Текст книги "Модель для сборки 20 лет: Юбилейная книга"

– Мы на третьем, – сообщил Капитан. – Вижу цифру три. Что слышно снизу?

– Внизу тишина.

– Работаем. Продолжаем движение. Двадцать пять… Двадцать шесть…

Снизу потянуло сквозняком.

– Двадцать семь… Двадцать восемь… Остановись, послушаем…

– Слышу тихий шорох в вестибюле, – откликнулся Артамонов.

– Боишься? – спросил вдруг Капитан.

– Боюсь.

– Бойся честно, – напомнил Ким. – Как смерть. Не как в бою, не чтоб ударить первым.

– А ты б заткнулся – сука! советчик! умник! – заорал вдруг Артамонов.

– Разговоры! – рявкнул Капитан. – Ким – заткнулся! Работаем, работаем!

Воцарилась тишина.

– Двадцать девять, – сказал Капитан сквозь зубы. – Тридцать. Тридцать один.

– Я вижу ее, – вдруг отчетливо произнес Артамонов. – Мамма Сонним смотрит на меня…

– Ах ты, черт…

Капитан перегнулся через перила, сколько мог, но вестибюля отсюда не увидел. Артамонов стоял неподвижно, вытянув руки. Руки отчаянно дрожали.

– Тридцать два, – скомандовал Артамонов сам и шагнул на ступеньку ниже. – Тридцать три… У меня нет оружия. Я пришел с миром. Тридцать четыре. Тридцать пять. Тридцать шесть, семь, восемь. Я не желаю тебе зла, я просто тебя боюсь. Мои руки пусты, у меня нет оружия. Я хочу говорить с тобой. Слышишь? Я иду к тебе с миром.

Капитан и Ким спустились еще на несколько ступенек и увидели Мамму Сонним – сначала только лапы. Видимо, она поднялась и стояла на задних лапах. Огромные, мохнатые и бурые, с шестью когтями, впивающимися, казалось, в мраморную плитку вестибюля. Вокруг лап медленно и бесшумно извивались хвосты, масляно блестящие в лунном свете – то ли гладкие, то ли покрытые мелкой чешуей.

– Я не сделаю тебе вреда, – медленно и четко говорил Артамонов. – У меня нет оружия. Я пришел с миром. Я хочу с тобой говорить. Хочешь, поговорим о бизнесе? Тебя пригласили говорить о бизнесе, но не смогли. Я иду без оружия. Я…

Артамонов запнулся и умолк. Капитан и Ким присели за перилами, всматриваясь в глубь вестибюля. Громадная туша стояла на задних лапах, почти касаясь потолка медвежьей головой. Здесь, в вестибюле, она казалась гигантской – то ли и была такой, то ли еще больше выросла. Словно копируя Артамонова, Мамма Сонним тянула вперед верхние лапы. Огромные когти висели параллельно полу. Хвосты расчерчивали пространство медленно и величественно, как рыбы в тихой заводи.

– Я без оружия, – повторил Артамонов. – Я без оружия. Я пришел с миром. Я не желаю тебе зла. Я желаю тебе добра. Это ты мне желаешь зла. А я тебе – наоборот. Я искренне желаю тебе добра. Я читал, я знаю, добро – это щит. От которого отразится твоя злоба и ударит тебя же.

Хвосты на миг замерли, а затем стали двигаться быстрее. «Кошка виляет хвостом, когда сердится. Собака – когда радуется. А медведь?» – мелькнуло в голове у Капитана.

– Отвлеки ее чем-нибудь, – прошептал он в микрофон. – Расскажи о своих детях. Стихи почитай детские.

В ту же секунду он почувствовал, как Ким зло и больно пнул его локтем в бок. Капитан смолчал, только сжал челюсти. Действительно, не надо ничего говорить, Артамонов молодец, он справится.

Артамонов медленно поднял руку к голове и выдернул наушник.

– Мои друзья волнуются за меня, – объяснил он. – Они советуют мне рассказать о своей семье и прочесть детские стихи. Я не умею читать стихи и не помню их. Детям читает стихи жена, я много работаю и редко вижу семью…

Артамонов запнулся и кашлянул. Хвосты замерли и снова закружились, теперь еще быстрее.

– Я расскажу тебе и о семье, и о работе, – сказал Артамонов медленно. – Главное – помни: я пришел с миром и хочу тебе только добра! Давай выйдем на воздух и поговорим там? Хочешь?

Повисла тишина. Чудовище гулко вздохнуло, наклонило голову вперед, плавно качнулось и вдруг зашагало к Артамонову.

– Выход с другой стороны! – крикнул Артамонов сдавленно и сжал крестик левой рукой. – У меня нет оружия. Нет оружия. Нет! Оружия! Черт, оружия нет!!!

Теперь Мамма Сонним нависала над ним.

– Я желаю тебе доб…

Закончить он не успел. Чудовище взревело так, что сквозняк долетел до Капитана с Кимом, а затем вцепилось когтями в грудь Артамонова. Затрещали ребра. Оторвав тело от земли, Мамма Сонним распахнула рот, усеянный ярко-белыми зубами в несколько рядов, и впилась в добычу.

Капитан резко потянул ствол штурмовика, но Ким молниеносно сжал его плечо.

Несколько бесконечных секунд слышался только хруст дробящихся костей – Мамма Сонним терзала тело, остервенело и неуклюже расшвыривая в разные стороны окровавленные куски. Долетев до мраморного пола, куски исчезали, превращаясь в тоненькие резиновые лоскуты. Это были куски детской игрушки, но какой – понять было уже невозможно.

Ким и Капитан как по команде вскочили и, не сговариваясь, бросились вверх по лестнице.

– Это предательство, – зло говорил Ким, целясь в замок люка, ведущего на чердак. – Мы его бросили.

– Это отступление, – упрямо ответил Капитан, но выстрел заглушил его слова. – Мы его не могли спасти.

Ким распахнул люк и прыгнул. В воздухе мелькнули тяжелые ботинки и скрылись. Капитан бросился следом, подтянулся и оказался на чердаке. Он захлопнул под собой люк и огляделся. Чердак маленький, низкий и пустой, прижать люк нечем. Даже не чердак – комнатка с люком вниз и дверцей на крышу. Ким с разгону вышиб дверцу, и оттуда ударил лунный свет.

Добежав до края крыши, они остановились и, не сговариваясь, упали на холодный битум. Сверху палила огненно-рыжая луна, круглая и выпуклая. Шумел ветер, поскрипывали елки, и вдалеке ухал филин.

– Хороший был пансионат, – сказал Капитан. – Ты бы хотел здесь отдохнуть недельку-другую?

Ким не ответил.

– В смысле, если б ничего не было, – зачем-то уточнил Капитан.

Ким снова не ответил. Они лежали молча, впитывая спинами прохладу крыши.

– Она большая, может не пролезть сквозь люк, – сказал наконец Капитан. – В случае чего с крыши должна вести пожарная лестница, я ее видел…

– Можно и спрыгнуть.

– Пять этажей?

– Я спрыгну, – уверенно сказал Ким. – С трех-четырех прыгал легко. Если прыгать аккуратно, по стенке – ничего не сломаешь.

– Что-то я не видел, чтоб ты с пятых этажей прыгал…

– Ты многого не видел, что я умею…

– Научишь?

– Когда всё закончится.

Капитан подполз к бортику и долго-долго смотрел вниз.

– Лестница есть? – не выдержал Ким.

Капитан покачал головой.

– Даже земли нет. Этажей нет. Пропасть и пламя.

Ким вскочил, подбежал к краю и глянул вниз.

– Да… Так мы еще никогда не попадали. Плохие штуки здесь творятся с пространством.

Они отползли от края и снова уставились на луну.

– Не надо было пускать Артамонова. Надо было мне попробовать, – глухо произнес Ким.

– Успеешь попробовать. И я успею…

– На нее ничего не действует, никакое добро.

– Не знаю… – задумчиво сказал Капитан. – Не знаю. Что ни говори, он все-таки хотел ее уничтожить…

– Нет.

– Да.

– Нет.

– И ты не хочешь?

– Не хочу.

– А по большому счету?

– Не хочу. – На этот раз Ким помедлил.

– Врешь, – зевнул Капитан. – Мы здесь для того, чтобы ее уничтожить. И если мы клянемся, что пришли с миром, – мы делаем это, чтобы победить. И если искренне желаем добра – мы желаем это, чтобы уничтожить. Замкнутый круг.

– Почему обязательно уничтожить? Изгнать обратно.

– В небытие. Это не одно и то же? – Капитан вздохнул.

– И что ты предлагаешь?

– Не знаю. Мне кажется, что всё дело в той молитве на корейском, если бы мы сумели ее прочесть…

– Не сумели бы. Да и компьютер остался на подоконнике.

– Тогда надо успокоиться. Делать вид, что ничего не произошло. Лечь спать.

– Спать – хорошая идея, – ответил Ким и тоже зевнул.

– Может быть, утром… – начал Капитан.

– Утро не наступит. Оно должно было наступить два часа назад.

Капитан замер и сжал зубы, но ничего не ответил. Они закрыли глаза и долго лежали молча, пока снизу не послышался рев.

– Уже по пятому ходит, – шепотом произнес Ким. – Ты спишь?

– Сплю, сплю, – откликнулся Капитан. – Спи давай.

Рев повторился. А когда он стих – заорали собаки в ельнике.

– Собаки в ельнике, а ельника нет, – сказал Капитан.

– Вот твари, – откликнулся Ким. – Собак надо было пристрелить еще на въезде.

– Гаси эмоции, – сказал Капитан. – Гаси.

Ким рывком привстал и поднялся на ноги.

– В конце концов, я воин. Мой отец был воин. Мой дед воин. Мой прадед воин. Я тоже хочу погибнуть с оружием.

– Сядь, – сухо сказал Капитан. – Это приказ.

– Извини, – покачал головой Ким. – Больше нет приказов.

– Ким, ты умный и хитрый. Ты сильный и смелый. Ты многое понимаешь лучше и быстрее меня. Я тебе этого никогда не говорил, но ты сам это знаешь. Ты – лучший боец. Ты – эксперт. Но командир – я.

– Не сейчас. Я спущусь к ней. Получится – так получится. Не получится – не получится.

– Что получится?

– У нас нет выхода, – ответил Ким. – Мы не можем ее изгнать так, чтобы при этом не желать ей зла. Ты же это понимаешь? Мы не можем ее любить, потому что она – враг.

– Надо пытаться. Надо справиться. Сосредоточиться. Победить себя.

– Победить себя? Ты способен пожелать ей добра, успехов и хорошего настроения? Искренне? Не так, как Артамонов?

– Значит, надо сломать свои мозги! Сойти с ума! На время… – Капитан вскочил на ноги, подошел к краю крыши и долго смотрел в пылающую бездну, кусая губу. – Хорошо, что ты предлагаешь?

– Драться, – ответил Ким. – Мы пришли для того, чтобы драться, нас послал сюда генерал, чтобы мы дрались, это наш долг. И у нас нет выбора.

– Ты просто погибнешь, только быстро и в бою, – пожал плечами Капитан. – Не раздумывая, не принимая решений, не мучаясь вопросами. И лично для тебя это неплохой выход. Но только для тебя.

– Нет. Это выход для всех. Потому что только долг мы можем выполнять спокойно и без эмоций. Без обмана и без лицемерия. Понял?

– Не понял.

– Да? – Ким прищурился. – А ты вспомни, как брали дом Агиева.

– Не хочу, – нахмурился Капитан.

– Забыл?! Я тебе напомню!!! – закричал Ким.

Капитан запоздало подумал, что от былой молчаливости Кима уже давно не осталось и следа.

– Вспомни! – кричал Ким, подступая к Капитану. – Вспомни, как отстреливал его дочек из оптической винтовки! Просто так! На всякий случай, если вдруг они с папашкой заодно, забыл?! Вспомни, как кидал гранаты в подвал, где сидели его смертники вперемежку с заложниками! С женщинами, школьниками! Вспомнил?! Вспомни, как та девушка с младенцем в слезах умоляла тебя через громкоговоритель – тебя умоляла, тебя! Вспомни, как из динамика захлебывался ее ребенок на весь район!

Капитан сверлил лицо Кима выпученными глазами.

– Да, кидал, отстреливал! – заорал он в ответ. – А ты не кидал? Ты в сторонке стоял, можно подумать?!

– Э нет! – Ким вдруг вскинул руку и покачал пальцем перед носом Капитана. – Приказ отдал ты! Даже не генерал! Батя наш, хитрая сволочь, ушел от ответственности, приказал тебе действовать по обстоятельствам!

– Послушай! Ты мне этот дом Агиева теперь всю жизнь будешь вспоминать?! – Капитан хотел отшвырнуть руку Кима от лица, но Ким убрал ее быстрее. – Да! Я отдал приказ! Да! На мне ответственность! Но победителей не судят! Ты мне докажи, что у нас был другой выход! Да, я убил три десятка людей, но я спас город! Полтора миллиона! И не было второй Хиросимы!

Капитан застыл с выпученными глазами. Ким вдруг улыбнулся и отошел на шаг.

– Ты всё еще ничего не понимаешь? – спросил он. – Ты сейчас меня ненавидишь, да? Меня! С которым девять лет кувыркался под пулями? Меня – единственного твоего друга в этом адском котле? – Ким обвел рукой черный горизонт.

Капитан пригляделся – ни поляны, ни ельника, обступающего ее, уже не было, осталась только поверхность крыши, луна наверху и пламя. А вокруг, насколько хватало глаз, клубилась непроницаемая черная пелена, и уже нельзя было разобрать, что это – то ли предрассветный туман, то ли и впрямь стенки адского котла.

– Извини, – сказал Капитан, потупившись. – Нервы.

– Это не нервы, – серьезно ответил Ким. – Это – эмоции. А вот теперь вспомни: когда ты убивал двенадцатилетних близняшек Агиева – ты желал им зла?

– А кто они мне такие? Я их видел первый и последний раз – в оптический прицел. Ничего я им не желал, просто убрал, и всё. И ни разу не пожалел об этом. У меня не было выхода, пойми! Я выполнял свой долг.

– Да, – кивнул Ким. – Ну хоть теперь ты понял?

Капитан хотел ответить, но замер.

– Ким! Ты гений, – сказал он тихо. – Ты абсолютно прав! Можно! Можно убивать без злости и ненависти!

– Я не гений, – покачал головой Ким. – Просто этому меня учил отец. А его учил дед. Так учит древнее боевое искусство – воин не должен ненавидеть врага. Ненависть ослепляет. Воин должен просто выполнять то, чему суждено случиться. И я просто пойду выполнять то, за чем мы сюда приехали.

Ким поднял гранатомет за ствол, повернулся спиной и вразвалочку зашагал к центру – квадратному кубику с черным провалом вместо двери.

– Я с тобой, – быстро сказал Капитан, поднимая ствол штурмовика.

– Нет. – Ким обернулся и покачал головой. – Я – умею убивать без эмоций…

– А я – не уверен, что умею, – тихо продолжил Капитан вместо него. – Да. Ты кругом прав. Удачи.

Ким не успел дойти. Послышался рев, из черного проема вылезла гигантская лапа и впилась когтями в бетон. Ким уверенно поднял гранатомет, и Капитан заранее упал на битум. Хлопок он услышал, но взрыва не было. Капитан поднял голову. Хлопок повторился. Ким, опустившись на колено, ритмично дергал гранатомет. За миг перед следующим хлопком Капитан увидел, что граната все-таки вылетела. И попала точно в дверной проем, откуда торчали гигантские лапы. Но взрыва не было.

Когти натужно дернулись, и каменная будка посреди крыши разлетелась. Осколки бетона, грохоча, покатились в разные стороны, а там, где секунду назад стояла будка, во весь рост поднималась медвежья туша с огромными женскими грудями и бешено вьющимися вокруг лап канатами хвостов. Теперь стало видно, что чудовище огромно – оно было в десять раз выше Кима, и не верилось, что секунду назад оно помещалось на чердаке, а еще недавно стояло во весь рост посреди вестибюля.

Мамма Сонним распахнула гигантский рот, наполненный зубами в сотни рядов, и заревела так, что пространство затряслось. Со всех сторон взметнулась и обступила крышу багровая огненная стена, словно вниз плеснули бензина.

Ким отбросил гранатомет, поднялся во весь рост, высоко задрав голову, чтобы смотреть чудовищу в глаза. Капитан знал рукопашную стойку Кима. Его руки сейчас – окаменевшие лезвия, которыми Ким на тренировках разбивал в пыль кирпичи, бетонные бруски и камни.

Мамма Сонним снова взревела и угрожающе взмахнула передними лапами. И в такт им снова взметнулось ледяное багровое пламя.

И тогда Капитан резко поднял ствол штурмовика и, не целясь, нажал спуск – легко и равнодушно, заранее зная, что попал. Чувствуя, что так и надо, что другого выхода нет. Единственная мысль, которая у него мелькнула, – штурмовик тоже может не сработать, как и гранатомет. Но штурмовик сработал, и его знаменитый бесшумный хлопок почему-то перекрыл и рев чудовища, и гул пламени, прокатился по крыше и глухо увяз в пылающем пространстве. Чудовище смолкло, поперхнувшись воем, а пламя опало – теперь за бортиками крыши снова клубилась черная пелена.

Ким еще секунду постоял, а затем медленно упал вперед, гулко хрустнув лицом о черный битум. Ровно из середины его затылка вылетел тонкий красный фонтанчик и потух, обжигая голову темным ручьем.

Капитан вскочил. Не глядя, изо всех сил зашвырнул штурмовик в огненную бездну. В два прыжка оказался возле Кима и резко перевернул его на спину. И увидел лицо, залитое кровью, и алое крошево вместо нижней челюсти – отсюда вышла пуля. «Какая она высокая, Мамма Сонним…» – равнодушно подумал Капитан, чувствуя, как текут по рукам теплые струйки. Глаза Кима были открыты, но он был мертв.

– Прости, друг, – тихо сказал Капитан и закрыл ему веки ладонью. – Ты ошибался. Можно убивать без зла, но нельзя убивать с добром. И я только что убедился в этом: я не желал тебе добра, когда нажимал спуск. Я просто знал, что сейчас так надо, и мне было всё равно. Если бы я знал, что надо выстрелить в себя, – мне тоже было бы всё равно. Я мог выстрелить и в Мамму Сонним – и мне тоже было бы всё равно. Ты ошибался. Ты был прав раньше, когда говорил, что Мамма Сонним не живая. Я и сейчас не знаю, как она устроена, не могу сказать, живая она или нет. Быть может, она всегда была мертвая, но ожила, когда ее вызвали в наш мир на этом семинаре. Мамма Сонним – это механизм, автомат. Ее нельзя ненавидеть или любить, потому что она тоже не желает нам ни зла, ни добра. Она тоже, как и ты, выполняет свой долг и не может иначе. Мы созданы такими, а она – такой. И ее можно только пожалеть. Потому что твой долг – красив и благороден, а ее долг – черный и неблагодарный. И Мамма Сонним, и мы все пришли в этот мир на короткое время, мы поживем здесь и уйдем обратно в небытие. Скоро-скоро никого из нас не будет. Раньше это произойдет или позже – не имеет значения. Каждый из нас как автомат выполнит то, что ему предназначено, и уйдет. Но о тебе будут вспоминать со светлой грустью, а о ней – со злобой и проклятиями. А она не виновата, что у нее такое предназначение. Никто не виноват.

Капитан замолчал и с удивлением подумал, что никогда еще не говорил столько театральных слов и никогда больше их не скажет. Он поднял голову и посмотрел на возвышающуюся косматую тушу.

– Жалко тебя, – сказал он задумчиво. – Искренне жалко. Знаешь, мне даже хочется сказать тебе что-нибудь приятное, вот только не знаю что, выглядишь ты мерзко. Может, ты мне скажешь что-нибудь приятное?

Мамма Сонним распахнула свою пасть и вдруг прохрипела оглушительно и без интонации:

– Ты умрешь через три года.

Капитан опустил взгляд и долго молчал, глядя, как первые солнечные лучи пытаются уцепиться за пыльный битум.

– Спасибо, – наконец выдавил он. – Это действительно очень приятная новость. Теперь мне будет легко работать. А от чьей пули?

– От рака легких, – сказал хриплый детский голосок.

Капитан вскинулся – перед ним стояла девочка в красном платьице и белых сандаликах.

– Очень хорошо, – кивнул Капитан, нашарил в кармане пачку сигарет и закурил. – Я уйду в отставку и займусь наконец любимыми делами. Знаешь, у каждого человека есть свои любимые дела, но всю жизнь ему некогда…

– Нет, – сказала девочка. – Ты будешь служить еще два с половиной года, потом ляжешь в госпиталь.

– Ошибаешься, – покачал головой Капитан. – Завтра же подам рапорт об отставке.

Девочка промолчала.

– А что так мало осталось – это правильно. Это чтобы я не проболтался, чтобы никто и никогда не узнал, что здесь было. Мы же с тобой никому не расскажем, верно?

Девочка снова не ответила.

– А теперь знаешь что? – Капитан взял ее за руку. – Пойдем-ка с тобой зароем наших медведей.

Они шли по этажам, собирая игрушки и складывая их в накрахмаленную санаторную наволочку. Вначале Капитан еще старался понять, в кого из кукол могли превратиться люди Тарасова, но девочка на вопросы не отвечала, и сам он вскоре плюнул на эту затею. Просто поднимал с пола и опускал в наволочку пластиковых, резиновых и меховых лошадок, тигрят, поросят, змей, лисиц и ворон. Капитану было спокойно и легко – почти так же легко бывает в тот короткий миг, когда скидываешь после марш-броска тяжеленный рюкзак.

Потом они зарывали игрушки в песочнице. Девочка – совком, Капитан – ладонями. Далеко за ельником уже поднималось солнце, в глубине проснулась кукушка и неуверенно прокуковала три раза, словно прочищая горло.

– Кукушка-кукушка, сколько мне жить осталось? – громко спросил Капитан и подмигнул девочке.

Кукушка помолчала, а затем начала куковать быстро, ритмично и без пауз – в таком темпе каждое утро подтягивался на турнике Ким. На третьем десятке Капитан сбился. Он зашел в корпус и поднялся в комнату, где лежала мумия. В утреннем свете мумия выглядела отвратительно – торчащие зубы вставной челюсти, спекшиеся лоскуты кожи, тут и там разлохмаченные не то мухами, не то мышами. Прямо над лицом мумии столбом крутилась стая мелких мошек. Капитан откинул одеяло – на мумии оказалась куцая кожаная жилетка, а на груди торчал пластиковый бейджик. На нем шла строка иероглифов, а ниже: «Мудан Топ-Менеджер Лауст».

– Ах вон оно что… – сказал Капитан. – Здравствуй, Лауст… Значит, это не твой компьютер… И, значит, та ересь с восклицательными знаками – вовсе не молитва, а предсмертная записка, которую ты пытался оставить… Рассказать пытался, что ты вызвал в этот мир и как с ним бороться… В топку!

Капитан впихнул маленький компьютер под жилетку мумии, завернул мумию в одеяло и взвалил на плечо. Она почти ничего не весила. Так он спустился во двор.

Девочка уныло тыкала совочком в песок.

– Пойдем, поможешь мне, – кивнул Капитан и вручил ей две гранаты.

Они спустились в подвал. Капитан положил мумию в угол и забрал у девочки гранаты. Пока он монтировал батарею зарядов, девочка стояла за спиной и внимательно смотрела. Закончив, Капитан поднялся на крышу, взвалил на плечо тело Кима – маленькое, но неожиданно тяжелое. Постоял так немного, а затем подошел к бортику и скинул тело вниз. Налегке сбежал во двор, поднял Кима, дотащил до подвала и положил рядом с мумией. Девочка всё так же смотрела на батарею, собранную из мусора: из неразорвавшихся снарядов гранатомета, которые Капитан собрал на чердаке, из ручных гранат и плоского чип-пакета, который Капитан зачем-то надевал последние полтора года на все задания, а вернувшись, исправно сдавал на склад. Теперь пригодился. Но батарея была спланирована и собрана по всем правилам. Капитан еще раз оглядел работу и перевел взгляд на часы.

– Нам пора, – сказал он. – Пойдем отсюда.

– Не хочу, – глухо отозвалась девочка.

– Пойдем, пойдем. – Капитан решительно взял ее за руку. – Жить, что ли, надоело? Мы с тобой издалека посмотрим.

– Хочу остаться здесь, – хныкнула девочка.

– Здесь нам никак нельзя, костей не соберем, – усмехнулся Капитан. – А надо, чтоб костей не собрал батя… Никаких. Мы же договорились никому ничего не рассказывать, верно?

Они вышли на воздух и не спеша отошли к лесу.

– Главное – ничего не бойся. – Капитан глянул на часы и положил ладонь на ее холодное плечо. – Знаешь, как весело бабахнет?

Они сидели у самой опушки и молчали, глядя на возвышающийся корпус. Капитан задумчиво кусал травинку. Девочка стояла, оцепенев, и не мигая смотрела на солнце, плывущее вверх из-за корпуса. Повсюду вокруг – в траве, в кустах за спиной – вразнобой скрипели кузнечики, а на их фоне расплывался ритмичный тикающий звук. Капитан прислушался и понял, что всё это время в ельнике, не замолкая, продолжает чеканить годы кукушка.

Раздался взрыв. Сначала в лицо ударил пыльный воздух, потом из окон первого этажа рванулось пламя вперемежку со щебнем, и только потом обрушился звук. Девочка что-то крикнула, бросилась на корточки и испуганно закрыла голову руками.

– Не бойся, главное – не бойся! – прокричал Капитан, но его слова потонули в шуме.

Ельник ритмично повторил эхо несколько раз – словно пытаясь продолжить работу заткнувшейся кукушки. Наконец звук превратился в тихий гудок. Капитан дернулся и снял с пояса трансивер.

– Центр? – ответил он негромко.

– Кэп!!! – тут же рявкнул генерал из трансивера. – Кэп!!! Докладывай!!!

– Всё нормально, товарищ генерал. Задание выполнено. Преступники уничтожены. Погибли все бойцы группы.

– Все?!

– Артамонов, Касаев, Заболодин, Ким, Петеренко…

Генерал молчал долго, словно не ожидал ничего подобного, словно не здесь исчез Тарасов.

– Как это случилось? – спросил он наконец.

– На объекте сидели религиозные фанатики, – отчеканил Капитан. – Прятались в подвале, убивали людей. Мы окружили их и обезвредили. Но они успели взорвать и себя, и подвал, и моих бойцов…

– Черт побери! – заорал генерал. – Что за бред? Как взорвали?! Как такое могло произойти?!

– Я во всем виноват, товарищ генерал, – жестко ответил Капитан. – Неправильно спланировал операцию.

– Где ты? Когда оборвалась связь, я поднял дивизию ОПР, они…

– Всю ОПР?! Ой, мать…

– Они уже шесть часов не могут найти это проклятое место в лесу!!!

– Плохо ищут, – сухо сказал Капитан. – Место как место. Координаты известны. Думаю, как раз сейчас они найдут…

Он не успел закончить и не успел понять, что случилось – сработали рефлексы. И лишь спустя долю секунды осознал, что, сгруппировавшись, катится в кусты, а прямо над головой оглушительно грохочут вертолеты, появившиеся ниоткуда посреди чистого неба. Капитан обернулся – как девочка? Не испугалась ли вертолетов?

Девочки не было. Капитан стрельнул глазами по сторонам – девочки не было нигде. Тогда он глянул в траву, где она стояла только что. В траве лежала грубая кукла из бамбука – с раскосыми глазами и паклей вместо волос.

– Вот и всё, – сказал Капитан, поднял куклу и бережно спрятал ее за бронник.

Вертолеты садились. По поляне гулял ураган, и от него пламя в окнах «Кукушки» билось и разгоралось всё сильнее.

– Вот и всё, – повторил Капитан, запрокинул голову, долго-долго глядел в далекое летнее небо над вертолетами, а потом вдруг вспомнил ту странную поговорку, которую тихо, как молитву, произносил Ким после удачных операций: – Небо высоко, и конь откормлен.