Текст книги "Чингиз-хан"

Олег Бажанов
Чингиз-хан

Выражаю благодарность моему другу Олегу Жирносеку за поддержку и помощь в выходе этой книги.

www.napisanoperom.ru

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения правообладателя.

© О. Бажанов, 2015

© ООО «Написано пером», 2015

* * *

В почтовом ящике я обнаружил телеграмму со странным содержанием. В ней сообщалось, что мой армейский товарищ Андрей, с которым мы не виделись уже десять лет, умер. Внизу стояла дата похорон. Подписал телеграмму настоятель мужского монастыря. И всё…

Странно. Почти десять лет назад я потерял своего друга из виду. Знал только, что он пытался заняться писательством, выискивал какие-то исторические темы, занимался архивными исследованиями, начал ездить вместе с археологами в экспедиции, потом развёлся с женой, оставив ей квартиру, и завербовался куда-то на север. С тех пор больше я о нём не слышал. Братьев и сестёр у него не было, отца он не знал, а мать к тому времени уже давно покоилась в земле.

После развода с женой и отъезда письма от Андрея на мой адрес не приходили. И вдруг – эта телеграмма. Да ещё из далёкого монастыря!

Весь вечер меня терзала мысль: ехать на похороны или нет? Жена отговаривала: стояла зима, а неблизкий путь лежал на север. Да ещё завтра мне было необходимо показаться на работе. Но если не выехать утренним поездом, то я опаздывал к дате похорон. Ночью я не спал – взвешивал все «за» и «против». Утром принял твёрдое решение – ехать, точнее, лететь самолётом.

Днём я выпросил у шефа короткий отпуск, взяв несколько дней за свой счёт, купил билет Аэрофлота на следующий день прямо до места.

Вечер ушёл на сборы. В городе, где находился монастырь, мне предстояло побывать впервые.

Всю следующую ночь я думал о друге. С самого детства мы были с ним неразлучны. Вместе росли, вместе окончили школу. Вместе попали в армию в один мотострелковый взвод. Вместе прошли Афганистан. Повезло – вернулись тоже вместе. Потом гражданская жизнь разбросала нас по разным городам. Но мы продолжали иногда встречаться, частенько перезванивались.

Он приехал ко мне на свадьбу, потом на рождение сына. Мы вместе с женой ездили на его бракосочетание.

Семейная жизнь у Андрея как-то не заладилась. В тот сложный для него период он часто звонил, советовался насчёт вербовки в газодобывающую компанию в северо-восточной Сибири. Потом пропал: ни писем, ни звонков. Но при чём тут монастырь? Ни он, ни я никогда не относились к числу, если говорить мягко, очень верующих. Может, в его жизни произошло что-то особенное, из ряда вон выходящее? Хотя мой товарищ был из тех, кто никогда не давал себя в обиду, но и зря на рожон тоже не лез. Что же могло произойти? Этот вопрос мучил меня всю дорогу до места назначения.

Как и должно было случиться по закону невезения, мой рейс задержался из-за неблагоприятных метеоусловий. На похороны я опоздал.

Несмотря на холодный пронизывающий ветер, один из монахов согласился проводить меня до монастырского погоста. Но нужная нам могила почему-то оказалась на отшибе вне кладбищенской ограды. На мой вопрос сопровождавший меня монах ответил:

– Наш брат совершил святотатство. Руки на себя наложил. Не хотели даже отпевать его. Но настоятель провёл обряд.

Не чувствуя ничего кроме пробирающего до костей холода, я стоял у свеженасыпанного чёрного земляного холма с безымянным деревянным крестом и не верил, что здесь лежит мой друг детства и боевой товарищ Андрей. Всё случившееся не вязалось с тем, как он относился к жизни. Может, всё-таки произошла ошибка? Я достал из нагрудного кармана пальто фотографию и, повернувшись спиной к ветру, показал стоящему рядом монаху. Тот, щурясь от бьющих в лицо жгучих снежинок, уверенно закивал головой:

– Он. Андрей. В монашестве – Георгий. Только волосы длиннее и худой он был.

Ничего не понимая, я вернулся в монастырь с огромным желанием переговорить с отцомнастоятелем. Но оказалось, что там меня ждали совсем другие люди.

Из стоящей у монастырских ворот чёрной «Волги» с милицейскими номерами вышел мужчина в тёмном пальто, пригласил в машину и пояснил:

– Не волнуйтесь, мы только зададим вам несколько интересующих нас вопросов и привезём обратно.

«История становится скверной», – подумал я, вопреки своему желанию усаживаясь на заднее сиденье милицейской «Волги». Ехать не хотелось – ничего хорошего от этой поездки я не мог ожидать.

В старом здании отделения милиции меня провели в кабинет начальника, где другой человек в тёмном гражданском костюме начал расспрашивать меня об Андрее. Я не понимал причины такого интереса к персоне моего умершего друга, но на вопросы старался отвечать подробно, вспоминая каждую мелочь. Беседа затянулась на пару часов. Мужчина в чёрном костюме записывал всё на диктофон. Когда я всё же спросил, чем вызван такой повышенный интерес со стороны милиции, мне ответили, что не каждый день монахи вешаются. Последний вопрос, обращённый ко мне, прозвучал так: не передавал ли кто-либо мне что-нибудь от товарища? Письмо? Или какую-нибудь вещь? Книгу?

Я ответил, что мне никто ничего не передавал.

– Тогда у меня к вам просьба, – сказал человек в костюме. – Если кто-то что-то вам передаст, обязательно сообщите нам. Договорились?

Он протянул визитку.

– Речь идёт о государственных интересах, – загадочно добавил собеседник.

– Ладно, – пообещал я, пряча блёклую визитку с ярким государственным гербом в карман пиджака.

Уже наступили сумерки, когда меня повезли обратно. У ворот монастыря «Волга» остановилась, когда совсем стемнело. Ветер не стихал. Сыпал колючий мелкий снег. Он больно хлестал по лицу и забивал глаза. Я понял, что ехать в городскую гостиницу уже поздно и придётся заночевать в монастыре. Это не очень беспокоило, так как города я всё равно не знал, а билет на обратный рейс на завтра уже лежал в моём кармане.

Отецнастоятель принял меня сразу же. Из-за раритетного большого письменного стола мне навстречу поднялся крепкий, внешне приятный старик в чёрной рясе с белой окладистой бородой. Сквозь тонкую оправу очков он долго и очень внимательно смотрел на меня небольшими умными глазами, потом сказал:

– Я узнал вас по фотографии. Там вы с Андреем в форме и с автоматами.

– Афганская, – припомнил я.

– Да. Она до сих пор стоит в его келье. Он просил её отдать вам.

– Отец, скажите, а что же всё-таки произошло?

Как-то странно посмотрев на меня, настоятель нахмурился:

– Всё в руках Господних!

– Расскажите мне, что знаете, – попросил я. – Разъясните, наконец, что случилось с Андреем? Что толкнуло его на этот непонятный шаг?

– Долго надо рассказывать, сын мой, – философски произнёс настоятель, приглашая меня жестом в одно из стоявших у стола мягких кресел. Когда мы сели, он приложил палец к губам, затем к уху и показал взглядом на стены. Я понял так: у стен есть уши. И поразился осенившей меня мысли. Ну, конечно же, меня допрашивала не милиция! Здесь дела посерьёзнее.

– Видимо, ему не оставили выбора, – тихо вздохнул седой монах.

– Кто? – я хотел знать правду.

– Твой друг обладал Знанием и исцелял людей, – уходя от ответа, как-то виновато произнёс отец-настоятель. – Богом ему была дана удивительная сила, которую он направлял во благо. Мы очень скорбим о понесённой утрате. Она невосполнима для монастыря.

– Но почему он наложил на себя руки? В милиции мне сказали, что он повесился.

– Даст Бог, и ты всё поймёшь сам, – произнёс настоятель, показывая глазами на стены. – Но такой силой, которой он обладал при жизни, владеют только святые или пророки. Я думаю, что это ему зачтётся на том свете. День и ночь братья молятся о спасении его души. Мы все любили Георгия.

Настоятель перекрестился на образа.

– Отец, где я могу забрать фотографию?

– Да, – засуетился он, будто вспомнив о чем-то важном. – В келье, сын мой. Забирай её. Он так хотел.

– А можно мне переночевать в его келье? – не знаю, почему возникло у меня такое желание.

Настоятель, не глядя в мою сторону, нахмурил густые брови, затем произнёс:

– Не страшно будет? Там это свершилось.

– Он был моим другом.

– Разрешаю, – будто через силу, тихо произнёс монах.

– Спасибо, – поблагодарил я от чистого сердца. Что-то тянуло меня в то место, где жил мой друг. Какая-то загадка стояла за его смертью. И мне хотелось её разгадать.

– Чтобы тебе было чем заняться, если сразу не уснёшь, возьми вот эту Библию. Почитай на ночь. Книга мудрая и полезная, – отец-настоятель достал из своего стола и протянул мне толстую церковную книгу с восьмиконечным крестом на чёрном старом переплёте. – В этом кладезе ты найдёшь истину о мироздании.

– Я вообще-то пробовал читать Библию… – как-то неуверенно попытался отказаться я от тяжёлой книги. – Не смог. Непонятно написано…

Настоятель на мгновение задумался и произнёс:

– Сложно? Иисус сказал: «Вы познаете истину, и истина освободит вас». Истина, заключённая в этой книге, – бесценное сокровище. Она освобождает человечество от суеверий, душевного смятения и гнетущего страха перед неизвестностью. Она даст и тебе надежду и просветление, придаст смысл твоему существованию. Возьми её, Сергей.

Я принял из рук старого монаха тяжёлую книгу и поблагодарил.

– Прими, с благословением Господним! – перекрестил меня отец-настоятель. И добавил:

– В книге Иезекииля есть одно интересное место. Когда прочтёшь, обрати на него внимание. В синодальном переводе оно звучит так: «Сын человеческий! Обрати лицо твоё к Гогу в земле Магог, князю Роса, Мешеха и Фувала… Так говорит Господь: вот Я нашлю на тебя, Гог, князь Роса, Мешеха и Фувала… Гог придёт на землю Израилеву»…

– И что это значит? – не понял я.

– Дословно: люди, обратите лицо своё к России! Об этом написано в этой Библии. Тебе говорю, Сергей: читай Священное Писание! Дальше всё поймёшь сам, – настоятель очень внимательно смотрел мне в глаза, будто хотел сказать что-то большее.

Я взял книгу. Но тогда я воспринял слова монаха не более, чем обычное напутствие священнослужителя.

В узкой келье с овальными каменными сводами и единственным маленьким окном под высоким потолком прямо над застеленной солдатской кроватью тускло горела лампочка. У изголовья стояла обыкновенная казарменная тумбочка. На ней – одна свеча и фотография: именно та, о которой говорил настоятель. Скромно жил мой товарищ. Интересно, о какой такой данной Богом силе говорил монах? Никогда раньше я не замечал за Андреем ничего сверхъестественного. Осмотревшись в пустой комнате, я погасил лампочку и, не раздеваясь, лёг на жёсткую скрипучую кровать поверх одеяла. Читать сегодня совсем не хотелось, поэтому Библия осталась лежать нераскрытой на тумбочке.

«Как же ты жил здесь, Андрюха?» – будто к живому, мысленно обратился я к товарищу. Ответом было тяжёлое безмолвие серых холодных стен. Свечу я зажигать не стал, потому что даже в этой келье, где произошло самоубийство, мне ничего дурного в голову не лезло. Только почему-то вспомнилась фраза седого монаха: «Видимо, ему не оставили выбора…» И ещё его немое предупреждение, что у стен есть уши. Странно всё это…

Почувствовав пробирающий холод, я, не снимая одежды, залез под одеяло. И, думая о событиях прошедшего дня, не заметил, как заснул.

Мне приснился Андрей. В монашеской рясе и с автоматом. На мне была надета солдатская форма. Мы шли рядом по Афганским горам.

– Ты живой, Андрюха? – спросил я его.

– Я теперь всегда живой, – ответил друг.

– Как всё странно! – вырвалось у меня. – Мне показали твою могилу.

– Ничего странного, – сказал друг. – Некоторые всю жизнь проживают мертвецами. Почему это никого не удивляет?

– Как это? – не понял я.

– Тело есть, а человека в нём нет. Мертва душа.

– А я живой?

– Ты живой! – улыбнулся Андрей.

– А когда я умру?

– Когда отречёшься от Любви!

– От Любви? – не понял я.

– Миром правит Любовь! Это истина существования Вселенной! – Произнося эти слова, Андрей смотрел куда-то вдаль, на пустой горизонт, будто видел там что-то.

– Значит, Любовь? – переспросил я. – Любовь к женщине?

– К женщине. К ближнему. Раздавливаемая, униженная, уничтожаемая, незамечаемая… Она выстоит, потому что Любовь – это не просто одно из чувств Божественного мира, это есть Живое Поле, это сама сущность каждого человека. Человек состоит из любви, и весь мир наполнен её энергией. Именно поэтому Зло во всех его проявлениях разрушается полем Любви.

– А Зло?

– Слабы мы. Второй – тёмной половиной человека владеет Сатана. Если не воспитывать человека в любви, не делиться с ним любовью, его жизненные силы иссякают. Даже желание одного унизить другого – это уже Зло, направленное против него самого и против каждого человека. Любовь есть жизнь. Но мужчина – ещё не человек, да и женщина – ещё не человек. Только вместе они становятся полноценным человеком! Сатана пытается разрушить этот союз, разрушить самого человека, толкнуть на низкий поступок. Опасайся Сатаны!

Я смотрел и видел, что рядом со мной идёт именно Андрей, но не узнавал. Ведь никогда раньше я не слышал от него подобных слов. И в его внешности тоже что-то изменилось.

– Я избавился от тёмной половины, – не дожидаясь моего вопроса, ответил друг. – Теперь передо мной открыта Вселенная!

– А мне… как мне жить дальше? – спросил я.

– Очистись от Сатаны! – прозвучало в ответ, и Андрей приподнялся над землёй. Меня же стала давить книзу какая-то необъяснимая сила. Я очень хотел, но не мог оторваться от земли вслед за Андреем. «Очистись от Сатаны!..» – снова отчётливо услышал я и проснулся от стука в дверь. На пороге стоял молодой монах с подносом. Скромный завтрак, состоящий из одного яйца, пшённой каши и стакана молока, мне принесли прямо в келью.

С аппетитом поглощая принесённое, я размышлял над странным сном.

Когда тот же монах вернулся, чтобы забрать грязную посуду, я уже собрал вещи в дорогу.

– Отецнастоятель просит прощения, что не смог проводить вас. Сегодня ночным поездом он уехал в столицу на заседание Синода, где будет решаться его дальнейшая судьба. Новый настоятель вчера уже принял дела, – произнёс монах извиняющимся тоном. – Ещё отец-настоятель просил принять от него в дар эту Библию. – Монах показал на книгу с ярким контрастным тиснением золотого православного креста на чёрном бархатном переплёте. В этот момент солнечные лучи через небольшое окно под сводчатым потолком проникли в келью и коснулись лежащей на тумбочке книги. Золотой крест засиял неземным огнём, наполняя комнату мягким неярким свечением. Молодой монах стал креститься и благодарить Господа за проявленную благодать. Я взял в руки Библию и свет в комнате исчез.

– Она даст вам веру! – тихо напутствовал монах. – Берегите её.

Поблагодарив, я положил подарок в сумку поверх вещей и застегнул замокмолнию. Честно говоря, там уже лежала одна купленная мной вчера в монастырской лавке Библия в новеньком переплёте попроще. Я специально приобрёл её для супруги. Но отказываться от подарка отца-настоятеля было неудобно.

В аэропорту перед посадкой в самолёт я вынул из сумки подарок старого монаха и переложил в мягкий пакет с ручками, рассчитывая, что всё-таки полистаю церковную книгу во время полёта. Свою большую дорожную сумку с вещами я сдал в багаж. Но после плавного отрыва самолёта от взлётной полосы я задремал и проспал до самой посадки. Пакет с толстой книгой весь полёт простоял у меня в ногах под креслом. Так с ни разу не открытой старой Библией в пластиковом пакете я ступил на землю своего родного города.

В багажном отделении аэропорта мне долго не выдавали сумку. Все прилетевшие со мной пассажиры этого рейса давно уехали, а я, потеряв всякое терпение, всё ещё ждал свои вещи. Уже не надеясь получить обратно большую чёрную дорожную сумку, я увидел её в руке направлявшегося ко мне милиционера. Подойдя ко мне, сержант вежливо извинился и пояснил, что кто-то хотел украсть мои вещи, но стражи порядка вовремя вмешались. Правда, жуликов задержать не удалось. Милиционер попросил проверить содержимое. Прямо при нём я открыл замокмолнию. Всё как будто было на месте. Всё, кроме купленной в монастыре Библии. Но я не очень расстроился, потому как был рад, что мне вообще вернули сумку. Уже дома я не обнаружил и фотографии. Той самой, что стояла в келье друга. Вот это меня по-настоящему огорчило.

Но вскоре я забыл об этих странных происшествиях.

Подаренную Библию с золотым крестом я поставил в шкаф на самое видное место под стекло, так ни разу и не удосужившись раскрыть её.

Месяца через три, когда весна уже готовилась плавно перейти в лето, по случаю дня рождения моей супруги у нас дома собрались немногочисленные гости – наши близкие и друзья. В середине вечера подруге моей жены приглянулась старая книга в чёрном переплете с тиснением золотого креста. Она попросила разрешения её полистать. Я торжественно открыл дверки книжного шкафа и достал запылившуюся Библию с верхней полки. Подав её гостье, я стал рассказывать всем сидящим за столом странную историю появления этого фолианта в нашем доме. Гости слушали с интересом.

– Посмотрите, здесь что-то написано! – перебив мой рассказ, неожиданно воскликнула женщина.

– Не удивительно, – со смехом ответил я. – Ты ещё посмотри, может, и картинки там найдёшь.

– Это не Библия! Здесь совсем другой текст, – отстраняясь от книги, удивлённо произнесла подруга жены.

Меня словно ударило током. Почему-то вспомнился сон, увиденный в монастыре, и предупреждение друга: «Очистись от Сатаны!» Я рванулся к гостье, выхватил из рук растерявшейся женщины раскрытую на середине Библию и увидел, что почти вся она состоит из вклеенных страниц, исписанных мелким ровным почерком. Только титульные листы принадлежали настоящей старой Библии. «Здесь – истина о мироздании!» – пришли на память слова седого монаха. Захлопнув книгу и всё ещё не до конца осмыслив произошедшее, я огляделся. На меня в молчании смотрели ничего не понимающие гости. Надо было как-то сглаживать возникшую неприятную ситуацию. Собравшись с мыслями, я изобразил на лице само обаяние и с нарисованной улыбкой произнёс:

– Совсем забыл… конечно, это не Библия. От неё здесь только переплёт.

Заметив, что никто ничего не понимает, добавил:

– Хотел скрыть от жены, но раз вы уже узнали, признаюсь: я пробую себя на литературном поприще… пишу роман.

– Молодец! – воскликнули присутствующие. Возникшее было напряжение разрешилось само собой. – Дашь почитать?

– Когда закончу, обязательно, – пообещал я и взглянул на супругу. По её глазам я понял, что она мне не верит.

– Потом объясню, – тихо шепнул я жене и вышел в другую комнату.

Оставшись наедине с таинственной книгой, я сразу же раскрыл её. Знакомый почерк друга страницу за страницей заполнял почти весь старый фолиант. Но вчитываться в смысл ровно написанных строк и каких-то формул и графиков сейчас я не мог. Спрятав Библию в бельевом шкафу, я вернулся к гостям. Теперь моим самым большим желанием стало побыстрее спровадить всех из квартиры, чтобы иметь возможность спокойно почитать.

Но пришлось вначале помочь жене убрать посуду, подмести пол, прежде чем я снова взял в руки чёрный переплёт с золотым крестом и, закрывшись в комнате на ключ, открыл первую страницу.

Несомненно, такого мне ещё не приходилось видеть. Совсем не подходящая для ведения записей священная церковная книга, манера письма и та таинственность, с которой мне вручили её, тянули скорее на серьёзный детектив, чем на безвинную случайность. Хотелось разобраться, в чём дело. Я перевернул все триста с лишним исписанных листов и на задней обложке Библии увидел приклеенный к внутренней стороне обложки конверт, подписанный почерком друга: «Дневник». Вскрыв конверт, я убедился, что листков в нём немного. Аккуратно сложенные один к одному, старые тетрадные листочки местами были надорваны, смяты и разглажены. Их оказалось всего двенадцать. Поэтому чтение я решил начать именно с них. Переписываю дословно:

«Среда.

Начинаю вести дневник, потому что не знаю: кто и откуда я? Боюсь потерять память совсем. Решил, что лучше буду записывать всё, что со мной происходит. Это хоть какая-то ниточка, связующая меня с прошлым.

Уже несколько дней я провожу в лечебнице, именуемой в народе сумасшедшим домом. Жить здесь можно, если привыкнуть к палате на двадцать мест, вечно грязному белью, дурно пахнущему чужим потом и хлоркой. Кормят в этом заведении сносно: три раза в день хлебом, жидкой кашей без соли и каким-то еле тёплым отваром, называемым санитарами «чаем», только почему-то совершенно без сахара. На окнах и дверях стоят решётки. К ним тоже можно привыкнуть. Соседи мои – мужики разного возраста – сильно не докучают. Был, правда, один, который, завидев меня, постоянно клянчил: «Отдай Васе ключи!». Вася – так, наверное, звали его самого. Но какие ключи? Этого понять было невозможно. Но стоило мне только, по совету санитара, прикрикнуть на надоедливого соседа, как тот сразу же замолкал и начинал тихо плакать, как обиженный ребёнок. В такие минуты мне было жаль его и я давал ему свой кусочек хлеба, припрятанный под подушкой. Вася успокаивался. И я к нему уже почти привык, но его вдруг куда-то забрали. Теперь на его кровати лежит крепкий мужик. Он больше молчит, глядя в потолок, и ни на кого не обращает внимания. Совсем не похож на сумасшедшего.

В нашей большой палате не скучно: кто разговаривает сам с собой, кто, наоборот, всё время молчит, кто-то плачет, кто-то громко смеётся. И так целыми днями. И никто ни на кого не обращает внимания. На прогулки нас не выводят. Ко всему этому я постепенно привыкаю. Единственное, что не даёт мне покоя, – моя память. Вернее, её отсутствие. Трудно воспринимать происходящее, когда в твоей жизни одна лишь пустота: до – ничего, только какие-то несвязанные между собой туманные обрывки воспоминаний, и после – тоже, наверное, ничего хорошего. Но я помню своё имя – Андрей. Хотя не знаю, чего ещё ждать от жизни? Кто я?

Четверг.

Сегодня ко мне приходил человек в форме. Я знаю такое слово – милиционер. Но больше ничего вспомнить не могу. Человек в форме назвался следователем. Он говорил о какой-то экспедиции, расспрашивал о каких-то убийствах, называл разные фамилии. Но у меня после разговора с ним только разболелась голова. Я ничего не вспомнил. Тогда он дал мне ручку и сказал, чтобы я расписался в бумаге. Рука сама выводила какую-то каракулю вместо подписи под текстом внизу исписанного листа. Но свою фамилию я так и не вспомнил. Потом меня отвели обратно в палату… Болит голова. Хочется есть.

Пятница.

Ночью мне долго не спалось. С моего места очень плохо видны звёзды, поэтому я часто вставал и подходил к окну, чтобы смотреть на них. Звёзды – это свобода. Я это знаю. Но окажись я сейчас на свободе, куда мне идти? И я снова ложился на кровать, пытаясь припомнить хоть что-нибудь. Но напрасно. Не могу вспомнить ничего. Только звёзды…

Суббота.

Чтобы заставить включиться память, я попросил санитаров принести мне какую-нибудь книгу. Как назло, я совсем не помнил ни одного названия или автора. Мне дали небольшую рваную и весьма потёртую книженцию. В ней написано о любовных страданиях богатой женщины на берегу тропического моря. Полный бред, но мозг нужно чемто загружать и нужно заставлять его работать. Я это понимаю. Поэтому перечитываю книжку во второй раз. Мне необходимо вернуть память.

Воскресенье.

Сегодня опять невкусная еда. Чувство голода не проходит даже во сне. Сказал об этом. Мне санитары сделали какойто болючий укол. В палате душно. Хочу на свободу! И хочу спать.

Понедельник.

Перед ужином к нам в палату два санитара привели высокого худого старика. При первом взгляде на него сразу бросилось в глаза несоответствие: длинные спутанные седые волосы, спадающие почти до плеч, и аккуратная бородка на иссечённом морщинами лице. Молчаливого мужика куда-то забрали, и койка рядом с моей уже два дня пустовала. Санитары уложили высокого старика на неё.

Вёл себя новый сосед тихо. Тоже всё время молчал. Его глубоко запавшие бесцветные глаза всегда неподвижно смотрели в одну точку, и лишь нечастое движение морщинистых век свидетельствовало о том, что старик ещё жив. Меня заинтересовала необычная внешность соседа, и я стал всё чаще поглядывать на него, рассматривая правильные черты его лица. Потом меня стало беспокоить то, что человек лежит, не вставая, почти целый вечер. Ни ужинать, ни в туалет он так и не поднялся. Мне стало жаль старика. Видимо, ему было очень плохо. Даже хуже, чем мне. Я взял металлическую тарелку с порцией холодной каши, кусок чёрного хлеба и подошёл к новому соседу. Старик лежал на боку и не мигая смотрел в одну точку на полу под моей кроватью.

– Поешьте, – обратился я к нему.

Старик, казалось, не слышал. Я повторил своё предложение и поставил тарелку на стул возле самой кровати. Старик медленно перенёс бесцветный взгляд на еду, потом на меня. Я улыбнулся:

– Вы пока с этим расправьтесь, а я принесу чай.

Ничего не ответив, старик снова перевёл взгляд на тарелку с кашей.

Через минуту я принёс разовый пластиковый стакан с еле тёплым безвкусным больничным чаем.

– Каша тут не очень, – я поставил стакан на стул рядом с нетронутой едой. – Но ведь нужно чтото поесть. Иначе вы умрёте.

При слове «умрёте» старик както странно посмотрел на меня, и мне показалось, что глаза его ожили. Затем взгляд снова потух, и старик отвёл ставшие бесцветными глаза. Такая неожиданная перемена меня удивила. «Может, он действительно сумасшедший?» – промелькнула мысль. Но я тут же отогнал её. Меняющиеся глаза, реакция соседа на мои слова говорили об обратном. «Нет, он просто не хочет разговаривать».

– Давайте, я покормлю вас? – прозвучало моё следующее предложение.

– Не надо. Я сам, – тихо отозвался старик и медленно сел на кровати. Его голос был низким и хриплым.

Пока сосед неспешно ел, тщательно разжёвывая и всматриваясь в каждую подносимую ко рту ложку с кашей так, будто впервые в жизни пробовал пищу, я наблюдал за ним. Метра под два ростом, в молодости он непременно был красавцем. Даже теперь его фигура сохраняла былую величественную осанку и стать, а в ширине плеч и крепких руках чувствовалась недюжинная сила. И чем больше я его разглядывал, тем больше меня интересовало всё в моём новом соседе.

Поев, старик поднялся во весь свой высокий рост и, не взглянув на меня, сам понёс грязную посуду на общий стол. Я продолжал свои наблюдения.

Выйдя из туалета, старик подошёл к зарешеченному окну и стал смотреть на улицу. Смотрел долго. Затем он вернулся на свою кровать. Я сделал вид, что читаю. Вдруг неожиданно услышал низкий тихий голос:

– Спасибо… Андрей…

Я оторвал удивлённый взгляд от книги: «Откуда он знает моё имя? Я ему не представлялся. Может, мы встречались раньше? Не помню». Старик открыто смотрел на меня. На этот раз его глаза определённо жили. Теперь они имели цвет неба в осенний день.

– Спасибо, – повторил он.

– Пожалуйста, – просто ответил я и снова углубился в книгу.

– Что читаешь? – поинтересовался старик.

– Женский роман принесли, – я с грустной улыбкой взглянул на старика. – Тупой, но всё равно читать больше нечего.

Старик, казалось, понимающе улыбнулся, и я рассмотрел ряд ровных белых зубов. Снова пришло время удивляться. На вид ему можно было дать не меньше семидесяти пяти – восьмидесяти лет. Таким его делали морщинистая жёлтая кожа и растрёпанные седые волосы. «Может, у него вставные зубы? Нет, не похоже», – подумал я и, стараясь не упустить тонкую ниточку налаживающихся отношений, спросил:

– А мы раньше не встречались?

– Не доводилось, – чему-то усмехнулся старик.

– А как вас называть? Моё имя вы знаете, а я ваше – нет.

– Называй меня Павлом Петровичем. Можно просто Павел, – ответил старик.

– Какое интересное у вас имя! – воскликнул я. – Позапрошлым веком потянуло…

– Древностью, – вздохнув, согласился он.

– Я раньше историей увлекался, помню, был такой царь – Павел I, – будто извиняясь, произнёс я и удивился, что так легко вспомнил об этом.

– Увлекался историей? – по-доброму прищурив глаз, переспросил сосед.

Я кивнул:

– Даже пробовал что-то писать…

Глаза старика потеплели:

– Надо же… коллега!

– Нет. Я не писатель, – попытался пояснить я, – просто интересовался историей, в экспедиции ездил… А Вы писатель?

– Вроде того… – ответил старик. – Хорошо, что ты увлекаешься историей. Человек должен знать, кто он и откуда.

– История мне интересна, – отложив в сторону ненужную книгу, я был рад продолжению беседы с удивительным человеком. Странное чувство овладевало мной, когда я смотрел в эти теперь уже ясные и ничуть не состарившиеся серо-голубые глаза. Смотрел и чувствовал, будто ктото управлял мною, освобождая мою память от тяжёлого груза забвения, подталкивая и подсказывая, какие слова нужно произносить:

– История – это наука. Но много в ней и «тёмных» и «белых пятен». А мне всегда нравилось анализировать информацию и иногда приходить к удивительным выводам, не совпадающим с теми, что пишут в научных журналах.

– И какие же это выводы? – старик поудобнее разместился на кровати, подложив под спину подушку, и стал с интересом разглядывать меня.

– А вы критиковать не будете? – почему-то засмущался я своей смелости.

– Андрей, за свою долгую жизнь мне пришлось побывать во многих местах на Земле и кое-что повидать. Поверь, – старик снова вздохнул, – наукой история стала совсем недавно – в веке семнадцатом по новому летоисчислению. А любая наука имеет право на ошибки. Думаю, что я смогу правильно оценить твои аналитические старания, юноша. Обещаю – смеяться не буду.

Я тоже сел на кровати, с благодарностью посмотрел на приготовившегося слушать соседа и неуверенно начал:

– Ну, скажем, Древняя Русь XI–XII веков, она ведь не имела золотоносных и алмазных рудников, они были только в странах Восточной Азии. А купола церквей покрывались золотом только на Руси! А выложенные золотом царские палаты? А вышитые золотом боярские наряды и украшения? А золотые и серебряные кубки и монеты, оружие? Спрашивается, откуда взялось столько золота?

– Очень правильно поставленный вопрос! – чему-то улыбнулся старик. – Ну и к какому ты выводу пришёл?

– Золото – от иноземцев.

– Хорошо… А отсюда следует какой вывод?

– Какой? – не понял я.

– Ну, какой вывод можно сделать из всего сказанного тобой? – ободряюще кивнул головой старик и подсказал: – Сильной или слабой была Держава, которой соседи везли столько добра?

– Значит, центром торговли была и для Европы и для Азии. По ней как раз граница и проходила. Похоже, что в средние века сильна была Русь, раз иноземцы везли сюда золото и драгоценности!

– Значит?..

– Значит, должно было существовать мощное государство, организующее и охраняющее большую торговлю! – неожиданно сам для себя выпалил я.