Текст книги "Стрельба по тарелкам (сборник)"

Не смогли они осилить другой страх. О нем с самого начала задумывались конструкторы, о нем знали и молчали представители заказчика. Все ждали, когда этот страх придет, – и однажды он явился.

Авиация держится на летчиках, это самый ценный и, главное, трудновосстановимый ее компонент. Все остальное, включая самолеты, – расходные материалы. Пилоты штурмовиков гибнут на войне слишком часто. Сравнимые потери только у вертолетчиков. Сохранить жизни первых и, в значительной мере, вторых был призван «Проект Ворон». Чтобы затраты на проект выглядели сообразными, «Ворон» должен был стать идеальным штурмовиком, да еще взять на себя львиную долю задач, ранее считавшихся «чисто вертолетными». Ну он и стал. И взял. Выполнил и перевыполнил. Ты ему только покажи как, научи – он сделает в лучшем виде.

Пилоты вдруг почувствовали себя ущербными.

Мало кто, как Бобров, мог сказать открыто: «Мы – могильщики нашей профессии». Но Бобров сказал, и не раз, и, наверное, зря это сделал.

Остальные просто нервничали и потихоньку зверели. Так или иначе, постепенно всеобщая эйфория сменилась озлобленностью каждого на каждого. И отдельно – на Боброва.

У него и раньше хватало неприятностей. Из-за дурной манеры говорить правду, невзирая на чины, Бобров нажил врагов много где, вплоть до штаба ВВС округа. Но прежде у Боброва не было врагов в полку. «Вот мы ровесники, а все равно он мой учитель!» – говорил Пух. Впрочем, Пух и теперь это говорил.

Многие теперь говорили одно, делали совсем другое, а думали вообще третье. Образцовый полк, весь в грамотах и вымпелах – отчего ему и доверили «Программу Ворон», испортился на глазах.

Бобров и сам испортился. Стал фанатичен. Не войди в его жизнь «Ворон», он давно был бы «комэском-раз». Успел бы много хорошего сделать, пока сердце позволяет. Козлов еще когда собирался забрать в штаб Пуха, уставшего от летной работы. Но теперь Пух скорее застрелился бы, чем ушел в штаб. И Бобров не пошел бы «на эскадрилью». Все, кто имел возможность летать на «Воронах», вцепились в нее зубами и когтями. Даже те, кто уже видеть не мог слишком умные штурмовики. Чем ближе к машине – тем ближе к желанной победе. И летать они хотели в той конфигурации, что казалась им выигрышнее. Например Бобров – ведущим звена, и никем иным.

Как верно заметил лейтенант Миша, «самолюбие-то у людей не казенное».

Боброва от других отличала искренность помыслов: он был уверен, что «на звене» принесет максимум пользы «Воронам». Но одно дело – мотивы, а другое – как это выглядит со стороны. И тут уж ничего не поделаешь.

Боброва невзлюбили, потому что он не боялся «Ворона», принимал машину, как она есть. Никто не сказал ему худого слова, но многие подумали.

«Экспериментаторы» тоже не боялись «Воронов», наоборот, они в них души не чаяли. И уж в адрес «экспериментаторов» никто не жалел разных слов.

Волей-неволей такое отношение сблизило Боброва с этими странными пилотами, непонятно за каким дьяволом завербовавшимися в армию. Он потянулся к ним, заговорил раз, заговорил другой, поймал волну ответного интереса… Узнал кое-что о них. Начал что-то подозревать. Начал жалеть. Мысли летать вместе не было – слишком уж «экспериментаторы» задирали носы, с такими трудно сладить. Хотя у Боброва имелся козырь: он объективно был лучшим штурмовым пилотом, нежели они, со всеми их талантами. Он мог научить их той самой «четкости», за которую его уважали.

В обиходе эту четкость называют просто выдержкой. На земле ее Боброву частенько не хватало. Видимо, расходовалась при постановке на боевой курс и атаке. За секунды.

Когда на «экспериментаторов» вызверились все, решение будто пришло само собой. Бобров не терпел несправедливости и просто по-человечески вступился за ребят. Увлекся, пошел на принцип, дал слово командиру…

Не сразу он сообразил, как его поступок расценили однополчане.

Забавно, что Чумак, Хусаинов и Пейпер выглядели испуганными, когда их осчастливили новостью: летать будете, да еще и «с самим Бобом».

Пейпер, подумавши, воспринял это как профессиональный вызов. Он все на свете только так и воспринимал.

Чумак много и изобретательно выпендривался, пока не увидел, что Бобров плевать хотел на его штучки. Убежденный в своей невыносимости, Чумак сделал вывод: Бобров достиг высшего просветления, он практически бог. И тут же возлюбил командира, как отца родного.

Хусаинов первым делом вручил Боброву докладную записку о системных ошибках в учебном процессе. Бобров записку прочел и назавтра половину аргументов Хусаинова подверг жестокой критике, а другую половину – критике убийственной. Звучал «разбор полетов» академично, без единого личного выпада, и под занавес как-то незаметно превратился в доверительную беседу. Хусаинов, отвыкший в полку от человеческого разговора, был сражен наповал. Тут Бобров добил его – дал свою докладную на ту же тему и попросил оппонировать. Хусаинов ночь корпел над бобровской бумагой и даже нашел в ней пару огрехов, которые Бобров с благодарностью исправил.

И все-таки прежде, чем впервые раздалось гордое «Мы – пилотажная группа «Бобры»!», прошел год.

И потом еще почти три года прежде, чем в строй «слабого звена» встал новенький штурмовик лейтенанта Васильева.

Авария Пейпера сильно отбросила звено назад. «Ставить на крыло» новый самолет и нагонять программу надо было в бешеном темпе: сегодня один элемент, завтра следующий, и желательно без накладок, все с первого раза. Как это перенесет молодая машина, конструкторы догадывались. За гордым именем «Ворон» скрывалась психика вороны, стайной птицы. Дай ей понять свое место – и никуда она из стаи не денется. Для страховки надзирать за процессом должен был опытный летчик. Мог, по-честному, и не слишком опытный.

У опытных своих дел оказалось по горло.

Что будет с молодым пилотом, не представлял никто.

* * *

Механик подтащил к оружейному порту надувной матрас, и Стас мешком выпал из боковины «Ворона».

За бортом оказался сырой ноябрь, и это было просто счастье.

– Ну что, Вася! – позвали сверху. – Как настроение?

– Грызём всё… – глухо сообщил Стас, вставая на четвереньки.

– Ориентируешься правильно, – похвалил Чумак. – Выпей-ка, брат, водички.

Стас с трудом уселся и потащил с головы шлем. От головы сразу пошел пар, шлем тоже задымил.

– Чертова душегубка! Кто ее такую выдумал…

Половину бутылки он выпил, половину вылил себе за шиворот. Комбинезон на лейтенанте Васильеве все равно был мокрый насквозь.

– Килограммчик потерял, – оценил Чумак. – Ничего, осваиваешься, теперь ты у нас просто живчик. Вспомни, как поначалу тебя плющило! Да поначалу всех плющило. Говорят, даже Боба шатало с непривычки. Эта ворона, она та еще ворона, ей волю дай, любого умотает. Так что воспрянь духом!

– Сейчас воспряну, – пообещал Стас.

Механик помог летчику подняться, накинул ему на плечи куртку, принял шлем, вопросительно двинул подбородком.

– Замечаний нет, – сказал ему Стас. – Спасибо.

Подошел Бобров. Стас кое-как выпрямился и попытался доложить.

– Вольно, вольно… – буркнул тот. – Пойдемте с поля, а то простудимся. Не май месяц. Всем надеть куртки в рукава и застегнуться, быстренько… Общая оценка – нормально. Васильев, затянул с выходом. Почти на секунду затянул. Считай, тебя сбили. А так все правильно сделал, молодец. Завтра давай по новой, и чтобы без этой… Расслабленности.

– Меня же не сбили! – слабым голосом возразил Стас.

– Я говорю: сбили.

Стас сделал вялый жест рукой, означающий несогласие и покорность судьбе одновременно. Из-за придирок Боброва они слишком медленно нагоняли график. Но поди Боброву возрази. У него на каждое твое неуверенное слово найдется десяток веских, как кирпичи.

– Ты не маши руками, – сказал Бобров. – Ты почти секунду думал, в какую сторону отворачивать. Так не годится. Они за это время знаешь, сколько железа в тебя засадили? Можешь подсчитать на досуге. Вес секундного залпа есть в справочнике.

– Да они вообще не стреляли! – возмутился Стас. – Они не успели башню довернуть!

– Не имеет значения. Они сделали то, что прописано в сценарии. Нас это не касается. У нас должен быть свой сценарий. Не приближенный к боевому, а боевой.

– Зенитчики бывают разные, Вася, – ввернул Чумак. – Кстати, командир, надо будет при случае напомнить им об этом. А то заигрались, понимаешь, в вероятного противника. Стас еще молодой, но мы-то с вами понимаем…

Хусаинов, молча шагавший рядом, внушительно кивнул.

Командир ехидно покосился на Чумака.

Бобров в молодости застал пару локальных конфликтов, и там ему случалось «давить зенитки» – не такие продвинутые, как нынче, но тоже вполне смертоносные. Именно с войны Бобров вынес четкое понимание, что штурмовик вовсе не «летающий танк». А среди операторов зенитных установок попадаются люди, которые спят и видят, как бы тебя убить. И ничего они не боятся. Противоборство зенитки со штурмовиком занимает мгновения, пугаться некогда. Дрожание рук и нервное курение – потом. У тех, кто выиграл. И как раз после этого одни начнут бояться, другие вообще страх потеряют, а самые опасные – «почувствуют грань».

– Ну вы же рассказывали… – объяснил Чумак.

– Я не думал, куда отворачивать, я хотел их дожать, – попытался оправдаться Стас.

– И напрасно, – сказал Бобров. – Здесь тебе не Вторая мировая. Ты добился лишь того, что подставил врагу брюхо в самом выгодном ракурсе. И не надо мне объяснять, что враг был сбит с толку, растерян, напуган и так далее. Сегодня в зенитке сидит оператор, через пять лет она будет на полном автомате. Да и у оператора черт знает чего на уме… Наша задача – не оставить ему ни единого шанса. И завтра ты это сделаешь. Хорошо?

Стас кивнул. Он понимал, что поступил неправильно. Но очень хотелось. И ведь эта железная коробка действительно не успела довернуть башню! В ту самую лишнюю секунду Стас упивался абсолютной властью над врагом. Он его переиграл! А вот Бобров считает, что ничего подобного. И как ни грустно это признать, командир прав. Опять прав. Всегда он прав. Иногда это злило, иногда вообще бесило. Временами летать с Бобровым становилось просто невыносимо. Чертов педант! Чума и Хус находились с ним в состоянии перманентного интеллектуального противоборства, и их это, похоже, забавляло. Стас пока что мог только кивать и соглашаться.

Монстры воздуха, трам-тарарам. Чудовища. Трое из ларца, одинаковых с лица. Без единого изъяна! У них было полно человеческих слабостей, но не было слабых мест в небе над целью. Каждый божий день Стас объяснял себе, как ему повезло летать в этом звене. Иначе боялся, что сорвется и наговорит глупостей. Он учился, он старался как лучше. Его хвалили, ему помогали. С ним прямо нянчились, едва не сдували пылинки. Но все успехи лейтенанта Васильева выглядели бледно, так бледно рядом с этими… Тузами, мать их за ногу.

Одно время Стас надеялся совершить какой-нибудь подвиг и таким образом встать с коллегами вровень. Пускай он еще не четкий, не чувствующий грань, не раскрывший свой талант, зато – герой. Но Бобров не оставлял простора для героизма. Герой всегда спаситель, а в «слабом звене» некого было выручать.

Оставался шанс отличиться при обороне от истребителей. Втайне Стас надеялся, что на звено натравят каких-нибудь страшных живодеров, те зададут «Бобрам» перцу, они растеряются, и уж тут лейтенант Васильев себя покажет. Но этот шанс был из разряда призрачных. В прошлый раз «Воронов» гонял лично командир истребительного полка со своей элитной тройкой. Поспорил с Козловым на ящик шустовского коньяку, что посшибает штурмовики, как кегли. Не тут-то было. Истребителям заготовили подлянку – обнаружив врага «на шести часах», Бобров подозвал Пуха, и они выстроили из двух звеньев оборонительный круг. Пока истребители вспоминали, как с этим антикварным чудом тактики правильно бороться, у них все ракеты ушли в землю. Потом Бобров повредил машину спорщика, Чумак крепко вломил его замыкающему, а Пух вообще сбил одного.

«Зря ты нос повесил, в нашем деле негативный опыт не менее важен, чем позитивный!» – сказал Козлов, принимая коньяк.

Командир истребителей, которого по итогам боя вызвали в округ разбираться, только выругался в ответ.

Отличиться при таком общем фоне было проблематично. Лучший на курсе пилот Васильев в полку объективно стал никаким. Первые месяцы он воспринимал это как должное, но постепенно начал волноваться, а потом и страдать. Здесь не водилось посредственных летчиков. Были только сильные и еще сильнее. Тут шла постоянная борьба хорошего с идеальным. Война нервов.

Естественно, почувствовав себя на миг богом поля боя, Стас не смог избежать соблазна. Ему нужно было закрепить это ощущение. И плевать, что «Ворон» ощутил то же самое. Механик сунет руку ему в память – и сотрет. Бобров проследит за этим. Механик все сотрет.

Зато летчик кое-что важное для себя запомнит…

После душа Стас, как обычно, успокоился, а после обеда и вообще размяк. Раздражение схлынуло. Это было в порядке вещей – и раздражение, и то, что оно прошло. Лейтенанту Васильеву снова было комфортно в «слабом звене». До следующего полета…

– Пятница, – сказал Чумак, отодвигая пустую тарелку. – В прошлом году я бы сейчас пошел домой, надел свой любимый гражданский костюм… Эх! Чего вспоминать.

– Напиши Пейперу, – предложил Хусаинов. – Пусть он знает, как исковеркал твою личную жизнь. Пусть ему будет стыдно.

– Это опасно. Пейпер – человек долга и шуток не понимает. Он скажет, что готов подменить меня – будет приезжать сюда по пятницам, надевать мой любимый гражданский костюм… И так далее. Нет уж. Потерплю.

– Как он там? – спросил Бобров, доставая трубку.

– Ожидаемо. Поступил на юридический. У него же мама адвокат, папа адвокат, бабушка адвокат, дедушка адвокат… Вот счастливы, наверное, – можно не бояться за семейный бизнес. Они, конечно, здорово струхнут, когда Сашка купит самолет, но привыкнут как-нибудь.

– Не купит, – Бобров помотал головой.

– Да вы что, командир! А баб катать?..

– А может, и не купит… – задумчиво протянул Хусаинов, разглядывая на просвет стакан с томатным соком. – Я бы не купил.

– Ты не показатель. Нам с тобой, чтобы производить впечатление, самолеты не нужны, – заявил Чумак. – И командиру не нужны. Стас вырастет большой, тоже научится возбуждать девиц без самолета. Я вообще, когда надеваю свой любимый гражданский костюм, представляюсь обычно то кризис-менеджером, то портфельным инвестором…

– Кем-кем? – переспросил Бобров.

– Финансы, командир. В них никто не разбирается, и можно с умным видом распускать хвост. А скажешь, что ты летчик, – сразу на тебя глядят сверху вниз. Летчик, он же вроде шофера, обслуживающий персонал. Топчи педаль, крути штурвал. А если узнают, что военный летчик… Это ж вообще дармоед! Отожрал, понимаешь, харю на народные российские нефтерублики. У бабушек-пенсионерок изо рта кусок вырвал…

– Ты это серьезно?

– Проверено, командир. По молодости было интересно, кем меня считает честный налогоплательщик. Теперь не очень интересно. А чего вы удивляетесь? Войны-то нет. Была б война, нас бы уважали. Прямо обидно – чего на Россию не нападет никто? Какая-нибудь маленькая и, желательно, морская держава.

– Исландия, – предложил Хусаинов.

– Я имел в виду теплое море.

– Израиль?

– Не-е, этих мы не прокормим…

Стас посмеивался, Бобров, зажав в зубах пустую трубку, благодушно качал головой. Чумак и Хусаинов упражнялись в остроумии. Все было как всегда. Правда, завтра, в субботу, им до обеда работать, «догонять программу». Но работать – значит летать. А они для этого и пошли в авиацию. И пускай гражданские не понимают, зачем нужны военные летчики. Не такая уж трагедия.

– Типичная профессиональная деформация, – говорил тем временем Хусаинов. – Андрей! Можно вас на минуту?

– Да, конечно, – полковой психолог неохотно подошел к столу. – Приятного аппетита.

– И вам того же. Скажите, друг мой, вот старший лейтенант Чумак мечтает, чтобы на Россию напало княжество Монако. Это у него профессиональная деформация?

– А зачем это ему? – спросил психолог у Хусаинова без тени интереса в голосе. Смотреть на Чумака он избегал.

– Хочет доказать гражданским, что мы не просто так едим их налоги. А то гражданские не понимают.

– Разве не понимают? Почему он так думает?

– Они мне сами сказали! – вмешался Чумак.

– И сколько их было? – психолог наконец-то соизволил обернуться к Чумаку.

– Не считал. Много.

– Значит, вам не повезло. По статистике таких семь-восемь процентов. Остальные говорят, что военный летчик – почетная и престижная работа. Я больше не нужен?

– Это они статистикам говорят! – повысил голос Чумак. – Чтобы выглядеть лояльными! Вы-то должны понимать!

– И все-таки, что насчет профессиональной деформации? – не унимался Хусаинов.

– Да ну вас, – сказал психолог и ушел.

– Ох, я ему устрою шоу на собеседовании в следующем месяце… – пообещал Чумак вполголоса.

– Зачем? – коротко спросил Бобров.

– Он такой же психолог, как я хирург. Гнать его надо к чертовой бабушке.

– Однажды ты добьешься, что он разозлится и подведет тебя под шизофрению. Хочешь на обследование в стационар? Отставить злить психолога, старший лейтенант. Мы не можем позволить себе такую роскошь до окончания программы.

– Есть отставить, командир, – сказал Чумак уныло. – Но вы согласны, что он дрянной специалист?

– Я в этом ничего не понимаю.

– Я-то понимаю.

– Немного, – напомнил Хусаинов.

– Уж всяко больше, чем этот самозванец!

– Пойдемте отдыхать, – сказал Бобров, вставая из-за стола.

На парковке он задержался у машины, глядя, как уезжают Чумак и Хусаинов – «паровозиком», бампер в бампер, Чума впереди, Хус ведомый. Они любили так носиться по городу, а еще больше – по трассе. Говорили, это помогает держаться в тонусе. Ведущий должен был думать за двоих и все маневры рассчитывать, помня о «хвосте». А ведомый просто не мог расслабиться ни на секунду. Бобров не одобрял эту их манеру, но и не порицал.

– Кто они все-таки? – спросил Стас неожиданно для себя самого.

– А ты до сих пор не знаешь? – удивился Бобров.

– Пух объяснил, но только в общих чертах.

– Пух… – Бобров криво ухмыльнулся.

– Говорил, это был какой-то спецнабор, искали талантливых, а они оказались несовместимы с армией…

– Пух, как обычно, выдает желаемое за действительное, – сказал Бобров, доставая кисет. – Желаемое для него. То есть простое и ясное. Любит он выдумывать простые ответы на сложные вопросы… Ты не спешишь? А то давай в машину сядем, что-то прохладно тут. Можно вообще ко мне на чаек заехать. Лена взялась торты печь, ей нужны дегустаторы. Она, кстати, спрашивала, куда ты делся.

– Я ее боюсь, – признался Стас, обходя машину. – В нее слишком легко влюбиться.

– Да ты и так давно в нее втрескался, – сказал Бобров, открывая дверцу и протискиваясь в низкий салон. – С первого взгляда практически.

– Я другое имел в виду, – объяснил Стас, усаживаясь рядом. – Просто в Лену готовы влюбиться все. Мужики рядом с ней теряют голову. И что, каждому по шее?..

– Ты меня убиваешь своей прямотой, – заявил Бобров, доставая кисет. Глаза его смеялись. – Тебе не говорили, что надо быть похитрее?

– Сто раз. – Стас вздохнул. – А в армии – тысячу. Но я не вижу смысла. И в училище не видел, и здесь тоже.

– Хитрить приходится, чтобы служить без проблем. Военная хитрость – не показывать слабых мест противнику. Чем хуже тебя понимают, чем меньше о тебе знают, тем ты защищеннее.

Стас пожал плечами.

– Вы ведь не хитрите.

– Не совсем так. Я научился делать вид, что хитрю. Меня тут многие считают тем еще пройдохой…

Бобров окутался ароматным дымом и откинулся на высокий подголовник. Кресла в машине были удобные, но, конечно, с пилотским не сравнить. Стас поерзал, устраиваясь.

– Ты похож на моих «экспериментаторов», – сказал Бобров. – Они органически не способны прикидываться дурачками. Их жизнь в армии – сплошное горе от ума. М-да… Они появились двенадцать лет назад. К тому времени экономика армии уже наладилась, но с личным составом были проблемы. Ты, может, слышал, но вряд ли сам помнишь – никто не хотел служить. Это было не в моде.

Стас полуобернулся к командиру и приготовился внимательно слушать. Бобров изредка устраивал ему своеобразные лекции по истории войск. Он много знал такого, о чем не прочтешь даже в Интернете.

– …И тогда устроили экспериментальный набор. Искали летчиков для обучения «Воронов». В том, что это была именно наша программа, никто открыто не признался, но такую прорву денег и сил можно истратить только на «Вороны». Программа как раз дошла до обкатки прототипов, и лет через пять-шесть ей бы потребовались пилоты в большом количестве. Идея эксперимента была в том, чтобы посадить на «Вороны» не просто хороших летчиков, а настоящие таланты. Искали людей, от природы созданных для силового пилотажа. Отлавливали мальчишек на тестах в военкоматах. Но вот беда, никто из отобранных не изъявил желания завербоваться в войска. Никто вообще. Тогда им промыли мозги. Соблазнили, задурили, объегорили – называй, как хочешь. Уболтали. Сделали так, чтобы они подались в военную авиацию как бы добровольно. Я слышал, идею вербовки подал гражданский, ни дня не служивший. Охотно верю – только гражданскому идиоту она и могла прийти в голову… Ты зачем пошел в армию?

– Я начинал в детстве с моделей, потом аэроклуб… Обычный такой путь. В аэроклубе понял, как именно хочу летать.

– Верно. Ты у нас вообще истребитель.

– Просто не хватило места. Я не жалею, – поспешно добавил Стас.

– И правильно. Ты – самое то для программы. У тебя превышение и по возможностям, и по амбициям над тем, чего обычно хотят от штурмовика. Тебе надо больше скорости, больше маневра, ты выжимаешь максимум и из «Ворона», и из себя. Будущие «экспериментаторы» тоже могли так – но не хотели. Даже и не думали. Увы, они были нужны армии, и армия их сцапала. Они это помнят. И не питают к армии нежных чувств.

– Но как они поняли… Узнали?..

– Их вербовали по единой схеме. Всех. Сидит парень, ждет вызова к военкому – и тут рядом присаживается летчик. Он якобы зашел по своим делам. Завязывает разговор. Просит показать тесты, они же у призывника с собой. Говорит: о-па, парень, гляди, да ты ведь гениальный пилот. А знаешь, как здорово быть пилотом?.. И объясняет. Златые горы сулит.

– Так просто? – не поверил Стас.

– Не просто. С кандидатами общались умелые люди, там шла совсем не простая болтовня. Хус думает, их обрабатывали с применением каких-то психотехник, но Чума говорит, это ерунда. Я ему верю, он все-таки готовился на психфак… Так или иначе, через месяц все кандидаты по доброй воле подали заявления в летные училища. Ну, что скажешь?

– Глупость какая-то. Ошибка, – сказал Стас. – Если человек сам не убежден, что ему надо именно в армию… Тогда лучше не пробовать даже. С нашего курса несколько ребят перевелись в гражданские вузы как раз поэтому. А ведь были из военных семей. Но не смогли. Не выдержали. Ох… Я догадался, как они узнали правду. Ну, «экспериментаторы». В училище, да?

– Точно. В училище, сам знаешь, вечная тема для разговора – как ты сюда попал. Ну, один рассказал, другой рассказал о пилоте в военкомате… История пошла гулять из уст в уста – короче, к моменту выпуска все «экспериментаторы» знали, что их в армию затащили за шкирку. Надули. А если прямо говорить – предали… Естественно, они взбесились, и бесились, как могли, каждый на свой лад. Эксперимент провалился, не успев толком начаться.

– Чудовищная глупость… – пробормотал Стас. Он примерил ситуацию на себя – и не смог. – Бедные ребята. Потерять несколько лет жизни из-за того, что кто-то запудрил тебе мозги…

– Тебе их жаль? Мне тоже. К несчастью, в училищах их не особенно жалели. Эти ребята с самого начала выглядели не особенно военными. И, конечно, отдельные недоумки всю дорогу их травили. Попадаются, знаешь, особи со звериным нюхом на чужого. И со звериным инстинктом – затоптать, унизить… Позорище. Ну, а когда выяснилось, что «экспериментаторы» и правда в армии чужаки, тут началась форменная свистопляска. Это сейчас их зовут «экспериментаторами». Потому что когда их звали «экскрементами», они сразу били в ответ. Немногие старались поддержать их. Очень немногие, к сожалению.

– Жуть… – буркнул Стас. Он припомнил обстановку в училище. Хорошая была обстановка. Но недоумки попадались. И сладить с ними можно было только ударом по морде. За что полагался карцер без выяснения, кто прав, кто виноват. Интересно, с какой характеристикой выпустился добряк Хусаинов. С Чумаком-то все ясно.

– Некоторые отчислились сразу, едва поняв, что произошло. Но многие уже ощутили вкус к полетам и решили дотянуть до диплома, а там как бог на душу положит. Это у них талант прорезался. Уж если ты создан для неба, тебе дай только попробовать, за уши потом не оттащишь – ну, кому я это говорю… А любой военный самолет не чета гражданскому, зверь-машина. Короче говоря, остались в армии те, кто действительно полюбил летать, и летать не по-детски. Но вот армию полюбить они уже не смогли. И армия их не любит. Так, друг друга терпят через силу… Но привычка какая-то есть, жить можно, и выслуга лет идет, и жалованье серьезное. На гражданке таких полно, кстати, кто ошибся с выбором профессии, но все тянет и тянет лямку. И еще важный психологический момент: «экспериментаторы» не цепляются за армию. Они знают, что могут уйти, и жизнь на этом не кончится. Поэтому они с такой легкостью плюют на все армейские порядки, особенно на те, которые и военным-то не нравятся… Да, на всякий случай! – закончил Бобров. – То, что я тебе сейчас рассказал, просто легенда. В армии много легенд, ты знаешь.

– Легенда, – согласился Стас. – Но неужели было сразу непонятно, что с офицерами этот номер не пройдет? Обманом вербовали только рядовых на пушечное мясо, и то очень давно. А офицер такого обращения не простит. Какой идиот придумал эту вербовку… И зачем наши согласились…

– Думаю, от безысходности рискнули. А может, решили, что самые умные. В министерстве полно менеджеров от армии, которые сапоги надевают только на строевой смотр. Им такая вербовка – с манипуляцией сознанием – могла показаться очень современной и прогрессивной… Кстати, уж если верить в легенду до конца, то конец у нее справедливый. Был слух что гражданский, который выдумал экспериментальный набор, стал инвалидом. Катается в коляске и питается через трубочку. Ты прав: они не простили.

Стас подумал и решил, что такой исход ему нравится.

– Пух говорил, их осталось всего двое. Тоже выдумал?

– Нет, зачем же. Он просто не знает. Никто не знает, сколько их осталось. У нас в полку точно двое. Может, где-нибудь еще кто-то мучается… Чума и Хус хотя бы при серьезном деле. Им нравится быть лучшими, а лучшие – те, кто учат «Вороны». Я лучший, ты лучший… Чего смотришь? Это объективно. Был бы ты плохой, не попал бы сюда.

Стас почувствовал, что краснеет.

– В полку говорят, вы поэтому взяли «экспериментаторов» к себе под честное слово… – вдруг сорвалось у него с языка. – Потому что они хулиганы, но зато лучшие из лучших.

– Знаю, – сказал Бобров равнодушно. – Только ты не спрашивай, так ли оно на самом деле. Иногда мне кажется… Ой, неважно.

– Кто-то должен был загладить вину?

– Ишь ты, – Бобров покосился на собеседника новым взглядом, которого Стас раньше не замечал у него. – Во-первых, я не Иисус Христос. Во-вторых, такую вину ничем не загладишь. У них же обида, ни больше ни меньше, на Отечество. Нам с детства твердят, что армия России – это и есть Россия. Что у военных чистые руки и горячие сердца. Что солдат ребенка не обидит… И такая вот история. Ладно, Стас, хватит об этом. Я все сказал.

Бобров выбил трубку в пепельницу и нажал кнопку «Старт». Глухо заурчал тяжелый мощный двигатель.

– И они каждый день помнят… – пробормотал Стас.

– Не каждый, – заверил Бобров. – Иногда им тут очень весело. Согласись, работа с «Вороном» – редкостное приключение. Мало кому выпадает такая удача. Будет что вспомнить на старости лет, ты сам говорил… Ну и дурака повалять можно от души. Где ты еще так поиздеваешься над начальством, как в армии?!

– Слушайте, Пух вчера опять посулил Чумаку средство от потливости ног! Что это значит?!

– Время придет, сам узнаешь, – заявил Бобров сварливо, включая передачу. – Поехали торт пробовать. Ей-богу, выручай, а то в меня больше не лезет!

* * *

Через месяц Стас почувствовал: что-то начинает получаться. Он набрался уверенности и стал летать свободно. Раньше ему мешала постоянная боязнь совершить ошибку. Стас все время твердил себе, что надо «быть на уровне», из-за этого держался слишком настороженно, то есть скованно, и быть на уровне просто не мог. «Дыши, – говорил ему Бобров. – Я посмотрел телеметрию, ты так напрягаешься, что еле дышишь. Попробуй летать от дыхания. В следующий раз наплюй на задачу, начни делать вдох-выдох, вдох-выдох. Глубоко и спокойно. И в этом ритме танцуй над целью. Если не очень четко выполнишь задание – ерунда. Тебе важно начать дышать».

То ли это помогло, то ли просто время пришло, Стас и правда «раздышался». И полетел. Раньше его молодому «Ворону» требовалось два-три прохода, чтобы уяснить свои действия: пилот-наставник реагировал на ошибки машины слишком нервно, резко, да еще и поздно. Теперь хватало одного: стоило штурмовику сбиться или засомневаться, его мгновенно подправляла твердая спокойная рука.

Программа «каталась» все быстрее и быстрее. «Бобры» постепенно нагоняли полк. Сейчас уже не Стас тормозил звено, а только график. Им не могли дать больше полетного времени. И полигон тоже не резиновый. Да и Боброву не стоило перенапрягаться.

Стас готов был жить в машине. Он все еще обзывал пилотский отсек «душегубкой», но больше не выпадал оттуда замертво.

«Молодец. А теперь давай еще спокойнее, – сказал Бобров. – Ты вступаешь в опасный период. Это как на автомобиле: через год постоянной езды тебе кажется, что все знаешь, все умеешь и все можешь. Тут-то люди и начинают биться. Потому что начинают позволять себе лишнее. С самолетами то же самое. Гляди в оба».

Стас пообещал быть спокойнее.

«Наконец-то ты присиделся к машине, – сказал Чумак. – Совсем по-другому смотришься в воздухе. Орел практически! Теперь слушай, орел. Тебе уже хочется проявить индивидуальность, показать себя. Я даже наблюдаю потуги на личный стиль. Брось это. Потерпи годик, потом можешь выпендриваться. Летай пока, как робот. Четко выполняй программу – и все. Не спеши, будь другом».

Стас пообещал быть роботом и другом.

Хусаинов подарил Стасу секретный документ, только для командного состава – полную сводку летных происшествий за прошлый год с детальным разбором. «Я там выделил кое-что, обратите внимание. Это может напрямую касаться вас».