Текст книги "Красная машина, черный пистолет (сборник)"

Мелькнуло запоздалое раскаяние: если в течение двух дней спасатели их не найдут, будет поздно. Тут же посмеялся мысленно над собой – да, будет поздно. Но вовсе не из-за выпитой воды. Все, что он сделал, окажется зряшным. И еще страшнее – бесполезным станет сделанное Эдвардом.

– Клим, Клим, самолет!

Он вскочил и от возгласа, и от того, что его бесцеремонно тормошили за плечо. Было раннее утро, солнце поднялось над горизонтом едва на ладонь. Его лучи пока не доставали до расселины, здесь было сыро и прохладно. За ночь шторм стих окончательно, море и небо вновь выглядели лазурной бесконечностью. И оттуда, из этой бесконечности, отчетливо доносился гул самолетного двигателя.

– Где он?!

– Вон там, смотри!

Климу пришлось щуриться несколько минут, чтобы разглядеть серебристую точку. Самолет кружил над дальней сушей, то опускаясь ниже, то поднимаясь вверх. А затем… затем он пошел на посадку!

– Эй, мы здесь! Здесь! – Кира забралась на гребень островка, кричала, махала руками над головой. Клим присоединился к ней:

– Сюда! Сюда летите!

Самолетик подкатил по воде к самому берегу. Что там делалось, разобрать было невозможно, но на затерянный в океане камень пилоты точно свои бинокли не наводили.

Клим присел обессиленно.

– Почему они нас не ищут?

– Наверное, после удара самолет сумел пролететь довольно далеко. Люди выбрались на берег, а в воду выпали лишь те, кто в хвосте сидел. Сейчас вывезут спасшихся, определят, кого не хватает, и продолжат поиски.

Объяснение Киры было вполне логичным. Но Клима оно не устраивало:

– И скоро они их продолжат?

– Не знаю. Не исключено, еще сутки подождать придется.

– Сутки?! Да я не выдержу здесь сутки! – Заметив непонимание на лице девушки, он поспешил объяснить: – У меня плохой прогноз по ультрафиолету, мне нельзя долго на солнце. А здесь и тени нет!

Кира наморщила лоб, помолчала, раздумывая. И решительно кивнула:

– Тогда мы к ним поплывем! Как говорили древние, если гора не идет к Магомеду, то Магомед идет к горе.

Клим опешил. Смерил взглядом расстояние до суши:

– Это же далеко! Мы не доплывем.

– В спасжилетах доплывем. Полтора-два часа, и будем там.

– А если самолет улетит?

– Как улетит, так и вернется. В любом случае там у тебя будет тень. Чего сидишь? Надевай жилет, и поплыли, пока солнце низко!

Заставлять упрашивать себя Клим не стал. И вовсе не из-за спасительной тени.

Плыть, когда волн нет, оказалось легко. Правда, от попыток Клима загребать руками и ногами проку было мало, но Кира оказалась на удивление сильной, тащила его, как заправский буксир. Так что Клим мог сосредоточиться на самом важном – мысленно уговаривал спасательный самолетик не улетать. Снизу его видно не было, но раз не гудит в небе, значит, пока не взлетел?

Ни по времени, ни по расстоянию Клим ориентироваться не мог. Возможно, они проплыли двести метров, а может, и все пятьсот. Но неожиданно Кира остановилась. Беспокойно заозиралась по сторонам.

– Что случилось? – потребовал объяснений Клим. – Ты устала?

– Акулы!

– Что?

Клим хотел тоже обернуться, но это не понадобилось. Черный треугольный плавник прорезал водную гладь прямо перед ними. Мышцы мгновенно одеревенели от ужаса.

– Назад, быстро! – скомандовала Кира и, не дожидаясь, пока Клим разберется, что делать, схватила его за жилет, развернула, потянула за собой.

Они старались изо всех сил. Но для акулы их потуги выглядели смешным барахтаньем, не иначе. Она нарезала круги вокруг них снова, и снова, и снова. А потом Клим понял – не круги! Спираль, затягивающуюся с каждым витком.

– Плыви сам, я ее отпугну!

Кира оттолкнула его, начала отдирать липучки собственного жилета, выпуталась из него, достала из кармана штанов складной ножик. Это «оружие» выглядело, по меньшей мере, смешно. Но Климу было не до смеха. Он заколошматил руками и ногами по воде, пытаясь повторять движения девушки. Получалось отвратительно. Но, хоть и медленно, он все же продвигался вперед, к еле заметному над водой спасительному камню. По сторонам он не смотрел. Не то чтобы не успевал – страшно было смотреть. Он ощущал, как вскипает вода, толкает волной то с одной стороны, то с другой. И ждал, что сейчас полоснет по ногам боль… или сейчас… или…

Он сам не понял, как добрался до острова. И лишь поравнявшись с заветной расселиной, опомнился, пробкой выскочил из воды, вскарабкался на самый гребень. И услышал сзади:

– Клим, п…помоги…

Оглянулся. Кира цеплялась левой рукой за выступы камня как-то неловко, беспомощно. Клим опасливо огляделся и, убедившись, что треугольного плавника поблизости нет, спустился, подал девушке руку, потянул на себя. А когда та выползла на камень, понял, отчего она протягивала левую руку. Предплечье правой превратилось в сплошную рваную рану. Клочья серо-сизого мяса, изжеванного чуть ли не до кости, и лиловая кровь, струйкой сбегающая на камни.

Климу сделалось нехорошо. Он сам почти ощутил боль в руке. Спросил, сдерживая дрожь в голосе:

– Это… акула?

– Ага. Неудачно я ее пырнула – рука прямо в пасть соскользнула. Ничего, ей тоже досталось – нож проглотила. Надеюсь, заработает несварение. Да ты не волнуйся, рука у меня заживет, у нас же регенерация тканей знаешь какая! Надо только жгут сделать, перетянуть. И забинтовать потуже. Хорошо бы зашить, но иголки нет. Ничего, и без зашивания обойдемся. – Она прошлась левой рукой по застежкам блузы, дернула плечом. – Снять помоги!

Бюстгальтер она не носила. Да и не требовался он, пожалуй. Грудь у Киры была маленькая, упругая, с темными, почти фиолетовыми, кнопочками сосков. Клим поспешно отвел взгляд, но девушка его замешательство и не заметила. Протянула блузу:

– Порви на полосы, а то мне одной рукой не управиться.

Материя оказалась крепкой, пришлось поднатужиться, чтобы она поддалась. Клим вспотел от напряжения. А после следовало затянуть жгут, бинтовать. Он старался не прикасаться к отвратительным лохмотьям, но получалось не всегда.

Наконец с бинтованием было покончено. Кира вытянулась на камнях:

– Да, не получится вдвоем плыть. Ничего, рука немножко заживет, и я сама туда сплаваю, а ты меня подождешь.

– А как же акулы? – не понял Клим. – Или, ты думаешь, она здесь одна была?

– А что мне акулы? – Девушка повернула к нему голову. Улыбнулась: – На кианетиков хищники не нападают. Нас даже насекомые не кусают! Запах не тот. Ты разве не знал?

– В Акваполисе хищники и насекомые не водятся, – буркнул Клим. Помолчал, переспросил удивленно: – Но если не нападают, то ты могла плыть дальше? Почему же ты начала драться с акулой?

– А ты? Тебя бы она сожрала точно.

– И что?

– Как что? Если бы мы местами поменялись, ты бы разве по-другому поступил? Не стал бы меня спасать?

Клим не ответил. Приподнялся, выглянул из-за гребня. Конечно, самолетик уже улетел. И когда вернется, неизвестно. Наверное, спасатели забрали всех выживших, а с поисками мертвецов к чему спешить?.. Чертова акула!

Он вновь сел. Взгляд наткнулся на выемку в камнях. Там еще было немного воды. Поколебавшись, предложил Кире:

– Тут вода осталась. Хочешь?

– Нет, это твоя. Я в крайнем случае могу и соленой обойтись. И возьми, что там от моей блузки уцелело, голову прикрой – солнце поднимается… – Она вдруг чихнула громко и резко. Сморщилась недовольно: – Фу, вода в нос попала.

К большой суше Кира так и не поплыла. Рана на руке оказалась серьезней, чем она думала, или крови много потерять успела, пока барахталась в воде, – слабость не проходила. Один спасжилет у них остался, потому утонуть опасности не было, но заплыв мог затянуться на неопределенное время, а потому терял смысл. И, как назло, небо на востоке опять затянули тучи, ветер усилился, штиль сменился легким волнением, потом заштормило. Клим сидел в расселине, сжавшись в комочек, закутавшись в янтарные лоскутья, и думал, что спасатели найдут их слишком поздно. Если найдут. Но почему-то вчерашнего отчаяния эти мысли не вызывали. Скорее наоборот, облегчение.

К ночи Кире стало совсем худо. Она то и дело надрывно кашляла, хватаясь за грудь, тяжело дышала. А когда попробовала напиться соленой воды, ее вырвало. Она даже на ногах не стояла, шаталась, словно былинка на ветру. Куда уж тут плыть! Но она продолжала успокаивать Клима:

– Не бойся, я справлюсь. Главное, отлежаться. Акула какая-то особо зловредная попалась. Может, ядовитая?

Шторм, усилившийся с наступлением темноты, принес холодный и резкий дождь. Сперва Клим радовался льющейся с неба пресной воде, ловил капли ртом, ладонями. Но вскоре промок до нитки, озяб, а спрятаться от ветра можно было, только вытянувшись на камнях на дне расселины. Киру тоже трясло. Но когда Клим, решившись, обнял ее, тело девушки оказалось горячим, как огонь.

– Клим… твой братик… или сестричка… живет в Акваполисе? – зашептала она ему на ухо.

– Это была девочка… Не знаю! Откуда мне знать, где она? Где-то в интернате.

– Ты что, ни разу ее не видел? Не интересовался? Ты ненавидишь ее из-за мамы? И заодно всех кианетиков?

Клим ответил:

– Да.

И второе утро началось для Клима с самолетного гула. Но в этот раз его не трясли за плечо, он проснулся сам.

Шторм продолжался. Небо затягивали плотные серые тучи, сквозь которые не мог пробиться ни один убийственный луч, ночной дождь под завязку наполнил выемку холодной водой. Можно жить, одним словом…

– Клим… там… самолет. – Кира тоже проснулась, попыталась приподняться.

– Слышу.

Клим выбрался на гребень островка. Самолет летел близко, над самой головой. Клим не кричал пилотам, не размахивал руками. Его и так заметили – самолет сделал круг, покачал крыльями. Наверное, волны были слишком большими, сесть на воду самолет не мог. Но этого и не требовалось – у большой суши стоял корабль.

Клим опустился в расселину, присел рядом с девушкой:

– Там корабль, спасатели. Увидели нас, скоро помощь пришлют.

Она слабо улыбнулась:

– Это хорошо… Надеюсь, у них есть… лекарство от акульего яда. Никогда мне… так пакостно не было.

Клим помолчал. Потом признался:

– У них нет лекарства. От твоей болезни лекарство не существует. – Во взгляде Киры появились удивление, непонимание, и он поспешил объяснить: – Она не из-за акулы, она… Помнишь, я поцарапал тебя в унипорту? Это был не ноготь. Лабораторное лезвие, скарификатор. Я тебя заразил.

Она по-прежнему не понимала, и Климу пришлось продолжить:

– Помнишь, ты говорила, что пройдут десятки тысяч лет, пока появится вирус, поражающий кианетиков? Это не так, он уже существует. Эдвард у себя в лаборатории разработал математическую модель такого вируса. Информация попала к службе безопасности Акваполиса, и позавчера Эдварда арестовали. Но одну дозу он успел синтезировать, и об этом не знает никто. Кроме меня. Потому что он отдал ее мне.

Удивление, недоверие на лице Киры сменились ужасом. Она наконец поняла.

– Неправда…

– Правда. В Акваполисе болезнь выявили бы быстро, потому что мы боимся болезней. Очаг бы локализовали, установили карантин, и на этом все закончилось. На материке – другое дело. У вас нет ни иммунитета против этой болезни, ни лекарств. А главное – нет страха заразиться. Вирус нужно было переправить на материк, и я это сделал. Ты теперь – бактериологическая бомба. Через несколько дней после твоего возвращения начнется пандемия. Проект «Голубая кровь» обернется катастрофой, полным провалом. Людям придется искать другое решение, более человечное. Эдвард верит, что у людей еще есть шанс, есть время – если его не терять…

– Твой отчим – сумасшедший!

– Он гений! И он очень любил мою маму. Он это сделал, чтобы другие женщины не умирали, как она…

– Конечно, кианетики – не люди, их убивать можно. А ты? Ты зачем ему помог? Тоже из-за мамы?

Клим отвернулся, молча кивнул. И услышал:

– Нет… ты ненавидишь кианетиков не за то, что твоя мама… сделала выбор и умерла. А за то… что она его слишком поздно сделала! Подарила долгую счастливую жизнь твоей сестре, а не тебе. Ты – глупый мальчишка, считающий себя смертельно больным с рождения. Ты ненавидишь нас за то, что сам не один из нас.

И Клим не выдержал. Заскулил, не в силах сглотнуть колючий соленый комок, подкативший к горлу. Потому что Кира сказала правду.

Девушка помолчала. Затем заговорила снова. Голос ее был все таким же тихим, хриплым, но в то же время твердым и властным:

– Ладно, не ной. Надо что-то предпринять. Мы должны предупредить спасателей, чтобы они не высаживались на остров, не прикасались ко мне.

– Они не поверят. Решат, что у тебя шок, стресс.

– Верно, не поверят. Но должен быть способ… Расскажи, что ты знаешь об этом вирусе?

– Он размножается только в вашей крови, сквозь поры выделяется на поверхность кожи. Заражение возможно при непосредственном контакте и воздушно-капельным путем. Летальный исход – сто процентов…

– Какие у него ограничения?

– Ну… при температуре ниже двадцати градусов он теряет активность и быстро гибнет. Соленая вода действует на него угнетающе. И гемоглобин для него смертелен. Поэтому люди не могут заразиться. Даже переносчиками не становятся. Поэтому я тебя…

– Ясно.

Клим решился повернуть голову, взглянуть на нее. Девушка напряженно всматривалась в открытый океан, в бесконечную череду волн, бегущих за горизонт. Заметив его взгляд, спросила:

– Как думаешь, там, в глубине, достаточно холодно?

Клим понял, о чем она. Сглотнул вновь подступивший комок.

– Спасатели все равно найдут… твое тело.

– Постараемся, чтобы не нашли. А если нашли, то не скоро. Сколько требуется времени, чтобы вирус погиб?

– После того как… Точно не знаю. Дня два или три…

– Отлично.

Она уперлась рукой, села. Потянула к себе увесистый обломок камня.

– Жгут давай. Это надо привязать ко мне… И спасжилет помоги надеть.

Они как раз закончили возиться, и Кира сползла в воду, когда Клим услышал стрекотание. Звук шел не сверху и не похож был на гул самолета. Он забрался на гребень. К островку приближался спасательный катер. Люди, сидевшие в нем, заметили Клима, замахали руками. Он не отвечал им, сидел и смотрел на катер. Тот шел ходко, несмотря на крутую волну. Пожалуй, минут пять, и будут на месте.

Когда катеру осталось метров сто, Клим наконец нашел силы оглянуться. Далеко-далеко от островка – как она успела туда доплыть с одной-то рукой?! – прыгал на волнах оранжевый спасжилет. Пустой.

– Парень, ты там один? – донеслось из катера. – Сейчас мы тебя снимем!

Клим кивнул. Подумал отстраненно – интересно, врачи сумеют вылечить болячки, которыми он обзавелся за двое суток вне города? Лучше бы не сумели.

Виктор Точинов
Мечты сбываются

1. Фаза 01011101,

Великий Цикл 0111101101101,

подцикл Эваа

Мечта была, по большому счету, заурядна для многих разумных: исследовать далекие глубины Вселенной, бороться с их опасностями и раскрывать их тайны, а если повезет – то и погибнуть там, на фронтире, погибнуть героически и красиво, а не умереть обыденной скучной смертью, не пережив очередную метаморфозу.

О дальнем космосе Рнаа мечтало, наверное, со второй личиночной стадии своего развития, с третьей уж точно, а к четвертой о том знали и его многочисленные собратья по бассейну, и персонал Большого Северного инкубатория; знали и не верили в такую возможность. Сама статистика выступала против Рнаа: лишь один из примерно трех тысяч появившихся на свет разумных жителей Акраа успешно преодолевал все метаморфозы, разделяющие оплодотворенную икринку и взрослую особь. А из многих миллиардов населявших планету акраани счет побывавшим в дальнем космосе, на фронтире, шел на сотни.

Рнаа и само излишне не обманывалось: мечта и есть мечта, она должна манить и придавать силы для новой метаморфозы, ну а сбываться… как уж повезет.

Если бы кто-то, заслуживающий полного доверия, предрек тогда Рнаа, что оно не просто окажется в дальнем космосе, но станет разведчиком, исследующим загадочные и опасные планеты, окажется на самом переднем крае наступления цивилизации на безбрежный галактический хаос, юное существо наверняка впало бы в буйный восторг и, не умея толком контролировать свой эмоциональный спектр, меняло бы цвета с непредставимой скоростью…

Мечта сбылась.

Сбылась гораздо позже, когда оно не только покинуло инкубаторий, но и прожило-прожил-прожила и вновь прожило девять взрослых стадий (соответственно три раза поменяв пол, а трижды эту метаморфозу переживали немногие) и стало опытно, возможно, даже мудро.

Впервые получив назначение на кислородную планету, Рнаа отреагировало однообразным тускло-серым цветом: оно теперь гораздо лучше знало глубокий космос и никаких иллюзий насчет великой миссии разведчиков цивилизации давно не испытывало.

Работа как работа. Только скучнее и опаснее многих других. Да, да, случается именно так: и скучнее, и опаснее, что бы ни считали по этому поводу юные романтики, плещущиеся в бассейнах инкубаториев…

А кислородные планеты…

Они разные бывают, Рнаа само выросло на такой. Но оттого – по прибытии к новому месту службы – роднее и ближе чужой и чуждый мир не стал: холодно, и спектр светила не самый удачный для акраани, и гравитация слабовата – отчего местная сухопутная фауна размеров достигает несуразно больших для кислородно-водной планеты, а уж в воде водятся и вовсе чудовищные монстры.

Плюс ко всему на планете имелись поднадзорные.

Те, кто присвоил им рейтинг предразумных… О присвоивших такой рейтинг стоило думать лишь в полном одиночестве, чтобы кто-нибудь не принял на свой счет комбинацию цветов, в приличном обществе совершенно недопустимую. О поднадзорных же лучше вообще не думать. Даже в одиночестве. Чтобы оставались шансы пережить очередную метаморфозу, к процессу превращения надлежит задолго приступать со спокойной душой и чистыми мыслями.

Ну и завершающий, финальный аккорд исполнившейся мечты: генерал-резидентом планеты – то есть непосредственным начальником выездного агента Рнаа – служило туиуу (служило не значит, что данное конкретное туиуу достигло стадии зрелости, не омраченной заботами о продолжении рода; туиуу размножались простейшим митозом, иначе говоря, делились надвое, и разделения на полы не имели изначально).

Туиуу по ряду причин для полевой разведработы решительно не годились. Вернее, годились, но на весьма ограниченном числе планетоидов – на спутниках газовых гигантов, и то не всех, а имеющих весьма своеобразную атмосферу.

Зато как аналитики и стратеги туиуу оказались весьма востребованы и Косморазведкой, и другими структурами, подчиненными Галактическому Совету. Можно сказать, всей своей эволюцией туиуу были подготовлены для работы на высших штабных должностях. Одни лишь их сложнейшие интеллектуальные игры чего стоят – нормальному разумному полжизни придется потратить, чтобы только в правилах только одной игры разобраться… Туиуу в том не нуждаются – каждый из них, появляясь на свет, обладает точной копией родительской церебровакуоли. И там хранится вся информация – и накопленная родителем самостоятельно, и унаследованная от предков… Включая правила сложнейших игр. И многое другое включая.

При таких стартовых условиях немудрено стать сверхэрудитом и гением анализа.

Но мироздание заставляет платить за все… Наверное, платой за интеллектуальную мощь туиуу стали их мерзкие душевные качества – если допустить, что в одноклеточном существе, пусть и огромном, есть место для души.

Мелочные, обидчивые, пакостливые, способные возненавидеть по любому поводу и на всю жизнь, однако гении – веселое сочетание, не так ли?

К своим собратьям по виду туиуу относились даже хуже, чем к прочим разумным, а родных сестробратьев еще и норовили сожрать немедленно по завершении деления… И чаще всего сжирали либо были сожраны.

Наверное, то был предохранитель, встроенный эволюцией.

Предохранял он изначально существ, способных быстро размножаться в геометрической прогрессии, от перенаселения, от полного исчерпания ресурсов. Ну а впоследствии стал заодно предохранять Вселенную – от неизбежного завоевания одноклеточными гениями, сумей те объединиться…

Вселенной повезло. Туиуу объединиться не умели и всюду, где обитали, старались обитать поодиночке, самодостаточные в своей гениальности… И в сверхинтеллектуальные свои игры играли сами с собой.

Вселенной повезло… В отличие от Рнаа.

До последнего назначения Рнаа под началом туиуу ни разу не оказывалось. Возможно, так складывалось случайно. Возможно, в кадрах следили, чтобы представители этих двух разумных видов не пересекались… Следили, следили, да не уследили… Либо дикий кадровый голод заставил пренебречь негласным правилом.

Рнаа не выносило своего начальника. Причем на генетическом уровне… В прямом смысле на генетическом – страх и ненависть к весьма напоминавшим туиуу существам у акраани прошиты в генокоде: бесчисленные поколения их предков были сожраны в теплых океанах Акраа крайне похожими на туиуу существами. Лишь внешне похожими, имевшими метаболизм, основанный на иных биохимических реакциях, и совершенно безмозглыми, вернее, лишенными церебровакуоли. Но генетическая память о биохимии знает мало, в отличие от внешности…

Туиуу платило подчиненному тем же. Не по генетическим причинам, но по свойствам мерзкого характера Туиуу-1162-3355/187 (имена этих разумных совпадали с названием их вида, ибо каждый туиуу считал именно себя единственным его полноправным представителем, прочих же – генетическими отходами, по недоразумению уцелевшими от митофагии и апоптоза).

Вот так они и служили вместе. Рнаа мечтало, чтобы совместная служба завершилась как можно быстрее.

2. Среда, 29 апреля,

вечер

Олежка Васин жил в поселке Апраксин, что при одноименной станции. Ему еще осенью исполнилось семнадцать лет, но он только этим летом оканчивал школу, застряв в одном из классов на два года. Зато он имел целых три мечты.

Мечты были не запредельные, реалистичные, и он всерьез намеревался исполнить все три перед уходом в армию.

Об армии Олежка не мечтал: какой толк мечтать о неизбежном, но ждал призыва нетерпеливо, хотел хоть год пожить как человек.

А после года службы он надеялся вернуться с новыми мечтами. В армии, по рассказам, мечты о том, что надо сделать в грядущей гражданской жизни, плодятся сами собой.

Две мечты Олежки вроде бы исполнились… Но именно «вроде бы», он и сам толком не понимал, сбылись или нет?

Он мечтал потерять девственность с Танькой Масютой, учившейся с ним в одном классе. Вернее, он о своей девственности не задумывался и формулировал мечту проще: до армии непременно надо Таньке вдуть.

Учились они вместе, да жили вдалеке друг от друга: Олежка ездил в школу, находившуюся во Мге, из Апраксина, а Танька – с другой стороны, из Назии.

Однако ближе объектов для мечтаний не нашлось. В Апраксине постоянно обитало человек сорок. Обступившие поселок садоводства, лишь в теплую пору населенные, не в счет. И обитательницы поселка вызвать сексуальные мечты у семнадцатилетнего парня не могли. Даже те, что были помоложе, не могли. В семнадцать мечтается о чистом и высоком, а не о визитах в КВД после случки, завершившей совместное распитие.

Олежка мечтал о высоком и чистом, но был прагматиком и берега все же видел. Танька не числилась первой красавицей класса, и второй, и третьей тоже… Ее внешних данных хватало на то, чтоб не чморили в школе, не более. Хотя на фоне апраксинских шалав и Танька Масюта могла показаться симпатяшкой-обаяшкой. Короче говоря, Олежку она вполне устраивала.

Сама же Танька дурой не уродилась и шансы свои жизненные не переоценивала. Дать в принципе была согласна, но по-серьезному, с отношениями и уверяла, что из армии дождется, на сторону не взглянув. Олежка, странное дело, ей даже верил, хоть и нагляделся, и наслушался, какие фортели выкидывают девки, обещавшие ждать.

Серьезность отношений и намерений он доказывал, как умел, и Танька недавно дала. Случилось все на школьной дискотеке, после трех стакашков дешевого портвейна – два выпил для храбрости Олежка, один – Танька.

Они ушли от гремящего музыкой актового зала подальше, на четвертый этаж: на третьем и без них уже пыхтели-постанывали. Ушли без глупого жеманства, зная, зачем идут, и не дуря друг другу мозг про «посмотреть на звезды».

Однако узкий школьный подоконник – не самое удачное место для секса в одежде даже между более опытными партнерами. А двое новичков с нулевого левела лишь тыкались бесплодно, и Танька была смущена и расстроена не меньше Олежки, встала в конце концов на коленки, и кое-как – трудами ее неумелых рук и неумелого рта – он девственность потерял.

Но позже не мог взять в толк сбылась мечта или нет? Решил при оказии все повторить в удобной обстановке, но за две недели оказии не подвернулось, все ж жили далековато друг от друга, да и Танька дала понять, чтоб на частый трах губу не раскатывал, главное для нее – отношения.

Короче говоря, ничего меж ними после дискотеки больше не произошло, лишь целовались да тискались в кустах за школой.

И в тех же кустах не столь давно сбылась вторая Олежкина мечта. Вроде бы сбылась…

Он давно мечтал вломить мгинскому здоровенному парню, которого в глаза звали Шаманом, а за глаза Бубном. Шаман-Бубен был редкостной гнидой и всю учебу докапывался до Олежки. Честно говоря, не так уж сильно докапывался, понимал: если перегнет палку, приедут апраксинские и изуродуют. В прямом смысле инвалидом сделают, им наплевать, даже если кто присядет за такое, – почти все сидели, зоной не напугаешь.

Но в мелочах Бубен докапывался, и Олежка издавна мечтал ему вломить – сам, без помощи старших. Мечта долго оставалась мечтою: Шаман был на два года старше и, как следствие, крупнее и сильнее.

Олежка терпеливо ждал своего часа, резонно рассудив, что рано или поздно они в кондициях с Бубном сравняются и два года разницы потеряют значение. Он ждал и упорно тренировался – разумеется, не в секции бокса или иных единоборств, откуда деньги на секцию, когда оба родителя алканавты. Учителя в Апраксине нашлись свои – обучали и жестоким, но действенным ухваткам дворовых драк, и кое-каким подлым приемчикам, с зон привезенным.

Этой весной Олежка решил: пора. А то детские обиды как-то начали забываться, и злость помаленьку проходила. Опять же, армия – рубеж в жизни, водораздел, и хорошо бы перед ней подбить все бабки. Шаману по возрасту полагалось уже служить, но мать-фельдшерица его отмазала.

Поединок состоялся в кустах за школой, и в общем и целом Олежка давнему супостату вломил… Но и сам огреб, Бубен оказался хоть гнида, но не слабак и не трус: нос раскровенил, и по зубам прилетело, один передний зуб с месяц потом шатался, Олежка боялся, что выпадет, испортив ему улыбку, но зуб как-то прирос обратно и укрепился, лишь цвет сменил на чуть более темный.

Шаману-Бубну досталось сильнее, и все же Олежка – особенно пока шатался зуб – сомневался: сбылась мечта или нет? В мыслях-то побеждал чистым нокаутом, не по очкам. Но повторять, в отличие от истории с Танькой, не собирался, если, конечно, Бубен не решит, что получил мало, и не полезет сам. Но Бубен не лез и даже здороваться стал уважительно, чего раньше не замечалось, и Олежка решил: мечта все же сбылась.

Оставалась последняя, третья.

Но та мечта такая, что в любой день, по желанию, ее не исполнишь. Лишь раз в год, весной, в конце апреля или в мае.

И вечером среды, как раз в исходе апреля, Олежка шагал к полуразвалившемуся домику, стоявшему посреди участка, заросшего бурьяном. Несмотря на нежилой вид, в окнах домика горел свет.

В руинах обитал человек, способный помочь в исполнении мечты.

3. Фаза 01011110,

Великий Цикл 0111101101101,

подцикл Эваа

Рнаа вернулось на базу Косморазведки, расположенную на обратной стороне здешнего сателлита-планетоида, страстно мечтая как можно скорее плюхнуться в бассейн.

Вернулось после инспекционного облета приполярных зон: восемнадцать автоматизированных станций сбора информации, посещенных и протестированных, устранение трех серьезных неполадок на них и нескольких незначительных, суборбитальный прыжок с одного полюса на другой…

Плюс два перелета – с базы на планету и обратно, причем первую из двух посадок пришлось проводить вручную, без наводящего луча и автоматики.

И все – за неполные местные сутки.

И все – в одиночестве. ДРК хоть и был трехместным, но кресло второго пилота пустовало, не говоря уж об инженере-исследователе, его крохотный отсек-лабораторию Рнаа давно приспособило под склад всякой всячины. Голод, дикий кадровый голод…

Весь изматывающий рейд оно провело в одиночестве. После таких трудов надлежало нырнуть поскорее в бассейн и уснуть там на дне на пару стандартных фаз, дыша всей кожей и давая отдохнуть перетруженным легким.

Но вместо бассейна Рнаа поджидал вызов к шефу.

Туиуу-1162-3355/187, исполнявшее обязанности генерала-резидента, демонстративно игнорировало любые способы дистанционного общения с Рнаа. Обожало вызывать к себе и общаться лично. Разумеется, туиуу знало, как воздействует его облик на представителей акраани, – трудно представить что-то, что туиуу не знают о Галактике и ее обитателях. Знало – и как раз оттого вызывало для личного общения. Такие вот они, туиуу… Зато гениальны, не поспоришь.

Среда обитания начальника была убийственна для подчиненного и наоборот. Оттого помещение разделялось на две части прочной и невидимой перегородкой. Абсолютно невидимой – коэффициент преломления менялся в зависимости от того, какую атмосферу закачивали на гостевую половину. И казалось, что стена жидкого метана (именно в этой жидкости обитали туиуу) застыла вертикально, ничем не сдерживаемая, и вот-вот хлынет, затопив гостевую половину и убив гостя.

Рнаа изобразило цвета приветствия, туиуу пренебрегло – не цветами, разумеется, цвет оно не меняло – приветственными движениями псевдоподий. Однако транслятор сам поприветствовал Рнаа и звуком, и цветом, но сухой уставной формулой, так уж транслятор был запрограммирован.

Рнаа изобразило цвета внимания и почтения, хотя испытывало не только эти чувства.

Туиуу начало вещать. Как обычно, начало издалека. Одноклеточному гению доставляло удовольствие нарочито затягивать свои беседы с акраани.

Как известно, вещало туиуу, в самом ближайшем будущем меж поднадзорными начнется война. Не локальная, те не прекращаются ни на фазу, постоянно полыхая то в одной, то в другой точке планеты. Начнется война глобальная, что вовлечет в себя все наиболее крупные и развитые группы предразумных и весьма отразится на их численности и дальнейшем развитии.

Рнаа изобразило цвет почтительного согласия, не кривя душой. Большая война действительно назревала.

Здешние поднадзорные, как и вся биосфера их планеты, оказались крайне гелиозависимы, так уж пошутила над ними эволюция. И на каждом пике коронарной активности местного светила, случавшимся один раз за одиннадцать с небольшим годовых планетарных циклов, у предразумных обострялась их врожденная агрессивность и стремление убивать себе подобных.