Текст книги "Река жизни русло не меняет. Книга 2. Бог"

Циркуль посадил Рукова в крайней избе прямо на пол. Для верности он застегнул ещё наручники на ногах Стаса, а рот заклеил скотчем.

– Посиди пока тут, а я с клиентом поеду договариваться.

И Циркуль уехал, оставив Рукова одного. Стас слышал, как снаружи его похититель подпёр чем-то дверь. «Это уже перестраховка, – подумал Руков, – ведь с простреленной ногой, по рукам и ногам скованный наручниками, я вряд ли смогу бежать». Он постепенно стал дремать, несмотря на сильную боль в ноге, – сказывалась бессонная ночь. «Надо срочно вытащить пулю, а то заражение пойдёт», – подумал Стас сквозь дрёму.

Его разбудил шум мотора и чьи-то голоса.

– Здесь, – услышал он голос за дверью.

Потом дверь избы распахнулась, вошёл крупный мужчина. На вид он был лет на пять моложе Стаса. Он поднял скованного пленника за шиворот, легко взвалил его на плечо и вынес на улицу. Судя по солнцу, время было около шести утра. Майское утро было в самом разгаре. Но все четверо, включая и Стаса, это буйство природы даже не замечали. Когда крупный мужчина положил Рукова на землю, то он рядом с собой увидел своего похитителя. Но как поразительно тот изменился за этот час! По его лицу пробегали судороги. Так как Руков лежал рядом с ним, то он заметил, как до предела расширились зрачки его похитителя. Очевидно, этому киллеру как раз и вкололи ту дрянь, о которой он говорил. «Разумно предположить, что похититель заартачился, не стал называть место, где меня оставил. Вот ему и вкололи то, чем он меня пугал», – подумал Стас.

Был ещё четвёртый мужчина на месте этого действия. Одет он был в штатское, но в нём чувствовалась армейская выправка. По всему было видно, что он руководит ситуацией. Возрастом он был старше Стаса лет на десять-двенадцать. Этот мужчина был достаточно высок, худощав, с приятной сединой в волосах и какой-то властной манерой себя держать. «По всему видать, это и есть полковник Рябов», – тоскливо подумал Руков.

А затем произошло довольно прогнозируемое событие. Крупный мужчина, таким же способом как Стаса, взвалил на плечо его похитителя и отнёс в его же собственный джип. Затем он усадил похитителя на водительское сиденье, пристегнул его ремнём безопасности и захлопнул дверцу. Следующее, что сделал мужчина – из небольшой, пластмассовой канистры облил машину бензином. Затем не спеша закурил, а спичку не гася бросил на машину и быстро от неё отошёл. Всё это он делал уверенно, без суеты.

Стас видел, что его похититель был в сознании, но спастись из горящей машины даже не пытался. Вероятно, боль полностью сковала его волю, а может смерть ему сейчас была как раз желанна, чтобы избавить его от страшной боли.

Циркуль за свою карьеру киллера выполнил шестнадцать заказов. В основном это были главари бандитских группировок, которые в свою очередь загубили немало людей. Вот и его самого сейчас зверски уничтожили. Человек, делая зло, не думает, что и ему самому кто-то может сделать недоброе. Чаще всего, убивая других, такой человек самонадеянно полагает, что эти люди слабее или глупее его. Но, как правило, находится тот, кто уничтожает и его. Кто может разорвать этот порочный круг зла? Однажды в истории человечества Божий Сын приходил на Землю, чтобы у людей появилась такая возможность: остановиться, покаяться пред Богом, получить прощение и, наконец, разорвать этот порочный круг и не делать больше жестокости.

Рябов, а это был именно он, отдал приказ большому мужчине, указывая на Стаса:

– Этого на базу. Денька два-три посидите там тихо, я потом приеду и с ним побеседую.

Стаса они положили на заднее сиденье серой новой «Волги». Наручники у него уже были и на руках, и на ногах, поэтому они тут же тронулись в путь. Вскоре они ехали по трассе, и чувствовалось, что скорость сильно превышала максимально дозволенную правилами на дорогах России. Мыслей в голове Рукова не было, он находился в состоянии навалившейся на него апатии. Ему ничего не хотелось, только пить. Прострелянная нога почти не чувствовалась. Проехав с полчаса, они остановились рядом с автостоянкой, при каком-то кемпинге. Рябов вышел из машины.

«Наверное, пересел в свой собственный автомобиль», – вяло отметил про себя Стас. Дальше его повёз крупный мужчина. «Скорей бы всё кончилось, – думал Руков, – только бы Даше не навредить, не сболтнуть, что-нибудь про неё». Почему-то цепляться за жизнь ему совсем не хотелось, что-то надломилось в его душе, и он просто ждал КОНЦА.

Примерно через час езды они свернули с трассы. Видимо, они ехали по асфальту, но деревья подступили ближе, их мелькающие кроны Руков видел в боковое стекло машины. Через десять минут машина остановилась, заскрипели ворота, затем машина въехала во двор, и закрываемые ворота негромко громыхнули металлом.

Наконец водитель, он же крупный мужчина, открыл заднюю дверцу машины, и сказал:

– Вылезай!

Сам же он пошёл к красивому, двухэтажному коттеджу. Стасу потребовалось приложить немало усилий, чтобы выбраться из «Волги». Мешала и ограниченность пространства, и скованные наручниками руки и ноги, а также от долгой езды в таком положении затекли конечности и они плохо слушались. И, наконец, прострелянная нога, тоже ему прыти не добавляла. Наконец-таки, не без усилий, Руков выбрался из машины. Как только он встал на землю, сразу же почувствовал тупую боль в прострелянной ноге, от которой у него потемнело в глазах. Постояв с минуту, он справился со своей болью и начал осматриваться.

Сразу за коттеджем начинался сосновый бор. Возле дома стояли два гаража и рядом с ними – баня. А окружал и коттедж, и постройки, и двор, и часть бора высокий, крепкий, железобетонный забор. «Как крепость», – подумал Стас. Затем он заметил одну камеру наружного наблюдения, за ней – вторую. «Значит, периметр просматривается, – заключил Руков, – вероятно, скрытые камеры и в доме понатыканы». То, что на дворе бушевал тёплый, майский день, Стас даже не заметил, но зато он приметил ещё одно возможное препятствие: за гаражами был виден край вольера, в котором слышался злобный лай нескольких сторожевых собак. «На ночь их, видно, отпускают», – тоскливо подумал Руков. Та апатия, которая его придавила в машине, пока никуда не ушла, и ему также не хотелось жить. Просто хотелось, чтобы быстрей всё закончилось, хоть он и понимал, что конец будет страшным.

Глава 2

Даша собиралась быстро. Она не притронулась к тем деньгам, о которых ей сказал муж. Быстро собрав небольшую сумку с самым необходимым, взяв паспорт и всю наличку, а также пластиковую карточку, она вышла из квартиры. Поднимаясь к тёте Паше, Даша обдумывала, как сказать ей об отъезде так, чтоб пожилая женщина не заподозрила обмана.

Поднявшись на восьмой этаж, она торопливо нажала кнопку звонка. Тётя Паша открывать не торопилась, а Даша пыталась вспомнить, что ей наказал Стас сказать соседке. Но, к своему удивлению, она выложила доброй тете Паше всё, как оно было на самом деле. Затем она попросила тётю Пашу сказать любому, кто будет интересоваться, что они с мужем поехали в Рязань. Она передала соседке ключи от квартиры и попросила хотя бы раз в три дня заходить к ним, поливать цветы и проверять почту.

Уже когда она ехала на вокзал в Полоцк, то отметила про себя, что волнение хотя и немного, но спадает. «Значит, правильно сделала, что поделилась бедой с тётей Пашей», – подумала Даша. Она проговорила с соседкой около получаса и почувствовала участие пожилой женщины в своей судьбе, и то, как она беспокоится за неё. Эти забота и участие тёти Паши, хотя и не сильно, но помогали и успокаивали. С полоцкого вокзала, она позвонила Зое и вкратце объяснила ей ситуацию. Она сказала сестре, что ей надо переночевать у них, а завтра Стас должен приехать. И Даша с мужем уедут на юг. Зоя не то что бы обрадовалась, но сказала кратко и лаконично:

– Приезжай, конечно.

В детстве сестры были не сильно дружны, сказывалась их разница в возрасте – пять лет. Интересы у них были разные, и такие же разные характеры. Но всё-таки у них было много радостных, тёплых и просто смешных, воспоминаний, которые память со временем осенила каким-то светлым чувством. Такие детские воспоминание есть практически у каждого человека. Каким бы тяжелым не было детство, оно всё равно остаётся весёлой, беззаботной порой.

Сёстры обнялись. Зоя погладила, уже начавший округляться, Дашин живот.

– Ну как ты? – спросила она.

– Да, в общем-то, всё хорошо, – ответила Даша.

Она не хотела заранее волновать Зою, к тому же надеялась на скорый приезд Стаса или на его звонок. Тогда само собой всё наладится, и они уедут на юг.

Зоя заметила в глазах сестры тревогу и беспокойство, но пересилила себя, не стала расспрашивать, справедливо полагая, что не сможет сдержаться от упрёков. Но и расстраивать, а тем более волновать Дашу понапрасну в её положении она не хотела. Какое-то новое чувство к сестре шевельнулось у Зои в душе.

Даша прожила у сестры два дня. Тревога от того, что Стас не сообщал о себе, всё усиливалась. Сейчас у неё было много свободного времени, днём она оставалась в квартире одна. Так как ей никто не мешал, она много молилась, изливая пред Богом все свои переживания. Не всё, что ей рассказал Стас, она понимала, да и то, что понимала, не со всем была согласна. Даша чувствовала, что Стас всю свою жизнь полагался только на себя. И даже сейчас, придя к Богу, он всё равно не мог в своих проблемах полностью положиться на Господа. Он и сейчас старается, прежде всего, свои проблемы решать сам, хотя и просит помощи у Бога. Но совсем не так было с ней. С раннего детства она чувствовала любовь и заботу родителей. А когда выросла, она советовалась и с мамой, и с папой, даже, наверное, с папой больше. Затем она обратилась к Богу, которого воспринимала как своего отца – внимательного, мудрого и заботливого.

«Куда ехать, как и зачем? – думала Даша, – что там мне одной делать? Понятно, что опасность реальная, но Бог сможет защитить от неё».

На второй день пребывания в Витебске Даша позвонила Виктору Ивановичу – пастору новополоцкой пятидесятнической общины «Царство небесное». Трубку подняла Катя – дочь пастора.

– Алло.

– Катя?!

– Да… Даша, ты, что ли?

– Да, это я, – ответила Даша, услышав, как обрадовалась Катя, она поняла, что поступила правильно, сделав этот звонок.

– Слушай, куда вы пропали? Володя отцу рассказал, что предоставил вам свою дачу. А сегодня он позвонил папе и рассказал ему, что его соседка сообщила, что вас там кто-то искал. Мы всей семьёй молились за вас. А где Стас?

– Где Стас, я пока сама не знаю, – сказав это, Даша почувствовала, как ком подкатил к горлу, но она сдержала рыдания, – я вот не знаю, что мне делать. Я сейчас в Витебске у сестры, Стас мне сказал ехать на юг, хотя бы на месяц, но я не знаю куда ехать и зачем.

– Подожди, Даша, я позову папу, – и Даша услышала, как Катя зовёт отца. Через короткий промежуток времени она услышала голос самого пастора.

– Алло! Даша?

– Да, это я, – ответила она тихо.

– Здравствуй, Даша.

– Здравствуйте, Виктор Иванович.

– Как ты себя чувствуешь? – участливо спросил служитель.

– Ну, более-менее, не плохо.

– А где Стас?

– Не знаю. Он должен был или позвонить мне, или заехать за мной. Но срок уже вышел, а ни его самого, ни звонка нет. Он мне сказал, что если за два дня он не объявится, то мне нужно ехать на юг. И оттуда через день-два звонить сестре, чтобы связаться с ним и встретиться.

– Я так понимаю, на юг ты ехать не хочешь?

– Что мне там делать в моём положении? Конечно, не хочу.

– Но ведь сестре, её, кажется, зовут Зоя?

– Да, Зоя, – подтвердила Даша.

– Так вот, твоей сестре можно будет звонить и из Новополоцка, а когда Стас объявиться – поехать к нему.

– Ну конечно, так можно.

– Тогда давай сделаем так. Ты приедешь к нам и поживёшь у нас. Будешь отсюда названивать сестре, пока Стас не объявится.

– Но ведь я вас стесню, – попробовала робко возразить Даша.

– Не говори глупостей. Ничего ты нас не стеснишь, а за тобой сейчас уход нужен и забота, и, конечно же, молитва, – продолжал настаивать пастор.

– Я даже не знаю, что и делать.

– Даша, для тебя это лучший вариант. Ты должна сейчас думать не только о себе, но и о ребёнке тоже.

– Хорошо, я приеду завтра.

– Договорились. Будешь подъезжать к Полоцку, позвони мне. Мы тебя с Катей встретим.

И Даша решила поступить так, как посоветовал пастор. Вечером они поговорили с Зоей и её мужем Геной. Она, конечно, не всё им рассказала. Но из этой вечерней беседы они поняли, что положение у Даши и Стаса очень непростое. Как люди, не знающие Бога, они могли ей только посочувствовать. И ещё добавить банальное выражение, что жизнь как зебра: после тёмной полосы обязательно наступит белая.

На следующий день на полоцком вокзале Дашу встречали Виктор Иванович с Катей. Подруги обнялись, пастор тоже обнял её за плечи. И было в этом объятии столько отеческого, надёжного и заботливого, что Даша чуть не заплакала.

– Ну, будет, будет, Даша. Теперь Господь будет всё выправлять, теперь всё образуется. Садись в машину, поехали, – успокаивал её Виктор Иванович.

Так Даша поселилась у Глушковых. По вечерам они вчетвером молились и прежде всего о Стасе. Однажды Даша задумчиво высказала свои мысли, то ли жив её муж, то ли нет – неизвестно. Виктор Иванович возмутился таким настроением Даши, а затем объяснил ей, что раз они молятся за Стаса, то любое сомнение только мешает Богу активно вмешиваться и помогать её мужу.

– Вы даже не представляете, какие люди за ним охотятся, хотя, наверно, я и сама до конца этого не осознаю.

– А мне, да и тебе тоже, нет нужды знать, кто за ним охотится. Достаточно, что я знаю Бога Всемогущего, Того Кто может всё! Раз мы приносили в молитве твоего мужа к Господу, это мы продолжаем делать, и, конечно, мы не будем останавливаться в этом. И так будет до тех пор, пока Бог нам его не приведёт сюда. И любое наше сомнение по этому вопросу только портит дело. Так что, Даша, откинь все сомнения и полностью доверь этот вопрос Богу.

Виктор Иванович говорил это убеждённо, сам показывая ту веру, к которой призывал Дашу. Ей стало немного легче после этих слов пастора. И вообще, у Глушковых она успокоилась, понемногу улеглась её тревога. Всё это, конечно, было просто необходимо, ведь она вынашивала их со Стасом дочь.

Стас находился в загородном доме Рябова уже четвёртые сутки.

В первый же день его пребывания здесь крупный мужчина, его звали Юра, сделал операцию по удалению пули из ноги Рукова. Он по этому поводу даже не советовался со своим хозяином, не до этого Рябову сейчас. Юра же рассудил так, «объект» надо сдать в здравом рассудке и при памяти, а если пойдёт заражение или гангрена, то «объект» явно «испортится». За это Рябов по головке не погладит. Операцию Юра делал «на живую», то есть без наркоза. Единственное, что заботило «хирурга» – не занести инфекцию во время операции. Для этого он прокалил на газовой плите маленькие узкие плоскогубцы, потом вложил небольшую палочку в рот Рукову, что бы тот закусил её зубами, а сам занялся хирургией. После этого прошло уже три дня, но и сейчас Стас с содроганием вспоминает ту жуткую боль, которую он терпел, во время удаления пули.

Несмотря на весь антигуманизм, пулю Юра вытащил довольно ловко. Перевязывая рану, он наложил стрептоцидовой мази на повязку – от воспаления. Сейчас рана стала постепенно заживать, а опухоль спадать.

Держали его в одной из подвальных комнат. Это помещение, видимо, специально оборудовали для содержания в ней узников. Небольшая комната с железобетонным полом и маленьким окошком под самым потолком. И хотя окошко было настолько маленьким, что через него и подросток не пролез бы, но всё равно на нём была толстая железная решётка. У стены стояла кровать, на которой лежал матрац и подушка без наволочки. В противоположном углу возвышался унитаз, и рядом с ним находилась металлическая раковина под краном с холодной водой. Больше мебели в комнате не было.

Три раза в день Юра приносил еду. Похоже, что это было то, что оставалась от его стола. Для питья же использовалась вода из крана (которая была довольно сносного качества).

Стас для себя сделал вывод, что Юра пользуется почти неограниченным доверием Рябова. Вероятно, из чего-то грязного вытащил его полковник (что и было в действительности). Юра был очень неразговорчив, что, конечно же, являлось большой ценностью для Рябова. Его охранник только два раза поговорил с Руковым. Первый раз, сразу по приезде, когда он сказал: «Вылезай». И второй раз, когда перед «операцией» вдруг разговорился: «Сейчас лишнее железо из тебя вытащим». Больше он не сказал Стасу ни слова, во всяком случае, пока не сказал. Стас определил его, как человека достаточно ограниченного. В любом случае к судьбе Рукова он точно безразличен. Будут его пытать или просто убьют, а может, отпустят – Юре было абсолютно всё равно.

Руков старался не раскисать полностью, и пока болела нога, делал кой-какие упражнения руками. Став на кровать несколько раз подтягивался, держась за решётку. Пробовал, подтянувшись на руках, осматривать двор через окно. Но из-за того, что окошко только чуть-чуть поднималось над грунтом, видно в него было немного.

На второй день Стас заметил подростка, рубившего дрова перед баней. Значит, кроме Юры есть ещё один охранник в этом логове. Вероятно, какой-то местный паренёк, которому доверяют и Юра и Рябов. А возможно, он и родственник Юре.

В этот день, как обычно, зашёл Юра, поставил на кровать поднос с обедом и вышел, закрыв за собой тяжёлую металлическую дверь. Юра совсем не опасался внезапного нападения Рукова – заходил в камеру свободно и раскованно. Раз они с Рябовым нейтрализовали и убили его похитителя, то, конечно, Юра не зря держался так самоуверенно. Что-то Стасу подсказывало, что существуют ещё какие-то уровни его охраны, не всё так просто.

После ухода Юры Руков сел на кровать и стал без аппетита есть то, что ему принесли. Картошка с тушёнкой, солёный огурец и кусок хлеба. Разломив хлеб, он с удивлением заметил, внутри его что-то в красной оболочке, но не подал никакого вида. Стас ещё в первый день заметил скрытую видеокамеру, в его клетке она была только одна.

Поэтому поев, он стал, прихрамывая, ходить по камере, зайдя в мёртвую зону видеонаблюдения, он разломил хлеб. Это была просто жевательная резинка, в блестящем, красном фантике. Руков оставил её в кармане, а остатки хлеба положил в тарелку.

Тяжело прихрамывая, Стас с трудом ходил по комнате и пробовал обдумать сложившуюся ситуацию. Постепенно апатия проходила, толчком к этому, как ни странно, стала как раз эта жевательная резинка. Руков ходил и думал, что бы это могло значить. То, что это обыкновенная жвачка, он уже убедился. Просто жевательная резинка без записки или какого-нибудь знака. Кто её мог незаметно положить в хлеб? Уж конечно, не Юра, и очень сомнительно, что это сделал тот подросток. Зачем? Значит, в доме есть ещё кто-то, кроме охраны. Осталось выяснить кто.

И вот однажды появился этот таинственный отправитель, такого странного послания – клубничной, жевательной резинки. Им оказалась девушка, лет восемнадцати. Стас услышал, как открылась наружная рама в окошке, а затем она его окликнула.

– Эй, как там тебя, привет, – позвала она громким шепотом.

Она заглянула в окошко. Крашеная блондинка, лицо её можно было бы назвать симпатичным и даже красивым, но упрямо сложенные губы и какая-то бравирующая независимость в выражении лица отталкивали. Руков сразу определил тип этой девушки. Избалованная родителями, она всеми силами утверждает и доказывает свою независимость. Но Стасу сейчас было не до симпатий и антипатий. Она была единственным возможным его союзником здесь. Он отошёл в мёртвую зону камеры и ответил:

– Привет, а ты кто?

– Я Лера, чего ты прячешься от меня? – спросила она с издёвкой.

– Я не прячусь, Лера, просто вышел из поля зрения видеокамеры.

– Да, есть такая, она показывает только изображение, но не записывает его. Юра иногда поглядывает в неё, но редко. Сейчас он на кухне, готовит обед. А моя фамилия Рябова, тебе что-нибудь говорит?

– Говорит, и не мало. Ты, стало быть, дочь полковника?

– Угадал.

– И запер он тебя сюда, из-за вызывающего поведения, так что ли?

– Ай, да достало всё, ты бы только знал! И предок со своими постоянными нотациями, и медведь Юра, из которого слова не вытянешь. Да и мелкий пакостник Лёшка, Юркин племянник. Ты хотя, пожалуйста, не доставай меня уже своими нравоучениями, – пока она это произносила, всё больше и больше распаляясь, её, до этого вполне симпатичное, лицо стало почти отталкивающим.

– Не буду, да, если честно, мне нравственная сторона твоей жизни абсолютно по барабану, – сказал Стас искренне. Хотя, конечно, это была игра с его стороны, но он попал в точку.

– Вот это, мне по-настоящему, приятно слышать, а то от нравоучений уже уши распухли. Да ты подойди к окну, не бойся, Юра всё равно на кухне…

– А пацанёнок?

– Лёшка? Он пошёл на станцию, наверное, за продуктами. Да и запрещено ему входить в операторскую.

– И что, он слушается запрета? – спросил Стас, подходя ближе к окошку.

– Моего отца слушаются все, и даже мама его боится. Слушаются все, кроме меня, – бросила она с вызовом. – Так как тебя зовут, узник замка Иф?

Стас решил поддержать Лерин шутливый тон.

– Да на графа Монте-Кристо я явно не тяну, хотя кой-какие аналогии есть. Могу предложить два имени на выбор: Стас или Иван.

– Интересно, как это прикажешь понимать? – спросила Лера удивлённо, а удивлялась она редко.

– Да всё просто, настоящее моё имя Иван, а сейчас я живу под именем Стас.

– Стас мне больше нравится, я буду звать тебя Стасом.

– Пожалуйста, а ты не боишься, что тебя камера зафиксирует у моего окошечка?

– Да нет, не боюсь. Тут выступ в стене, и из-за него я нахожусь в мёртвой зоне.

– А если сверить видеозапись? – не отставал Стас.

– Нет, наружка и твой «отель люкс» оборудованы ещё старыми камерами, они показывают только картинку и не делают запись. А вот на первом этаже коттеджа оборудование новое, оно записывает и картинку и звук.

– А из охранников здесь только Юра и Лёшка?

В глазах Леры мелькнула искорка настороженности, но потом желание иметь хотя какое-то приключение пересилило в ней чувство, что и этот «узник» пытается использовать её, вызнавая информацию об охранниках. И девушка сказала:

– Да, кроме Юры тут никого нет, а Лёшка недавно приехал. Обычно он тут, когда в «отеле» кого-то держат, что бы он помогал Юре.

– А твой отец, кроме Юры, кому-то ещё доверяет?

– Мне кажется, что нет. Я слышала, что этого Юру, отец то ли от смертного приговора отмазал, то ли вытащил из пожизненного срока, но теперь Юра предан ему полностью. Ну ладно, мне пора, не скучай!

В последнем её взгляде видна была ребячливая независимость и бравада, но Рукову показалась, что был ещё и зов плоти. «А может, показалась», – успокоил себя Стас.

Руков, хромая, ходил по «камере» и обдумывал план побега. Если Юра единственный охранник, не считая Лёшки, то нейтрализовав его, можно попытаться бежать. А закрыть его можно в этой же камере: здесь тяжёлая металлическая дверь, которая закрывается снаружи на засов. Его беспокоила раненая нога. Он хотя и ходил по комнате, но делал это медленно, боль чувствовалась при каждом шаге, поэтому о беге Руков даже не мог и мечтать. Да и Лёшку сбрасывать со счетов совсем не стоило. Не зря он здесь появляется во время содержания узников. Вероятно, дублирует Юру, а так же ходит за покупками. И тут Стас подумал, что это может быть просто уловкой – никто серьёзно не воспринимает его как угрозу. А он может быть вооружён, и обучен стрелять по живым людям. Продержался же режим Пол Пота в Камбодже на карателях и палачах-подростках.

Думая так, Стас был прав и не прав одновременно. Прав в том, что Лёшка действительно страховал Юру. Но у него была специальная тревожная кнопка в мобильнике. Нажав её, он сразу же вызывал сюда спецгруппу, которая прибывала в течение 10—12 минут. Но стрелять в живых людей его не учили. У Рукова оставалась ощущение, что есть ещё какие-то невидимые меры предосторожности, которыми подстраховался Рябов: не так он прост, чтоб положиться только на одного человека.

Было ещё одно обстоятельство, которое впоследствии сыграет очень важную роль в нашем повествовании. В трёх километрах от этого коттеджа находилась глубокая топь. Там было захоронено восемь трупов, все они были жертвами Рябова. Об этой топи не знал никто, кроме Юры и самого полковника. Так, во всяком случае, думал Рябов. Но когда, пять месяцев назад, прятали последний труп, Лёшка выследил эту топь.

Стас продолжал обдумывать своё незавидное положение. Единственная, кто может ему помочь, – это Лера. Но это очень ненадёжный союзник, капризный и взбалмошный. «Во всяком случае, другого нет», – подумал Стас. Сейчас он почти не молился, а только вспоминал Дашу. А прошлой ночью, ему приснилась Маша. Он укорил себя, что почему-то мало о ней вспоминал, особенно после его похищения. «А ведь она прикрыла меня от пули, за мою жизнь она отдала свою», – подумал Руков, и совесть пролилась в его душу чувством вины. Но было и чувство благодарности покойной жене, за её самопожертвование.

«А ведь и Божий Сын отдал Свою жизнь за мою. Маша закрыла собой меня от пули, а Он закрыл передо мной дверь в ад и открыл дверь в небо, – размышлял Стас, – и не даром Господь называет Себя дверью. Кто с верою к нему обращается и старается жить по Его заповедям, того Он спасает от вечного осуждения и дарует вечную жизнь в Его присутствии, то есть в раю».

Такие размышления вызывали тёплую волну в душе Рукова и ощущение свободы и полёта. Такое же он испытывал во время некоторых горячих молитв. Иногда это чувствуешь, когда молишься, иногда нет. Как говорил Виктор Иванович, такие ощущения теплоты и лёгкости, говорят о переживании присутствия Божия. Хотя, конечно, если этого не чувствуешь, это вовсе не значит, что Бог не слышит твою молитву или Его нет рядом. Но сейчас Стасу молиться не хотелось и заставлять себя это делать тоже не было сил. Так прошло несколько дней.

Даша прожила у Глушковых чуть больше недели. На работу ей ходить уже не надо было. Она пробовала помогать Ольге Петровне по хозяйству, но та и слышать об этом не хотела.

– Но мне же надо двигаться, это полезно и для ребенка, – пробовала настаивать Даша.

– Так сходи в парк, поброди. Позвони какой-нибудь своей подруге, они же у тебя есть?

Этот вопрос жены пастора заставил Дашу задуматься. Не сказать, что бы старые подруги от неё отвернулись, после её обращения к Богу, просто появились у неё другие интересы, мечты и заботы. Раньше у Даши со старыми подругами были сходные интересы и мечты, а сейчас стали разные. Это не оттолкнуло подруг, а просто отдалило. Она продолжала всё так же молиться за Стаса, не считая ежевечерних молитв за него с Глушковыми.

Этим вечером ей было особенно тоскливо, не было рядом мужа, но больше всего угнетала неизвестность. К восьми часам приехал Виктор Иванович. Он встречался с братьями из их церкви уже третий раз за последние два месяца. Они решали, где строить дом молитвы. Отсутствие своего церковного здания было очень неудобным: аренда в любой момент могла закончиться, в ней просто власти могли отказать, и где тогда собираться? А братья как раз решали, каким путём пойти при постройке собственного дома молитвы. Основных возможностей было две. Первая – купить подходящий частный дом и перестроить его в дом молитвы на 120—150 посадочных мест. Вторая – взять участок земли в горисполкоме и строить с нуля.

Братья уже третий раз собирались, спорили, решали, но придти к единому мнению не могли. Были плюсы в первом и втором случае, а так же были минусы в обоих вариантах. Быстрей и дешевле перестроить частный дом, к тому же место облюбованного дома было удобным. Но в таком случае дом получался небольшим, и через 8—10 лет нужен будет другой. Если же строить дом молитвы на выделенном участке, то его можно было бы построить и на 300 и на 350 посадочных мест, но это будет гораздо дороже. И ещё очень важная деталь: горисполком выделяет участок под строительство в неудобном месте.

Принимать решение было необходимо, чтобы начинать действовать, конец весны – как раз время для начала стройки. Но братья разделились почти поровну, и ни одна из сторон не хотела уступить другой стороне.

Виктор Иванович и сегодня пришёл усталый с братского собрания. Ужинали почти молча, перебрасывались незначительными фразами. Суть вопросов по строительству знали все члены церкви. Но в самой семье Глушковых старались об этом не говорить, жалея пастора.

После ужина Виктор Иванович попросил Дашу придти в его кабинет для разговора. Что-то официальное промелькнуло в этой его просьбе. В кабинете пастора, кроме полок и шкафов с книгами, стоял письменный стол, а так же один стул за столом – для хозяина, и ещё три стула напротив него – для гостей. На эти три стула и указал Виктор Иванович Даше, а сам сел за стол.

Поначалу Даша не понимала, почему именно сегодня захотел поговорить с ней пастор. К тому же было видно, что он устал, и сильно устал. Но в ходе беседы Даша поняла, что Виктор Иванович решил ей помочь, утешить, так как заметил её внутреннее беспокойное состояние.

Она слышала об этой способности пастора и даже несколько раз сама замечала, как Виктор Иванович видит кому нехорошо на душе. Он сам тогда заговаривает с этими членами общины, утешает и поддерживает их. Причём, получается это у него очень хорошо. После таких бесед, как правило, брат или сестра уходят ободрёнными и утешенными. Даша считала, что их пастор обладал особым даром, которым и служил своей общине.

Вот и сейчас после вопросов о здоровье и самочувствии Виктор Иванович перевёл разговор на душевное состояние Даши. Что чувствует, о чём думает и что её беспокоит? Даша заметила, что слушая её, пастор так окунулся в её проблемы и переживания, что даже усталость куда-то ушла от него. Он смотрел на неё всё понимающим и ободряющим взглядом, и ему хотелось всё-всё рассказать, как отцу в детстве. Потом они вдвоём молились за Стаса. А затем неожиданно в голову Даши пришла одна мысль, и она высказала её пастору. Она продолжала звонить сестре через день, но от её мужа вестей так и не поступало.

– Знаете, Виктор Иванович, мне иногда кажется, что Бог ко мне не благоволит (Даше очень нравилось это слово), потому что я ослушалась мужа. Ведь я не поехала на юг, как он мне сказал, а приехала к вам. Кстати, Стас не хотел впутывать вас в его проблемы.

– Это он зря. Мы бы молились всей церковью за эту его нужду, взяли бы пост, я бы ещё мог пасторам перезвонить и сказать, что есть одна нужда – поддержать брата в защите от произвола властей. После такой молитвенной поддержки Бог непременно разрешил бы эту его ситуацию.