Текст книги "Чужая Земля"

И никому ведь не поплачешься в жилетку. Ни маме родной, ни даже Калугину. Вон сидит довольный, щурится на солнце, чемодан уже собрал, мечтает небось о спокойной работе в офисе. И не уломают его в департаменте, только я могу упросить чисто по-товарищески отсидеть здесь еще срок. А он возьмет да пошлет меня. Тоже чисто по-товарищески. Далеко и надолго. Совесть у него, видите ли. Да не совесть это, дружище, а неудовлетворенные амбиции. И не дай бог – зависть. Очень мне не понравилось, как он выпалил: «Тебя хотя бы любят!» Как будто его не любят. Насколько я знаю, он всем во дворце нравится. Честный и открытый, иногда чуть-чуть слишком искренний парень, таких здесь ценят, им доверяют. А сам-то ты ценишь этот важнейший ресурс? Пойми, дурачок, пока ты на своем посту, симпатия аборигенов – не игрушка и не приятное дополнение к работе, она вообще тебе не принадлежит, она собственность России. Ты эти теплые чувства обязан беречь и развивать, а не пытаться бежать от трудностей.

И ведь если я сейчас ему скажу такое, он еще быстрее удерет.

Дезертир.

– Ну как, вспоминаешь?

– Будто и не уезжал, – сказал я.

Под нами была река, широкая и мелкая, не судоходная по определению, а сейчас едва не пересохшая. В реке, как всегда, бултыхались гнедые кони и черные дети. Кони мычали, дети помахали нам издали.

Если лошади кочевников, пожалуй, верблюды – я сейчас очень приблизителен, – то тягловая сила оседлых племен трудно поддается классификации и описанию. По строению тела близка к буйволу, но на морду скорее бегемот. Широченным своим хайлом она стесывает ковыль под корень, буквально выстригая степь. Самое интересное, что лошадка хотя и травоядная, но «факультативный хищник», если вы понимаете, о чем я. И достаточно один раз приглядеться к ее мощнейшим клыкам, а потом вспомнить, какую внушительную скорость она развивает на рывке и как резко набирает ее при старте с места, чтобы в душе поселилось глубокое недоверие к этому на редкость спокойному и добродушному существу. И подозрения всякие нехорошие. Что, например, не просто так оно добродушное и любит, когда его чешут за ушами.

Это оно усыпляет вашу бдительность.

Честное слово, мне гораздо больше нравятся степные псы. С ними хотя бы все понятно. Живодеры и трупоеды. Совсем как люди, такая же сволочь. Тунгусу они, кстати, по душе, великий вождь иногда, гуляя по степи, разговаривает с ними, а собачки, ростом ему выше пояса, внимательно слушают и преданно виляют хвостиками. Двое нас таких, кому степные псы симпатичны, Тунгусу вблизи, а мне на расстоянии. Биологов я не считаю, они все сумасшедшие, им и кони – красавцы.

Что еще полезно знать: лошадей тут приручили в незапамятные времена, а степных псов даже не пытаются. Религия аборигенов – если можно ее назвать религией – анимизм, они верят в одушевленность всего живого, видят отражение себя во всем, и степные псы занимают очень важное место в их системе взаимодействия с миром. Псы не священные животные, всего лишь подсобная сила, но без нее никак. Иначе собачек давно бы извели под корень или одомашнили и приспособили к делу – стада пасти, допустим. Но нельзя. Степные псы – проводники усопших в мир духов…

Я помахал детям в ответ. Пригляделся к садам за рекой – они не то чтобы цвели буйным цветом, но урожай будет. Очень засушливое лето нынче. Повернулся лицом к столице. И так знаю, что все на месте и ничего не изменилось, я же неделю на подлете к «Зэ-два» изучал отчеты Калугина и смотрел видео с камер слежения, но самому пробежаться свежим глазом – надо.

Город легонько коптил небо, тихонько гудел на много голосов, еле слышно позвякивал и постукивал тем, что они тут считают музыкой. Главные ворота были привольно распахнуты настежь, заходи – не хочу. Никакой видимой охраны, она в тоннеле за воротами прячется, там хотя бы тень. Та еще мясорубка этот тоннель, в него за один присест заходит на досмотр торговый караван, и не дай бог это окажется диверсия – нашинкуют злодеев вместе с транспортом, а сверху еще и потолок упадет. Тунгус, правда, говорит, такие эксцессы в далеком прошлом. Ну так и городу лет немерено. Предки Тунгуса, бывшие кочевые скотоводы и охотники, закрепились в нем лет триста-четыреста назад, и он тогда уже был по здешним меркам велик.

Занятный город. Под властью династии Ун он перестал расти и начал размножаться почкованием. Время от времени из него выходят отряды поселенцев и направляются кто вверх по реке, кто вниз, кто в глубь континента. Насколько мы понимаем, каждый отряд – то ли семья, то ли похожая родовая структура, имитирующая династию Ун в миниатюре. А здесь штаб-квартира и деловой центр всей этой мафии. И никакой феодальной раздробленности даже в намеках, хотя, казалось бы, есть предпосылки, включая подрывную деятельность кочевых вождей, которые вроде бы сотрудничают с династией Ун, а вроде бы агитируют окраинные поселения за сепаратизм, обещая им свою защиту. Но никто не согласен отложиться от клана, а всерьез потрепать дальние провинции у кочевников кишка тонка. Их век подходит к концу, вожди это чувствуют, вот и трепыхаются.

Самое-то интересное, что экспансия оседлых племен ничего страшного для кочевников не означает, уж в ближайшую тысячу лет точно, степи на всех хватит. И на данном этапе чем больше новых поселений, тем выше качество жизни степняков – растет доход от проводки караванов, ближе ездить торговать, больше хороших товаров. Им бы, если совсем по уму, взять да вписаться в династию на правах младших партнеров. Тем более нынешние кочевые лидеры сплошь дальние родственники Унгусмана, пускай седьмая вода на киселе, но все равно уважаемые люди, с которыми великий вождь говорит слегка иронично, однако на равных. Кажется, они просто морально не готовы к такому серьезному решению. Дергаются и нервничают.

Трудно оставаться спокойным, когда тебе неумолимо наступает на пятки империя. Она так не называется, она не похожа на империю по привычным для нас внешним признакам, да она вообще черт знает на что похожа, но вот по духу – это самое. Империя как инструмент связности – и, внезапно, поддержки разнообразия. За время своего правления Унгусман спокойно, без мордобоя, присоединил несколько дальнородственных племен и, наладив там управление, оборону, финансы и коммуникацию по заведенному образцу, ничего больше пальцем не тронул. Наоборот, вложился в эндемичную культуру, если ее можно так назвать, и не позволяет ей заглохнуть. Людям только дай, они начнут во всем копировать столицу и быстро забудут свое родное – это мне сам великий вождь сказал. И ведь Унгусман откуда-то знает, что допускать такого нельзя. Может, оттуда, что он – великий вождь?..

Из тоннеля показался джип и попылил от города к базе. Мы лениво провожали его глазами, когда он вильнул и пошел в нашу сторону.

– Странное место эта планета, – сказал Калугин. – Пока ты в домике – никому даром не нужен. Только высунешься – невозможно спокойно на берегу посидеть, болтая ногами. С тобой здесь тоже так?

Я открыл было рот, думая ответить: «Не знаю, мне обычно некогда», и очень вовремя его закрыл. Костя решит, что я издеваюсь.

Джип загодя плавно затормозил, чтобы не присыпать нас песочком.

– Загораете, бездельники? – крикнул Миша Штернберг. – Это правильно! До сезона дождей всего каких-то восемь месяцев!

Миша – этнограф и лингвист, сменщик нашего Сорочкина, и вполовину не такой гениальный, зато раз в десять более приятный человек. Наверное, это как-то связано.

Еще он единственный во всей экспедиции, кто носит не земную одежду, а местную тогу, расшитую причудливым родовым узором династии Ун, только без знаков различия. Униформа рядового, так сказать, и кому попало из чужаков ее не подарят. Сорочкину, кстати, не дали. Я бы в такой размахайке ходил с удовольствием, но мне не положено, я не рядовой.

– А что говорят шаманы?

– Да в гробу я видал такие дожди, как они предсказывают. Я хочу, чтобы степь цвела! Тут когда цветет – ух! Загляденье! Буйство жизни! А вы же не видели, вы не попадаете…

– Самым краешком только.

– Это вам не повезло. Но еще успеете. Здорово, советник.

Я с удовольствием пожал сильную широкую ладонь.

– Здравствуйте, профессор. Что там, в городе, много наших шляется?

– Сейчас только Леша, я как раз от него. А вечерами – солдатики гуляют маленько. Но в разумных пределах. Все со сканерами. Командир сказал – если он не может это безобразие побороть, да не очень-то и хотелось, то должен его возглавить и обратить на пользу экспедиции. Значит, выход в город без сканера будет зафиксирован системой как самовольная отлучка со всеми вытекающими… А если со сканером – твои проблемы, только не попадайся дежурному офицеру на глаза.

– Ну что, хорошо придумано.

Калугин рядом поежился и фыркнул. Не уважает он подполковника Брилёва. Надо, кстати, найти удобный момент, чтобы сказать Косте, как высоко ценит его подполковник. Или не надо. Я подумаю.

– Нашли что-нибудь?

– Пока глухо. Похоже, выгребли все подчистую.

– Это радует.

Если мы чего и боимся в столице, это «жучков» иностранных разведок. Вроде бы просканировали весь город, но избирательность датчиков не такова, чтобы дать стопроцентный результат. Только дворец ребята Трубецкого гарантированно «прозвонили» снизу доверху, и все, что там случайно уронила делегация ООН и что позже выпадало из карманов американцев и европейцев, унесли к себе. А то вдруг абориген найдет странную бусинку, и у него случится культурный шок, хе-хе.

Ну и нам полегче дышится.

– Как долетели? – задал Миша риторический вопрос, который в МВО заменяет унылое «как дела?». Все знают, что долетели без происшествий, но спросить – надо. Риторический ответ: «штатно». Кто скажет «хорошо» или «нормально» – не наш человек. Служителям культа не возбраняется отвечать: «Слава Богу!», но эти хитрые бестии говорят: «С Божьей помощью долетели штатно».

Ну и кто тут, объясните мне, дикари и папуасы?

– Штатно. Сначала дрыхли, потом читали ваши свежие отчеты. Я же не просто так спросил про шаманов…

– Да в гробу я их видал, – сказал Миша. – Признаюсь честно, как космонавт – космонавтам, сдается мне, Уно перебрал с ритуальным порошком. У него же ответственность какая, он ведь не из простых! Ну и перестарался, старый черт.

Ну да, «старый черт Уно» сейчас в неудобном положении. Он сам по себе колоритный тип, учитель и предводитель местных колдунов, которые по совместительству лекари, народные сказители и хранители культурных традиций. Но обычно в эту касту не лезет родовая аристократия, а Уно – выговорить его полное имя я не рискну, да старик и не настаивает, – какой-то примерно троюродный дедушка Унгусмана. У него с детства проявились особые способности, а здесь к любому врожденному таланту относятся серьезно. Не уверен, что семья была счастлива, но молодому человеку пожелали творческих успехов, и он пошел, так сказать, по эзотерической стезе. Потихоньку выбился в популярные шаманы, а потом начал и верховодить. Тонкость в том, что любой представитель столбового рода династии, чем бы ни занимался, несет и перед народом, и перед семьей двойную ответственность. Он должен быть примером. На него равняются. Ему верят. Им восхищаются. У него есть право раз-другой ошибиться, почему бы и нет, но полностью отсутствует право на глупую, нелепую ошибку. Он не может попасть впросак. Честно говоря, не жизнь, а кошмар, и я не представляю, как это вынести без соответствующей дрессировки и промывки мозгов с ранних лет.

Короче, если Уно берется за прогнозы, ему нельзя предсказывать ерунду и невнятицу.

Месяц назад Уно нанюхался ритуального порошка, под стук барабанов ушел в астрал и вынес оттуда плохие новости. Он увидел внешнюю угрозу неясного характера, связанную с многочисленными жертвами, растянутую по времени и с весьма смутным концом типа «может, и пронесет, но будет больно». Мы получили эту информацию сразу по двум линиям – через «жучки» разведки и от Миши, который хоть не лингвистический гений, зато феноменально собирает по городу сплетни и умело их обрабатывает. Калугин во дворце не разузнал на этот счет ничегошеньки и даже почти затаил на Штернберга злобу, но передумал – чего сердиться на хорошего парня, – только лишний раз уверившись в своей никчемности.

Унгусман, судя по всему, колдуну не поверил. Выразил благодарность, сказал, что принял к сведению, – и забыл. У великого вождя неплохая агентурная сеть, и прогноз Уно никак не ложится на ее донесения – неоткуда ждать беды страшнее засухи, а к засухе тут готовы с тех пор, как научились вялить мясо, сушить фрукты и изобрели пеммикан, то есть всегда. Наконец, Уно сам себе не очень поверил, он ведь далеко не дурак. От предсказания веяло неопределенным инфернальным злом, а шаманы знают: как поперло из тебя хтоническое, значит, возможен передоз и это куролесят твои внутренние демоны – они тоже нанюхались.

– Я бы пренебрег, – бросил Калугин с изысканной небрежностью опытного профессионала. – Сдается мне, Тунгус лучше знает, во что верить, у него опыта больше.

– Я бы тоже, – согласился Миша. – Но скажу вам как солдат – солдатам: пренебрегая – не перегибай!

– Эвона как! – восхитился Калугин. – А по-русски?..

– Ну лично я сделал все от меня зависящее – нарочно проставил такие теги, чтобы вы обязательно прочли мой отчет!

– Мы и так читаем… У вас замечательные отчеты.

– Да в гробу вы их видали! Как будто вам что-то понятно там!

– Действительно, куда уж нам! – сказал Калугин, и они с Мишей обменялись не самыми любезными взглядами. А потом Миша странно покосился на меня. Изучающе.

Похоже, я чего-то не знаю и отношения советника с профессором далеки от безоблачных.

– Последний отчет был вполне понятный даже для неспециалиста, – заверил я. – Особенно в части о влиянии пугающих слухов на общую атмосферу во дворце. Прекрасное оперативное донесение. Только без выводов.

– Выводы пускай делают те, кому положено делать выводы! – сказал Миша. – А я поехал собирать манатки и валить отсюда, пока не началось.

– Это вы нас предупредили как филолог – филологов? – поинтересовался я неуверенно.

– Ну какой вы филолог, советник. Что же, я не понимаю, с кем разговариваю?!

Миша снова пожал мне руку – ему пришлось ее ловить, поскольку я оказался слегка ошарашен, – прыгнул в джип и укатил.

– Что это было? – спросил я Калугина.

– С прибытием, – сказал тот.

– А?..

– Ну кто-то жаловался, что его считают шпионом и каждый день об этом напоминают? Вот, добро пожаловать, день первый.

Я поднялся и отряхнул брюки. Сидеть на берегу расхотелось. А хотелось догнать Штернберга и вытрясти из него профессиональное заключение по прогнозу старца Уно. Документальное, под подпись. Пускай, зараза, своей рукой напишет: предсказание – бред выжившего из ума престарелого наркомана. И если действительно «начнется», официально Мише ничего не будет, потому что Земля не верит в мистическую чушь. Но репутацию среди широких слоев населения, которые очень даже верят во все, а особенно – в ученых, я ему подмочу.

Ну нельзя же так, черт побери.

Приехать не успел, а уже в душу плюнули и напугали вдобавок. Мало мне своей вахты, еще и вторая развлекается.

– Так и живем, – сказал Калугин, глядя джипу вслед. – Думаешь, надо мной не издеваются? Да сколько угодно. А мне не жалко, мне нормально. Я ничего против ребят не имею, даже против вашего Дикого Билла, хотя и считаю за отдельное счастье, что мы с ним попали в разные вахты и я уже завтра буду избавлен от его просвещенного общества… Я просто умираю от черной зависти. Они все заняты делом. Вон, посмотри на этого пижона Мишу, сколько он на себе тащит… А чего добился советник Калугин? Опять полгода уточнял информацию? В ответ на запрос такой-то об уточнении того-то имею сообщить… Все мои отчеты – уточнения и дополнения!

– Перестань. Кто засек и обработал новую активность во дворце? Это было очень важно.

– Ага, обработал… Давай начистоту. Открою тебе небольшую тайну: об активности первым развернуто доложил Штернберг по своей линии. Он просто не стал делать выводы – не его компетенция. Миша очень хорошо умеет обходиться без выводов, когда это можно… И между прочим, на том его отчете, важнейшем для нас, никаких особенных тегов не было. И если бы не ты…

– Я?!

– Ты меня учил смотреть всё, что пишут полевые исследователи. Вот, смотрю… А там – такое… Сидел и волосы на себе рвал. Ну почти. Ладно, допустим, рассылку курьеров я проворонил…

– Ты же не ходишь по городу и не сидишь на торговом дворе.

– Но все остальное!.. Я мог бы лезть во дворец под любым предлогом – и заметить, хотя бы случайно, что там идет движение, какого раньше не было. А производство в вожди Гены с Галей? Что я сделал? Порадовался за ребят, поздравил их и пошел обратно на базу играть в шахматы с разведкой! Идиот! Я понял, что все это значит, только когда уткнулся носом в очевидные факты!

– И за что ты зацепился?

– Миша написал в отчете: любимые младшие дети, погодки. И меня вдруг прямо в сердце кольнуло. Для Миши эта любовь – на уровне сплетен. А мы-то с тобой знаем, как она выглядит. Мы единственные, кому ясно, какая это жертва для Тунгуса! Он надеялся дать Гене и Гале нормально пожить еще хотя бы лет пять-шесть. Поставил на армию Саню, благо тот уже здоровый лоб – и порядок…

– Ну так ты умница, Костя! Отличная работа. Конечно, Штернберг сам не понял, что написал, а ты – понял! Ты правильно использовал наш главный ресурс, наши знания.

– Не надо, Андрей. Кто меня этими знаниями накачивал – ты! А я, вместо того чтобы держать ухо востро, расслабился и отвык думать. Потерял кучу времени. А должен был реагировать мгновенно… Получается, что Тунгусу зачем-то понадобилось резко усилить свой ближний круг, ввести в дело тех, кто никогда не усомнится в его мудрости, всегда поддержит, – и он детей не пожалел. Что-то очень серьезное творилось прямо у меня под носом, а я проспал! Когда сопоставил все данные, первым делом побежал к разведчикам. Вы чего вообще, говорю, у вас на глазах такие подвижки, а вы со мной в шахматы рубитесь и молчите! А они – а мы ничего, мы только смотрим и наверх передаем… Начал трясти Мишу – давай, рассказывай. Миша, как всегда, мычит про не свою компетенцию. По-моему, я его напугал тогда. Зато потом любезный профессор Штернберг не упустил случая намекнуть – мол, дипмиссия кормится с его руки, потому что сама мышей не ловит!

– А чего ты ждал от Миши? Он вынужденно плетется в хвосте у Сорочкина и набивает себе цену, как может, хотя бы и за твой счет.

– Андрей, вот только не прикидывайся! Ну не прикидывайся ты дурачком, не жалей меня!..

А как тебя не жалеть? – подумал я. Ты казнишься из-за того, что прошляпил начало очень странного процесса. Но ведь ты заметил его, уточнил информацию на доступном тебе уровне и грамотно обработал результаты. Я готов под ними подписаться. Если прикинуть косвенные данные, хотя бы то, как занята Галя, которая пашет уже три месяца без продыху, Тунгус за время Костиной вахты успел провести обмен мнениями со всеми, до кого смог дотянуться в радиусе тысячи километров. И не письменно, а лично, на уровне представителей не ниже младшего вождя. Беспрецедентный уровень активности для такой неторопливой и расчетливой цивилизации. Какой-то очень большой вопрос они тут пытались между собой утрясти. Мы в курсе дела? Ну и молодцы. Нам есть что уточнять дальше.

Одна маленькая проблема. Она в том, что советник Калугин сработал по максимуму. Сколько бы Костя ни бегал во дворец, он не смог бы выяснить больше. Если хочешь знать все, надо, чтобы дети вождя сами бегали к тебе.

До меня, кажется, дошло, что Костя имел в виду, когда выпалил: не так его любят.

И тут я ничем не могу помочь советнику Калугину.

Если сказать об этом вслух, я еще и ударю в больное место.

Вот, к примеру, солнечный мальчик Унгелен так нравится людям, что ему все рассказывают намного больше, чем кому-либо. Никто их не просит, сами хотят и сами рады. Таков врожденный дар Унгелена, но еще это его профессия.

У Кости Калугина профессия та же самая. Но ему – не рассказывают. Через Костю иногда отправляют месседжи из дворца в наш департамент. Во дворце уверены, что Костя все передаст в точности, не искажая и не интерпретируя. Потому что просто не разберет, где кончается рядовая информация и начинается важное сообщение. Поэтому на Костю можно положиться. Говоря по-русски, с ним в разведку пойти не страшно. А еще лучше – одного послать.

Но если вопрос не до конца сформулирован и остались какие-то разночтения, Косте ничего не скажут. С ним не поделятся спорным мнением. У него не попросят совета. И уж точно на него не выплеснут наболевшее. Костю во дворце принимают таким, каков он есть.

Чего мне сейчас не хватает для полного и безоговорочного расстройства, это если Костя на бессознательном уровне все уже о себе понял, а на сознательном – отвергает себя такого. Тогда ясно, почему его бросает из крайности в крайность – то все кругом идиоты и работать не дают, то он сам идиот и гнать его надо отсюда. Спасибо, меня еще ни в чем не обвинил, стесняется пока. Бедный парень. У него внутри бушует ураган, и ждать сейчас от коллеги рационального поведения не стоит. И просить о поддержке бесполезно.

Он хочет убежать не с чужой Земли на родную Землю. Он убегает от себя.

Ну чего ты там опять ноешь?

Думаешь, тебе одному трудно?

И как мне теперь с тобой разговаривать?

Наверное – честно. А надуешься – и черт с тобой.

Мы тут не в институте благородных девиц. Благородная девица – вон, в шестнадцать лет вкалывает на дипломатическом поприще как каторжная, без выходных. А два здоровых мужика распустили нюни и объясняют друг другу, что все продолбали, но ни в чем не виноваты.

– И я, в общем, не виноват, я бы тут пошуршал как следует, – бурчал тем временем Костя, – но ведь нас связали по рукам и ногам, обрезали инициативу…

– Да кто тебе мешает по всему дворцу шуршать, дорогой ты мой? Сам только что сказал: мог бы ходить туда чаще.

– Брось, Андрей, я помню текущую задачу и работаю по ней, сам знаешь, но смысл… Это все несерьезно! Что я могу сказать Тунгусу? Он ждет от нас большого разговора. Он смотрит на меня – и я чувствую себя полным кретином! Потому что ему меня жалко! Ему – меня! И младшие так же глядят. Совсем взрослые стали, видят нас насквозь, понимают, что мы в полной заднице, только не понимают, как так вышло и почему мы не можем решить ерундовый, с их точки зрения, вопрос, а объяснить им это – невозможно! Не-воз-мож-но!

– Да прекрасно ты все объясняешь…

– Тогда почему я это делаю по десять раз? Они всегда сворачивают разговор на одно и то же. На то, что проблема не в них, а проблема в нас, внутри нас, что русские еще сами с собой не разобрались, а туда же, к звездам рвутся!

– Ну и правильно. – Я невоспитанно сунул руки в карманы и побрел к базе. – Россия сама не знает, что она такое и чем хочет быть. Не республика, не монархия, не демократия, не диктатура, не пришей кобыле хвост, – вот почему у нас все через задницу! Конечно, аборигены глядят на русских, как на идиотов, и глубоко им сочувствуют! Тебе это скажет у нас в департаменте каждый второй. Но строго неофициально. Потому что тоже не знает, кто мы и чего нам надо. А ты знаешь? Есть идеи? Русские – кто они и чего хотят?

– Лично я хочу, чтобы департамент дал нам какую-то четкую стратегию! – отрезал Калугин.

Я коротко оглянулся на ходу; напарник плелся сзади и тоже руки в брюки. Этим жестом дипломат показывает, что его все задолбало или он в крайней степени раздражения.

Я-то был раздражен. А с Костей тоже понятно. Он увидел, что его приступ самобичевания никак меня не впечатлил, и теперь сменит тактику – будет жаловаться на жизнь до победного конца. Хочет нарваться на грубость. Чтобы почувствовать себя ни в чем мне не обязанным, изобразить оскорбленную невинность и улететь с гордо поднятой головой.

Детский сад.

– До смешного доходит – мечтаю, а вот если бы местные оказались хитрыми сволочами? – буркнул он. – Было бы гораздо проще! Интриги, торговля, надувательство, и мы с американцами ругаемся из-за того, кому играть злого, а кому доброго… Ты вообще понимаешь, что на Земле никто не подготовлен вести переговоры с порядочными людьми?!

Я хотел ответить, что просто самому не надо быть сволочью и все у тебя получится, но подумал, что Калугин может принять это на свой счет и обрадоваться. Перетопчется.

Так-то он, по сути, прав. Один-единственный благородный вождь поставил в угол всю земную дипломатию, тренированную на общение с себе подобными, читай – выжигами и проходимцами. И ведь как старались Тунгусу мозги запудрить. А он, красавец, неправду чует, даже если ты сам себя дуришь.

У местных немало врожденных талантов, которые мы назвали бы экстрасенсорными. Что этот нюх на искренность, что эйдетическая память об усопших, что особенные семейные узы, которые пронизывают весь народ сверху донизу и тоже распознаются в первую очередь чутьем, а потом уже разумом… Есть побочные эффекты: например, из-за развитой «памяти предков» тут не сложилось внятной письменной истории. И с учебными пособиями беда, знания и опыт успешно накапливаются внутри цехов и родов, но очень вяло передаются по горизонтали. Над тем, что может быть иначе, Тунгус задумался только после знакомства с нами.

Но в части отношений между людьми уникальные способности туземцев играют строго в плюс. Честность, понимание, участие, взаимное доверие. Аборигены вовсе не белые и пушистые – ха-ха, пошутил. Они могут быть суровы и даже жестоки, они фаталисты и в некотором роде самураи, их кодекс чести не для слабых, а как тут казнят провинившихся – не для слабонервных. Но если нам удастся понять, как работает здешняя «экстрасенсорика» – кое-что я бы у нас внедрил. Да чего там, многое. Хоть бы и хирургическим путем.

– А помнишь идею, будто Тунгус нарочно приблизил нас с тобой, потому что молодых легче облапошить? Как тогда все забегали!.. – Я усмехнулся. – Нет, из Тунгуса не получится хитрая сволочь. Он, конечно, старается, но куда ему. Не война же. Его не учили быть коварным в мирное время.

– Он хитрюга тот еще, – сказал Калугин. – И еще как пытается с нами играть. Надо только понять, что игра будет вдолгую, очень вдолгую. Тунгусу это нормально, он и не рассчитывает сам увидеть результаты, а мы отвыкли мерить время столетиями.

– Ага, только он уже сам себя перехитрил, – бросил я через плечо. – Земляне поедом жрут друг друга, а Тунгус голову ломает, как ему так удалось, потому что совсем не того хотел…

– А если именно того?

Ну уже лучше, подумал я, наконец-то дело говорим, а не жалуемся. Но тему ты, дружище, выбрал неподходящую. Ладно, чуть-чуть подыграю.

– Чего – того?

– Давай предположим, что он действительно нас выбрал и мы – его агенты влияния. Давай еще предположим, что он, разобравшись в политическом устройстве Земли, нарочно столкнул русских лбами со всем остальным миром. И теперь представь, к какому решению он хочет русских привести! Если бы я не был полностью уверен в наших… Ну в наших здесь… Впору подумать, что Тунгуса кто-то использует втёмную. И детей его обработали. Мне на той неделе Саня целый монолог выдал как по писаному, что, пока Россия сама с собой не разберется, ничего у нее не получится с освоением глубокого космоса. И что весь этот кризис вокруг «Зэ-два»…

– Я помню, я же читал. Кризис – из-за того, что государственное устройство России не отвечает ее текущим задачам. И в отдаленной перспективе этот диссонанс грозит нам распадом державы.

– Именно. Погоди, я сверюсь с переводом. Мне всегда кажется, будто я Сане приписываю свои трактовки, уж больно он аккуратно говорит…

– Да оставь ты свой планшет. Все нормально ты обработал. Саня не будет при тебе думать вслух, это заготовка, и она с Тунгусом согласована. Зря я, что ли, предупреждал – максимум внимания, если говорит Саня. Он тебе сообщения передает. Точнее, через тебя – в департамент. Надеясь на понимание.

Саня, он же Унгаса́н, – старший сын Унгусмана, ему двадцать два, и он командир степного патруля. Фактически под ним основная регулярная военная сила династии Ун. Парень серьезный и любознательный, он здорово нахватался от меня, еще больше от Газина, но в основном от Брилёва, который у нас крупный военный теоретик. Казалось бы, в голове молодого человека должна была образоваться фантастическая каша, а ничего подобного. Саня все переварил, в систему привел, обсудил с отцом – и теперь время от времени ошарашивает аналитиков МВО нетривиальными идеями. Я даже подумываю, не начать ли его высказывания как-то фильтровать. А то рано или поздно наши просто испугаются.

Не хочу, чтобы мы боялись аборигенов.

– Ага, ты успел прочесть про длинное плечо логистики и имперскую модель? – обрадовался Костя. – То есть ты подтверждаешь мои выводы? Проклятье, научили на свою голову…

– Извини, не подтверждаю. Не учили мы никого, они сами. Это их собственные идеи. Скорее всего, соавторские – Саня начал, а Тунгус довел до ума. Ну и решили тебя осчастливить светом новой истины. Гордись, ты был первым, и радуйся, что уезжаешь – мне еще предстоит эту концепцию выслушать раз сто.

– Да ну, ерунда. Ну как Тунгусу осмыслить такое, здесь нужно не плоскостное мышление, а трехмерное минимум. Надо посмотреть записи, наверняка кто-то из наших ляпнул – и понеслось…

Я беззвучно застонал. Подыгрывать не стоило. Не могу я с тобой, Костя, всерьез обсуждать такое, не твой уровень. Я-то отлично знаю, до чего Тунгус в состоянии додуматься и чего он хочет от русских. Великий вождь сказал это открытым текстом во время моей прошлой командировки. Я немедленно послал в департамент отчет; его сразу вполне ожидаемо зверским образом засекретили, «только для первых лиц государства», и всем, кто успел случайно увидеть лишнее слово, показали кулак. А советнику Калугину не показали ничего, даже не намекнули, молодой еще, обойдется, крепче спать будет.

Но Калугин умеет обрабатывать информацию. И у него появляются вопросы. А я мало того что не имею права ему помогать в них разобраться, еще и не хочу.

Зачем обсуждать проблемы, решение которых от нас все равно не зависит, если мы даже не представляем, в каком подвале Кремля можно раскопать под кучей мусора подходящий к случаю понятийный аппарат? Он там должен быть, ему лет триста, и это все, что я могу сказать уверенно. Остальное – ну вообще не наша компетенция. Поистине, ситуация, когда делать выводы должны те, кому положено делать выводы. Вот я свои и держу при себе.

Они тебе, Костя, не понравятся.

Потому что полностью совпадут с твоими.

Только я совершенно по-другому их оцениваю.