Текст книги "От царей до секретарей и дальше. Единый учебник истории России глазами поэта"

От царей до секретарей и дальше
Единый учебник истории России глазами поэта
Олег Львович Бушуев

© Олег Львович Бушуев, 2016

ISBN 978-5-4483-1138-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

 
Россия, как ты ныне воплотила
Одной своей боярыни черты.
Страданий за глаза б твоих хватило
На сотню стран других, но всё же ты
За веру стародавнюю страдаешь,
Сынов своих на плаху посылаешь,
Готовая, скорее, смерть принять,
Чем честно тщетность выбора понять.
 
 
Ты не Пилат, но ты и не Мессия,
И, точно, не оплот идей святых.
Поведай мне, кто друг тебе, Россия,
И я тогда скажу тебе, кто ты.
Не учишься ты на чужих примерах.
Ты и в народ свой не имеешь веры.
Освобожденью предпочла ты вновь
Рабов к имперской мишуре любовь.
 
 
Я Родину свою по воле рока,
Бывало, ненавидел, и любил.
А сколько раз, увы, её я проклял,
И сколько раз её благословил!
Её моря, леса, поля и горы,
Её степные пыльные просторы,
Её снега и льды, её пески —
Мне знаки и надежды, и тоски.
 
 
Русь – птица тройка. Кто коней стреножил
Твоих, коварно кучера споил,
В буране грязной лжи в тупик дорожный
Своей опасной сказкой заманил?
Смотри! Другие тройки скачут мимо,
Теченье дней, увы, неумолимо,
Оно несёт успех совсем иным,
И жаль, что не угнаться уж за ним.
 
 
Весь путь её – ухабы и овраги,
Да ямины пещёр Руси Святой.
А что дало призвание варягов?
Что получилось из затеи той?
Как некогда в состав Орды вступили,
Вот так же раньше с викингами жили,
Их именем, порой, словно щитом,
От неприятелей прикрыв свой дом.
 
 
Приходится, порой, нам выбор делать,
Но умудриться, всё же, нужно так,
Своё всё время умерщвляя тело,
Твердить про душу. Видно, это – знак
Что в голове, увы, не всё в порядке,
Ошибок столько сделать в срок сей краткий!
Россию сохраняя, злобный рок,
Как верный пёс, дремля, лежит у ног.
 
 
История, она – служанка силы.
Ей вечно сослагательность претит,
Она давно преступников простила,
Но и поныне жертвам сирым мстит.
Ей вечно вольнодумства дух противен,
И это всё, мне кажется, не диво,
Поскольку до сих пор её жрецы
Стремятся прятать под воду концы,
 
 
Которые их ложь изобличали.
Не потому ли так темны у нас
Её страницы, что не отвечали
Заказу тех, кто в подлости увяз.
Тех, кто Россию вечно унижали
И в чёрном теле подданных держали.
Они сейчас как прежде на коне…
Но и народ – не агнец, ясно мне.
 
 
Порой он просто зверь, свободе смуту
Предпочитает, а труду разбой,
И бунтом разбивая гнёт и путы,
Он в этот бунт уходит как в запой
И в беспредел холопского похмелья,
Готовя снова несвободы зелье,
Призвав тирана из своих рядов
Иль отпрыска «почтеннейших» родов.
 
 
История страны – событий тени,
Нам предстаёт не просто суммой дней,
А сменой резких взлётов и падений
Когда-то ею правивших царей.
Их дел, ошибок, зверств и устремлений,
Ума потёмок, редких просветлений,
Убийств и казней, битв и страшных войн,
Она – лишь жизни призрак неживой.
 
 
И в чём же смысл историей гордиться?
Она – событий разных череда.
Но только для того она годится,
Чтоб с грустью устыдиться иногда.
Чем жадно пить вино патриотизма,
Уж лучше знать не миф, а правду жизни.
И разве не гордился б патриот,
Когда б совсем другой тут жил народ?
 
 
Да, так же бы он оды пел державе,
Совсем другой историей гордясь,
И так же б упивался чуждой славой,
Ей упиваться призывая нас.
Свиреп и грозен был когда-то Молох,
Но появилось в мире много новых.
Россия и какой-то скользкий змей…
Какой из этих идолов грозней?!
 
 
Учитель лучший – опыт и нужда.
А научил чему нас предков опыт?
В страданьях тяжких он народом добыт.
А, может, опыт – это ерунда?
Кого призвать на трон и с кем бороться,
Кого признать за чуждых инородцев?
Любить Европу или биться ль с ней?
Хранить ли верность ветхой старине?
 
 
Пример не убеждает нас, как видно,
Тот, что другие страны подают.
Конечно же, нам быть в хвосте обидно,
И свой найти хотим особый путь,
Идя вперёд за дудкой крысолова,
Намного больше доверяя слову,
Чем даже собственным глазам своим,
Мудря своим умом невыездным.
 
 
Варяги. Кто они, как не чужие,
Враги, поработившие страну?
У них под каблуком века мы жили,
Предав навек славянства старину.
Терпели иго, батюшка, терпели,
И громко славу им по-рабски пели,
И, в мыслях унаследовав её,
Невольно рабство это признаём.
 
 
А ныне патриотам так любезны
Князей чужих варяжских имена,
Что живы в наших именах и песнях.
Они гордиться предлагают нам
Щитом, что на воротах Цареграда.
И тем, чего стыдиться б было надо:
Что заодно с варягами Олег
На христиан свой совершал набег.
 
 
А князь Владимир, как бы в исступленье,
Славянства корни вовсе истребил.
А цель? Лишь только власти укрепленье.
Он даже про гарем про свой забыл.
Обычаи завёл совсем другие,
Да в храмах греческие литургии
С болгарским вместе языком внедрил
И тем наследью Рима дверь закрыл.
 
 
А как нам веру в Бога избирал он,
Отеческих кумиров сокрушив?
Какие доводы и принципы играли
При этом роль? Теперь мы знаем их:
Они – уступка праздности и лени
И пьянству многих прежних поколений.
И жаль, что многое потом не раз
По пьянке часто делалось у нас.
 
 
Хоть далеко ещё до протрезвленья,
И так у нас в умах полно трухи,
Но врут совсем без всякого зазренья
Так, как и прежде, наши пастухи,
Для нас за нас придумывая мифы.
То мы славяне им, а то вдруг скифы,
То – что судьбой нам нашей дан удел —
Как блохам вечно прыгать за предел.
 
 
Конечно, это миф – что мы – славяне.
Вобрали мы давно в своей крови
Всю ойкумену, поле смертной брани
Торжками шумных городов сменив.
Вот, где горшок плавильный, где народы,
Послушные рабы своей природы,
Слились в один разросшийся народ
Славян лишь только предками зовёт.
 
 
Да, мало есть у нас людей свободных
От предрассудков мифов вековых.
Предубежденья многим так удобны.
Живёт народов самобытность в них.
И ты впадаешь в грех предубежденья,
Слегка поддакнув, пусть из уваженья
К традициям своей большой страны
И заблужденьям ветхой старины,
 
 
И ясно ты уже не можешь видеть,
C врагами часто путаешь друзей,
Поддакнуть нужно, и внезапно выйдет:
Уже ты завербован в Колизей,
Уже ты гладиатор на арене,
Гарпедонавт на стройке храма пленный.
Твоя судьба – хозяевам служить,
И голову свою за них сложить.
 
 
Да, мифы нам – за нашу веру кара.
Они порой прощают нам грехи.
Они как будто крылья у Икара,
И так же ненадёжны и легки.
Как к солнцу к истине они вздымают,
И там они нам подло изменяют,
Ведь как бы ни был миф любой хорош,
Его как перья воск скрепляет ложь.
 
 
Да, мой народ, он словно заповедник
Давно ушедших в прошлое времен.
И кажется, что как и я, – наследник
Давно отживших форм и мифов он.
И в христианство силой обращённый,
Мечом, а не Евангельем крещённый,
Так и остался верным навсегда
Он вере чужестранной в те года,
 
 
Когда князья, спеша, в Орду входили,
Забыв заветы мудрой старины,
И вера ими та руководила,
Ведя в ярмо воинственной страны,
Невежественной, но веротерпимой.
Лишь кажется теперь необъяснимым:
Как можно веру предков истребить,
И в рабстве верным вере чуждой быть!
 
 
Да, это было так, и нам с Ордою
В веках сродниться было суждено.
И неразрывно связаны судьбою
Мы с тех времён далёких с ней одной.
Какое иго? Что вы, в самом деле!
Не сами ль мы себе царя хотели?
Ну, вот и получили мы царя,
За то свою судьбу благодаря.
 
 
Когда познав руки железной прелесть,
Мы извлекли практический урок,
Нам пуще всякой вольности хотелось
Спокойно жить, платя царю оброк.
Во всём ордынцам диким подражая,
Европы братской натиск отражая,
В Орде мы жили так, и триста лет
Оставили на нас жестокий след.
 
 
Лишь много позже мы назвали игом
Своих царей златоордынских власть,
Но и Европе показали фигу
И как и прежде жизни стали класть
На поле битв за мифы и химеры,
Воюя вечно с немцем, для примера,
Ну, а поляк какой-то иль француз?
С ним вовсе невозможен был союз.
 
 
Самодержавно всё же жить надумав,
Ярлык Орды на княженье порвав,
Создали тут же новую Орду мы,
Взяв образ византийского орла
В свой первый герб, и то ли третьим Римом,
Предстали миру мы непобедимым,
То ли второю Золотой Ордой,
Как говорят, Россией молодой.
 
 
Иван был хан скорей, чем император,
Как звался Дмитрий, а потом и Пётр,
Который был лишь только реформатор
Земель, что Грозный в кучку соберёт.
И так, Орды обломки подбирая,
За стенами московского Сарая
Орду московскую он основал,
И тоже цесарём себя назвал.
 
 
Так мы и хана раньше называли,
Не потому ли мы царей своих
В одежды прежних ханов одевали,
На трон венчая ханской шапкой их.
Рим в мыслях вечно путая с Ордою,
И шапку Мономаха с шапкой тою,
Что князю хан когда-то подарил,
Теперь над нами русский царь царил,
 
 
То истребляя гордых новгородцев,
То населенье Пскова и Твери…
Не сами ли, уже без инородцев,
Родной славянской кровью топоры
Свои мы обагряли хуже ханов,
И до сих пор всё кровоточат раны
Междоусобиц, бунтов и расправ,
Уж лучше иго, или я не прав?
 
 
А что в патриотизме нашем смысла,
Когда им злую защищают власть,
Что как на тонком волоске повисла
И уж должна вот-вот позорно пасть,
Храня патриархальную отсталость,
Что от Орды в наследство нам осталась,
Вериги, тиранию, и ярмо,
И стойкой твердолобости клеймо.
 
 
И вот Россия под Иваном Грозным —
Патриотизма прочный бастион.
Свобода? Что вы? – это несерьёзно,
Привычней гнёт, хотя и тяжек он.
Вот древний Псков, войска и горожане
Свои нечеловеческие раны,
Свою нечеловеческую боль
Превозмогают, чтоб закрыть собой
 
 
Полякам ненавистным путь в Россию.
Хотя не верю я в патриотизм,
Но знаю только, что им всем грозило:
И так, и так свою отдали б жизнь.
«Так пусть уж будет лучше без позора!»
И потому они легли за город.
И что же, сделала из них рабов
К Отечеству священная любовь?
 
 
Ну, а народ? Он и не ведал словно,
Что не было у Грозного царя
Как у пришельцев в жилах русской крови:
Он был полуполяк, полуваряг,
И не любил Россию он нисколько,
Хотел царить лишь над страною только,
И занят был лишь думою о том,
Как, впрочем, красные вожди потом.
 
 
Так что же сделать, чтобы непременно
Рабы всегда покорны были вам?
Запачкать их уничтоженьем пленных
Иль зверствами к занятым городам,
Использовать террор, заградотряды?
В боях погибнуть все чтоб были рады
За Богом им назначенную власть,
Не важно, как она бы ни звалась.
 
 
Чем злей и отвратительнее иго
Своих царей, хозяев и господ,
Чем неподъёмней на ногах вериги,
Тем наш патриотичнее народ.
Зачем патриотизмом называют,
Террор и зверства власти прикрывая?
Ни капли нет патриотизма в том,
Что все холуйством рабским мы зовём.
 
 
Во всех местах, прибавленных к державе,
Вполне достоин памятник стоять
Ему по историческому праву.
И тут нам ни прибавить, ни отнять.
Но вот указом поместить в Казани
Его не смеют. Быстро указали б
Татары супостату на порог,
Такой скандал представить я бы мог!
 
 
И в Астрахани был бы он не лишний,
Там, где сейчас другой кумир стоит.
И мне за шумом струй фонтанных слышно,
Что воевода Воротынский говорит,
Когда царю в шатре доклад он пишет.
Тут до сих пор историей всё дышит.
Ведь тут по воле грозного царя
Форпост России возведён не зря.
 
 
Но только почему же не Ивану
Тут монумент? Он честно покорил,
Сей южный край, и это очень странно,
Всегда тут гордый дух его царил.
Я знаю, ныне многие считают,
Что Грозному совсем не уступают
Цари Европы тёмных тех времён,
В жестокости своей им равен он.
 
 
Романовы его стеснялись славы,
Оберегая от злословья трон,
Из тех царей, кто нами после правил,
Его ценил лишь Йосиф Сталин, он
И сам стремился к той же самой цели…
Эх, жаль, что не родился Церетели,
Когда другой грузин в Кремле царил,
А то бы свой шедевр нам подарил.
 
 
Мне видится на площади на Красной
Он Гуливером странным посреди,
Повёрнутым к Кремлю лицом ужасным
С крестом большим на высохшей груди
И в ханской в камнях тюбетейке пышной.
И мавзолей не кажется тут лишним,
Как будто юрта хана сей Орды.
И башни словно стражников ряды.
 
 
Когда б Великий Новгород Россию
Собрать сумел под мощные крыла,
Тогда б ей тирания не грозила,
Она своё бы место обрела,
Став сильной европейскою державой
Среди других держав, без ложной славы,
Свободы выбор тот давал бы ей
Шанс Матерью быть для своих людей,
 
 
И точно уж, не мачехой лихою,
Которой дела вовсе нет до нас.
Не важно, честью, славой бы какою
Ни пользовалась, как бы ни звалась.
Но лишь не стала б новою Ордою,
И Родину я бы не звал бедою,
Когда б была свободною она
И жить свободно позволяла нам.
 
 
Любые жертвы Родине напрасны,
Жизнь всё равно всегда своё возьмёт,
Жаль только лишь, что век потерян. Ясно,
Что тот, навстречу ветру кто плюёт,
Во всём хоть ветер обвинять готов он,
Но, только, всё ж, он сам собой оплёван.
Ветра истории капризны и сложны,
Но всё же, уважать мы их должны!
 
 
Как Владислав наследником престола
Был назван, хоть католик и поляк,
Путём законным, может, божьей волей,
Вы помните, всё дело было как?
«Он – царь, пусть только примет нашу веру!
Любую русско-польскую химеру
Тогда готовы мы перетерпеть!
Но в церкви чтобы по-латыни петь!…»
 
 
Войти в Европу, пусть и через Польшу —
Предложен небывалый шанс судьбой.
Тогда в России стало б света больше,
Культуры, знаний, всячины любой.
Так можно было и догнать Европу,
Рукою твёрдой отворив ворота,
Хотя бы и с таможней заодно.
Что там Петра какое-то окно?
 
 
А годы смуты – это ль не попытка
Абсолютизм в себе преодолеть?
И мучиться страна такою пыткой
И дальше крепостной чумой болеть
При тирании царской не хотела,
И знать на Запад с завистью глядела,
Будь Дмитрий жёстче, он сумел бы стать
Царём-строителем страны, как знать?
 
 
Порой выходят из глубин народа
Вожди, во всём угодные ему,
Идеи справедливости, свободы
Доступны даже тёмному уму.
Хотя его порой легко сбить с толку
И просто обмануть, но знаю только,
Как наша вера – Бога, в свой черёд,
Так и вождей – надежда создаёт.
 
 
Григорий подвиг смелый замышляет,
Ах, самозванец Гришка, ах, бандит!
Бояре словно шкурой понимают,
Что он пришёл народ освободить.
И тут совсем не первая – Россия.
А может, самозванец был мессия?
Бояре – это наш синедрион,
И им Лжедмитрий к смерти осуждён.
 
 
Став первым императором Российским,
Он европейский дух и смысл нам нёс.
Хоть путь к величью, может, не был близким,
Но с Дмитрием – царём воспрянул Росс,
Мечтая об империя свободы,
В которой жили б счастливо народы.
Не первым в мире был Наполеон,
Не с Дмитрия ли свой пример брал он?
 
 
Но самозванец подлый же свободу
Несёт стране. Непримирим тут Росс.
Откуда ни возьмись опять в народе
Патриотизм возвышенный пророс.
Всё польское нутром возненавидя,
В кондовом лишь своё спасенье видя,
Лжедмитрия развеял лёгкий прах
Народ из пушки на родных полях.
 
 
Ну, вот, поляки изгнаны с позором,
И смута страшная царит в умах,
Законный император назван вором.
Бояре, прячась в крепких теремах,
Себя с победой сами поздравляют,
Они теперь опять всем заправляют.
Будь Дмитрий так же грозен как умён,
То сохранил бы жизнь и царский трон.
(Они б не пикнули при нём.)
 
 
В уме свободу путая со смутой,
Устав от бунтов, казней и войны,
Народ ей вновь предпочитает путы,
Тупой порядок ветхой старины.
Зачем пустует долго терем царский?
И свет тушить уже идёт Пожарский,
Ведёт простой народ издалека,
Страна уж наша очень велика.
 
 
Ну, вот, и «спасена» Россия снова.
Осела смута, ясно стало вновь:
Самодержавья прочная основа
И сущность власти – сила, страх и кровь.
И в результате – то же прозябанье,
От стран Европы то же отставанье,
Которое никак не одолеть,
Надеясь только на царя и плеть.
 
 
«Спаситель» – князь другими уж оттиснут
И в выборных уловках обвинён.
Бояре, от которых все зависит,
Мальчишку Мишку выбрали на трон.
Избрание всегда обычный сговор,
И изберут у нас всегда такого,
Кто нужен власти, и пока у нас
Сугубо вертикальной будет власть,
 
 
Что формирует мнение народа.
В стране, в которой крепостным беда,
В тот день, когда объявлена свобода.
Иль в дни войны бессмысленной, когда
Уже освобождение возможно,
Но власть, своим патриотизмом ложным
За горло снова преданный народ
Своей звериной хваткою берёт.
 
 
И вновь во всём он от неё зависит,
И вновь он перед нею виноват.
Он раб, он голос может лиши возвысить,
Крича вовсю: «Виват вождю! Виват!»
А вождь умрёт, тогда он как калика
В слезах исходит воплями и криком,
Простив за боль и униженья власть:
«Что будет с нами, кто же нам подаст?»
 
 
Да, Дмитрий думал о судьбе народе
И русским императором себя
Провозгласил не просто ради моды,
Величие и почести любя.
Пётр Первый выучил его уроки,
Став императором в другие сроки.
Прикрыл он лжепатриотизма кран,
Призвав варягов из различных стран.
 
 
И снова Русь в бесправии томится,
Терпя засилье всякой «немчуры»,
Но царь – то свой, пускай его глумится,
На то даются, видно, нам цари.
И нечем крыть боярским жадным сворам,
Теперь царя уж не объявишь вором
За то, что с немцев и голландцев он
Манер и одеяний снял фасон.
 
 
Церковных луковок азийский абрис
С Европой шпилей создаёт контраст.
Да, Азия – страны восточной адрес.
А что же в прошлом от Европы в нас?
Старообрядство вместо протестантства…
Так далеко оно от лютеранства.
А я, по правде, всё же, вам сказать,
Католиком простым хотел бы стать.
 
 
Ах, если бы Пётр Первый ладил с Папой
И, как Владимир, мог бы вновь крестить
Своею мощной волосатой лапой
Безбожников, забывших срам и стыд,
Что прикрываясь ширмой православья,
Богатства добивались, власти, славы,
Народ простой до нитки обобрав,
И тем христову заповедь поправ.
 
 
Считается у нас, что Пётр Романов
Был прогрессивный и великий царь,
Царь-реформатор, гений без изъянов,
К тому ж, имевший безусловный дар
Переносить в Россию лучший опыт
Из обогнавшей нас во всём Европы,
Как бы последний на престоле Росс
Иль первый немец? В этом весь вопрос.
 
 
Рукою своею твёрдой через порку
Хотел он строить Новый Амстердам.
Но тот, который ныне стал Нью-Йорком,
Поднялся, к сожалению, не там.
Наш Новый Амстердам пришёл в упадок.
Что значит, суть не та, не тот порядок!
Да, Петербург, он для России всей —
Окно в Европу и большой музей,
 
 
Но жалко мне, что статую Свободы,
Что осветить огнём нам путь могла,
Когда-то янки возвели у входа
В страну свою. У нас всё та же мгла.
Тут ночи – белые, и, видно, факел
Её ещё не нужен, здесь, однако,
Хотя и счёт окончен чёрным дням,
Увы, она ещё не светит нам.
 
 
Пётр Первый делал всё для государства,
Возвёл он бюрократию на трон,
Уверенный, что лучшее лекарство
От сна и прозябанья знает он.
И сам в Европу ездил он в ученье,
В последствии чтоб дело просвещенья
Своей рукой могучей насаждать
И к старости плодов прекрасных ждать.
 
 
В Европе же источником развитья
Была свобода мастеров, не власть.
В науке тоже делались открытья,
Везде работа нудная велась.
Но всё же аллегории прогресса
Не видел Пётр в труде и в интересе.
Так часто дачный городской народ
В чужой косится буйный огород,
 
 
Завидуя плодам, размерам хрена.
Вот так Европы задом восхитясь,
Пётр у себя задумал перемены,
Тайком по-православному крестясь
В своём российском хилом огороде.
Согласия не ждать же от народа.
Ему прикажешь: Ну-ка, торговать,
Он и не будет больше воровать.
 
 
Петру хотелось жить по-европейски.
Свой град один на сотни вёрст вокруг
Построил он во всей красе имперской
И от болезни страшной умер вдруг.
Имел ли он намеренья благие?
И были ли ещё пути другие
Тогда бросок в грядущее свершить?
Конечно, нужно было разрешить
 
 
Сословью промысловому трудиться,
Права, свободы, льготы дав ему,
А не стремиться лишь обогатиться
За счёт труда народа самому.
И вот уже засыпаны каналы,
Что линиями питерцы назвали.
Так Сколково уже в другие дни
Напоминают чем-то мне они.
 
 
Вот так он европейский город создал
За счёт других, налог взяв камнем с них.
Но всё ж нельзя вселить указом грозным
Дух европейской жизни в крепостных.
И если бы меня сейчас спросили,
Что Пётр Великий сделал для России,
Сломал её, продвинул ли вперёд?
Ответил бы: Она и есть народ.
 
 
Пётр и сломал её, взнуздав, и сдвинул,
Построил крепость на её костях,
Но всё же растопить такую льдину,
Как рабство, всё-таки не мог никак.
Народ Петру, конечно, был лишь средством.
О, сколько же Россия зла и бедствий
От варварских реформ перенесла!
И, всё же, нет, она не помнит зла.
 
 
После него жена его царила,
Потом Елизавета – дочь, Бирон,
Который хитростью, умом и силой
Делил с императрицей Анной трон,
Пётр Третий – немец и Екатерина…
Был срок её правленья очень длинным,
И долго Просвещенья семена
С ленцою, как бы, сеяла она.
 
 
Век золотой – так называли даже,
Тот век, его России не забыть.
Потом как куличи на мокром пляже
Её наследник Павел стал лепить
Свои законы. Бедный бледный Павел!
Но жалко мне, что так он мало правил,
Иначе бы, в отличье от отца,
Довёл бы дело деда до конца
 
 
И переделать смог бы он Россию,
Чтоб в будущем достало у неё,
Таланта, хитрости, ума и силы,
Чтоб место в мире отстоять своё,
Не просто белым быть пятном на карте,
Чтоб Гитлеру, как раньше Бонапарту,
Не приходила б мысль на ум больной
России новой угрожать войной.
 
 
Что было б, если бы не козни бриттов,
Да ропот недовольства при дворе,
Он не был бы сейчас царем забытым,
А стал бы самым первым из царей.
Само его правления начало
России очень много обещало,
Оно бы стало нужным ей звеном,
В Европу дверь открыли б мы при нём.
 
 
Хватало, с нравом даже пусть капризным,
Ему решимости, огня в очах.
Ну, и петровского максимализма,
Но жалко, что порою в мелочах.
И в воле царской столько было силы…
Да, стала, верно, б матушка Россия
Одной из самых первых в мире стран,
Когда бы не был он во всём тиран.
 
 
О скольких не случилось бы сражений!
И скольких бы нас миновало бед!
Россия бы сыскала уваженье
За множество иных своих побед.
И вот, сегодня снова как мессию
Второго Павла ждёт на трон Россия.
Надеясь так же, что «…вот он придёт
И прямо к процветанью поведёт.
 
 
И хилый Просвещенья идеал он
Отбросит смело рыцарства щитом,
Служенье трону и стране чтоб стало
Для всех потребностью. Ну, и при том,
Верны, честны, умны и благородны,
Защитники России и короны,
Гражданской всякой вольности ростки
Чтоб срезали серпом под корешки…»
 
 
Конечно, Дмитрий, Павел и Пётр Третий,
(Все в галерее вдаль ушедших лет —
Вполне карикатурные портреты),
Оставили в истории свой след.
Они, хотя и были кратки сроки
Их царств. Однако, мы из них уроки
Себе извлечь и ныне не спешим,
И вовсе не сочувствуем мы им.
 
 
Тиранов терпим, терпим и злодеев,
Но стоящий вдруг попадёт на трон,
Умом и волей мир менять владея,
Глядишь, уже убит, повержен он
Шарфом ли, табакеркой ли, кинжалом
Иль бомбой. Вновь отброшена держава
То на полвека, то на целый век:
О, как нетерпелив наш человек!
 
 
Приходят путь вперёд мостить бомбисты
Из намерений честных и благих,
Потом интернацисты, коммунисты,
Кому иные прочие – враги.
Всех граждан снова сделав крепостными,
Держа за глотку всех как и поныне,
Они в словах своих всегда правы,
Жаль только, эта правда – на крови.
 
 
Что сетовать теперь, что мы такие?
Не мы вели судьбу, она вела.
Когда б другие шли, пути другие
Она бы им, наверное, дала.
Никто теперь уже и не пеняет,
Что скрепой ложь народ объединяет,
И став святыней нашей, в свой черёд,
Всех нас себе в заложники берёт.
 
 
Отсюда он, патриотизм наш ложный
И бесконечный с вольностями бой.
И выбор веры, худший из возможных,
Из тех, что продиктованы судьбой.
Народ – сам раб, но он боится рабства,
Не хочет он с гнилой Европой братства,
Его не купишь просто за пятак,
Его имеют часто просто так.
 
 
А что в Европе? Церковью сплочённой
Европе снился феодальный сон.
Усилием талантливых учёных,
Творцо

...

конец ознакомительного фрагмента