басню о животном, которое умирает с голоду, имея две вязки сена по бокам. Наконец, Иванову и Алексееву надоело это выжидание, и они решили на свой страх двигаться за Карпаты в Венгрию, потянув за собой упиравшегося Великого Князя, не желавшего оторваться от Рузского. Но тут вдруг оказалось, что для осуществления своих планов у них мало сил»⁵².

19 марта, следуя решению о вторжении в Венгрию, 3-я и 8-я армии Юго-Западного фронта начали бои за Бескидский хребет, то есть на западном участке хребта. 4 (17) апреля 1915 г. Николай Николаевич (младший) обратился к принцу-регенту Александру Сербскому с просьбой о поддержке наступлением, которое облегчалось тем, что австрийцы перебросили значительную часть своих войск с Балканского фронта на Карпаты. «При создавшемся ныне общем стратегическом положении, – писал Верховный главнокомандующий, – усилия Высочайше вверенных мне армий направлены к тому, чтобы, постепенно развивая наступление за Карпаты, окончательно сломить силу сопротивления австрийских войск»⁵³.

Позиции у Карпат и по Карпатам удерживали 4-я австро-венгерская армия под командованием эрцгерцога Иосифа-Фердинанда, 3-я армия генерала Э. фон Бем-Ермоли, 2-я армия генерала С. Бороевича фон Бойны и германская армия под командованием генерала А. фон Линзингена. Корпуса 8-й армии, имевшие наибольший успех, продвинулись с 29 марта по 12 апреля на 20 км. На помощь австрийцам германское командование перебросило три дивизии, сведенные в особый Бескидский корпус (das Deutsche Beskidencorps) под командованием генерала Г фон дер Марвитца⁵⁴. Обе стороны несли значительные потери. А. А. Брусилов вспоминал: «Объезжая войска на голых позициях, я преклонялся перед этими героями, которые стойко переносили ужасающую тяжесть горной зимней войны при недостаточном вооружении, имея против себя втрое сильнейшего противника»⁵⁵.

Взятие важнейшей австрийской крепости в Карпатах привело к тому, что Николай Николаевич (младший) решил изменить свою точку зрения на перспективы наступления на этом направлении: «Проблеском в этой мрачной зимней эпопее было занятие весной русскими крепости Перемышль и то, что Ставка впервые дала твердые задачи обоим фронтам: наступление в Карпатах, оборона на остальном протяжении»⁵⁶. Ставка приняла решение, которого очень опасалась противная сторона. Однако очевидно, что в данной ситуации решение о прорыве на Венгерскую равнину не было реализуемым. Мысль о том, что за падением Перемышля может последовать вторжение русских войск в Венгрию, заставило германское Верховное командование передать в распоряжение П. фон Гинденбурга свой единственный общий резерв – четыре вновь образованных «молодых» корпуса, из которых была сформирована новая 10-я армия Восточного фронта во главе с генералом Г. фон Эйхгорном. Этому в определенной степени способствовала и стабилизация Западного фронта.

Попытки французов в феврале и апреле 1915 г. в Шампани и англичан в марте у Нев-Шапели перейти в наступление не привели к прорыву фронта. Попытки эти были беспрецедентны по масштабам. Первые линии немецкой обороны были сметены, в какой-то момент кайзер запаниковал⁵⁷. Под Нев-Шапелью 342 орудия за 35 минут выпустили больше снарядов, чем вся английская армия за Англо-бурскую войну. Английский военный корреспондент так описал артиллерийскую подготовку союзного наступления: «Она велась из трехсот пятидесяти орудий (некоторые из них были французские) на близком расстоянии и, по общему мнению, была самой жестокой за всю войну на Западном фронте. Выстрелы орудий были такими частыми, что их звук походил на гигантский пулемет»⁵⁸. Огонь британской артиллерии корректировало 85 наблюдательных аэростатов. 48 англо-индийских батальонов атаковали три немецких. Все это привело к взятию деревни Нев-Шапель, территории приблизительно 1800 на 1100 метров, при потере 7 тыс. британских и 4200 индийских солдат. Стоявшая позади атаковавших кавалерия не понадобилась. Атаки французов в Шампани привели к более скромным достижениям, но их потери были гораздо выше – соответственно 50 тыс. и 64 тыс. человек⁵⁹. Западный фронт Германии был стабилен. Германское командование могло перебрасывать «молодые» корпуса на восток. Германское командование, по свидетельству Э. Людендорфа, считало, что из 32 намеченных к формированию новых дивизий Г Китченера к маю 1915 г. могут быть готовы только 12⁶⁰. Даже при этом оно могло себе позволить переброску на восток не только стратегического резерва, но и снятие с Западного фронта наиболее боеспособных частей.

Э. фон Фалькенгайн вспоминал, что «в действительности только одно соображение оправдывало новое решение, а именно: убеждение, что иначе Австро-Венгрия в короткий срок рухнет, придавленная гнетом войны»⁶¹. Эти воспоминания подтверждаются записями в дневнике А. фон Тирпица. 31 марта он отметил: «Сегодня с Карпат опять получены дурные вести. Австрийцы не могут удержать своих позиций. Фельдъегерь Р. рассказывал, что австрийские офицеры массами обретаются на тыловых этапах, а на фронте их нет. В Австрии ему часто выражали удивление по поводу того, что мы посылаем в огонь так много отпрысков хороших семей. К этому присоединяются национальная вражда и чванство. Наш Генеральный штаб только теперь полностью уяснил значение этих факторов»⁶². Такую же позицию занял и генерал М. Гофман. Он вспоминал об этих днях: «Среди карпатских снегов и льдов шли упорные кровавые бои, стоившие русским неслыханных потерь, но они все же шаг за шагом оттесняли нашего союзника. Положение австрийских армий становилось критическим. Если бы русским удалось прорвать Карпатский фронт и спуститься в Венгерскую долину, то двуединая монархия развалилась бы»⁶³.

Русская армия уже преодолела Бескидский перевал и начала спуск в долину. Он был гораздо проще подъема – на северном склоне еще лежал снег, а на южном уже зеленел лес. По пути начали попадаться венгерские деревни. «Отношение венгров к русским войскам было довольно своеобразное, скрытное, – вспоминал один из солдат, – они не проявляли ни дружелюбия, ни открытой враждебности»⁶⁴. Положение Венгрии в составе Дунайской монархии было сравнимо с положением Пруссии в кайзеровской Германии. Влиятельная венгерская газета Pesti Hirlap в первых числах апреля заявляла в своей передовице: «Венгрия не должна быть принесена в жертву Австрии, и венгерские интересы должны быть учтены в первую очередь в связи с ситуацией, вызванной русским вторжением на нашу территорию»⁶⁵. Кроме того, что с этими настроениями необходимо было считаться, существовали и другие причины опасаться русского вторжения на Венгерскую равнину.

Во-первых, в случае утраты линии по Карпатам терялись и нефтяные источники в Буковине, а центральные державы были далеко не так богаты природными ресурсами, чтобы безболезненно перенести их потерю. Во-вторых, выход русских войск на равнину во многом способствовал бы установлению единой линии русско-сербского фронта на территории противника, а этого монархия Габсбургов уже никогда не пережила бы. «Они знали, и были правы, – вторил ему П. фон Гинденбург, – что если бы русский поток обрушился на мадьярские земли, это могло решить войну и Дунайская империя никогда не выдержала бы такого удара. Кто мог сомневаться, что первый русский пушечный выстрел на равнинах Венгрии отдастся эхом от гор Верхней Италии до Трансильванских Альп?»⁶⁶ 14 (27) марта 1915 г., почти сразу же после капитуляции Перемышля, произошла смена командования Северо-Западного фронта. Н. В. Рузский еще 10 (23) марта отправил в Ставку телеграмму с просьбой об отстранении его от командования фронтом по состоянию здоровья⁶⁷.

18 (31) марта был опубликован весьма благоприятный для Н. В. Рузского рескрипт об отставлении его от командования фронтом по состоянию здоровья и назначении членом Государственного и Военного советов⁶⁸. Главнокомандующим армиями Северо-Западного фронта был назначен М. В. Алексеев. «Человека этого я очень уважаю и высоко ставлю, – отреагировал на новое назначение своего бывшего подчиненного В. А. Сухомлинов, – но в полководческих способностях его не уверен, и в этом отношении, мне кажется, Плеве был бы выше»⁶⁹. Николай Николаевич (младший) поначалу склонялся к кандидатуре П. А. Плеве, но поднявшаяся волна подозрительности в отношении генералов с немецкими фамилиями, а также жесткий характер генерала и его склонность проводить операции, не считаясь с потерями, заставили главковерха изменить свое решение⁷⁰. М. Д. Бонч-Бруевич связывал произошедшую замену с отказом Верховного главнокомандующего от наступления на данном фронте. М. В. Алексеев получил приказ удержать пространство между Вислой и Неманом⁷¹.

Это мнение разделяет и Ю. Н. Данилов: «Хотя новое назначение генерала Алексеева было следствием действительной болезни генерала Рузского, тем не менее оно имело определенно идейный характер. Это назначение явилось в результате принятого уже в то время Верховным главнокомандованием решения о перенесении центра дальнейших действий в Галичину. При этих условиях ответственная задача обеспечения правого фланга нашего стратегического фронта должна была разрешаться иными методами, чем те, кои имелись в виду до сих пор. Генерал Алексеев, который всегда являлся противником непосредственного овладения Восточной Пруссией и сосредоточения против нее крупных сил, был именно тем лицом, на которого могло быть возложено решение этой крайне трудной задачи, с затратою на нее возможно меньших сил (выделено мной. – А. О.)»⁷².

Все мысли генерала были в Венгрии, к вторжению в которую он так долго готовился, и свое новое назначение он воспринимал с тяжелым чувством. В этот день он писал сыну: «Состоялось назначение меня, мой родной, главнокомандующим армиями Северо-Западного фронта. Тяжелое и трудное наследие принимаю я. Позади – ряд неудач; подорванный дух войск, большой некомплект. Дарует ли Господь сил, уменья, разума, воли привести в порядок материальный, пополнить ряды, вдохнуть иной дух и веру в успех над врагом? Вот вопросы, которыми полна моя мысль, чем живет моя душа»⁷³. Начальником штаба Юго-Западного фронта был назначен генерал-лейтенант В. М. Драгомиров. Н. В. Рузский не потерял расположения Николая Николаевича (младшего). Уже в конце июня 1915 г. великий князь просил императора о назначении генерала Н. В. Рузского, к этому времени поправившего здоровье, командующим 6-й армией, оборонявшей Петроград и подступы к нему⁷⁴.

Итак, М. В. Алексеев был назначен главнокомандующим фронтом, в состав которого входили восемь из двенадцати действовавших русских армий и семь крепостей⁷⁵. Состояние фронта, по его мнению, было тяжелым: «Армии были ослаблены предшествовавшими боями, артиллерийское и техническое снабжение было в значительно худшем виде, чем на Юго-Западном фронте. Хозяйственная часть тыла не в силах была удовлетворить потребностей армии по очень сложным причинам, из которых некоторые крылись в деятельности центральных управлений. Оперативная штабная часть была принята в плохом виде»⁷⁶. На новое место службы он прибыл вместе со своими ближайшими сотрудниками – генералами М. С. Пустовойтенко, занявшим должность генерал-квартирмейстера, и В. Е. Борисовым. В короткое время они сумели настроить против себя многих офицеров штаба, особенно тех, кто симпатизировал предшественнику М. В. Алексеева – генералу Н. В. Рузскому.

Сам М. В. Алексеев, в отличие от своего генерал-квартирмейстера, пытался избегать конфликтных ситуаций с сотрудниками и подчиненными. Некоторые из них с самого начала старались втянуть его в старые дрязги. Уже 30 марта в штаб фронта приехал командир Гвардейского корпуса с жалобой на генерала П. А. Плеве. В. М. Безобразов считал, что тот зря расходует силы в бесполезных контратаках – положение Безобразова реально выходило за уровень обычного командира корпуса; с другой стороны, П. А. Плеве был одним из лучших командующих армиями. М. В. Алексеев предпочел оставить все как есть, но известить об этом В. М. Безобразова письмом не только от себя, но и от Верховного главнокомандующего⁷⁷.

Начальником штаба Северо-Западного фронта был генерал А. А. Гулевич, до войны преподававший в академии курс устройства вооруженных сил важнейших государств, а позже занимавший должность начальника штаба Петербургского военного округа. Верный своей привычке М. В. Алексеев взял на себя всю штабную работу, фактически устранив А. А. Гулевича от исполнения его обязанностей⁷⁸. «Больше всех работает, как всегда, Михаил Васильевич, – отметил в своем дневнике в начале мая 1915 г. представитель главковерха. – Все важное и даже не важное в оперативном отношении поглощено им. Пустовойтенко тоже работает упорно: в оперативном отделе что-то делают. А. А. Гулевич как будто в стороне. Настроен он бодро и грозовых туч, скопляющихся вокруг нас, или не видит, или видеть не желает. Н. А. Данилов бодр, весел и дышит здоровьем, а недостаток в мясе, сене и артиллерийском довольствии, как здесь говорят, принимает характер кризиса. Что делает в общей работе В. Е. Борисов? Он помогает Алексееву, представляет ему расчеты оперативного характера и, кажется, работает над организацией пополнения и подготовки людского состава. Надеюсь, он не советчик, как сплетничают окружающие»⁷⁹.

Во всяком случае, М. В. Алексеев доверял В. Е. Борисову гораздо больше, чем своему начальнику штаба – да и как могло быть иначе, когда М. В. Алексеев считал его человеком легкомысленным, неспособным правильно оценить ситуацию?⁸⁰ Это могло быть объяснено еще одной специфической особенностью этого способного генерала, которую отметил служивший в штабе полковник Б. М. Шапошников: «У Гулевича имелся один недостаток: он был барин и по внешности, и в работе»⁸¹. Штаб фронта располагался в Седлеце – небольшом польском городе, важном железнодорожном узле к востоку от Варшавы. Это было спокойное и тихое место, военное время почти не ощущалось. В городе стоял небольшой гарнизон (около 50 солдат). Перед входом в здание штаба под маленьким русским флагом находился постоянный караул из двух солдат. Весь штаб Северо-Западного фронта состоял из 75 офицеров. «Генерал (Алексеев. – А. О.), – вспоминал С. Вошборн, посетивший Седлеце 10 мая 1915 г., – спокоен и тих, и с самого первого взгляда можно сказать, что это – стратег, больше решающий за столом интеллектуальные проблемы кампании, чем работающий над тактическими головоломками на поле боя»⁸².

Тем не менее и проблем, и головоломок у М. В. Алексеева хватало. Новая общая идея Николая Николаевича (младшего) предполагала организацию наступления на Будапешт и оттуда в обход линии крепостей Краков – Позен – Торн в район Бреслау. Этот замысел был гораздо ближе к традиционным взглядам М. В. Алексеева, которому приписывали фразу: «Наш путь на Берлин лежит через Вену». Новый командующий Северо-Западным фронтом сразу же настойчиво начал работать над этим планами. Первыми его действиями на этом посту были организация линий обороны в тылу, вывод ряда корпусов и дивизий в тыл для преобразования необходимых резервов⁸³. В. М. Драгомиров требовал подкреплений для Юго-Западного фронта, основные силы которого уже втянулись в горную войну за перевалы. 23 марта (5 апреля) 1915 г. Н. И. Иванов и его новый начальник штаба обратились в Ставку с просьбой о присылке свежих частей, поскольку опасались угрозы удара со стороны Черновцов.

26 апреля (8 марта) «во исполнение лично данного обещания» Николай Николаевич (младший) приказал передать 3-й Кавказский корпус в состав Юго-Западного фронта. При этом главковерх потребовал, чтобы корпус был немедленно использован в Карпатах, для чего он перевозился не в Каменец-Подольский, как этого хотели Н. И. Иванов и В. М. Драгомиров, а во Львов⁸⁴. Ставка, не имея собственных резервов, не позволяла командованию фронтов создать собственные. Как и в 1914 г., Верховный главнокомандующий торопился вывести все свои силы в боевую линию и побыстрее добиться стратегического успеха. Теперь на австро-венгерском направлении М. В. Алексеев вскоре изменил свои взгляды на наступление на австрийском фронте: «…он начал проводить мысль, что наступление в Карпатах – операция второстепенная и вредная, и стал противодействовать ей, отказывался выделять для нее силы с Северо-Западного фронта»⁸⁵.

6 апреля Михаил Васильевич отправил первое секретное письмо Н. Н. Янушкевичу, в котором он выступил против переброски сил Н. И. Иванову. В середине апреля генерал предложил нанести ряд частных ударов по ослабленным германским войскам на восточно-прусском направлении. Однако главным предложением М. В. Алексеева была организация наступления на левом берегу Вислы, то есть фактически во фланг собиравшемуся австро-германскому контрудару под Горлице. Николай Николаевич (младший) не поддержал эту инициативу⁸⁶. Нельзя не отметить, что это изменение взглядов М. В. Алексеева отнюдь не означало переоценку австровенгерского направления. Изменилась ситуация на фронте, и дальнейшее углубление двух русских армий в Карпаты или тем более за Карпаты могло привести, как показали дальнейшие события, к трагическим для русской армии последствиям.

С другой стороны, в войсках стало чувствоваться утомление, продолжать наступление этими силами было трудно. «У русских стали обнаруживаться признаки, – отмечал Э. фон Фалькенгайн, – которые нельзя было иначе толковать, как значительное ослабление боевой упругости»⁸⁷. Правда, те, кому приходилось сражаться с русскими лицом к лицу, имели другие взгляды на стойкость русских войск: «Бои у Мазурских озер зимой 1915 года явились таким же свидетельством о Русской армии, как Лодзь, Бзура и Равка. Тот, кто видел русского солдата того времени, никогда не станет утверждать, что сила сопротивления его была сломлена. Он погибал скорее на своем посту, чем оставлял его без приказа начальника. Случалось, что отдельные русские отряды сдавались без серьезного сопротивления, но это было лишь тогда, когда, оставшись без начальников, люди не знали, что им делать»⁸⁸. Русская армия слабела по мере вымывания кадрового офицерского корпуса.

То же самое можно было сказать и об австрийских и венгерских частях, однако чем ближе русские войска были к Венгрии и чешско-славянским землям, тем менее предсказуемой становилась возможная реакция частей с преимущественно славянским контингентом. Германскому командованию необходим был успех, который дал бы тылу надежду на победоносный исход войны. 3 апреля 1915 г. в штабе Восточного фронта М. Гофман записал в своем дневнике: «Ни на востоке, ни на западе мы не сломили врага: наоборот, и французы, и русские живут с полной надеждой на победу – благодаря полностью лживым новостям, которые приходят в армии. Каждый день русские летчики разбрасывают над нами прокламации: «Сдавайтесь, сложите оружие, ваши жены и дети голодают!». В добавлении к этому русские считают, что они разбили австрийцев, и на самом деле они сделали это. Мы послали три дивизии в Карпаты (имеется в виду Бескидский корпус. – А. О.), и есть какая-то надежда на то, что эта линия продержится – на большее надеяться нельзя»⁸⁹.

Однако и у наступавшего Юго-Западного фронта силы были на исходе. Правильное решение, которое принимается с опозданием, меняет свою природу. Резервы были исчерпаны, силы фронта растянуты в линию. 30 марта 1915 г. Н. И. Иванов и его новый начальник штаба генерал В. М. Драгомиров известили Ставку о необходимости образования резерва в районе Дуклинского перевала силой в одну дивизию. На этот раз Ю. Н. Данилов поддержал данное предложение. Более того, генерал-квартирмейстер считал необходимым выделить резерв в один корпус, без чего Карпатскую операцию до конца довести было проблематично. Резерв был необходим как для использования прорыва через горы, так и для гарантии против контрудара с правого фланга. Именно оттуда он и виделся возможным. Чрезвычайно важно, что в Ставке понимали возможность того, что произошло потом под Горлице.

В тот же день, 30 марта, в 18 часов 20 минут Ю. Н. Данилов, после того как он получил телеграмму Н. И. Иванова и В. М. Драгомирова, сам отправил телеграмму начальнику штаба Ставки Н. Н. Янушкевичу, где, между прочим, сообщалось: «Германцы, несомненно, производят перегруппировку своих войск, внутренний смысл которой еще не выяснен. Имеются указания о вероятности удара германцев на центр 3-й армии с целью выйти на правый фланг наших войск, переваливших за Главный Карпатский хребет, каковой удар может обещать успех в силу происшедшей растяжки фронта названной армии… Не придавая всем этим агентурным данным преувеличенного значения, Верховный главнокомандующий все же находит крайне необходимым скорейшее образование свободных резервов и в первую очередь желает иметь наготове один корпус в своем распоряжении, которым Его Высочество мог бы распорядиться в случае надобности по своему усмотрению»⁹⁰. Тем не менее корпус так и не был выделен, Юго-Западному фронту пришлось обходиться своими силами.

Переходившие Бескидский хребет части сталкивались с большими трудностями: «Переход через главный хребет Карпатских гор оказался чрезвычайно трудным. Идти пришлось по узким дорожкам, проложенным по глубокому снегу в густом лесу. Начиналась уже настоящая весна, снег стал рыхлым, и это делало дорогу почти непроходимой. Особенно тяжело было обозу и артиллерии. Лошади совершенно выбились из сил, не могли везти тяжелый груз, и солдатам приходилось вытаскивать на руках повозки и пушки. Местами, чтобы через глубоко лежащий снег могли пройти тяжелые орудия, нужно было делать настилки из срубленных деревьев. Подъем на гору Бескид длился не менее пяти часов»⁹¹. 11 апреля 1915 г. Н. И. Иванов приказал 3-й и 8-й армиям, действовавшим в Карпатах, перейти к обороне⁹².