Текст книги "Дама с собачкой"

– Как хочешь. – Я пожала плечами.

И позвонила отцу.

* * *

Насколько неприятное впечатление создавалось о Кеннете Говарде по описанию и фото, настолько же он оказался любезен в жизни. Само собой, речи не было о том, чтобы он прилетел на Таниру, но принять меня в своем поместье согласился без церемоний.

Вечером Август погрузил меня на яхту, а утром я уже была на месте. Мне разрешили посадку на личном космодроме семьи Говард, прислали машину с шофером, и во всем этом не было нарочитости. Похоже, Кеннет Говард всегда радовался гостям и принимал их охотно.

Он распланировал свой особняк под Версаль, и с холма на него открывался чудесный вид. Шофер вез меня по аллее, украшенной мраморными статуями, бронзовыми фонарями, а я разглядывала деревья, подстриженные самым причудливым образом. То спираль, то кубик, то детская игрушка-неваляшка…

Кеннет Говард ожидал меня на террасе. Рядом была и его жена, некогда красивая Серена Толстон-Говард. Даже в столь ранний час она сверкала множеством украшений в этническом стиле. Надо отметить: дорогие побрякушки были подбраны со вкусом и отлично подходили к ее льняному платью.

Они поили меня чаем, вели вежливую беседу на приличные темы – дорога, погода на Танире и здесь – и выглядели совершенно безмятежными. Похоже, они не понимали, зачем потребовались инквизитору Августу Маккинби, но считали мой визит развлечением. Впрочем, что они о себе думали, я узнала довольно быстро.

Миссис Говард извинилась, что ее ждет стилист, и покинула нас. А Кеннет Говард благодушно глянул на меня и сказал:

– Насколько я понимаю, лорду Маккинби нужна консультация. Конечно, лучше бы он загодя обрисовал предмет своих интересов, но необязательно. Смею надеяться, что я лучший на сегодняшний день специалист по индейскому ювелирному делу и смогу ответить на любой вопрос без подготовки.

– Я бы хотела поговорить о вашем племяннике, Фирсе Ситоне. И вот этой статуе. – Я развернула фото, показывая ему.

Говард помрачнел:

– Фирс… Спасибо, что не обмолвились при моей жене. Три года прошло, а она все не может утешиться. У нас нет детей, и Серена очень любила Фирса. Он вырос с нами, мы привыкли считать его сыном. Вы не могли бы дать увеличение? – Он глазами показал на фото. – Вот, пожалуйста, на стене можно.

Я выполнила просьбу. На фото статуя была одна, без Криса и Ситона. Говард покивал:

– Да, знаю. В мире коллекционеров эта статуя известна под именем Великой Мэри. Сколько народу из-за нее погибло – не сосчитать. И Фирс тоже.

– Вам предлагали ее купить?

– Да. Я отказался.

Я ждала объяснений. Говард поднялся, подал мне руку:

– Пойдемте. Вы поймете, когда увидите мою коллекцию.

Он провел меня в большой зал на втором этаже. Индейский декор, грамотная подсветка, откуда-то доносится тихая музыка, иногда заглушаемая плеском воды в комнатном фонтанчике. Экспонатов было много, больше сотни, преимущественно украшения. Яркое золото, неограненные камни, ручная работа, достаточно грубая. Я залюбовалась огромной короной на постаменте в центре зала.

– Это корона царя Тхинабу, – негромко пояснил Говард. – Вес – около шести килограммов. Видите, она опиралась на плечи? Слишком тяжелая, чтобы нести ее только на голове. Поразительно неудобная вещь, но царское облачение таким и должно быть.

Он вел меня по залу, рассказывая о том или ином предмете. Я увидела женские ожерелья, мужские пояса, набор ритуального оружия – алебарда, топорик и нож, – поножи… Говард остановился перед манекеном, одетым в женское платье. Платье, казалось, целиком состоит из пластинок золота.

– Уникальный экземпляр, – сказал Говард. – Свадебный убор царицы. Его отыскал Фирс в развалинах древнего дворца. Здание полностью разрушено землетрясением, там давно никто не живет. Место имеет дурную славу, а среди индейцев нет гробокопателей – таковы особенности религии. Наряд был сильно испорчен, весь помят, местами порван. Четыре года ушло на реставрацию. В этом зале половина экспонатов появилась благодаря Фирсу. У него было чутье: нутром знал, где искать. Я еще не все его находки привел в порядок. Индейцы чрезвычайно халатно относятся к своей материальной истории. Для них вещи героев не имеют никакой цены после смерти обладателя. И то, что удалось выкупить и вывезти, было в ужасном состоянии. Корона Тхинабу, например, досталась мне в виде нескольких черных кусков. – Он помолчал. – Я планирую закончить реставрацию к Новому году. У меня уже есть договоренность с Каирской галереей, они выделяют Египетский зал на три месяца. Я больше ничего не могу сделать для Фирса – только показать людям то, за что он погиб. А то, – Говард криво усмехнулся, – обо мне и так слишком много дурных слухов. И краденое я, дескать, покупаю, и воровать не брезгую, и собственного племянника угробил…

– Но когда-то вы покупали краденое.

– Конечно, – легко согласился Говард. – А кто из коллекционеров вообще ни разу не замарал рук? Но здесь, в этом зале, нет ни одной вещи, добытой нечестно. У Фирса было разрешение на археологические раскопки. Все его находки регистрировались, описывались и выставлялись на аукцион. Само собой, аукцион закрытый. Однажды мне подсунули вещицу, я не удержался от соблазна, взял, хотя на нее не было документов. Потом на душе стало как-то гадко, и я на всякий случай показал ее послу Саттанга. Тот очень обрадовался, его незадолго до того обокрали… Разумеется, я вернул вещь. В качестве компенсации он подарил мне вот это, – Говард показал на пару серебряных браслетов. – Безделка. Принадлежали его бабушке. Но согласитесь: очень приятная с виду безделка. К тому же она интересна, здесь использована одна техника, ныне почти исчезнувшая… Впрочем, вам это, наверное, не очень любопытно. Хотите еще чаю? Я прикажу подать сюда.

Я согласилась. Через несколько минут мы сидели у столика подле фонтанчика, в чаше которого резвились крошечные золотые рыбки.

– Фирс был в определенном смысле помешан на работе. Точнее, я бы сказал, что работа и была для него жизнью. Ему было десять лет, когда он случайно нашел захоронку двадцатого века. Скорее всего, грабители припрятали добычу, а потом не смогли за ней вернуться. С тех пор Фирс точно знал, чем будет заниматься. Сначала он работал в университете, ездил в научные экспедиции. Затем полностью перешел на частные заказы. Он побывал на родине эльфов и орков, на Эвересте, на Сибири. Копать на Сибири нечего, но там до сих пор не разобраны музейные архивы. Раздолье для реставратора, а Фирс в первую очередь был реставратором. Русские ужасно безалаберны, они сами не знают досконально, что вывезли с Земли в панике…

Говард помолчал, рассеянно глядя на струйки фонтана.

– Потом его поглотил Саттанг. Индейская раса довольно интересна. То, что мы видим сейчас, – вовсе не вершина ее развития. Были культуры заметно более развитые, но они растворились в толще времен. Письменных источников очень мало, в основном они привязаны к религии. Светская история у индейцев преимущественно устная. Пять лет Фирс потратил на изучение, раскопки, поиски. Это ему рынок экзотической роскоши обязан всем, что известно о Саттанге. Фактически именно Фирс задал рамки ценностей. Но любой рынок в стадии становления – это жестокий саморегулирующийся механизм. Часть клиентуры вела себя разумно – отказывалась от вещей, владение которыми опасно. Это все предметы религиозного культа. Индейцы очень ревниво относятся к своей вере. У меня, например, нет ничего, ни крупинки из того, за что меня можно назвать святотатцем. Но таких, как я, мало. Когда Фирс разыскал Великую Мэри, я сказал: к этому не прикоснусь, и ты ее не трогай. А на кого-то она произвела неизгладимое впечатление. Такое, что ее хотели приобрести любой ценой.

– И вы не знаете на кого.

– Честно говоря, нет. Я не стал узнавать, кто стоит за полковником Салливаном. Этот парень заручился рекомендацией Уолта Тэтчера. Надо сказать, что Уолту самое место в армии… на гражданке его облапошит любой. Он совершенно не разбирается в людях. Да и представления о добре и зле у него смазанные. Мне пришлось похлопотать, чтобы пристроить его. Да, третий округ. Зато полковник. Ближе четвертого радиуса он никому не нужен. Не та репутация. Салливан не знал, что Уолт в семье – черная овца и к его приятелям мы относимся соответственно. Сам он совершеннейший пройдоха в худшем смысле этого слова. Он сунулся ко мне с предложением купить Великую Мэри. И даже не очень-то дорого за нее просил – пятнадцать миллионов. Это гроши. Причем он брался вывезти ее с Саттанга своими силами. Я вежливо отказался.

– Ситон рассказывал о том, как нашел эту статую?

– Да, конечно. Он где-то познакомился с парнем, который тоже интересовался Саттангом и был одаренным следопытом, умел ходить по неразведанным местам. Правда, интерес у него был специфический. Что-то связанное с мистикой. Высшая цивилизация, побывавшая там и превратившаяся в богов, или что-то в этом роде. Я бы сказал точнее, но после смерти Фирса не нашел в его архиве никаких записей на этот счет. Он вел дневник, но кое-какие сведения то ли намеренно не заносил, то ли стер. Вот вдвоем они и спланировали эту экспедицию. Партнер Фирса очень точно вышел на храм, они сумели пролезть в него. Сделали несколько снимков. Тот парень вроде бы нашел, что искал, а Фирс был очарован Великой Мэри. Она явный осколок высокоразвитой технологической цивилизации, но к традиционному Саттангу, конечно, не имеет отношения.

– Мистер Говард, если бы вас попросили дать заключение по этой статуе, вы справились бы?

– Только самое поверхностное. Великая Мэри так и осталась на Саттанге. Я могу опираться лишь на фото да на описание Фирса. Если вас это устроит, я сделаю.

– Да, буду признательна. А партнер Фирса в той экспедиции – вам что-нибудь о нем известно?

– Почти ничего. Он офицер. Я этого парня никогда не видел, он не навязывал мне свое общество. Сужу со слов Фирса. Фирс его уважал, считал бессребреником. Судя по тому, что из того храма оба они не взяли и камушка на память, парень как минимум разумный.

– Он пропал без вести вскоре после этой экспедиции. Его исчезновение пытались замаскировать под гибель в бою. Но неудачно.

Говард покивал.

– Великая Мэри, – сказал он убежденно. – Все из-за нее. Фирса тоже убили из-за нее.

– Это точно?

– Я уверен. Фирса убили на Саттанге. Его казнили индейцы, за святотатство. Но есть одна тонкость. Дело в том, что индейцам неоткуда было узнать о святотатстве. В храм он ходил единожды и ушел, не оставив следов. Фактически уличали его только фотографии. Но на Саттанге нет доступа к нашей Сети. Только у посла. Получается, что Фирса индейцам выдали наши.

– Вы не пытались добиться правды?

Говард отрицательно покачал головой:

– Нет. Фирса я так не верну. А у меня еще жена есть. И другие близкие, которых могут убить. Это очень жестокий бизнес, мисс Берг. Очень.

– Мистер Говард, как вы полагаете, какое место в этом бизнесе занимает Уолтер Тэтчер?

– Никакого. Он слишком болтлив и неумен. Его даже втемную использовать опасно. Салливан был хитер, да. И то допрыгался.

– Вы имеете в виду его самоубийство?

– Конечно.

– А как складывались его отношения с Ситоном?

– Фирс терпеть не мог Уолта и его приятелей. Думаю, отвратительно, если он вообще был знаком с Салливаном.

– Когда Ситону требовался пропуск через границу, каким образом он получал его?

– Как обычно – совершенно легально, через посольство Саттанга. Точнее, через представительство на Тошики.

– Кто-нибудь из военных знал о его экспедициях?

– Возможно, но вряд ли.

– И со своим партнером он познакомился…

– В индейском представительстве. Был какой-то праздник, других подробностей я не знаю. Мисс Берг, простите, вы задаете вопросы для какого-то расследования?

Я подумала и ответила:

– Да. Розыск Кристофера Реджинальда Слоника, пропавшего без вести.

Говард удивился:

– Кристофер Слоник?

Я показала фотографию, на которой Крис и Ситон были вместе.

– О, – Говард вскинул брови, – вот это совпадение. Видите ли, я слыхал об этом молодом человеке. Но в совершенно ином контексте. Вам, наверное, будет интересно. Это случилось незадолго до гибели Фирса. Уолт Тэтчер обратился ко мне за помощью. Он утверждал, что в округе разворачивается интрига, имеющая целью ни больше ни меньше как смену командующего. Его якобы подставил и опозорил некий Кристофер Слоник, сам по себе капитанишка ничего не значащий. Но Слоник – зять влиятельного банкира Хэтфилда. А Хэтфилды, между прочим, первые конкуренты Толстонам. Мы трое – я, Уолт и командующий округом генерал Мимору – женаты на девушках из этой семьи. И вроде как по всему выходит, что нам следует объединиться. Я тогда промолчал. Хэтфилдов я сторонюсь, не нравится мне их манера вести бизнес, но, с другой стороны, я отлично знаю Уолта. Ну балбес он, понимаете? Никто его не подставлял, сам подставился. Небось Салливан втянул его в очередную авантюру, сам вышел сухим из воды, а Уолта сделал козлом отпущения. Кроме того, у меня очень, очень сложные отношения с Толстонами. Насколько мне известно, Мимору тоже не поддержал призыв Уолта. Дело замял, и только. Однако за этим с виду нелепым происшествием действительно могут скрываться серьезные планы.

– Думаю, они существовали только в воображении. Слоник действительно был капитаном и не претендовал на пост командующего округом даже в отдаленной перспективе.

– Ну… может быть. – Говард не очень-то мне верил. – Опять же, Фирс его уважал. Кто сейчас уже скажет наверняка, о чем там думал этот предприимчивый молодой человек. Я имею в виду Слоника. Нет-нет, я не в осуждение.

– Я могу сказать наверняка. Слоник планировал отдать армии не более десяти лет, а затем заняться политикой. Его прочили для начала в кресло вице-губернатора Арканзаса, а там – как себя покажет.

Говард удивился:

– Политика? А знаете, это меняет дело. Тогда Слоник просто обязан был вскрыть казнокрадство, ему ведь нужно зарабатывать репутацию.

– Что он заботился о солдатах, вы не допускаете?

– Если бы он служил под началом… ну, скажем, Лайона Маккинби, допускал бы. А у Мимору, честно говоря, общая атмосфера… Не способствует.

– Слоник служил у Лайона Маккинби. До университета.

– Как интересно! Выходит, у Фирса были основания доверять этому человеку. – Говард взял со стола маленькую чашечку, посмотрел на просвет. – А вы сочувствуете Слонику.

– Он мой брат.

Говард застыл. Потом очень медленно поставил чашечку, закрыл глаза ладонью, тяжело вздохнул и искренне попросил:

– Простите. Мне и в голову не приходило… Выходит, мы с вами товарищи по несчастью. Вы потеряли близкого, я потерял… А разве вам разрешено участвовать в расследовании, если жертва – родственник?

– Конечно. Запрещено только участие, если пострадали мои личные интересы. Мистер Говард, инквизитор – это следователь, а не судья. И на суде он лишь одна из трех сторон, которые выслушивают судья и присяжные. Разумеется, фактор личной заинтересованности всегда учитывается. Но все ведь зависит от качества доказательной базы. К тому же Крис – мой брат, а не моего босса.

– Ну да, да, понимаю. Вы очень смелая девушка, мисс Берг. К сожалению, у меня нет сил найти убийц Фирса… А вы молодец. Не оставляете убийц безнаказанными. У вашего брата были дети?

– Сын. Своего отца никогда не видел.

Говард покивал. Потом сильным, энергичным движением поднялся, поманил меня к окну. Я подошла.

Внизу, в патио, заросшем густой зеленью, сидела Серена Говард, уже в другом платье и с другими украшениями. Она читала бумажную книгу вслух. У ее ног на удобных скамеечках устроились двое детей, а третий, самый маленький, возился в прекрасно оборудованном манежике по правую руку от миссис Говард. Через мгновение я увидела еще одного ребенка. Точнее, уже подростка. Он сосредоточенно клеил большой самолет на столике позади миссис Говард.

Словно почувствовав мой взгляд, подросток напрягся, поднял голову, метнул звероватый взгляд по сторонам. Убедился, что опасности нет, и вернулся к своему занятию.

Я узнала его.

Октябрь прошлого года. Я гостила на Кангу и вынуждена была срочно вернуться на Таниру. Прямых рейсов не было, я летела на перекладных через Эверест. И вот до Эвереста мне пришлось добираться на форменной скотовозке – древнем корабле, который уже и для перевозки рабов не годился.

Те четыре часа в аду принесли мне неожиданно много хорошего. Там я познакомилась с бабой Лизой – мисс Элизабет Корни, ныне тренером сонского отряда пилотов-виртуозов. Там я завела полезное знакомство в среде орков, что в конечном итоге позволило и дело раскрыть, и подсунуть отцу замечательного помощника – Шона Ти, орка с индейской четвертушкой. Папа на него нарадоваться не мог. А поводом для этих знакомств послужили выходки мамаши с четырьмя детьми. Она мучила своих детей, вынуждая окружающих на жалость, вымогала эмоциональное подаяние, пользуясь тем, что в запертом салоне корабля некуда было деваться от нее.

Тогда я дала старшему из ее детей совет – обратиться в полицию.

За спиной миссис Говард клеил самолет тот самый парень.

– Фирс не хотел жениться, – сказал Говард. – Ему было просто не до того. Но, когда работал на Эвересте, познакомился с женщиной. Она родила от него ребенка. Вон тот, старший. Знаете, я никогда не осуждал женщин легкого поведения. В конце концов, без проституции человечество не обрело бы и половины своих ювелирных шедевров. Проституток, куртизанок, любовниц и содержанок всегда одаривали щедро. Куда щедрее, чем законных жен. Если не лицемерить, то коллекционеры должны благословлять древнейшую женскую профессию. А я всех таких женщин делю на две категории – в зависимости от того, как они относятся к детям, прижитым абы с кем. Если женщина – мать, то я жалею ее. Но бывают и такие… суки. Простите. Я очень жестоко поступил с этой женщиной. И не раскаиваюсь. Она обкрадывала собственных детей. Перед Рождеством мне позвонили из полиции Эвереста. У них были дети, сбежавшие от издевательств родной матери. Старший пытался разыскать своего отца. Он знал только имя. Полицейские выяснили, что его отец мертв, но поддались на уговоры и связались со мной. Правильно сделали. Я тут же вылетел на Эверест. Я никогда не видел Торнтона – так зовут мальчика, – но он единственный ребенок Фирса. Я добился, чтобы его мать лишили родительских прав по суду. Встал вопрос, что делать с детьми. Торнтона я забирал к себе, но у него еще два брата и сестра. Как он сможет жить, если будет знать, что они в приюте? Я разыскал их отцов. Там вопрос решился быстро. Я не осуждаю тех мужчин. Дрянь шантажировала их. Словом, они ни на что не претендовали. Три месяца назад я получил все документы и привез малышню сюда. Мы с Сереной усыновили всех. Торнтон, Барбара, Энтони и Дилан Говарды.

– Ваша жена, кажется, довольна.

– Она счастлива, – тихо и грустно сказал Говард. – Не знаю, зачем говорю вам это… Серене пришлось очень трудно в жизни. Видите ли, она родилась мальчиком. Саймон Толстон. Какое ужасное, грубое имя! Я никогда не называл ее так. Для меня она с первого дня знакомства – Серена.

Он помолчал.

– В нормальных семьях такие вопросы решаются просто. Да, сначала серьезное медицинское обследование. Затем ребенка много лет поддерживают психотерапевты, обучая его жить в этом мире. При полном созревании делается операция. Человек обретает счастье. Но это же Толстоны! Они запрещали Серене носить платья и украшения. Видите, у нее очень красивые волосы. Они стригли их накоротко, так, что кожа просвечивала. У нее отбирали кукол, альбомы с вышивками и даже карандаши. Она ходила в туалет и в душ с выключенным светом, потому что не могла видеть свое тело. Родители заставляли ее раздеваться догола и часы напролет стоять перед зеркалом.

– Ужасно… – пробормотала я.

– Да. В восемнадцать лет гнойник лопнул. Серена дошла до крайности. Она отрезала то, что мешало ей считать себя женщиной. Едва не истекла кровью. Но родители снова не дали разрешения на операцию. У них шла война самолюбий, и ради собственной прихоти они калечили замечательную, добрую девушку. Они хотели, чтобы она «оставила капризы» и стала «настоящим мужиком». Даже невесту ей подыскали. Вот после этого Серена и искалечила себя. Потом она еще несколько раз пыталась наложить на себя руки. К сожалению, уже было слишком поздно для вмешательства социальных работников. К тому же Серена никогда не жалуется. Как ей тяжело, знал только я. Мы, – он сглотнул, – мы любили друг друга с детства. И я тоже очень хотел, чтобы она стала девушкой. Те способы любви, какие были для нас доступны, совершенно не устраивали ни меня, ни ее. И тогда я решился. У ее родителей была великолепная коллекция французской столовой утвари времен последних Людовиков. Я нашел покупателя. И я же навел воров, объяснив, как отключать сигнализацию.

– И вас не нашли?

– Разумеется, нашли, поэтому я так легко рассказываю об этом. Но я знал, что мне ничего не сделают. В обществе недопустимы грязные скандалы, если вы понимаете, о чем я. Я сын их лучших друзей. Невозможно сдать меня в полицию. Мои родители вошли в мое положение и отказались компенсировать ущерб. А я все деньги, какие получил, все до гроша отнес врачам. Серена стала девушкой. Ее заперли в психиатрической клинике. Но там ведь тоже работают люди. Серена там отдыхала от семейной тирании. Я знаю, я постоянно навещал ее. У нас всех – Серены, меня, врачей – была игра. Обычно Серена жила в уютной палате, много читала и рисовала. Она рисовала целыми днями. Потом переключилась на дизайн. Вам понравилось ее платье? Ей шьют одежду только по собственным эскизам. И этот зал оформляла она сама. Всему этому она училась, пока два года лежала в клинике. А когда приезжали родители, врачи просили Серену перейти в ужасную каморку, как будто она преступница. Серена мастерски изображала несчастную. Врачи уверяли, что она непокорна, упряма и неизлечима. На самом деле все они любили ее. И уважали ее стойкость. В двадцать один год Серена стала совершеннолетней. Родители хотели добиться, чтобы по суду ее признали недееспособной, но тут их ждало разочарование. Комиссия врачей признала ее полностью здоровой. Серена получила документы на женское имя, и мы вскоре обвенчались. Знаете, я часто засматриваюсь на других женщин, но никогда, даже в мечтах к ним не прикасался.

Я смотрела на женщину в патио. Четверо детей ни капельки не утомляли ее. А я сама могла уже без боли и без подавленного страдания наблюдать за чужим женским счастьем. И сочувствовать ему.

– Одно плохо – дети. Конечно, сразу было понятно, что мы усыновим. Но нам долго не давали разрешения из-за того, что Серена в юности калечила себя, да и попытки суицида… сами понимаете. Дали испытательный срок – десять лет. Но в это время моя сестра вышла замуж. Она славная девушка, но безвольная. Целиком под влиянием мужа. А ее муж – черствый и расчетливый человек. Узнав, что у нас такая беда, он велел жене возить к нам их маленького сына, оставлять на уик-энд. Я намного богаче его. Он решил, что грех не воспользоваться. Зачем мне оставлять состояние каким-то приемным детям, когда я могу назвать наследником его сына? Я промолчал. Потом ему предложили работу очень далеко от Земли, жена поехала с ним, а Фирс остался у нас. И мы к нему привыкли. У нас никто его не отбирал, Фирс называл нас с Сереной мамой и папой. И вот он погиб. А теперь у нас четверо, причем один из них юридически наш сын, а по-честному получается внук, и Серена наконец-то счастлива. Знаете, она очень заботливая мать. А я больше не мучаюсь чувством вины.

– Вы-то в чем виноваты?

– Понимаете, ей с раннего детства ставили меня в пример. У меня мальчишество было выражено очень ярко. Родители иногда страдали от моих выходок. А Толстоны восхищались. Представляете, каково мне было? Моим именем мучили замечательную девочку. И я чувствовал себя виноватым. И… я ведь тоже несвободен от предрассудков. Словом, в моем кругу мне приходилось скрывать, что моя девушка на самом деле парень. Среди моих друзей такие отношения очень жестко осуждались. Мне безразлично, а Серене пришлось бы тяжело. Ведь наша компания – это были единственные молодые люди, с которыми Серене разрешалось общаться. Обычно я забирал ее из дома, мы приезжали ко мне, занимались любовью, она переодевалась в платье, и мы шли на вечеринку. Потом она переодевалась обратно, и я провожал ее домой. Если честно, это была ужасная компания. Но я признателен парням. Как выяснилось много лет спустя, они догадывались. Но никто даже не намекнул. А Толстоны мне отомстили, конечно. Моя репутация коллекционера-вора, человека, способного ограбить даже близких, – я обязан ею Толстонам. Я по молодости недооценивал важность отношений со старшими. Когда опомнился, было поздно, передо мной закрылись все двери. Ваш босс, я думаю, умный человек, но руки он мне не подаст. Тем более что потом я все-таки принял участие в нескольких грязноватых аферах. Без крови, но что есть, то есть. Однако я ни о чем не жалею.

Мы стояли у окна и молчали. Я практически медитировала на мирную сцену в патио. Говард думал о чем-то своем.

– Вы хорошо слушаете. Я много лет хожу к психотерапевту, но не получаю облегчения. Странное дело: я получил его с вами. Мисс Берг, я могу чем-то помочь? Мне, пожалуй, немного стыдно, что я не бился за память Фирса. Он ведь даже похоронен там. Но насчет похорон – я не стану перевозить его сюда. Он любил Саттанг, хотел там жить. Индейцы верят, что хорошие люди после смерти живут в кармане у Бога. Пусть Фирсу будет удобно в кармане индейского бога. – Он вздохнул. – А вам я бы помог. Если что-то от меня зависит…

Я спокойно отвернулась от окна:

– Мистер Говард, я могла бы поговорить с вашей женой? Если можно, наедине.

* * *

Я спустилась в патио по внешней витой лесенке. Серена на миг оторвала взгляд от книги, тут же машинально проверила, чем занят ребенок в манеже. Потом попросила:

– Мисс Берг, если вас не затруднит… Я хотела бы дочитать детям эту сказку. Осталось совсем немного.

– О, не беспокойтесь.

Она продолжила чтение. Я обошла ее кресло и присела у стола, на котором серьезный мальчик клеил самолет с таким видом, словно это дело всей его жизни.

– Привет, Торнтон.

– Здравствуйте, – буркнул он. – Я узнал вас. Я сделал именно так, как вы советовали.

– Молодец.

Он потер левую руку, на которой красовался сопряженный браслет, отделанный тонкой кожей с тиснением.

– Никак не привыкну, – зачем-то пояснил он.

– Ничего. Пройдет. Можно посмотреть? – Я показала на самолет.

Он протянул мне игрушку. Я повертела ее в руках, поцокала языком.

– У моего шефа самолет этой марки, только модель постарше. У него даже имя есть. «Залия».

– Красивое, – согласился мальчик.

– Любишь самолеты?

– Тетушка Серена попросила сделать. – Мальчик уклонился от прямого ответа. – Она дизайнер, придумала, как сделать игровую комнату для Баськи и Тони. Я склею самолет, а она правильно окрасит его и вставит моторчик. Тетушка Серена – она такая, все умеет.

– А у меня в детстве был корветик.

Тут парень оживился:

– А летал?

– Да и сейчас полетит, наверное. Если его почистить и зарядить.

Торнтон поморщился с горечью:

– Тетушка Серена подарила мне корвет. А у него движок сгорел сразу.

– Ты его не выбросил?

– Нет.

– Тащи сюда.

Торнтон мигом скрылся в доме. Серена, не прекращая читать, грациозно повернула голову, бросила взгляд через плечо, но вмешиваться не стала. Мальчик вернулся, держа в охапке здоровенную, в половину его роста, игрушку. Мигом освободил стол, переложив самолет сушиться на подставку.

Я достала из сумочки тактический нож, в два счета сняла обшивку с корветика, вскрыла двигательный отсек. Мальчик следил за мной как завороженный.

– Паяльник есть?

– Торнтон, в моей мастерской возьми, – посоветовала Серена. – Принеси всю сумку, ты знаешь какую.

Через минуту я была обеспечена всем необходимым. Похоже, Серена сумела извлечь кое-что полезное из родительских уроков мальчишеского воспитания: ее инструментальная сумка была упакована на совесть.

Чтение завершилось, и у меня прибавилось зрителей: Барбара и Энтони застыли за плечом сопящими столбиками. Серена тихо подхватила малыша из манежика и пошла в дом.

А я привычно перепаяла два контура, срезала часть обмотки с двигателя, почистила щеточки, протерла от гари сопла. Собрала игрушку, заново проклеила все соединения и вручила Торнтону:

– Держи. До завтра сушить. Потом вставишь аккумуляторы, только не штатные, а от сопряженного браслета, и пользуйся.

– Ух ты… – пробормотал парень. – Вы тоже все умеете.

– А я капитан тактической разведки. И дома у меня две собаки: одна обычная, другая – киборг с Сибири.

Все. Я купила их. Дети глядели сияющими глазами, и Серена, вернувшись, поблагодарила меня взглядом.

– Торнтон, а теперь гостья нужна мне, – ласково сказала она мальчику. – Ты обещал папе, что поможешь реставрировать шлем. Помнишь?

Торнтон смутился, пробормотал, что скоро обед, надо проследить, а то Бася опять не станет кашу есть…

– Торнтон, в доме полно прислуги, – слегка укоряющим тоном напомнила Серена. – Не беспокойся за младших.

Мальчик только брови сдвинул.

– Некоторые люди очень боятся быть другим в обузу, – негромко сказала я. – Им даже в голову не приходит, что эти другие думают: ты им не доверяешь.

Торнтон вскинулся.

– Да, – согласилась Серена, – именно так.

– Я… Я доверяю! Просто…

– Ничего страшного не произойдет, даже если Бася совсем не поест каши. А папа очень хотел бы, чтобы ты помог ему.

– Ну тогда хорошо, конечно, я пойду помогу…

Дети ушли в дом. Серена проводила их любящим взглядом.

– Дети. Привыкли жить как волчата. Им трудно представить, что нам в радость ласкать их, делать подарки, заботиться о них. Но мы справимся. Торнтон очень умный мальчик, а младшие все повторяют за ним. – Серена покачала головой. – Почему мир устроен так несправедливо? Почему женщины, с детства мечтающие о материнстве, не могут родить собственных детей, а те, кому дети – помеха, рожают, как крольчихи? Мисс Берг, хотите чаю или мой муж уже влил в вас пару чайников?

Я рассмеялась. Серена смотрела прямо в глаза.

– Догадываюсь, что Кеннет выболтал вам половину наших семейных секретов. Тем лучше, сэкономим время, чтобы я успела выболтать вторую половину. – Она улыбнулась: – У нас редко бывают гости. Вы ведь здесь по делу? Я немного читала о вас в Сети. Если не секрет, что вы расследуете? Понимаете ли, мы, конечно, очень много знаем. Но кое-что сказать не можем. Мир коллекционеров очень тесный, и…

– Миссис Говард…

– Называйте меня Сереной. Если вы не против.

– Нет, конечно. Можете звать меня Деллой. Я разыскиваю любую информацию о человеке, с которым одно время был близок ваш племянник.